Но эта, как ее, Елена – настоящая. Впрочем, как и сам Виктор. И то, что он встретил тут свою землячку, насторожило: а вдруг они уже нашли общий язык. А что его искать? Это она сама штудировала польско-русский словарь, чтобы ночью удивить Виктора глубокими знаниями. И сейчас, дождавшись, когда Подрезов наполнит бокалы шампанским, Эльжбета подняла свой и провозгласила:
– На здравье!
– За счастье! – поддержал ее Виктор.
А девушка, подняв на них глаза, тут же опустила взгляд, и на скатерть упали две капли. Вот те раз! Плакать во время праздника. Эльжбета взглянула на гостя и тут же успокоилась: все будет хорошо – это не соперница.
Подрезов вошел в цветочный магазин вместе с Тугриком, выбрал букет роз и дал понюхать собаке. Тугрик чихнул, и тогда Виктор сказал продавцу-боснийцу:
– Берем этот!
Подарок для Эльжбеты – большой парфюмерный набор Диора – лежал за пазухой куртки. Осталось только зайти и купить шампанского. Возле автобусной остановки стояла девушка в короткой дубленочке и прикрывала лицо руками. Подрезову показалось, что она плачет, но разве могут плакать люди в сытой стране накануне праздника. Когда Виктор вышел из магазина с пакетом, он посмотрел вокруг, но девушки рядом с остановкой не было. Она сидела уже внутри на узкой невысокой скамеечке, так же прижав ладони к лицу.
– Гав! – сказал Тугрик, проходя мимо.
Они уже почти пересекли дорогу, но вдруг Подрезов потянул за поводок, останавливая собаку, повернулся и вошел под крышу остановки.
– Vad har h?nt? – спросил он.
Но девушка, хотя и оторвала руки от лица, тут же отвернулась в сторону.
– Kan jag hj?lpa dig med n?gonting?
Но та лишь потрясла плечами и вдруг разрыдалась, попыталась вскочить и убежать, снова прикрывая ладонями мокрое лицо, но Виктор уже схватил ее за плечи:
– Ber?tta, vad har du f?r problem?
Девушка уткнулась лицом в его куртку и совсем тихо, закусывая губы, произнесла:
– Не надо. Отпустите меня!
Но сказала она это по-русски. И тогда Подрезов прижал ее к себе и сказал на языке, на котором уже полгода ни с кем не общался:
– Идем ко мне. Все расскажете, а я уж подумаю, чем можно Вам помочь. Заодно и праздник отметим.
Но несчастная, даже не удивляясь тому, что встретила здесь соотечественника, стояла пригвожденная к шведскому асфальту:
– Вы не сможете мне помочь.
Удивительно: почему люди, пытаясь избавиться от проблем, оставляют свой дом и отправляются в края, где, по их разумению, проблем не бывает вовсе, а на них наваливают неприятности, несоизмеримо большие? Дома легче живется с проблемами, чем на чужбине без забот. А если там еще свалится на плечи какая-нибудь заграничная пакость, то все, что осталось на родине, вспоминается, как лучшее, что вообще может быть в жизни. Какие бы обстоятельства не забрасывали человека в чужие земли, своя все равно остается единственным местом, где ветер, река, кроны деревьев, трава и птицы говорят на одном с ним языке. Застигнутый бураном среди снежной равнины или ночуя в измочаленном дождем лесу, человек всегда знает, что любая неприятность не вечна: прекратится метель, закончится ливень, наступит утро, будет светить солнце, и путь к дому будет радостным и прекрасным.
Химический состав воздуха одинаков везде, только на родине всегда дышится легче. Запах чужбины – это аромат рабства, даже если там вдоль дорог растут орхидеи, а не одуванчики. За океаном есть континент эмигрантов, дети, внуки и правнуки которых называют свою новую Родину – эта страна. Для них, может быть, и нет разницы – эта или какая-нибудь иная. А для русского Родина – понятие генетическое, потому что земля наша святая, даже если ею правят карлики. Россия – место, где сохраняется генофонд нашей цивилизации. И сейчас неизвестные русские умы хранят тайны, которые могут быть признаны величайшими открытиями в двадцать втором или в двадцать третьем веке.
5
– Ты куда-то собираешься? – спросила мама, заходя в комнату.
Лена перед зеркалом продолжала закручивать щипцами волосы и только кивнула головой.
– Ты уходишь? – спросила мама.
– К подружке на день рождения.
