— И если вы хотите из-за этого сразиться со мной, я предлагаю выйти.
Наступило напряженное молчание, потом Габриэль разразился хохотом, раскатившимся по комнате так, что задребезжал фарфор.
— Ладно, не буду с тобой ссориться, парень. Так пойдем? Джулиан кивнул, отвесил поклон товарищам и последовал за Габриэлем к двери. Сандерсон и его помощники вышли за ними.
— Ну так как, посвятила она вас в свой безумный план? — поинтересовался Джулиан, пока они шли по освещенным светом фонарей улицам Эльваса.
— Пока еще нет, — ответил Габриэль невозмутимо. — Она все скажет в свое время, когда ее душеньке будет угодно.
— И не любопытно узнать? Габриэль покачал головой.
— Все равно я поеду туда, куда поедет она. Они уже дошли до домика вдовы, и Джулиан замешкался в крошечной прихожей. Из кухни доносились голоса двух старших дам.
— Так где она?
— Думаю, наверху, — ответил Габриэль. — Я пойду в сад выкурить трубку. — И он вышел, плотно притворив за собой дверь.
Джулиан тихонько выругался сквозь зубы. Тэмсин снова принялась за свои фокусы, он в этом не сомневался. Он поднял голову и взглянул на узкую деревянную лестницу. Потом, нетерпеливо тряхнув головой, решительно зашагал вверх и, достигнув площадки, громко постучал. Тихий голос пригласил его войти, он толкнул дверь и оказался в комнатушке под крышей.
Но тотчас же остановился на пороге не веря своим глазам. Из маленького круглого оконца молочный звездный свет падал на «пещеру Аладдина». На полу стояли раскрытые сундуки, из которых вываливалось содержимое: сверкающие шелка, богатые отрезы бархата, темно-зеленые изумруды, алмазы, слепящие своим блеском, темные густо-красные рубины, зеленые, как морская волна, аквамарины, блестящая бирюза. Пока он стоял, потрясенный, и созерцал это великолепие, с низкой и узкой походной кровати послышался тихий смех. Он медленно повернул голову, и на минуту показалось, что все это приснилось ему в каком-то безумном сне, достойном пациента Бедлама.
Золото покрывало постель, и не только ее. Оно покрывало все тело Виолетты. Сплошным золотым покрывалом лежали на нем монеты всех стран, блестевшие в лунном свете и переливавшиеся, когда дыхание приподнимало ее грудь.
— Иисус, Мария и Иосиф, — прошептал он. — Что ты тут делаешь, во имя Господа?
— Выберите себе что-нибудь, — сказала она, не двигаясь с постели. — Вы имеете право на компенсацию за тот тяжкий труд, который я на вас возложила. — Посмотрите…
В нем вспыхнул гнев и окрасил румянцем щеки:
— Ты предлагаешь мне плату? — спросил он, не веря своим ушам.
— Компенсацию, — пробормотала Тэмсин. — Посмотрите и подумайте, что вам нравится.
— Ты смеешь предлагать мне награбленное золото? — Он шагнул к кровати, глаза его потемнели от гнева. — Из всех оскорблений…
— Не делайте необоснованных выводов, — перебила она с улыбкой, и глаза ее сверкали, как драгоценные камни. Только лицо оставалось открытым, и он поймал себя на том, что его взгляд медленно скользит вниз по ее телу, зачарованный всхолмлениями грудей, прикрытых золотом, и маленькими розовыми бутонами, увенчивающими их и проглядывающими сквозь золотой покров.
Золото лежало, образуя целые гроздья, во впадине ее живота, из углубления пупка застенчиво выглядывал изумруд, дукаты расположились кругами на бедрах, и не в один слой, и на каждом из пальцев ног был хорошо отполированный сверкающий дублон.
— Здесь есть сокровища на разный вкус, — пробормотала она. — Если вы отвергаете золото, взгляните, что под ним. Может быть, что-нибудь привлечет вас…
Очень осторожно она раздвинула ноги, и на фоне тусклого блеска загорелся яркий огонь алмазов.
— Ты… ты… — у него не хватало слов.
Он смотрел сверху вниз, туда, где алмазы поблескивали заманчиво и лукаво, посылая приглашение.
