А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Вместе с Руди пришел маг Стеллан, который жил с разбойниками и был полон решимости противопоставить свою магию колдовству Великого Чародея, и Эржбет, танцовщица-убийца с Края Мира, каждую ночь, как молитву, твердившая имена тех, кого она лишила жизни. Ули и Менеша они нашли в Ущелье Удара Топора, где целая община мирных крестьян оказалась замаскированными демонами и где юный Конрадин, оруженосец Освальда, был заколот и съеден изменившим обличье огром. Гномы направлялись на юг, но пожелали послужить принцу своими мечами во имя золота и славы. Хайнрот, душа которого была выжжена дотла после гибели его детей, присоединился к ним вскоре после этого. Отряд орков из крепости позабавился с двумя его маленькими сыновьями, а потом убил их. Он дал обет наносить себе рану своим зазубренным мечом всякий день, который он позволил Дракенфелсу прожить, и угрюмо истязал себя каждое утро. Однажды, проснувшись, они обнаружили, что Хайнрот буквально вывернут наизнанку, а на его костях вырезаны слова: ТЕПЕРЬ ВОЗВРАЩАЙСЯ.
Никто из них ничего не слышал, а на страже стоял смышленый Вейдт. Все это время Освальд шел впереди, неустрашимый, несмотря на все новые ужасы, объединяющий своих спутников – что в отношении Вейдта и гномов или распутной Эржбет и до фанатизма аскетичного Хайнрота было непросто – и раз и навсегда уверенный в успешном исходе их предприятия. Сиур Йехан говорил ей, что он был таким с самого детства. Ученый явно любил мальчика как сына и предпочел последовать за Освальдом, когда истинный отец принца отказался их слушать. Это последние великие дни, думала Женевьева, и их имена будут жить в балладах вечно.
А теперь Конрадин мертв. Сиур Йехан мертв. Хайнрот мертв. Ули мертв. И прежде чем окончится ночь, остальные – может быть, весь их отряд – присоединятся к ним. Она уже давно не думала о смерти. Возможно, сегодня ночью Дракенфелс прервет темный поцелуй Шанданьяка и вытолкнет ее, наконец, за грань между жизнью и смертью.
Освальд направился прямо к открытым воротам крепости, мельком глянул по сторонам и, махнув им, ступил во тьму. Женевьева последовала за ним. И остальные двинулись за ней.

III

Они шли дальше, и маг Стеллан начал выпевать заклинание на языке, которого Женевьева не знала. Он начал слегка светиться, и ей показалось, что она видит вокруг него пляску сопровождающих мага духов. Порой она могла видеть то, чего не видели другие. Голос Стеллана становился все громче в то время, как они двигались по каменному проходу, жесты – все более оживленными. Светящиеся существа вились вокруг него, гроздьями висли на его амулетах, развевали его длинные, как у женщины, волосы. Очевидно, он пробудил великие силы. Он делал это перед другими битвами и был достоин всяческого почтения, судя по их победам.
В конце прохода оказалась старая деревянная дверь с медными вставками, образующими узор. Разглядеть в абстрактных завитушках лицо не составляло труда. Женевьева знала, что этот эффект был хорошо продуман. Ничто в этом месте не происходит иначе как по плану. Плану Дракенфелса. Лицо, которое она увидела, – это та самая бесстрастная маска, которая была на Великом Чародее в Парравоне. Может, остальным виделись другие лица: жестокий родитель, безжалостный враг, неизгнанный демон.
Все это сильно подействовало на Эржбет. Женевьева услышала, как кровь танцовщицы потекла быстрее. Даже Вейдт и Руди напряглись. Только Освальд сохранял ледяное спокойствие и царственное самообладание.
Освальд шел впереди, одной рукой высоко подняв факел, выставив меч, словно слепой – трость. Вплотную за ним следовал Стеллан, проверяя путь с помощью своей магии. Женевьева теперь улавливала в его заклинаниях ритм и повторы и заметила, что Руди молится в унисон с магом, беззвучно повторяя слова Стеллана толстыми губами. Духи мага окружили его, словно защитное одеяние. Сейчас все должны молиться своим богам. Все, у кого есть боги.
Здесь, в сердце Дракенфелса, ночные чувства Женевьевы говорили ей о том, чего она предпочла бы не знать. Словно миллион насекомых копошился на ее коже, жаля ее серебряными жалами, оглушая какофонией писка. Великая опасность была рядом, великое зло. Но чтобы понять это, не требовалась особая острота чувств вампира. Даже бедная глупышка Эржбет могла бы сказать, что они идут в смертельно опасный мрак. Их угасающие факелы выглядели просто жалкими против тьмы внутри крепости.