Лена пыталась сдерживаться, но это было тяжело. Она за две недели предупредила. Вчера снова сказала, и мать отпустила, и вот опять.
– В Москву?
Лена кивнула.
– Смотри, не задерживайся. Закроют метро, домой не вернешься. Таксисты знаешь, сколько берут.
Мама замолчала, и Лена знала почему: сейчас она думает о том, какую бы сумму назвать, чтобы напугать дочь.
– Рублей десять, не меньше!
И тут же начала рассказывать выдуманную историю о Марье Ивановне из сорок второй квартиры, которой пришлось ночевать чуть ли не на вокзале, потому что наглый таксист попросил до Балашихи десятку и не хотел уступать, а у бедной соседки в кошельке было всего семь сорок.
Бедная мама: она не знает, что сейчас даже самый добрый частник не возьмет ночью до Балашихи меньше полусотни. Конечно, придется остаться у подружки, а маме позвонить прямо оттуда: «Мамусик, я опоздала к метро, переночую у Ольги».
Ну все, остался последний штрих, и можно будет бежать.
Лена посмотрела на себя в зеркало и осталась вполне довольной. Если бы она могла позволить себе одеваться так же, как сегодняшняя именинница! Вокруг Ольги постоянно увивается толпа поклонников, а к ней подходят только тогда, когда хотят попросить списать что-либо или подсказать на зачете или на экзамене. Хотя подружки-сокурсницы вздыхают: «У тебя, Ленка, такая фигурка! Да и личико тоже». А промеж себя злорадствуют: конечно, она им не соперница – пальтецо, в котором бегает с девятого класса, стертые джинсики, а когда ходит в юбке, то самой стыдно – кажется, что все видят штопаные колготки. Стипендия – сорок рублей, пенсия за отца чуть больше, и мамина зарплата – сто десять: на это не разгуляешься.
В дверях Нина Ивановна останавливает дочку и, целуя ее на прощанье, шепчет в ухо, чтобы не услышали соседи по площадке:
– Какая ты красивая!
И тут же сует в руку розовую банкноту с портретом вождя.
– Возьми десять рублей на всякий случай. Только постарайся не опоздать на метро.
В магазине на Кудаковского толпа, хвост вываливается наружу – как раз к автобусной остановке: народ отоваривает талоны на крупу и сахар. Стоят в основном женщины, а в пятидесяти шагах от метро свалка мужиков – в винный отдел завезли водку. Наверное, пол-Балашихи здесь. Зато автобус идет почти пустой – сорок минут езды до Щелковской, потом столько же на метро, а по проспекту Карла Маркса приятно пройтись пешком – середина мая – благодать!
Ольга открывает дверь и машет рукой:
– Заходи.
Лена аккуратно вытирает туфельки, а подруга шепчет:
– Одноклассник привел шведа какого-то. Парень – просто класс! Два метра ростом. Знала бы, своего придурка Марата не пригласила бы. Но ты первая из девок пришла, так что бери его сразу за жабры и не отдавай никому.
Лена только смеется. Но квартира, в которой она впервые оказалась, – настоящий дворец. Четыре громадные комнаты, кухня такая, что танцы в ней устраивать можно, и еще балкон.
– Слышь, – шепчет в ухо сокурсница, – может, ты моего Марата закадришь, а мне швед достанется. Хотя куда тебе…
Ольга расстроенная вздыхает и тут же вталкивает подругу в комнату, посреди которой стоит большой накрытый стол.
– Знакомьтесь: это Елена. Учится вместе со мной. Заканчиваем первый курс экономического.
Длинноволосый бледный бывший одноклассник даже поднялся, просто кивнул головой, а вот швед вскочил с кресла и представился:
– Густав.
И тут же взял Ленкину ладонь и прикоснулся к ней губами.
За столом они сидели вместе. Вокруг ели, пили, разговаривали все разом, а Густав даже не пытался кого-то перекрикивать. Один раз потанцевав с Леной, он предложил:
– Давай перейдем в другую комнату.
Ольга, услышавшая это, кивнула – давай, подруга, не робей: надо же когда-то начинать. Швед пропустил девушку вперед себя в проем двери. Лена обернулась и смутилась, заметив, каким взглядом смотрит на ее ноги Марат.
