И что?
Предсказательница наклонилась над картинками тарока, словно пыталась расслышать очень тихие слова, приходящие из какой-то невообразимой дали.
– Выбор – это вероятность, качающиеся весы, – напряженно произнесла она. – От него зависит, как сыграет последняя карта – действительностью или обманом.
– То есть это тебе… или нам нужно сделать какой-то выбор? – уточнила Лорна. Феруза отрывисто кивнула.
– Что у нас в Шадизаре может считаться границей? – вдруг вмешался молчавший до того Райгарх. Он пристально разглядывал карту с этим названием – распахнутые створки, за которыми тянется извилистая светлая дорога, прерываемая черными трещинами. Так ночное небо разрывают молнии, только цвета поменялись местами. – Между кварталами они весьма и весьма призрачные.
– Есть трактир «Около границы», – вспомнил Джай. – На закатной окраине, рядом с Карпашскими воротами.
– А куда ведет дорога от Карпашских ворот? – тавернщица почуяла если не след, то его близкое присутствие.
– В Коринфию, – быстро откликнулась Кэрли и замерла с полуоткрытым ртом, догадавшись: – Тоже на границу! На границу Заморы и другой страны!
– Я иду туда, – туранка вскочила, торопливо собирая разбросанные карты. – К Карпашским воротам. Не знаю зачем, но мне необходимо побывать там.
– Нет, – отчеканила Лорна и, когда компания недоуменно уставилась на нее, а Феруза явно приготовилась разразиться гневной речью, уточнила: – Ты не пойдешь туда в одиночку. Я пойду тоже.
– Мы все идем, – подвел конец разговорам Райгарх и поднялся. – Если там ничего не случится или мы ничего не узнаем, обойдем все городские ворота.
– Хисс и Ши, – напомнила встревоженная Кэрли. – Я останусь, подожду их возвращения. Как только они объявятся с новостями о Малыше, сразу побежим искать вас…
Договаривала она в спины поспешно выбегавшей наружу компании. Джай задержался, крикнув ей: «Мы оставим вам весточку на воротах!»
Кэрли подобрала уроненную шаль гадалки, медленно и аккуратно сложила ее. Села возле окна. Над залитым солнцем двором колебалось сонное, жаркое марево. В такой день неохота никуда бежать, но выбор, как всегда, остается не за людьми, а за обстоятельствами. Этим миром правит случай, а смертным остается только поспевать за его переменчивым блеском.
Взгляд в настоящее: Карпатские ворота
В полулиге от Шадизара, там, где старая Коринфская дорога изгибается крутой петлей, сливаясь с мощеной белыми плитами Дорогой Королей, поднимается невысокий скалистый холм. Ничем в общем-то не примечательный – осыпи желтовато-красного песчаника, низкая, выгоревшая на солнце степная трава да рощица диких слив, мелко трепещущих на ветру сизо-зеленой листвой.
Наезженная колея огибает холм с полуденной стороны, проходя под выступающим из склона валуном, похожим на упрямо наклоненный бараний лоб, пробегает с три сотни шагов и становится еще одним ручейком, поглощенным величайшей дорогой Материка.
Раскаленный бело-желтый диск солнца, приколоченный ровно посредине вылинявшего голубого неба. Сухо потрескивает дорожная глина, спекающаяся в твердую, испещренную трещинами корку. Листья на сливах от жары скручиваются в трубочки, а трава высыхает на глазах. Из норы высовывает мордочку суслик-тарбаган и быстро прячется – слишком жарко.
Над притихшей степью плывет душный туман, в котором, если приглядеться, можно различить возникающие и пропадающие очертания высоких башен, дворцов, окруженных садами, рушащихся со скал водопадов и неправдоподобно гладких озер, над которыми взлетают стаи белых птиц.
Мара, обман, наваждение. В Туране и Заморе такое зовется «джантари» – полуденные призраки. Кочевники пустынь любят рассказывать предания о людях, настолько храбрых или безумных, что отважились войти в распахнутые двери колеблющихся эль-джантарийских замков, исчезая там навсегда.
Однако никто не рассказывает легенд о том, чтобы кто-либо появлялся из туманного колдовского облака…
Воздух настолько раскален, что, кажется, издает еле слышное шелестящее позванивание.
