— Что, Од, опять мадам разошлась? — Джеймс налил себе шампанского и взял тарталетку с грибами. — А вы чертовски хороши сегодня, леди Ви, должен вам признаться. — Он с восхищением смотрел на жену. — Ты всегда должна носить белое. — Он поцеловал ее в губы, съел еще одну тарталетку и опять улыбнулся Одри. Как хорошо, что она с ними, а теперь вот приехал Чарльз, теперь уж они погуляют на славу!
Веселье началось с того, что все четверо поехали в Канн поужинать в любимом ресторанчике. Пили без меры вино, хохотали до слез всю дорогу до Хуан-Ле-Пен, там пошли на праздник, о котором Джеймс узнал случайно, танцевали до двух часов ночи, потом поехали на другой праздник на мысе Антиб и вернулись домой в четыре утра. Хмель уже изрядно повыветрился, и они решили не ложиться спать, а встречать восход солнца. Джеймс открыл бутылку шампанского, которую сам и выпил. Леди Ви мгновенно задремала на кушетке, и Джеймс, громко напевая, унес ее на руках наверх в спальню. Когда солнце медленно выплыло из моря и стало подниматься над горизонтом, на веранде сидели только Одри и Чарльз.
— Скажите, почему вы оказались здесь? — спросил он серьезно.
Целых два часа они без умолку разговаривали о том, что их больше всего интересует, радуясь обществу друг друга и перескакивая с предмета на предмет: путешествия в самые далекие уголки мира, лето на мысе Антиб, их друзья Ви и Джеймс. Но сейчас Чарльз неотрывно глядел на Одри, пытаясь понять, что она за человек, а Одри задавала себе те же вопросы о нем.
Какой каприз судьбы привел их обоих сюда в одно и то же время?
Одри решила сказать ему правду — в той мере, в какой это возможно.
— Мне непременно нужно было убежать.
— От чего? — Как мягко и приятно звучал его голос, каким чудесным золотым светом заливало их поднимающееся солнце. Чарльз спросил: «От чего?» Он решил, что Одри хотела скрыться от мужчины: по представлениям того времени женщина в ее возрасте непременно должна была быть замужем. — Или правильнее было бы спросить: «От кого?» — И он улыбнулся.
Одри покачала головой:
— Нет, тут совсем другое… Наверное, я хотела убежать от самой себя, от долга, который я на себя взвалила.
— Звучит серьезно. — Ему безумно хотелось прикоснуться к ее губам поцелуем, погладить пальцами ее длинную изящную шею, но он принуждал себя слушать ее и как мог подавлял вспыхнувшее желание.
— Для некоторых такое и впрямь серьезно. — Она откинулась на спинку кресла и вздохнула. — У меня есть дедушка, которого я люблю всей душой, и сестра, которой я отчаянно нужна.
— Она что, больна?
Одри удивленно посмотрела на него.
— Нет, почему вы так решили?
— Вы произнесли это слово — «отчаянно»…
Она покачала головой, глядя вдаль на море и думая об Аннабел. В первый раз за все время она позволила себе вспомнить обвинения, которые бросил ей в лицо Харкорт.
— Просто она очень молода… а я ее избаловала. Да и как было не избаловать? Мы потеряли родителей, когда были совсем маленькие, и мне пришлось заменить ей маму.
— Как странно. — На его лице мелькнула боль.
— Странно? Почему?
— Сколько вам было лет, когда умерли родители? Они умерли одновременно?
Одри кивнула, не понимая, почему он так взволнованно ее расспрашивает.
— Мне было тогда одиннадцать лет, моей сестре семь… это случилось на Гавайских островах… да, они погибли вместе, был шторм, и судно, на котором они плыли, утонуло… — Ей до сих пор было тяжело рассказывать об этом. — Мы вернулись в Америку, к дедушке. С тех пор я вела его дом и заботилась о сестре… наверное, слишком заботилась, так, во всяком случае, твердит ее муж. Он обвиняет меня в том, что я сделала из Аннабел калеку, потому что она совершенно беспомощна, ничего сама не может сделать и решить. Боюсь, он прав. А про меня он сказал… про меня сказал, что я только одно умею: следить за порядком в доме и нанимать и увольнять горничных. И мне нечего было ему возразить, так оно и есть. Поэтому я уехала из дому, ненадолго, мне так хотелось переменить обстановку…
Чарльз взял ее за руку.
— Я вас понимаю.
— Вы? Меня? — Она вскинула на него глаза, ресницы у нее стали влажными. — Разве это возможно?