Они сидели в пустой комнате в разных углах. Густав не только не пытался обнять и поцеловать ее, он даже не приближался. Сидел и рассказывал, как ему нравится в Советском Союзе и в Москве. Но год стажировки заканчивается, и через полтора месяца нужно будет уехать, а хотелось бы задержаться. Лена слушала его и улыбалась, потому что у шведа были длинные светлые волосы. Они падали ему на спину, рассыпаясь по плечам, легкие и пушистые. В комнате стоял тонкий аромат мужских духов или дезодоранта.
Потом они вернулись ко всей компании, танцевали вместе, и этот странный запах казался Лене уже таким знакомым. Но гости постепенно расходились, хозяйка с Маратом уединились в той самой комнате, и когда Ольга появилась на пороге в рубашке своего друга и спросила: «Вы еще здесь?», Густав поднялся с кресла и протянул руку Лене: «Мы уже уходим».
Просить подругу, чтобы оставила у себя переночевать, было уже неудобно, и к тому же страшно: а вдруг Густав тоже останется и захочет лечь с нею. Может быть, это было бы и не плохо, но к такому важному делу нужно было морально подготовиться, а кто же знал.
Густав поднял руку, и машина такси затормозила рядом.
– Тебе куда? – спросил швед.
– В Балашиху, – покраснев, сказала Лена.
У нее в кармане лишь десятка с мелочью, но молодой человек, распахнув перед ней дверцу, сам уселся на переднее сиденье:
– В Балашиху!
– Пятьдесят баксов, – сказал таксист, угадав в пассажире иностранца.
– О'кей, – мотнул пушистыми волосами Густав.
Возле темного подъезда машина остановилась, и швед, бросив водителю: «Подожди пять минут!», вышел провожать.
Возле лифта он, задержав Ленкину руку, сказал:
– Я не хочу уезжать из Москвы. Мне нужен фиктивный брак, чтобы задержаться здесь. Давай заключим соглашение: ты выходишь за меня замуж, я живу здесь еще год, а потом ты, как моя жена, сможешь приехать в Гетеборг и закончить образование там.
Он заглядывал в глаза и говорил с таким милым акцентом, что Лена соглашалась со всем, что он говорил. Она кивала головой, а когда Густав спросил: «О'кей?», она рассмеялась и ответила: «Иес!». Он наклонился и поцеловал ее руку, потом дверь подъезда хлопнула, слышно было, как отъехала машина, все стихло, только гулко билось Ленкино сердце.
– У меня теперь есть жених, – прошептала она.
Поднесла к лицу ладонь и вдохнула в себя аромат лаванды. Запах был просто чудесный, как и вся последующая жизнь. По крайней мере, представлявшаяся бедной девочке на темной площадке возле открытой двери лифта.
Свадьбу сыграли скромненькую. Густав удивлялся – зачем, дескать, но не говорить же мамуське, что брак фиктивный: она так радовалась за дочку, так радовалась.
– Красивый он, – шептала перед регистрацией Нина Ивановна, – жаль, конечно, что папа не дожил.
И она смахивала слезу. Вечером мама посидела полчаса за столом, а потом ушла ночевать к соседке, оставив молодых с друзьями. Но Ольга с Маратом, еще пара подруг со своими ухажерами – все знали, что брак фиктивный, просто собрались, чтобы лишний раз выпить и потанцевать. Густав пригласил еще одного своего друга – тоже шведа, работающего в Москве в представительстве какой-то фирмы. Другу было за сорок, он был подтянуто аккуратен, шелковый костюм-тройка, идеально сидевший на нем, переливался искорками. Всем было весело, и Лена тоже смеялась, но внутри ее что-то напряглось: Густав нравился ей, а в соседней комнате мать расстелила большую постель и зачем-то положила на подушки лепестки роз.
Но как объяснить Густаву, что она не хочет, чтобы брак был фиктивным, Лена не знала. Хотя будь он трижды ненормальным – этот брак, должен же швед понять, что она любит его и готова ради него на все. Гости ушли, только шведский друг остался за столом, а Лена, заперевшись в ванной, долго сидела на крохотном стульчике, смотрела на себя в настенное зеркало. Потом встала под душ и, когда вытиралась полотенцем, услышала, как щелкнул замок входной двери – ушел и шведский гость.
Леночка надела на себя голубенький пеньюарчик, купленный по случаю у Ольги, и вышла в коридор. Она замерла у двери в спальную, еще раз вздохнула, попыталась улыбнуться и вошла…
Вначале она ничего не поняла. Густав лежал в постели со своим земляком, и они целовались. Но когда все же оба заметили постороннее присутствие и обернулись на дверь, то Лена не нашла ничего лучшего, как сказать:
– Ой!