– Дверь, – произнес Стеллан на рейксшпиле. – Она защищена заклинаниями.
Освальд помедлил и протянул вперед меч. Он прикоснулся к металлу, и посыпались искры. Вставки раскалились добела, над тлеющим деревом заклубился едкий дым. Воображаемое лицо теперь казалось рассерженным и с ненавистью сверкало на них глазами.
– Ты можешь открыть ее, маг? – спросил принц.
Стеллан улыбнулся своей кривой самоуверенной улыбкой:
– Конечно, ваше высочество. Самый обычный заклинатель смог бы преодолеть эти слабые чары. Удивляюсь, что такой колдун, как Дракенфелс, снизошел до подобных вещей.
Маг полез в сумку и, картинно взмахнув рукой, бросил в сторону двери пригоршню сладко пахнущего порошка. Лицо снова потемнело, и Стеллан взялся за дверную ручку. Он повернул ее и толчком отворил дверь, потом отступил в сторону и, усмехнувшись, с поклоном пропустил принца вперед.
– Видите, – сказал он, – это было просто.
И тут маг Стеллан взорвался.
Их всех залило кровью. На двери повисли клочья ткани и мяса. Каменные стены на десять футов позади них окропило красным. Голый скелет Стеллана постоял мгновение, все еще усмехаясь, и рухнул.
Руди, Менеш и Вейдт громко ругались и яростно отряхивались, стараясь избавиться от налипших на них ошметков плоти и обрывков материи. Освальд невозмутимо вытер лицо. Женевьева почувствовала, как в ней поднимается красная жажда, но справилась с ней. Это ей не банкет. Она лучше будет лакать свиное пойло, чем питаться этим. Духи Стеллана исчезли, погибли вместе со своим повелителем.
– Стены, – бросил Вейдт. – Они меняются.
Женевьева взглянула на потолок. Камни плавились, меняя форму. На стенах проступали лица, каменные когти тянулись к путникам. Освальд взмахнул мечом с грацией опытного бойца, и мертвая рука упала на пол и разбилась вдребезги. Руди выхватил двуручный меч, висевший у него за спиной, и принялся рубить наступающих тварей.
– Осторожнее, ты, бандит, – крикнул Вейдт, едва увернувшись от его клинка. – Это оружие не для коридоров.
Под ноги Женевьеве покатилась каменная голова, остекленевшие глаза закатились, вспухший язык вывалился наружу. Одна из тварей, скорчившаяся горгулья, отделилась от потолка и, обрушившись на Женевьеву, вцепилась ей в волосы. Та сжала кулак и ударила существо в грудь. Все равно что бить гору: любая человеческая рука была бы просто раздроблена. Боль пробежала по руке к плечу, и Женевьева поняла, что вновь открылась рана.
От удара горгулья остановилась, опешив, тоненькая трещинка побежала по ее туловищу от корявого плеча к талии. Она вновь устремилась к Женевьеве, скрипя каменными лапами и выставив острые как бритва когти. Тварь подобралась слишком близко, чтобы пустить в ход меч, и продолжала теснить Женевьеву. Стена позади нее корчилась, как живая, и тоже протягивала к ней когти.
Женевьева встала поудобнее, развернулась лицом к стене и выбросила ногу в ботинке, метя повыше, стараясь угодить в трещину. Горгулью отбросило прочь, и она раскололась. Верхняя часть ее туловища соскользнула с нижней и разбилась. На полу осталась лежать груда неподвижных камней.
Они пробивали себе путь среди чудовищ, убивая их, когда удавалось, и продвинулись, в конце концов, через открытую дверь в заброшенный зал, где к обеду был накрыт огромный стол. Еда давным-давно истлела в прах. Так же как и едоки, чьи иссохшие кости осыпались в креслах среди остатков пышных нарядов. Зато здесь было довольно места для хорошей драки, и меч Руди открыл счет. Горгульи падали.
Главарь разбойников встал в дверях, вращая меч вокруг себя, и твари разлетались на кусочки. Наконец он с рыком пнул дверь, сшибив ею последнего врага. Вейдт и Освальд подтащили тяжелые кресла, которыми можно было подпереть деревянную дверь. Они благоразумно забаррикадировались в обеденном зале мертвецов.