Непонятный, находящийся на грани слуха звук становится все громче и отчетливей, превращаясь в яростный хор цикад. За мгновение, достаточное, чтобы моргнуть, сквозь обыденный мир пролетает тугая прозрачная волна и пугливо скатывается обратно, в Океан Неведомого.
Впрочем, после нее в полосе прибоя остается нечто вполне ощутимое.
Всадник.
Всадник на вороном жеребце, чья шерсть переливается оттенками лилового и непроглядно-черного. Расшитая золотыми нитями сбруя сверкает пригоршнями стразов, грива и пышный хвост перевиты тонкими серебряными ленточками. Конь храпит, нетерпеливо приплясывая на месте, копыта цвета слоновой кости ломают затвердевшую глину. Всадник, привстав на стременах, озирается вокруг. Неведомо откуда налетевший ветер растягивает широкий парус плаща – сверху черного, снизу ярко-алого.
Человек смотрит на город – безалаберный, пестрый, неопрятно раскинувшийся по холмам – и презрительно кривит губы. Если бы не необходимость получить ответы на кое-какие, весьма важные вопросы, он ни за что не явился бы сюда. Из всех людских поселений, разбросанных по лику земли, Шадизар внушает ему наибольшее отвращение. Он с удовольствием поручил бы тягостную обязанность побывать здесь кому-нибудь другому, но существуют дела, которые нельзя доверять даже самым верным слугам.
– Если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, – чуть слышно бормочет всадник. Угол его рта растягивается в кривой усмешке, вроде бы совершенно не вяжущейся с породистым лицом, но удивительно ему подходящей. – Что ж, посмотрим, кто кого…
Ветер утихает, трепетавшее в воздухе черно-алое великолепие пытается улечься ровными складками, но тут же взметывается машущим птичьим крылом. Заточенные звездочками шпоры вонзаются в атласные бока жеребца, тот срывается с места и вскоре отбивает чеканный ритм по синевато-белой ленте Дороги Королей.
Карпашские ворота Шадизара – города, забывшего, что такое штурмы, осады и войны.
Покосившаяся на правый бок сторожевая башня с осыпавшимися зубцами и прохудившейся черепичной крышей. Стоящие нараспашку створки, окованные проржавевшими до багрового цвета полосами железа. Мающиеся от жары стражники и застрявшая в арочном проеме телега. Из-под холщового полотнища обличающе торчат растопыренные ноги выпотрошенных коровьих туш. Над возом с надрывным жужжанием кружится, облако зеленоватых мух. Возчик переругивается со караульщиками, одновременно пытаясь убедить сонных волов сделать еще хотя бы шаг. Тянет свое извечное заунывное «Подайте слепому-сирому-убогому» нищий. Подходящего жертвователя поблизости нет и не предвидится, попрошайка дремлет вполглаза, иногда принимаясь яростно чесаться. Все знакомо, обыденно и заранее известно.
Благостное спокойствие разлетается вдребезги, скомканное приближающимся частым перестуком копыт. Стражники недоуменно прислушиваются, лениво строя предположения. Гонец с пограничной заставы или из Немедии? Кто-то из богачей, пережидающих одуряюще жаркое лето в загородных поместьях среди зеленых и прохладных отрогов Карпашских гор, решил наведаться домой? Вестник одного из многочисленных торговых домов с важнейшей новостью о том, что цены на офирскую шерсть упали, а кофийские телята идут по три золотых за голову?
Из-за поворота вылетает всадник в стелющемся за плечами черно-алом плаще. Шипастые подковы выбивают из камней еле различимые в солнечном свете синеватые искры. Дремавшие стоя волы, не дожидаясь приказа опешившего хозяина, оттаскивают телегу в сторону, освобождая путь для злого вороного жеребца.
Конь проскакивает арку под башней, оказывается на скучной маленькой площади и неохотно останавливается, повинуясь натягивающимся поводьям.
В это же время из выходящей на площадь улицы бодро выкатывается затянутая тисненым кожаным пологом повозка. В нее впряжены две малорослые лошадки с коротко стрижеными гривами. Правит ими грузный бородатый коротышка, с важностью восседающий на передке. Вслед за первой повозкой появляется вторая, третья – не меньше десятка – и выстраиваются в неровную прямую.
Запорошенное красноватым песком пространство оживляется. Из караулки высыпают привлеченные шумом стражники. Покидающие Шадизар гномы – а это именно они – сбиваются в оживленно-крикливое кольцо вокруг своих фургонов, невольно вынуждая всадника на вороном отступить ближе к обшарпанному строению таможни.