Густав смотрел на нее и улыбался белоснежной улыбкой, а второй швед гладил его плечо и что-то говорил на их родном языке.
– Он спрашивает, – перевел молодой фиктивный муж, – не хочешь ли ты лечь с нами?
– Да-да, – подтвердил его друг, – я именно так и говорил ему.
– Нет, – прошептала Лена, вышла из спальной, зашла в комнату, где стоял праздничный стол, и стала выносить посуду на кухню.
Она долго мыла все эти тарелки и бокалы. Потом села на холодный стул и захотела заплакать. И хотя у нее глаза всегда были на мокром месте, но сегодня из них ничего не удалось выжать. «В конце концов, – подумала Лена, – он же предупреждал, что это будет фиктивный брак. Так чего же я размечталась?». Она вспомнила пушистые, как у девочки, волосы Густава, захотела вздохнуть, но вместо этого усмехнулась:
– Зато получу образование в Гетеборге. Другие бы завидовали, а я…
Она вернулась в комнату, достала из диванчика, на котором спала обычно, свою постель и уже потом, засыпая и слыша все доносящееся из-за тонкой перегородки, улыбнулась:
– Ну и пусть: найду себе кого-нибудь в Швеции.
Густав не обманул, через год он привез русскую жену домой и даже познакомил с родителями, сказав при этом, что Лена будет жить отдельно. Родители его не удивились: в Швеции и не такое случается.
Вступительные экзамены пришлось сдавать на шведском, зато почти все предметы велись на английском. Имея шведского мужа и вид на жительство, Лена получала пособие и даже государственную стипендию. Денег почти хватало и на квартиру и на книги, в конце месяца трудновато приходилось с питанием, но мюсли из пакетов и овсяные хлопья – тоже еда, и потому все шло прекрасно. До поры до времени, конечно.
За спиной было три года учебы, и ничто не предвещало каких-либо перемен. Густав преподавал в университете, и поэтому они встречались чаще, чем хотелось обоим. Но встречи эти были недолговечны: кивки головами или просто «Привет», брошенный навстречу, иногда заходили в кафе и даже разговаривали. Фиктивного мужа мало интересовали успехи Лены, а то, что он жил когда-то в России, уже давно забылось. Теперь у Густава была борода и новый друг.
Однажды Лену вызвали в иммиграционный департамент, где задавали разные вопросы о ее семейной жизни. Что предпочитает муж на завтрак и какое белье он носит? Все это казалось смешным: за столом сидели двое мужчин и женщина – словно собеседование при поступлении в советский вуз. Но там интересовались, знает ли абитуриентка политику партии, а здесь большое начальство волнуют, оказывается, совсем другие проблемы. Наконец женщина сурово посмотрела на Лену и скривилась:
– Можете говорить все, что угодно, но нам известно, что Ваш брак фиктивный. Мы его аннулируем и лишим Вас вида на жительство. Решение Вы получите после рождественских каникул и в течение месяца должны покинуть территорию королевства.
Все это походило на дурной сон, на розыгрыш, но когда Лена позвонила Густаву, чтобы тот объяснил, какие действия она может предпринять, чтобы остаться в Швеции до конца учебы, муж сообщил, что это он написал письмо с просьбой признать брак недействительным, так как русская девушка обманула его чувства, рассчитывая остаться в его замечательной стране навсегда.
– Зачем? – спросила Лена.
– Видишь ли, – монотонно начал объяснять Густав, – я хочу вступить в новый брак. А развод с тобой займет слишком много времени, и потом, если с твоей стороны будут материальные претензии…
– Не будут, – попыталась убедить его девушка.
– Да все равно, – ответил муж, – мне хочется жить с любимым человеком на законных основаниях. Мы зарегистрируемся в Голландии и, скорее всего, там же будем жить. Извини, но я для тебя сделал и так слишком много.
И он повесил трубку.
Решение об аннулировании брака и лишении Лены вида на жительство вручили накануне Рождества. Автобус довез ее до дома, и она вышла из него и направилась, как и задумала утром, в магазин, но, уже взявшись за ручку двери, вдруг поняла: ей уже не нужно покупать шампанское, потому что его все равно не с кем распить; да и праздник теперь не в радость, когда надо собирать свои манатки и уезжать не солоно хлебавши.