Женевьева взялась за свою больную руку и попыталась вернуть кости на место. Она ухитрилась вправить суставы пальцев. Рана ее слегка кровоточила, и она принялась снова зализывать ее. Оставалось надеяться, что внутри не осталось никаких серебряных осколков. Это могло вызвать гангрену, и пришлось бы ампутировать кисть или всю руку. Пройдет не одна сотня лет, пока она сумеет вырастить новую. Шанданьяк на протяжении жизни целого поколения отращивал ухо, отрезанное чересчур рьяным жрецом старой веры.
Она оглядела себя. Ее брюки, башмаки и куртка были грязны и от них исходил такой смрад, словно она ползала по чумным ямам. Другие выглядели не лучше, хотя Освальд нес свою грязь и лохмотья так, будто это были налущенные шелка. А Вейдт никогда и не выглядел иначе; единственное, что оставалось чистым из его вещей, – это оружие.
– Что здесь случилось? – спросил Руди.
– Отравленный пир, – пояснил Освальд. – Одна из наихудших историй о Дракенфелсе. Он явился один, на коленях, ко двору Императора почти шесть столетий назад и сказал, что готов понести кару за свои грехи. Он выплатил щедрые компенсации всем своим еще живым жертвам и молил о прощении на могилах остальных. Он отказался от зла и поклялся в верности богам, которых прежде проклинал. Он поклялся в верности Империи. Все были убеждены, что он изменился. За десять тысяч лет всякий мог бы раскаяться, мог бы захотеть очистить свое сердце. То есть всякий человек. Он пригласил Императора Каролуса и весь его двор сюда, чтобы отпраздновать начало своей новой жизни, и объявил, что Дракенфелс всегда будет открыт как приют для убогих. Некоторые из советников убеждали Каролуса не принимать приглашение на пир, но Император был добрым человеком и слишком молодым, чтобы помнить худшие деяния Дракенфелса. Все они прибыли сюда – Император, и Императрица Ирина, их дети, и весь их двор. Мой собственный предок, Шлихтер фон Кёнигсвальд, сидел среди них…
Они взглянули на валяющиеся останки и увидели драгоценности, лежащие под слоями паутины. У оскалившегося черепа в глазницах были рубины и сетка из оправленных в серебро жемчугов, сапфиров и бриллиантов на голых ребрах. Женевьева сняла с треснувшего черепа потускневший золотой венец.
– Древняя корона. – Руди алчно сверкнул глазами. – Она бесценна.
– Мы вернем ее, мой стоящий вне закона друг, – сказал Освальд. – Тебе будет чем поживиться, но эту корону мы вернем.
Освальд обещал Руди Вегенеру прощение, когда они с победой вернутся в Альтдорф, но знал, как знала и Женевьева, что разбойник не примет его. Когда это благое дело, это благородное мщение будет совершено, он вернется в леса, к вольной беззаконной жизни.
Женевьева смотрела на останки и видела отблески того давнего дня. Зал был чистый, новый, ярко освещенный. Она слышала смех и музыку. Видела блюда, поданные на стол. Красивые мужчины были очаровательны, прекрасные дамы обмахивались веерами. А во главе стола рядом с царственного вида человеком в короне сидел другой, скромно одетый, в простой оловянной маске. Она моргнула, и перед ней снова предстало мрачное настоящее.
– Он отравил их, да? – спросил Менеш у Освальда.
– Да. Только они не умерли. Они были парализованы, превратились в живые статуи. Годы спустя один из фаворитов Дракенфелса покаялся, прежде чем отправиться на виселицу. Он рассказал целую историю о тех непристойностях, что творились перед глазами беспомощных Каролуса и его свиты. Они, видите ли, привезли с собой детей, эти глупые доверчивые дворяне. Хайнрот понял бы их ужас. После того как развлечение окончилось, Дракенфелс так и оставил своих гостей застывшими. Перед ними лежали праздничные яства, а они умерли от голода.
Освальд ударил по столу рукоятью меча. Тот содрогнулся. Разбилась хрупкая посуда, упал канделябр, выскочила из своего гнезда в грудной клетке крыса, рассыпался скелет, все еще разряженный в одеяние верховной жрицы Верены. В глазах принца стояли слезы. Женевьева никогда не видела у него такого всплеска чувств.
– Глупцы!
Женевьева положила руку ему на плечо, и он мгновенно успокоился.
– После этой ночи Дракенфелс больше не будет мучить других глупцов.
Принц прошагал через зал и распахнул двойные двери.
– Пойдемте, фаворит еще и карту нарисовал. Он покупал себе быструю смерть. Покои Дракенфелса находятся в конце этих коридоров. Мы рядом с ним.