Появляется начальство. Десятник стражи и старший таможенник обреченно переглядываются. Не самый удачный день: очередной караван подземных карликов отбывает с грузом в Кезанкию и в Коринфию, да еще явился какой-то тип весьма заносчивого и богатого вида. Проще сначала разобраться с человеком – он все-таки один, и, если его не пропустят первым, наверняка начнет возмущаться.
Таможенник собирается с духом, боязливо приближается к пританцовывающей на месте вороной лошади и открывает рот, мучительно соображая, как бы половчее окликнуть приезжего. «Эй, ты!» точно не подходит. «Господин хороший» – кто его знает, можно и пинка огрести… К счастью, незнакомец замечает муки стража порядка.
– Что здесь творится? – снисходительно интересуется он, кивая на повозки, украшенные гербом, известным всем ценителям хорошего оружия и редких украшений – наковальня, над ней две скрещенных кирки и ограненный кристалл. – Повальное бегство от погромов?
– Никак нет, – стражнику очень хочется вытянуться в струнку перед благородным господином с черными, узкой полосочкой над верхней губой, красиво постриженными усами, острой «зингарской» бородкой и пронизывающим холодно-величественным взглядом. Щелкнуть каблуками не вышло, ибо они давно сносились. – Это наши, местные, с товарами и всяческим провиантом, значит, до дому собрались. В Кезанкийские горы то есть. Отвезут и назад притащатся… Вы, досточтимый месьор, не откажите в любезности – извольте сказать, кто вы есть такой, да уплатить за въезд в славный город Шадизар… Сущую мелочь – пять золотых с вашей милости и два за, с позволения сказать, вашего зверя…
Гость соизволил повернуть голову и смерить присевшего таможенника ледяным взглядом глубоко посаженных каре-желтоватых, в точности змеиных глаз. Только зрачок человеческий, а не принадлежащий чешуйчатому гаду…
– Три золотых с человека, ползолотого с лошади, – поспешно внес исправление караульный, кляня себя в душе за решение связаться с этим типом в черно-алых тряпках. Пропустил бы бесплатно, а разницу вполне можно восполнить на гномах. Они богатые, сколько ни потребуй – все едино раскошелятся.
– Владетельный Кебрадо Эльдире лос Уракка, граф Ларгоньо, – слова упали вместе с монетами, такие же тяжеловесные и сверкающие. Про себя приезжий беззвучно хмыкнул – имечко звучит что надо, переспросить никто не решится. Сойдет для здешней провинции. – Из Зингарского королевства.
– Кебра… – уныло начал таможенник и попятился, бормоча: – Добро, значит, пожаловать, у нас гостям завсегда рады, мы люди простые…
Вороной, которому надоело топтаться на месте, попытался цапнуть стражника.
Всадник шлепнул разыгравшуюся лошадь поводьями и неторопливо отъехал чуть подальше – к шаткому навесу и полупустой поилке. Уезжать он почему-то раздумал. Видимо, решил полюбоваться картиной здешних нравов.
– Старший кто? Да не галдите все разом! Где старшина обоза? – надсаживался таможенник, пытаясь перекричать окутавшую площадь разноголосицу, смешанную с конским ржанием. Наконец из общей сутолоки на его призывы откликнулся средних лет карлик, щеголявший ухоженной черной бородой и тяжелой золотой цепью с темно-вишневыми камнями, висевшей поверх коричневого суконного камзола. Гном проревел что-то на своем невозможном языке, заставив соплеменников заткнуться, и раздраженно представился:
– Хори, сын Камбиса. У нас одиннадцать повозок и шестьдесят три сопровождающих. Как договоримся насчет проезда, человек?
– Я Тиус, – буркнул таможенник, заранее зная, что карликами из Чамгана плевать на его имя и звание. Он всего лишь досадная помеха, олицетворение сдержанно ненавидимого гномами людского закона. – Порядок обычный. Большие сундуки можете не вытаскивать, но обязательно открыть. Дорогую мелочь предъявляете лично мне, прочее досматривает стража. Налог на вывозимые ценности, если таковые имеются, прежний – четверть с каждой сотни стоимости. Попытка укрытия…
Гном, исподлобья, снизу вверх, посмотрел на человека, и тот, смешавшись и не договорив, торопливо произнес:
– Ладно, давайте начинать. Быстрее обернемся – быстрее закончим.