Джулиан встал на колени рядом с постелью и осторожно смахнул монеты с ее грудей, прикасаясь к ним кончиками пальцев и обнажая нежные бледные округлости. Он наклонил голову и коснулся языком ее приподнятых сосков, ощутив теплую сладость ее кожи со слабым металлическим привкусом золота.
Тэмсин лежала неподвижно и молча, и он освобождал ее тело от золотого покрова медленно, снимая монету за монетой и складывая их кучками на полу возле своих ног. Так он обнажал ее кожу, участок за участком, и на каждом его губы оставляли влажную печать.
Лежать неподвижно становилось все трудней. Она-то думала, что он в порыве страсти смахнет с ее тела все монеты разом, опьяненный гневом и желанием. Но это восхитительно медленное действие заставляло каждый ее нерв трепетать и посылало волну тепла, приливавшего к коже каждый раз, когда ее обжигали его пламенные поцелуи, и кровь бешено мчалась по ее венам.
Он не тронул изумруд в углублении ее пупка, продолжая обнажать живот, а его язык оставлял огненный след на ее влажной коже. Медленно он открывал ее бедра, икры, ступни, поцеловал каждый маленький розовый пальчик, пока она наконец не застонала, выражая не вполне искренний протест против щекотки.
Джулиан смотрел на ее распростертое тело. Из темноты ему подмигивали алмазы.
— Волшебница, — сказал он тихо. За долгие минуты это было первое произнесенное вслух слово в маленькой, сплошь заваленной драгоценностями комнате.
Он поднялся с колен, и она повернула голову, чтобы увидеть, как он наклонился над одной из шкатулок, перебирая камни, выбирая и откладывая.
Он повернулся к кровати, держа в руках пригоршню ожерелий и браслетов. Встав на колени снова, он начал украшать ее тело. Его лицо было сосредоточенным. Он надел и застегнул браслеты на запястьях и щиколотках. Переливающееся тусклым блеском жемчужное ожерелье надел ей на шею. Золотую цепь, усыпанную изумрудами, осторожно просунул под ее тело и застегнул, охватив им талию. Другим ожерельем он обвил ее грудь.
Потом отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. На губах его появилась едва заметная улыбка. Он посмотрел на отполированный алмаз на своей ладони, и улыбка коснулась и его глаз и осветила их.
— Повернись. — Его голос едва заметно дрожал. — Но сделай это очень осторожно.
Тэмсин осторожно перевернулась на живот, и золотой пояс с изумрудами прижался к ее коже. Она ощутила его прохладу и твердость.
Джулиан склонился над ее распростертым телом, и кожа ее собралась в крошечные складочки, как рябь на воде, под краем алмаза, которым он провел вдоль спины, прочертил им линии на ее лопатках, обведя ребра, пройдясь по позвоночнику. Ее пальцы изогнулись и зарылись в матрас, когда он начал чертить алмазом узоры на пояснице, а потом прошелся по ягодицам, медленно обводя их очертания до того, как раздвинуть нежные складки и вставить драгоценный камень в алмазный сад, расцветший между бедер.
Тэмсин быстро, почти испуганно вздохнула, потом улыбнулась про себя. Это был такой любовник, который охотно шел навстречу ее фантазиям и разделял их. Когда Джулиан выпрямился, она снова перевернулась на спину и сделала это очень осторожно, чтобы не потревожить свой алмазный сад.
Она жадно смотрела, как он раздевается, медленно, будто ему некуда было спешить. Будто он не горел желанием так же, как и она. Когда он встал перед нею обнаженный, она с неукротимой и неутолимой жадностью стала рассматривать его возбужденное желанием тело и наконец протянула к нему руки… Он склонился над ней, прижавшись ртом к ее губам, и в его поцелуе была свирепость и жажда утверждения. Ее руки обвились вокруг его шеи, губы приоткрылись, уступая этой настойчивой жажде обладания, она вся раскрылась для его ласк.
Наконец он оторвался от нее и отодвинулся, но продолжал смотреть, и в глазах его появилось нечто хищное, они были полны требовательного желания. Он медленно провел руками по всему ее телу, играя цепями и камнями, опоясывающими его. И наконец он раздвинул ее бедра, открывая потайные места и сокровища, которые были там скрыты.
— А теперь, — сказал он, — поищем клад.