В Московском университете ее не восстановят, и придется заново сдавать экзамены. Но, скорее всего, об учебе придется забыть и идти работать, а с трудоустройством в Новой России сейчас весьма и весьма проблематично. Потерявшая работу мама жила на то, что присылала из Швеции дочь, и теперь надо будет что-нибудь придумывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– На здравье!
– За счастье! – поддержал ее Виктор.
А девушка, подняв на них глаза, тут же опустила взгляд, и на скатерть упали две капли. Вот те раз! Плакать во время праздника. Эльжбета взглянула на гостя и тут же успокоилась: все будет хорошо – это не соперница.
Подрезов вошел в цветочный магазин вместе с Тугриком, выбрал букет роз и дал понюхать собаке. Тугрик чихнул, и тогда Виктор сказал продавцу-боснийцу:
– Берем этот!
Подарок для Эльжбеты – большой парфюмерный набор Диора – лежал за пазухой куртки. Осталось только зайти и купить шампанского. Возле автобусной остановки стояла девушка в короткой дубленочке и прикрывала лицо руками. Подрезову показалось, что она плачет, но разве могут плакать люди в сытой стране накануне праздника. Когда Виктор вышел из магазина с пакетом, он посмотрел вокруг, но девушки рядом с остановкой не было. Она сидела уже внутри на узкой невысокой скамеечке, так же прижав ладони к лицу.
– Гав! – сказал Тугрик, проходя мимо.
Они уже почти пересекли дорогу, но вдруг Подрезов потянул за поводок, останавливая собаку, повернулся и вошел под крышу остановки.
– Vad har h?nt? – спросил он.
Но девушка, хотя и оторвала руки от лица, тут же отвернулась в сторону.
– Kan jag hj?lpa dig med n?gonting?
Но та лишь потрясла плечами и вдруг разрыдалась, попыталась вскочить и убежать, снова прикрывая ладонями мокрое лицо, но Виктор уже схватил ее за плечи:
– Ber?tta, vad har du f?r problem?
Девушка уткнулась лицом в его куртку и совсем тихо, закусывая губы, произнесла:
– Не надо. Отпустите меня!
Но сказала она это по-русски. И тогда Подрезов прижал ее к себе и сказал на языке, на котором уже полгода ни с кем не общался:
– Идем ко мне. Все расскажете, а я уж подумаю, чем можно Вам помочь. Заодно и праздник отметим.
Но несчастная, даже не удивляясь тому, что встретила здесь соотечественника, стояла пригвожденная к шведскому асфальту:
– Вы не сможете мне помочь.
Удивительно: почему люди, пытаясь избавиться от проблем, оставляют свой дом и отправляются в края, где, по их разумению, проблем не бывает вовсе, а на них наваливают неприятности, несоизмеримо большие? Дома легче живется с проблемами, чем на чужбине без забот. А если там еще свалится на плечи какая-нибудь заграничная пакость, то все, что осталось на родине, вспоминается, как лучшее, что вообще может быть в жизни. Какие бы обстоятельства не забрасывали человека в чужие земли, своя все равно остается единственным местом, где ветер, река, кроны деревьев, трава и птицы говорят на одном с ним языке. Застигнутый бураном среди снежной равнины или ночуя в измочаленном дождем лесу, человек всегда знает, что любая неприятность не вечна: прекратится метель, закончится ливень, наступит утро, будет светить солнце, и путь к дому будет радостным и прекрасным.
Химический состав воздуха одинаков везде, только на родине всегда дышится легче. Запах чужбины – это аромат рабства, даже если там вдоль дорог растут орхидеи, а не одуванчики. За океаном есть континент эмигрантов, дети, внуки и правнуки которых называют свою новую Родину – эта страна. Для них, может быть, и нет разницы – эта или какая-нибудь иная. А для русского Родина – понятие генетическое, потому что земля наша святая, даже если ею правят карлики. Россия – место, где сохраняется генофонд нашей цивилизации. И сейчас неизвестные русские умы хранят тайны, которые могут быть признаны величайшими открытиями в двадцать втором или в двадцать третьем веке.
5
– Ты куда-то собираешься? – спросила мама, заходя в комнату.
Лена перед зеркалом продолжала закручивать щипцами волосы и только кивнула головой.
– Ты уходишь? – спросила мама.
– К подружке на день рождения.
Лена пыталась сдерживаться, но это было тяжело. Она за две недели предупредила. Вчера снова сказала, и мать отпустила, и вот опять.
– В Москву?
Лена кивнула.