– Тот, кто стоял здесь в прошлый раз, не проявлял подобного рвения, – якобы невзначай и в сторону заметил гном. Намек понял бы и ребенок: чтобы не возиться с досмотром, таможенники просто брали с любых караванов приличную мзду.
Частично она отправлялась, куда положено – в казну города, частично оседала в кошелях стражников.
– Рекифес приказал, – неохотно признался Тиус. – В городе в последнее время неспокойно. Кто-то уже с луну лихо чистит богатые дома, а добыча нигде не всплывает. Вот и велено досматривать всех без разбору на предмет, не вывозят ли краденое.
– А, – понимающе кивнул карлик. – Тогда ладно, – он деловито повел человека вдоль строя фургонов. – Значит, эти пять повозок для Кезанкии под завязку набиты провизией. Если их разгрузить, а потом складывать все обратно – до вечера провозимся. Здесь оружие и всякие побрякушки, заказанные для лавок в Коринфии и Немедии. Три этих колымаги тоже едут в Кезанкию, в них вперемешку всякого добра. Две последних направляются на границу с Кофом.
В голосе Хори слышалось тщательно скрываемое ехидство: вот, мол, нам скрывать нечего, только как вы, люди, будете разбираться с таким количеством барахла? Таможенник стиснул зубы, пытаясь ничем не выдать внезапно нахлынувший приступ тихого отчаяния. Куда проще прикинуть размер возможной пошлины, увеличить его на десяток-другой монет, и пропустить караван. Пусть в глубинах фургонов действительно припрятано незаконное добро – какая разница?
Человек на вороном коне, назвавшийся доном Кебрадо, по-прежнему не двигался с места, с равнодушным интересом созерцая разворачивающееся на площади перед воротами представление. Он не видел причин торопиться и, кроме того, легкое покалывающее предчувствие утверждало, что стоит задержаться. Скоро здесь произойдет нечто любопытное.
Потому он первым заметил странного вида четверку, вынырнувшую из расщелины проулка и решительно направившуюся к гномским повозкам. Двое мужчин – седой мрачноватый гигант и подвижный, гибкий парень-замориец. Две женщины – беловолосая амазонка средних лет и растрепанная рыженькая девчонка с отсутствующе-напряженным взглядом. От девчонки исходил тонкий, недоступный обычному человеческому уху звон – так звенят наделенные магией предметы, грозящие вот-вот сорваться в бездну неуправляемого волшебства.
Жеребец, фыркнув, вскинул голову, поставил уши топориками и безошибочно нацелился крупным лиловым глазом на девушку. Кебрадо погладил волнующееся животное по шее затянутой в черную перчатку рукой.
– Ты тоже ее слышишь? – шепотом спросил он. – Ну-ка глянем, кто это такая и что ей тут понадобилось…
Компания остановилась возле здания таможенной управы. Белогривая женщина то ли поддерживала свою спутницу, не давая ей упасть, то ли наоборот, мешала ей безоглядно рвануться в площадную суматоху.
Верзила нетерпеливо озирался по сторонам, пока не углядел капитана стражи. Бросив своим приказ стоять на месте, он подошел к таможеннику.
Можно не слышать слов, однако прекрасно уловить смысл беседы по жестам и выражениям лиц. Седой не очень уверенно обвинял в чем-то гномов.
Таможеннику совершенно не хотелось ввязываться ни в какие выяснения отношений. Вот он энергично закрутил пальцем у виска и махнул рукой, приказывая громиле убираться. Тот не шевельнулся, настаивая на своем.
Рыженькая вдруг встрепенулась. Робкое позвякивание беззвучного колокольчика переросло в биение обезумевшего набата. Вороной пронзительно заржал и попытался встать на дыбы, не слушаясь поводьев. Флегматичные лошади гномов испуганно взвизгивали, натягивали постромки и шарахались из стороны в сторону.
Стражники, карлики, проходившие мимо горожане, уличные торговцы – каждому из оказавшихся возле Карпашских ворот померещилось, что мимо ослепительно-белого круга солнца промелькнула стремительная холодная тучка.
Кебрадо, справившись с лошадью, презрительно хмыкнул.
Девушка вырвалась из удерживающих ее рук и метнулась вперед – как кинулась головой в омут. Она мчалась мимо встревоженных лошадей и недоумевающих людей, не замечая никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Предсказательница наклонилась над картинками тарока, словно пыталась расслышать очень тихие слова, приходящие из какой-то невообразимой дали.