Глава 11
Лондон
— Король безумен, Принни — высокомерный болван, а все остальные в этой семейке — идиоты.
Эта краткая, но исчерпывающая характеристика королевской семьи была принята в мрачном, но сочувственном молчании. Говоривший отхлебнул добрый глоток вина и оглядел сидевших за столом в одной из комнат Вестминстерского дворца, как бы бросая вызов потенциальному противнику. Это был человек лет шестидесяти с лишним — с черными, жесткими как кремень глазами, зорко смотрящими из-под кустистых седых бровей, с гривой серых как железо волос.
— И к тому же они слишком дорого нам обходятся, — пророкотал один из сидевших за столом мужчин, откидываясь на спинку стула и расстегивая пуговицу на полосатом жилете, туго обтягивавшем его обширное брюшко. — Да, это так, Пенхэллан.
— Павильон Принни в Брайтоне — нечто чудовищное! Никогда не видел ничего подобного. Чего стоят все эти купола и драконы!
Седрик Пенхэллан фыркнул.
— Потрясающее уродство! А общество сияет и расплывается в улыбках, и рассыпается в поздравлениях этому идиоту, хваля его вкус и фантазию, а парламент одобряет законопроекты.
— Совершенно верно, — согласился премьер-министр, сидевший так прямо, будто аршин проглотил, и имевший такой вид, будто решил наконец взять бразды правления в свои руки. — В этом-то и состоит суть вопроса, джентльмены. У нас на шее Веллингтон, с каждым почтовым судном присылающий просьбы о деньгах, адмиралтейство, желающее новых кораблей, а королевский двор день ото дня становится все более алчным. Мы не можем одновременно разбивать Наполеона и потрафлять странным причудам Принни, не говоря уж о требованиях его братьев по гражданскому ведомству.
Седрик Пенхэллан взял яблоко из серебряной, украшенной гравировкой вазы и начал тщательно очищать кожицу крошечным десертным ножом. Кожура снималась одной непрерывной, совершенной по форме спиралью. Беседа за обедом у премьер-министра, пригласившего на него своих немногих близких друзей, приняла знакомый оборот: говорили о том, как совместить расходы, необходимые стране для ведения войны, с финансовыми требованиями праздного регента-автократа, не понимавшего, почему его желания не могут мгновенно удовлетворяться рабски послушным парламентом.
— Стюарты дорого заплатили за науку, — сказал Пенхэллан с циничной усмешкой. — Может быть, нам следует и Ганноверскому дому дать попробовать лекарство Стюартов, пусть узнают, каково оно на вкус.
Наступила минута изумленного молчания — потом смущенный смех рябью прошел вдоль стола.
Люди, имевшие обыкновение обедать с лордом Пенхэлланом, всегда готовы были ожидать от него сардонической резкости оценок и готовности предложить самые крайние средства для решения проблем. Но даже для его близких друзей было чересчур выслушивать рекомендации Пенхэллана устроить революцию и организовать цареубийство, пусть это и было сказано в шутку.
— У вас опасное чувство юмора, Седрик, — заметил премьер-министр, чувствуя, что должен слегка пожурить друга.
— Да разве я шутил? — возразил лорд Пенхэллан, поднимая брови, а в глазах его заблестели насмешливые искорки. — Как долго еще английское правительство будет потворствовать вульгарной расточительности немецкого хама?
Он отодвинул свой стул.
— Вы должны меня извинить, джентльмены, и вы, милорд. — Он кивнул премьер-министру. — Великолепный обед. Я рассчитываю увидеть вас в Гровнор Сквер в следующий четверг. Наклевывается партия бургундского, хотелось бы, чтобы вы его оценили.
Попрощавшись, Седрик Пенхэллан оставил своих сотрапезников и вышел в холодный мартовский вечер. Он был утомлен и рассержен, но зато и им дал почувствовать свое раздражение и надеялся, что посеял в коридорах власти семена, которые смогут принести плоды. Должен же кто-нибудь положить конец расточительности королевского семейства, и он считал, что момент этот наступил. Пришло время напомнить королю и его семье, что они всего-навсего глупые смертные, которых может обуздать парламент.