— Конечно, ведь у нас с вами сходная судьба. Только вот дедушки нет. Были тетя с дядей, но и они умерли. Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было семнадцать лет, а моему брату — двенадцать'. Год мы прожили у тети с дядей в Америке, и нам там пришлось очень несладко. Родные, конечно, желали нам добра, — Чарльз вздохнул и слегка сжал руку Одри, — но совершенно нас не понимали. Им казалось, что я слишком независим для своего возраста, постоянно рискую, а мой брат слишком тихий мальчик. Он всегда был довольно болезненным ребенком, а смерть родителей окончательно подорвала его здоровье. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы вернулись в Англию, я делал все, что в моих силах… — Голос его прервался, и сердце Одри переполнилось состраданием. — Он прожил дома всего год. В четырнадцать лет мой младший брат умер от туберкулеза. — Чарльз смотрел на нее невидящими глазами, в них было горе. — Я все время думаю: может быть, этого бы не случилось, останься мы в Америке… может быть, он был бы жив, если бы я…
— Нет, Чарльз, не надо упрекать себя. — Сама того не сознавая, она протянула руку и осторожно коснулась его щеки. — Жизнь нам неподвластна… Я тоже почему-то всегда считала себя виновной в гибели родителей, но это же глупо и бессмысленно. За что нам казнить себя? Судьба сильнее нас.
Он кивнул. В первый раз за все годы он рассказал о своем горе, и кому — человеку, которого едва знал! Но от Одри исходило такое душевное тепло и понимание: его настойчиво влекло к этой девушке, он понял это, едва увидел ее, и с каждой минутой она привлекала его все сильнее. Ему хотелось рассказывать о себе, о своей жизни, об умершем брате, поделиться всем радостным и трудным, что довелось пережить.
— И тогда я пустился странствовать по свету. Но сначала пытался учиться в университете, однако после смерти Шона ни на чем не мог сосредоточиться. Все напоминало мне о нем, у всех были младшие братья, на улице я видел детей, похожих на него. Мне хотелось убежать куда-то, где ничто не будет постоянно напоминать мне о моем несчастье. И я уехал в Непал, потом в Индию, прожил год в Японии. В двадцать один год написал свою первую книгу. — Наконец-то он улыбнулся. — Путешествия и книги стали моей жизнью, другой я просто не представляю.
Одри тоже улыбнулась.
— Книги вы пишете замечательные. — Она была благодарна ему за то, что он открыл ей свою душу, и полна сочувствия. Вдруг в голову ей пришла страшная мысль: а что, если бы она потеряла Аннабел? Нет, она не перенесла бы этого! Глаза Одри сразу наполнились слезами.
— Видите, какой я перекати-поле, — признался он чуть ли не виновато, и в глазах его появился прежний мальчишеский блеск.
— Что ж тут плохого? — Она вздохнула и улыбнулась. — Если хотите знать правду, я вам завидую. Мой отец объездил весь свет, и мне тоже всю жизнь так хотелось побывать в далеких экзотических странах.
— Почему же вы сидите дома?
— А Аннабел? А дедушка? Разве они могут остаться одни, без меня?
— Отлично могут, ничуть не сомневаюсь.
— Мне еще предстоит в этом убедиться. Потому я и уехала от них сюда.
— Ну, мой друг, мыс Антиб при всем желании не назовешь далекой экзотической страной.
— Догадываюсь. — Оба рассмеялись. — Но если я увижу, что они могут обходиться без меня и за мое отсутствие ничего дурного не произойдет, то, может быть, когда-нибудь я и отважусь на что-то более серьезное и смелое.
— Не когда-нибудь, а сейчас, иначе упустите возможность: не сегодня-завтра вы выйдете замуж, и тогда уж будет не до путешествий.
Она усмехнулась: что-что, а замужество ей не грозит.
— Напрасно вы тревожитесь, я ничем не рискую.
— Что, существует какая-то страшная тайна? На вас падет проклятие семьи? Или вы скрываете от всех ужасный порок?
Она со смехом затрясла головой, и пышный медный узел на затылке распустился, волосы упали на плечи.
— По-моему, я не принадлежу к тем женщинам, которые созданы для семейной жизни.
— Но вы только что рассказали мне, что пятнадцать лет ведете дом своего деда! Это вы-то не созданы для семейной жизни?!
— Все так, но прожила я все эти годы с дедом, а не с мужем.
Скажу честно, — Одри действительно не кривила душой, — из всех мужчин, кого я знаю, меня никто не привлекает.