– Выбор – это вероятность, качающиеся весы, – напряженно произнесла она. – От него зависит, как сыграет последняя карта – действительностью или обманом.
– То есть это тебе… или нам нужно сделать какой-то выбор? – уточнила Лорна. Феруза отрывисто кивнула.
– Что у нас в Шадизаре может считаться границей? – вдруг вмешался молчавший до того Райгарх. Он пристально разглядывал карту с этим названием – распахнутые створки, за которыми тянется извилистая светлая дорога, прерываемая черными трещинами. Так ночное небо разрывают молнии, только цвета поменялись местами. – Между кварталами они весьма и весьма призрачные.
– Есть трактир «Около границы», – вспомнил Джай. – На закатной окраине, рядом с Карпашскими воротами.
– А куда ведет дорога от Карпашских ворот? – тавернщица почуяла если не след, то его близкое присутствие.
– В Коринфию, – быстро откликнулась Кэрли и замерла с полуоткрытым ртом, догадавшись: – Тоже на границу! На границу Заморы и другой страны!
– Я иду туда, – туранка вскочила, торопливо собирая разбросанные карты. – К Карпашским воротам. Не знаю зачем, но мне необходимо побывать там.
– Нет, – отчеканила Лорна и, когда компания недоуменно уставилась на нее, а Феруза явно приготовилась разразиться гневной речью, уточнила: – Ты не пойдешь туда в одиночку. Я пойду тоже.
– Мы все идем, – подвел конец разговорам Райгарх и поднялся. – Если там ничего не случится или мы ничего не узнаем, обойдем все городские ворота.
– Хисс и Ши, – напомнила встревоженная Кэрли. – Я останусь, подожду их возвращения. Как только они объявятся с новостями о Малыше, сразу побежим искать вас…
Договаривала она в спины поспешно выбегавшей наружу компании. Джай задержался, крикнув ей: «Мы оставим вам весточку на воротах!»
Кэрли подобрала уроненную шаль гадалки, медленно и аккуратно сложила ее. Села возле окна. Над залитым солнцем двором колебалось сонное, жаркое марево. В такой день неохота никуда бежать, но выбор, как всегда, остается не за людьми, а за обстоятельствами. Этим миром правит случай, а смертным остается только поспевать за его переменчивым блеском.
Взгляд в настоящее: Карпатские ворота
В полулиге от Шадизара, там, где старая Коринфская дорога изгибается крутой петлей, сливаясь с мощеной белыми плитами Дорогой Королей, поднимается невысокий скалистый холм. Ничем в общем-то не примечательный – осыпи желтовато-красного песчаника, низкая, выгоревшая на солнце степная трава да рощица диких слив, мелко трепещущих на ветру сизо-зеленой листвой.
Наезженная колея огибает холм с полуденной стороны, проходя под выступающим из склона валуном, похожим на упрямо наклоненный бараний лоб, пробегает с три сотни шагов и становится еще одним ручейком, поглощенным величайшей дорогой Материка.
Раскаленный бело-желтый диск солнца, приколоченный ровно посредине вылинявшего голубого неба. Сухо потрескивает дорожная глина, спекающаяся в твердую, испещренную трещинами корку. Листья на сливах от жары скручиваются в трубочки, а трава высыхает на глазах. Из норы высовывает мордочку суслик-тарбаган и быстро прячется – слишком жарко.
Над притихшей степью плывет душный туман, в котором, если приглядеться, можно различить возникающие и пропадающие очертания высоких башен, дворцов, окруженных садами, рушащихся со скал водопадов и неправдоподобно гладких озер, над которыми взлетают стаи белых птиц.
Мара, обман, наваждение. В Туране и Заморе такое зовется «джантари» – полуденные призраки. Кочевники пустынь любят рассказывать предания о людях, настолько храбрых или безумных, что отважились войти в распахнутые двери колеблющихся эль-джантарийских замков, исчезая там навсегда.
Однако никто не рассказывает легенд о том, чтобы кто-либо появлялся из туманного колдовского облака…
Воздух настолько раскален, что, кажется, издает еле слышное шелестящее позванивание.