Он улыбнулся про себя и бодро зашагал по улицам. Для такого крупного мужчины походка у него была на удивление легкой. Ему нравилось шокировать их небрежными намеками на казнь Карла Первого. Конечно, он никогда не стал бы серьезно ратовать за такие меры, и они это знали… Или по крайней мере думали, что знают.
Он наращивал свое политическое влияние большей частью за кулисами действа, больше шепотом и намеками, чем прямыми заявлениями. В Палате лордов его редко можно было видеть поднявшимся с места и произносящим речь, но лорд Пенхэллан обладал огромным влиянием, и власть его простиралась далеко. Его улыбка стала еще шире, и он поднялся по ступенькам к парадному входу в свой дом.
Дверь перед ним распахнулась еще до того, как он взял в руки дверной молоток, и дворецкий приветствовал его поклоном:
— Добрый вечер, милорд. Полагаю, вы приятно провели время.
Седрик не ответил. Он хмуро застыл в колеблющемся свете свечи. Из библиотеки доносился пронзительный визг, перемежающийся взрывом пьяного мужского смеха.
— Мои племянники сегодня развлекаются дома, — кисло заметил он.
Теперь наступила очередь дворецкого промолчать. Седрик подошел к двери библиотеки и резко распахнул ее. При виде безобразной сцены, представшей перед ним, губы его искривились. Три женщины, на которых не было ничего, если не считать румян на щеках, исполняли на столе какой-то непристойный танец, а пятеро мужчин развалились на диванах и стульях со стаканами в руках.
— О, опекун! Не ожидали, что вы вернетесь так скоро. — Один из зрителей поднялся, с трудом удерживаясь на ногах, в его пьяном бормотании слышался страх.
— Конечно, нет, — не скрывая отвращения, подтвердил его дядя. — Я ведь уже говорил тебе, чтоб ты не превращал мой дом в бордель. Убери отсюда этих шлюх и развлекайся с ними в свинарнике, где им и тебе самое место.
Он посторонился, с презрением наблюдая, как мужчины с трудом поднимались на ноги, бормоча извинения, а дамы, спрыгнув со стола, начали торопливо натягивать платья и нижние юбки. Глаза их остекленели от выпитого, но все же в них можно было разглядеть хищный голодный огонь. Одна из девиц приблизилась к Дэвиду Пенхэллану с заискивающей улыбкой.
— Каждой по гинее, сэр, — напомнила она. — Вы обещали.
Племянник Седрика ударил ее по щеке тыльной стороной ладони.
— Думаешь, я такой дурак, чтобы заплатить гинею пьяному тощему мешку с костями? — спросил он яростно. — Убирайтесь отсюда, вы все! — Он снова поднял руку, и женщина съежилась, прикрывая пятно, оставленное пощечиной.
— Дэвид, давай дадим им что-нибудь за танец, — подал голос брат-близнец Дэвида, сопровождая свои слова хихиканьем, которое звучало скорее угрожающе, чем весело.
Чарльз запустил руку в карман и бросил женщинам пригоршню пенсов. Да так, что монетка угодила в глаз одной из женщин, и та с криком боли рухнула на спину, но кое-как поднялась и присоединилась к остальным, которые ползали по полу, собирая монеты. Прочие гуляки с хохотом подключились к новой забаве, и теперь монеты сыпались градом. Но жертвы обстрела не могли себе позволить убежать.
С возгласом отвращения Седрик повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Он презирал племянников, и его не интересовали их инфантильные и жестокие развлечения. Те, кто служил мишенью для их извращенных забав, ничего не значили для лорда Пенхэллана — он просто не хотел видеть их в своем доме.
Седрик начал подниматься по лестнице, но на секунду задержался, чтобы бросить взгляд на портрет молодой леди, висевший над лестничной площадкой. Она смотрела на него сверху вниз все с той же вызывающей и лукавой улыбкой, которую он помнил, несмотря на то, что она была почти скрыта туманом двадцати прошедших лет. Головку ее венчали светлые, золотистые волосы, а на лице выделялись огромные фиалковые глаза. Его сестра… Единственное существо, удостоенное его привязанности. Единственная, кто осмелился бросить ему вызов, насмехаться над его честолюбием, таить угрозу его положению и власти.