– Смотри, не задерживайся. Закроют метро, домой не вернешься. Таксисты знаешь, сколько берут.
Мама замолчала, и Лена знала почему: сейчас она думает о том, какую бы сумму назвать, чтобы напугать дочь.
– Рублей десять, не меньше!
И тут же начала рассказывать выдуманную историю о Марье Ивановне из сорок второй квартиры, которой пришлось ночевать чуть ли не на вокзале, потому что наглый таксист попросил до Балашихи десятку и не хотел уступать, а у бедной соседки в кошельке было всего семь сорок.
Бедная мама: она не знает, что сейчас даже самый добрый частник не возьмет ночью до Балашихи меньше полусотни. Конечно, придется остаться у подружки, а маме позвонить прямо оттуда: «Мамусик, я опоздала к метро, переночую у Ольги».
Ну все, остался последний штрих, и можно будет бежать.
Лена посмотрела на себя в зеркало и осталась вполне довольной. Если бы она могла позволить себе одеваться так же, как сегодняшняя именинница! Вокруг Ольги постоянно увивается толпа поклонников, а к ней подходят только тогда, когда хотят попросить списать что-либо или подсказать на зачете или на экзамене. Хотя подружки-сокурсницы вздыхают: «У тебя, Ленка, такая фигурка! Да и личико тоже». А промеж себя злорадствуют: конечно, она им не соперница – пальтецо, в котором бегает с девятого класса, стертые джинсики, а когда ходит в юбке, то самой стыдно – кажется, что все видят штопаные колготки. Стипендия – сорок рублей, пенсия за отца чуть больше, и мамина зарплата – сто десять: на это не разгуляешься.
В дверях Нина Ивановна останавливает дочку и, целуя ее на прощанье, шепчет в ухо, чтобы не услышали соседи по площадке:
– Какая ты красивая!
И тут же сует в руку розовую банкноту с портретом вождя.
– Возьми десять рублей на всякий случай. Только постарайся не опоздать на метро.
В магазине на Кудаковского толпа, хвост вываливается наружу – как раз к автобусной остановке: народ отоваривает талоны на крупу и сахар. Стоят в основном женщины, а в пятидесяти шагах от метро свалка мужиков – в винный отдел завезли водку. Наверное, пол-Балашихи здесь. Зато автобус идет почти пустой – сорок минут езды до Щелковской, потом столько же на метро, а по проспекту Карла Маркса приятно пройтись пешком – середина мая – благодать!
Ольга открывает дверь и машет рукой:
– Заходи.
Лена аккуратно вытирает туфельки, а подруга шепчет:
– Одноклассник привел шведа какого-то. Парень – просто класс! Два метра ростом. Знала бы, своего придурка Марата не пригласила бы. Но ты первая из девок пришла, так что бери его сразу за жабры и не отдавай никому.
Лена только смеется. Но квартира, в которой она впервые оказалась, – настоящий дворец. Четыре громадные комнаты, кухня такая, что танцы в ней устраивать можно, и еще балкон.
– Слышь, – шепчет в ухо сокурсница, – может, ты моего Марата закадришь, а мне швед достанется. Хотя куда тебе…
Ольга расстроенная вздыхает и тут же вталкивает подругу в комнату, посреди которой стоит большой накрытый стол.
– Знакомьтесь: это Елена. Учится вместе со мной. Заканчиваем первый курс экономического.
Длинноволосый бледный бывший одноклассник даже поднялся, просто кивнул головой, а вот швед вскочил с кресла и представился:
– Густав.
И тут же взял Ленкину ладонь и прикоснулся к ней губами.
За столом они сидели вместе. Вокруг ели, пили, разговаривали все разом, а Густав даже не пытался кого-то перекрикивать. Один раз потанцевав с Леной, он предложил:
– Давай перейдем в другую комнату.
Ольга, услышавшая это, кивнула – давай, подруга, не робей: надо же когда-то начинать. Швед пропустил девушку вперед себя в проем двери. Лена обернулась и смутилась, заметив, каким взглядом смотрит на ее ноги Марат.
Они сидели в пустой комнате в разных углах. Густав не только не пытался обнять и поцеловать ее, он даже не приближался. Сидел и рассказывал, как ему нравится в Советском Союзе и в Москве. Но год стажировки заканчивается, и через полтора месяца нужно будет уехать, а хотелось бы задержаться. Лена слушала его и улыбалась, потому что у шведа были длинные светлые волосы. Они падали ему на спину, рассыпаясь по плечам, легкие и пушистые. В комнате стоял тонкий аромат мужских духов или дезодоранта.