Непонятный, находящийся на грани слуха звук становится все громче и отчетливей, превращаясь в яростный хор цикад. За мгновение, достаточное, чтобы моргнуть, сквозь обыденный мир пролетает тугая прозрачная волна и пугливо скатывается обратно, в Океан Неведомого.
Впрочем, после нее в полосе прибоя остается нечто вполне ощутимое.
Всадник.
Всадник на вороном жеребце, чья шерсть переливается оттенками лилового и непроглядно-черного. Расшитая золотыми нитями сбруя сверкает пригоршнями стразов, грива и пышный хвост перевиты тонкими серебряными ленточками. Конь храпит, нетерпеливо приплясывая на месте, копыта цвета слоновой кости ломают затвердевшую глину. Всадник, привстав на стременах, озирается вокруг. Неведомо откуда налетевший ветер растягивает широкий парус плаща – сверху черного, снизу ярко-алого.
Человек смотрит на город – безалаберный, пестрый, неопрятно раскинувшийся по холмам – и презрительно кривит губы. Если бы не необходимость получить ответы на кое-какие, весьма важные вопросы, он ни за что не явился бы сюда. Из всех людских поселений, разбросанных по лику земли, Шадизар внушает ему наибольшее отвращение. Он с удовольствием поручил бы тягостную обязанность побывать здесь кому-нибудь другому, но существуют дела, которые нельзя доверять даже самым верным слугам.
– Если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, – чуть слышно бормочет всадник. Угол его рта растягивается в кривой усмешке, вроде бы совершенно не вяжущейся с породистым лицом, но удивительно ему подходящей. – Что ж, посмотрим, кто кого…
Ветер утихает, трепетавшее в воздухе черно-алое великолепие пытается улечься ровными складками, но тут же взметывается машущим птичьим крылом. Заточенные звездочками шпоры вонзаются в атласные бока жеребца, тот срывается с места и вскоре отбивает чеканный ритм по синевато-белой ленте Дороги Королей.
Карпашские ворота Шадизара – города, забывшего, что такое штурмы, осады и войны.
Покосившаяся на правый бок сторожевая башня с осыпавшимися зубцами и прохудившейся черепичной крышей. Стоящие нараспашку створки, окованные проржавевшими до багрового цвета полосами железа. Мающиеся от жары стражники и застрявшая в арочном проеме телега. Из-под холщового полотнища обличающе торчат растопыренные ноги выпотрошенных коровьих туш. Над возом с надрывным жужжанием кружится, облако зеленоватых мух. Возчик переругивается со караульщиками, одновременно пытаясь убедить сонных волов сделать еще хотя бы шаг. Тянет свое извечное заунывное «Подайте слепому-сирому-убогому» нищий. Подходящего жертвователя поблизости нет и не предвидится, попрошайка дремлет вполглаза, иногда принимаясь яростно чесаться. Все знакомо, обыденно и заранее известно.
Благостное спокойствие разлетается вдребезги, скомканное приближающимся частым перестуком копыт. Стражники недоуменно прислушиваются, лениво строя предположения. Гонец с пограничной заставы или из Немедии? Кто-то из богачей, пережидающих одуряюще жаркое лето в загородных поместьях среди зеленых и прохладных отрогов Карпашских гор, решил наведаться домой? Вестник одного из многочисленных торговых домов с важнейшей новостью о том, что цены на офирскую шерсть упали, а кофийские телята идут по три золотых за голову?
Из-за поворота вылетает всадник в стелющемся за плечами черно-алом плаще. Шипастые подковы выбивают из камней еле различимые в солнечном свете синеватые искры. Дремавшие стоя волы, не дожидаясь приказа опешившего хозяина, оттаскивают телегу в сторону, освобождая путь для злого вороного жеребца.
Конь проскакивает арку под башней, оказывается на скучной маленькой площади и неохотно останавливается, повинуясь натягивающимся поводьям.
В это же время из выходящей на площадь улицы бодро выкатывается затянутая тисненым кожаным пологом повозка. В нее впряжены две малорослые лошадки с коротко стрижеными гривами. Правит ими грузный бородатый коротышка, с важностью восседающий на передке. Вслед за первой повозкой появляется вторая, третья – не меньше десятка – и выстраиваются в неровную прямую.
Запорошенное красноватым песком пространство оживляется. Из караулки высыпают привлеченные шумом стражники. Покидающие Шадизар гномы – а это именно они – сбиваются в оживленно-крикливое кольцо вокруг своих фургонов, невольно вынуждая всадника на вороном отступить ближе к обшарпанному строению таможни.