IV

«Эта крепость – человек», – думала Женевьева. Башни и стены, коридоры и комнаты, сама скала, в которой вырезано нутро Дракенфелса: это артерии и органы Великого Чародея, его кровь и кости. И отряд Освальда проник в тело Дракенфелса, как нож, подбираясь к его сердцу. Или, может, они были кусками пищи, летящими вниз по его пищеводу. Чем не утешительная мысль?
Из следующих за Освальдом сомнения вызывала только Эржбет. Она разговаривала сама с собой, повторяя имена своих мертвецов.
Коридоры здесь были шире и завешаны гобеленами. На одном были изображены забавы Великого Чародея, на него, должно быть, пошло множество красных нитей. Даже Вейдт побледнел, увидев это.
Освальд бросил взгляд на центральное полотно гобелена и рубанул его мечом. Пыльный гобелен упал на пол, словно сброшенная кожа болотного червя. Менеш поднес к нему факел, и огонь мгновенно охватил его целиком. Следующий гобелен, с групповым портретом каких-то ужасных богов, тоже загорелся.
– Очень умно, ты, безмозглый недомерок, – зло бросил Вейдт. – Хочешь спалить нас всех, что ли? Нечто новенькое по сравнению с привычным для гномов подлым ударом ножом в спину.
Гном выхватил нож и замахнулся. Вейдт взял на изготовку стреляющий дротиками пистолет. Вокруг них все пылало.
– Изменник, да? Как покойный Ули, будь он проклят?
– Я сейчас тебя сделаю мертвым и проклятым, падальщик!
Менеш нанес удар, но Вейдт уклонился. В темных глазах охотника за наградами отражалось пламя. Он тщательно прицелился.
– Довольно! – крикнул Освальд. – Мы забрались в такую даль не для того, чтобы ссориться здесь.
– Вейдт слишком часто кричит «изменник», – недовольно произнес Руди. – Не верю я тому, кого так легко купить.
Разбойник вскинул меч, и Вейдт снова увернулся.
– Этика в устах бандита, это забавно…
– Лучше бандит, чем торговец трупами!
– Твой труп вряд ли стоит тех семидесяти пяти золотых крон, что предлагает за него Империя.
Пистолет вновь поднялся. Меч взлетел в воздух.
– Убей его, и покончим с этим, – сказал Менеш.
Все это было похоже на Вейдта и похоже на вспыльчивого Руди. Но Менеш до этого оставался спокойным, с юмором отбиваясь от нападок Вейдта. Что-то подействовало на них. Что-то жестокое. Женевьева пошатнулась и упала, потому что кто-то прыгнул ей на спину, пригибая ее голову к полу.
– А! Мертвая сука!
Удавка Эржбет уже затягивалась на ее шее. Танцовщица застала ее врасплох. Женевьева попыталась просунуть руки под проволоку, собраться с силами и сбросить с себя Эржбет. Удавка затягивалась все туже. Убийца знала свое дело: обезглавливание годится, все верно. Бессмертие так уязвимо: отсечение головы, боярышник, серебро, избыток солнца…
Женевьева подобрала руку под грудь, уперлась ладонью в камень и рывком вскинулась.
Эржбет попыталась удержаться на ней верхом, словно на необъезженном скакуне, стиснув коленями ее бока. Женевьева напрягла шейные мышцы и протолкнула воздух в дыхательное горло.
Она слышала, как лопнула проволока, и почувствовала, что Эржбет съехала со своего насеста. Женевьева развернулась и ударила. Удар был силен, и танцовщица упала. Эржбет перекатилась по полу и вскочила, в руке ее был нож. В самом ли деле он сверкает серебром, как у Ули?
– И мертвые умирают, кровопийца!
Женевьева ощутила желание убить. Убей эту грязную живую потаскушку! Убей всех этих ублюдочных подонков с теплой кровью! Убей, убей, УБЕЙ!!!
– Боритесь с этим! – вскричал Освальд. – Это магическая атака, заклинание!
Она повернулась к принцу. Знатный мерзавец! Насильник, одуревшее от богатства ничтожество! Пропитанный насквозь духами, чтобы заглушить вонь свой порочности!
Освальд держал ее, встряхивая за плечи.
Кровь! Королевская кровь! Густая, пряная, горячая, молодая, сильная кровь!
Жилка билась на его горле. Женевьева сжимала его запястья своими сильными ладонями, ощущая его пульс. Она слышала стук его сердца, словно размеренный барабанный бой, и видела его насквозь, как студент видит рассеченный труп в анатомическом театре. Вены и артерии, лежащие под слоем мяса поверх костей. Кровь звала ее.
Как давно она не ела? По-настоящему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24