Потом они вернулись ко всей компании, танцевали вместе, и этот странный запах казался Лене уже таким знакомым. Но гости постепенно расходились, хозяйка с Маратом уединились в той самой комнате, и когда Ольга появилась на пороге в рубашке своего друга и спросила: «Вы еще здесь?», Густав поднялся с кресла и протянул руку Лене: «Мы уже уходим».
Просить подругу, чтобы оставила у себя переночевать, было уже неудобно, и к тому же страшно: а вдруг Густав тоже останется и захочет лечь с нею. Может быть, это было бы и не плохо, но к такому важному делу нужно было морально подготовиться, а кто же знал.
Густав поднял руку, и машина такси затормозила рядом.
– Тебе куда? – спросил швед.
– В Балашиху, – покраснев, сказала Лена.
У нее в кармане лишь десятка с мелочью, но молодой человек, распахнув перед ней дверцу, сам уселся на переднее сиденье:
– В Балашиху!
– Пятьдесят баксов, – сказал таксист, угадав в пассажире иностранца.
– О'кей, – мотнул пушистыми волосами Густав.
Возле темного подъезда машина остановилась, и швед, бросив водителю: «Подожди пять минут!», вышел провожать.
Возле лифта он, задержав Ленкину руку, сказал:
– Я не хочу уезжать из Москвы. Мне нужен фиктивный брак, чтобы задержаться здесь. Давай заключим соглашение: ты выходишь за меня замуж, я живу здесь еще год, а потом ты, как моя жена, сможешь приехать в Гетеборг и закончить образование там.
Он заглядывал в глаза и говорил с таким милым акцентом, что Лена соглашалась со всем, что он говорил. Она кивала головой, а когда Густав спросил: «О'кей?», она рассмеялась и ответила: «Иес!». Он наклонился и поцеловал ее руку, потом дверь подъезда хлопнула, слышно было, как отъехала машина, все стихло, только гулко билось Ленкино сердце.
– У меня теперь есть жених, – прошептала она.
Поднесла к лицу ладонь и вдохнула в себя аромат лаванды. Запах был просто чудесный, как и вся последующая жизнь. По крайней мере, представлявшаяся бедной девочке на темной площадке возле открытой двери лифта.
Свадьбу сыграли скромненькую. Густав удивлялся – зачем, дескать, но не говорить же мамуське, что брак фиктивный: она так радовалась за дочку, так радовалась.
– Красивый он, – шептала перед регистрацией Нина Ивановна, – жаль, конечно, что папа не дожил.
И она смахивала слезу. Вечером мама посидела полчаса за столом, а потом ушла ночевать к соседке, оставив молодых с друзьями. Но Ольга с Маратом, еще пара подруг со своими ухажерами – все знали, что брак фиктивный, просто собрались, чтобы лишний раз выпить и потанцевать. Густав пригласил еще одного своего друга – тоже шведа, работающего в Москве в представительстве какой-то фирмы. Другу было за сорок, он был подтянуто аккуратен, шелковый костюм-тройка, идеально сидевший на нем, переливался искорками. Всем было весело, и Лена тоже смеялась, но внутри ее что-то напряглось: Густав нравился ей, а в соседней комнате мать расстелила большую постель и зачем-то положила на подушки лепестки роз.
Но как объяснить Густаву, что она не хочет, чтобы брак был фиктивным, Лена не знала. Хотя будь он трижды ненормальным – этот брак, должен же швед понять, что она любит его и готова ради него на все. Гости ушли, только шведский друг остался за столом, а Лена, заперевшись в ванной, долго сидела на крохотном стульчике, смотрела на себя в настенное зеркало. Потом встала под душ и, когда вытиралась полотенцем, услышала, как щелкнул замок входной двери – ушел и шведский гость.
Леночка надела на себя голубенький пеньюарчик, купленный по случаю у Ольги, и вышла в коридор. Она замерла у двери в спальную, еще раз вздохнула, попыталась улыбнуться и вошла…
Вначале она ничего не поняла. Густав лежал в постели со своим земляком, и они целовались. Но когда все же оба заметили постороннее присутствие и обернулись на дверь, то Лена не нашла ничего лучшего, как сказать:
– Ой!
Густав смотрел на нее и улыбался белоснежной улыбкой, а второй швед гладил его плечо и что-то говорил на их родном языке.