Появляется начальство. Десятник стражи и старший таможенник обреченно переглядываются. Не самый удачный день: очередной караван подземных карликов отбывает с грузом в Кезанкию и в Коринфию, да еще явился какой-то тип весьма заносчивого и богатого вида. Проще сначала разобраться с человеком – он все-таки один, и, если его не пропустят первым, наверняка начнет возмущаться.
Таможенник собирается с духом, боязливо приближается к пританцовывающей на месте вороной лошади и открывает рот, мучительно соображая, как бы половчее окликнуть приезжего. «Эй, ты!» точно не подходит. «Господин хороший» – кто его знает, можно и пинка огрести… К счастью, незнакомец замечает муки стража порядка.
– Что здесь творится? – снисходительно интересуется он, кивая на повозки, украшенные гербом, известным всем ценителям хорошего оружия и редких украшений – наковальня, над ней две скрещенных кирки и ограненный кристалл. – Повальное бегство от погромов?
– Никак нет, – стражнику очень хочется вытянуться в струнку перед благородным господином с черными, узкой полосочкой над верхней губой, красиво постриженными усами, острой «зингарской» бородкой и пронизывающим холодно-величественным взглядом. Щелкнуть каблуками не вышло, ибо они давно сносились. – Это наши, местные, с товарами и всяческим провиантом, значит, до дому собрались. В Кезанкийские горы то есть. Отвезут и назад притащатся… Вы, досточтимый месьор, не откажите в любезности – извольте сказать, кто вы есть такой, да уплатить за въезд в славный город Шадизар… Сущую мелочь – пять золотых с вашей милости и два за, с позволения сказать, вашего зверя…
Гость соизволил повернуть голову и смерить присевшего таможенника ледяным взглядом глубоко посаженных каре-желтоватых, в точности змеиных глаз. Только зрачок человеческий, а не принадлежащий чешуйчатому гаду…
– Три золотых с человека, ползолотого с лошади, – поспешно внес исправление караульный, кляня себя в душе за решение связаться с этим типом в черно-алых тряпках. Пропустил бы бесплатно, а разницу вполне можно восполнить на гномах. Они богатые, сколько ни потребуй – все едино раскошелятся.
– Владетельный Кебрадо Эльдире лос Уракка, граф Ларгоньо, – слова упали вместе с монетами, такие же тяжеловесные и сверкающие. Про себя приезжий беззвучно хмыкнул – имечко звучит что надо, переспросить никто не решится. Сойдет для здешней провинции. – Из Зингарского королевства.
– Кебра… – уныло начал таможенник и попятился, бормоча: – Добро, значит, пожаловать, у нас гостям завсегда рады, мы люди простые…
Вороной, которому надоело топтаться на месте, попытался цапнуть стражника.
Всадник шлепнул разыгравшуюся лошадь поводьями и неторопливо отъехал чуть подальше – к шаткому навесу и полупустой поилке. Уезжать он почему-то раздумал. Видимо, решил полюбоваться картиной здешних нравов.
– Старший кто? Да не галдите все разом! Где старшина обоза? – надсаживался таможенник, пытаясь перекричать окутавшую площадь разноголосицу, смешанную с конским ржанием. Наконец из общей сутолоки на его призывы откликнулся средних лет карлик, щеголявший ухоженной черной бородой и тяжелой золотой цепью с темно-вишневыми камнями, висевшей поверх коричневого суконного камзола. Гном проревел что-то на своем невозможном языке, заставив соплеменников заткнуться, и раздраженно представился:
– Хори, сын Камбиса. У нас одиннадцать повозок и шестьдесят три сопровождающих. Как договоримся насчет проезда, человек?
– Я Тиус, – буркнул таможенник, заранее зная, что карликами из Чамгана плевать на его имя и звание. Он всего лишь досадная помеха, олицетворение сдержанно ненавидимого гномами людского закона. – Порядок обычный. Большие сундуки можете не вытаскивать, но обязательно открыть. Дорогую мелочь предъявляете лично мне, прочее досматривает стража. Налог на вывозимые ценности, если таковые имеются, прежний – четверть с каждой сотни стоимости. Попытка укрытия…
Гном, исподлобья, снизу вверх, посмотрел на человека, и тот, смешавшись и не договорив, торопливо произнес:
– Ладно, давайте начинать. Быстрее обернемся – быстрее закончим.