— Почему же? — Он был в полном восхищении, его восхищало все, что Одри говорит, делает, думает. Никогда в жизни он не встречал такой необыкновенной женщины.
— Мне с ними до смерти скучно. Все до единого похожи на мужа моей сестры: все самодовольно убеждены, что имеют право диктовать женщинам, как они должны жить, что им позволено, а что нет. Женщины, видите ли, не должны говорить о политике, даже думать о ней не должны. А вот разливать чай, работать для Красного Креста, обедать днем с приятельницами — пожалуйста. Но о том, что мне действительно интересно, и думать не смей. Политика, путешествия — все под запретом. А я мечтаю увидеть мир и никогда не расставаться с моей камерой.
— Вы занимаетесь фотографией?
Она утвердительно кивнула.
— Наверное, у вас замечательные снимки. — Он сказал это с полной уверенностью, и она удивилась.
— Почему вы так решили?
— Вы тонко чувствуете, у вас хороший вкус, развита интуиция… Чтобы быть хорошим фотографом, нужны особый склад ума, острый глаз, собранность.
— И я повинна во всех этих грехах? — Как лестно он ее аттестовал! — А знаете, дома меня все зовут вековухой, никаких талантов во мне не видят.
Чарльз возмутился:
— Господи, какая глупость! Никто не желает нас понять, если мы не укладываемся в общепринятые рамки, в этом вся беда. А знаете, у нас с вами одни и те же сложности. Я тоже не могу жениться просто так, без душевной близости и понимания, я никогда и не пытался, после того как… — Она знала, что он имел в виду смерть Шона. — Жизнь слишком коротка, слишком быстротечна, преступление — истратить ее, играя чужую роль, я хочу всегда оставаться самим собой.
— А какой вы? — Настал ее черед расспрашивать его, ведь ей тоже хотелось узнать о нем как можно больше.
— Я не из тех, кто создан для тихих семейных радостей, я кочевник по натуре, только такая жизнь мне по душе, а много ли найдется женщин, готовых меня понять? То есть они делают вид, что ах как глубоко все понимают, а сами начинают заманивать в семейную ловушку. Да это все равно что заманить льва в клетку — ну заманили, а дальше что? Я рожден, чтобы жить на свободе, я люблю свободу, и, боюсь, приручить меня невозможно. — Он улыбнулся своей обворожительной улыбкой, и ее сердце затрепетало. До чего же он обаятелен! Он снова заговорил, и она всей душой отозвалась на его слова. — И еще мне кажется, я никогда не решусь завести детей, это тоже немалое препятствие, ведь почти все женщины хотят двух или трех. — Она не осмеливалась спросить его, почему он против детей, но он сам объяснил:
— После смерти Шона я понял, что не хочу никого любить так, как любил его. У меня было такое чувство, словно я потерял не брата, а сына, потеря была слишком тяжела. — В глазах Чарльза показались слезы, но он их не стыдился, не ощущал никакой неловкости. — Я бы так же сильно любил своих детей и, случись с кем-то из них такое, просто не смог бы это перенести. Нет уж, пусть все остается как есть. Я вполне доволен своей жизнью, чего мне желать? — Он горько усмехнулся. — Конечно, мои друзья негодуют. Вайолет считает своим долгом знакомить меня с подругами и приятельницами, так что, когда я оказываюсь в этих широтах, скучать никому не приходится. — Он легонько погладил ее руку. — А вы, мой друг, надеюсь, вы все-таки рано или поздно выйдете замуж?
— Чтобы выйти замуж, нужно от столького отречься… То, чего я хочу от жизни, несовместимо с браком — в том виде, в каком он у нас существует.
— А дети?
Она тяжело вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.
— У меня есть Аннабел. И теперь вот ее сын… дедушка… мне не нужно своих детей.
— Нет, так нельзя, вы не должны жить жизнью других.
Вам слишком много дано, судьба вас слишком щедро одарила.
— Откуда вы знаете? — Казалось, он читает ее душу, как открытую книгу, и ведь ни разу не ошибся. — Вот вы, например, вполне довольны своей жизнью. Что помешает мне быть довольной своей?
— Но ведь я живу именно так, как мне хочется. А вы нет, вы стремитесь к иному. — Он говорил так ласково, его сильная рука бережно держала ее руку. Она не могла не согласиться с ним и медленно наклонила голову. У нее нет своей жизни, есть только долг и обязанности по отношению к людям, которых любит, но стремится к иному.
Одри задумчиво улыбнулась ему, понимая, что между ними возникла дружба, которая продлится много-много лет.