– Он спрашивает, – перевел молодой фиктивный муж, – не хочешь ли ты лечь с нами?
– Да-да, – подтвердил его друг, – я именно так и говорил ему.
– Нет, – прошептала Лена, вышла из спальной, зашла в комнату, где стоял праздничный стол, и стала выносить посуду на кухню.
Она долго мыла все эти тарелки и бокалы. Потом села на холодный стул и захотела заплакать. И хотя у нее глаза всегда были на мокром месте, но сегодня из них ничего не удалось выжать. «В конце концов, – подумала Лена, – он же предупреждал, что это будет фиктивный брак. Так чего же я размечталась?». Она вспомнила пушистые, как у девочки, волосы Густава, захотела вздохнуть, но вместо этого усмехнулась:
– Зато получу образование в Гетеборге. Другие бы завидовали, а я…
Она вернулась в комнату, достала из диванчика, на котором спала обычно, свою постель и уже потом, засыпая и слыша все доносящееся из-за тонкой перегородки, улыбнулась:
– Ну и пусть: найду себе кого-нибудь в Швеции.
Густав не обманул, через год он привез русскую жену домой и даже познакомил с родителями, сказав при этом, что Лена будет жить отдельно. Родители его не удивились: в Швеции и не такое случается.
Вступительные экзамены пришлось сдавать на шведском, зато почти все предметы велись на английском. Имея шведского мужа и вид на жительство, Лена получала пособие и даже государственную стипендию. Денег почти хватало и на квартиру и на книги, в конце месяца трудновато приходилось с питанием, но мюсли из пакетов и овсяные хлопья – тоже еда, и потому все шло прекрасно. До поры до времени, конечно.
За спиной было три года учебы, и ничто не предвещало каких-либо перемен. Густав преподавал в университете, и поэтому они встречались чаще, чем хотелось обоим. Но встречи эти были недолговечны: кивки головами или просто «Привет», брошенный навстречу, иногда заходили в кафе и даже разговаривали. Фиктивного мужа мало интересовали успехи Лены, а то, что он жил когда-то в России, уже давно забылось. Теперь у Густава была борода и новый друг.
Однажды Лену вызвали в иммиграционный департамент, где задавали разные вопросы о ее семейной жизни. Что предпочитает муж на завтрак и какое белье он носит? Все это казалось смешным: за столом сидели двое мужчин и женщина – словно собеседование при поступлении в советский вуз. Но там интересовались, знает ли абитуриентка политику партии, а здесь большое начальство волнуют, оказывается, совсем другие проблемы. Наконец женщина сурово посмотрела на Лену и скривилась:
– Можете говорить все, что угодно, но нам известно, что Ваш брак фиктивный. Мы его аннулируем и лишим Вас вида на жительство. Решение Вы получите после рождественских каникул и в течение месяца должны покинуть территорию королевства.
Все это походило на дурной сон, на розыгрыш, но когда Лена позвонила Густаву, чтобы тот объяснил, какие действия она может предпринять, чтобы остаться в Швеции до конца учебы, муж сообщил, что это он написал письмо с просьбой признать брак недействительным, так как русская девушка обманула его чувства, рассчитывая остаться в его замечательной стране навсегда.
– Зачем? – спросила Лена.
– Видишь ли, – монотонно начал объяснять Густав, – я хочу вступить в новый брак. А развод с тобой займет слишком много времени, и потом, если с твоей стороны будут материальные претензии…
– Не будут, – попыталась убедить его девушка.
– Да все равно, – ответил муж, – мне хочется жить с любимым человеком на законных основаниях. Мы зарегистрируемся в Голландии и, скорее всего, там же будем жить. Извини, но я для тебя сделал и так слишком много.
И он повесил трубку.
Решение об аннулировании брака и лишении Лены вида на жительство вручили накануне Рождества. Автобус довез ее до дома, и она вышла из него и направилась, как и задумала утром, в магазин, но, уже взявшись за ручку двери, вдруг поняла: ей уже не нужно покупать шампанское, потому что его все равно не с кем распить; да и праздник теперь не в радость, когда надо собирать свои манатки и уезжать не солоно хлебавши.
В Московском университете ее не восстановят, и придется заново сдавать экзамены. Но, скорее всего, об учебе придется забыть и идти работать, а с трудоустройством в Новой России сейчас весьма и весьма проблематично. Потерявшая работу мама жила на то, что присылала из Швеции дочь, и теперь надо будет что-нибудь придумывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33