– Тот, кто стоял здесь в прошлый раз, не проявлял подобного рвения, – якобы невзначай и в сторону заметил гном. Намек понял бы и ребенок: чтобы не возиться с досмотром, таможенники просто брали с любых караванов приличную мзду.
Частично она отправлялась, куда положено – в казну города, частично оседала в кошелях стражников.
– Рекифес приказал, – неохотно признался Тиус. – В городе в последнее время неспокойно. Кто-то уже с луну лихо чистит богатые дома, а добыча нигде не всплывает. Вот и велено досматривать всех без разбору на предмет, не вывозят ли краденое.
– А, – понимающе кивнул карлик. – Тогда ладно, – он деловито повел человека вдоль строя фургонов. – Значит, эти пять повозок для Кезанкии под завязку набиты провизией. Если их разгрузить, а потом складывать все обратно – до вечера провозимся. Здесь оружие и всякие побрякушки, заказанные для лавок в Коринфии и Немедии. Три этих колымаги тоже едут в Кезанкию, в них вперемешку всякого добра. Две последних направляются на границу с Кофом.
В голосе Хори слышалось тщательно скрываемое ехидство: вот, мол, нам скрывать нечего, только как вы, люди, будете разбираться с таким количеством барахла? Таможенник стиснул зубы, пытаясь ничем не выдать внезапно нахлынувший приступ тихого отчаяния. Куда проще прикинуть размер возможной пошлины, увеличить его на десяток-другой монет, и пропустить караван. Пусть в глубинах фургонов действительно припрятано незаконное добро – какая разница?
Человек на вороном коне, назвавшийся доном Кебрадо, по-прежнему не двигался с места, с равнодушным интересом созерцая разворачивающееся на площади перед воротами представление. Он не видел причин торопиться и, кроме того, легкое покалывающее предчувствие утверждало, что стоит задержаться. Скоро здесь произойдет нечто любопытное.
Потому он первым заметил странного вида четверку, вынырнувшую из расщелины проулка и решительно направившуюся к гномским повозкам. Двое мужчин – седой мрачноватый гигант и подвижный, гибкий парень-замориец. Две женщины – беловолосая амазонка средних лет и растрепанная рыженькая девчонка с отсутствующе-напряженным взглядом. От девчонки исходил тонкий, недоступный обычному человеческому уху звон – так звенят наделенные магией предметы, грозящие вот-вот сорваться в бездну неуправляемого волшебства.
Жеребец, фыркнув, вскинул голову, поставил уши топориками и безошибочно нацелился крупным лиловым глазом на девушку. Кебрадо погладил волнующееся животное по шее затянутой в черную перчатку рукой.
– Ты тоже ее слышишь? – шепотом спросил он. – Ну-ка глянем, кто это такая и что ей тут понадобилось…
Компания остановилась возле здания таможенной управы. Белогривая женщина то ли поддерживала свою спутницу, не давая ей упасть, то ли наоборот, мешала ей безоглядно рвануться в площадную суматоху.
Верзила нетерпеливо озирался по сторонам, пока не углядел капитана стражи. Бросив своим приказ стоять на месте, он подошел к таможеннику.
Можно не слышать слов, однако прекрасно уловить смысл беседы по жестам и выражениям лиц. Седой не очень уверенно обвинял в чем-то гномов.
Таможеннику совершенно не хотелось ввязываться ни в какие выяснения отношений. Вот он энергично закрутил пальцем у виска и махнул рукой, приказывая громиле убираться. Тот не шевельнулся, настаивая на своем.
Рыженькая вдруг встрепенулась. Робкое позвякивание беззвучного колокольчика переросло в биение обезумевшего набата. Вороной пронзительно заржал и попытался встать на дыбы, не слушаясь поводьев. Флегматичные лошади гномов испуганно взвизгивали, натягивали постромки и шарахались из стороны в сторону.
Стражники, карлики, проходившие мимо горожане, уличные торговцы – каждому из оказавшихся возле Карпашских ворот померещилось, что мимо ослепительно-белого круга солнца промелькнула стремительная холодная тучка.
Кебрадо, справившись с лошадью, презрительно хмыкнул.
Девушка вырвалась из удерживающих ее рук и метнулась вперед – как кинулась головой в омут. Она мчалась мимо встревоженных лошадей и недоумевающих людей, не замечая никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32