— Вы правы, и не в моих силах что-то изменить, во всяком случае, сейчас. Я могу только радоваться, что судьба подарила мне такой щедрый подарок — лето здесь, с Ви и Джеймсом, но скоро я вернусь домой.
— А там, дома? Сколько еще лет своей жизни вы готовитесь принести в жертву?
— Как сколько? Всю. Любовь не делят на части.
Да, это он понял, когда пытался спасти Шона, потому-то и боялся теперь полюбить самозабвенно — a tout jamais, как говорят французы. Ведь тогда надо будет отдать всего себя без остатка. Пятнадцать лет он жил, не привязываясь прочно ни к кому, и вдруг встретил женщину, которая понимает тончайшие движения его души, как он понимает ее. Странно, очень странно.
Он ее не искал и, если говорить правду, вовсе не уверен, что хотел найти, — может быть, когда-нибудь потом… И тем не менее — вот она, сидит перед ним, и ее медные волосы ярко сияют в лучах поднимающегося солнца.
— Не знаю, почему мы встретились с вами именно сейчас, но мне кажется, я в вас влюбился.
Меньше всего на свете она ожидала такого признания, ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
— Я… мне… я… — Так и не найдя слов, она смотрела ему в глаза. Конечно, он все понял из ее рассказов о Харкорте, об Аннабел, о дедушке, о страстном желании увидеть мир, жить полной жизнью, быть свободной, заниматься фотографией… Понял ее смутную, почти забытую мечту — поделиться с кем-то всем, что ей так дорого, встретить человека, который разделил бы ее мысли и желания… Что же, вот он, этот человек, перед ней, их пути сошлись на несколько дней или часов. — ..Мне кажется, я тоже, — с изумлением прошептала она, чувствуя впервые в жизни свою полную беспомощность. Одри чуть качнулась навстречу ему, он обнял ее и так крепко прижал к себе, что у нее перехватило дыхание. Его губы коснулись ее волос. Не было ни малейшего сомнения в том, что их поразила одна и та же стрела.
Он улыбнулся и поцеловал ее в губы сначала с нежностью, какой никогда не испытывал ни к одной женщине, потом со все большей и большей страстью…
Нет, это поистине безумие. До вчерашнего дня они вообще не знали друг друга, и вдруг сейчас она осознала, что влюблена в него.
Они медленно вошли в дом. Он положил руку ей на плечи и погладил пальцами загорелую шею. Одри чувствовала, что ее жизнь вдруг переломилась, прежнего никогда больше не будет.
— Одри… — Они стояли возле дверей ее спальни, и он с нежной улыбкой смотрел на нее. — Одри, ведь мы так с тобой похожи. — Он никогда не встречал женщины, подобной ей, никогда не надеялся, что встретит.
— Да, это удивительно. — Ив самом деле, произошло чудо, но как несправедлива жизнь! Перед ней мужчина, в котором воплотилось все, что она ценит выше всего на свете, и тем не менее через несколько дней они навсегда расстанутся. — Сколько вы еще пробудете здесь, на мысе Антиб? — прошептала она, собрав все свои силы.
— Постараюсь как можно дольше.
Они все смотрели в глаза друг другу. Наконец она молча наклонила голову и скользнула к себе в спальню.
Глава 6
Минула еще одна неделя безмятежного покоя, Чарльз все медлил с отъездом.
Одри и Чарльз почти не расставались с Ви и Джеймсом, и все же каждый день находили возможность побыть наедине.
Она обычно шла фотографировать, а Чарльз незаметно увивался за ней.
Одри наводила объектив своей «лейки» на какой-нибудь старинный дом в Изе, небольшом, затерянном в горах селении, а он замирал рядом, не спуская с нее восхищенного взгляда. Чарльз уже видел сделанные ею фотографии и понимал, какие чудеса творит она своей маленькой «лейкой».
— Послушай, Од, что, если нам вдвоем сделать какую-нибудь книгу?
Одри еще дважды щелкнула затвором, потом резко обернулась, и не успел он глазом моргнуть, как она сфотографировала и его тоже.
— Чарльз, ты всерьез?
С тех пор как он приехал, она просто расцвела. Стала более женственной и какой-то безмятежной, во взгляде появилось новое, не свойственное ей прежде выражение. Леди Ви, оставаясь с глазу на глаз с мужем, все время заводила разговор о Чарльзе и Од. Джеймс неизменно отвечал, что ничего из этого не выйдет — Чарльз не из тех, кто спешит связать себя брачными узами, он и сам все время твердит об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37