Седрику казалось, что он до сих пор слышит ее голос, ее звенящий смех. Боже, что она тогда ему говорила! Подслушала его разговор с герцогом Крэнфордом, что Уильяму Питту, вероятно, будет любопытно узнать, как один из его доверенных советников плетет интриги у него за спиной, чтобы вытеснить того с политической арены… Ценой своего молчания она назначила свободу от опеки брата. Свободу заводить любовные интрижки, если бы ей захотелось этого, и свободу выбрать мужа самой, когда она окажется готовой к браку, независимо от того, сможет ли он оказаться полезным ее брату и сумеет ли послужить его честолюбивым целям.
Маленькая, хорошенькая и живая Силия становилась слишком опасной. Покачав головой, он продолжал подниматься по лестнице, не обращая внимания на возобновившиеся крики и взрывы пьяного хохота теперь уже в холле, куда перебазировались из библиотеки кутилы вместе со своими дамами в поисках новых развлечений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Наступило напряженное молчание, потом Габриэль разразился хохотом, раскатившимся по комнате так, что задребезжал фарфор.
— Ладно, не буду с тобой ссориться, парень. Так пойдем? Джулиан кивнул, отвесил поклон товарищам и последовал за Габриэлем к двери. Сандерсон и его помощники вышли за ними.
— Ну так как, посвятила она вас в свой безумный план? — поинтересовался Джулиан, пока они шли по освещенным светом фонарей улицам Эльваса.
— Пока еще нет, — ответил Габриэль невозмутимо. — Она все скажет в свое время, когда ее душеньке будет угодно.
— И не любопытно узнать? Габриэль покачал головой.
— Все равно я поеду туда, куда поедет она. Они уже дошли до домика вдовы, и Джулиан замешкался в крошечной прихожей. Из кухни доносились голоса двух старших дам.
— Так где она?
— Думаю, наверху, — ответил Габриэль. — Я пойду в сад выкурить трубку. — И он вышел, плотно притворив за собой дверь.
Джулиан тихонько выругался сквозь зубы. Тэмсин снова принялась за свои фокусы, он в этом не сомневался. Он поднял голову и взглянул на узкую деревянную лестницу. Потом, нетерпеливо тряхнув головой, решительно зашагал вверх и, достигнув площадки, громко постучал. Тихий голос пригласил его войти, он толкнул дверь и оказался в комнатушке под крышей.
Но тотчас же остановился на пороге не веря своим глазам. Из маленького круглого оконца молочный звездный свет падал на «пещеру Аладдина». На полу стояли раскрытые сундуки, из которых вываливалось содержимое: сверкающие шелка, богатые отрезы бархата, темно-зеленые изумруды, алмазы, слепящие своим блеском, темные густо-красные рубины, зеленые, как морская волна, аквамарины, блестящая бирюза. Пока он стоял, потрясенный, и созерцал это великолепие, с низкой и узкой походной кровати послышался тихий смех. Он медленно повернул голову, и на минуту показалось, что все это приснилось ему в каком-то безумном сне, достойном пациента Бедлама.
Золото покрывало постель, и не только ее. Оно покрывало все тело Виолетты. Сплошным золотым покрывалом лежали на нем монеты всех стран, блестевшие в лунном свете и переливавшиеся, когда дыхание приподнимало ее грудь.
— Иисус, Мария и Иосиф, — прошептал он. — Что ты тут делаешь, во имя Господа?
— Выберите себе что-нибудь, — сказала она, не двигаясь с постели. — Вы имеете право на компенсацию за тот тяжкий труд, который я на вас возложила. — Посмотрите…
В нем вспыхнул гнев и окрасил румянцем щеки:
— Ты предлагаешь мне плату? — спросил он, не веря своим ушам.
— Компенсацию, — пробормотала Тэмсин. — Посмотрите и подумайте, что вам нравится.
— Ты смеешь предлагать мне награбленное золото? — Он шагнул к кровати, глаза его потемнели от гнева. — Из всех оскорблений…
— Не делайте необоснованных выводов, — перебила она с улыбкой, и глаза ее сверкали, как драгоценные камни. Только лицо оставалось открытым, и он поймал себя на том, что его взгляд медленно скользит вниз по ее телу, зачарованный всхолмлениями грудей, прикрытых золотом, и маленькими розовыми бутонами, увенчивающими их и проглядывающими сквозь золотой покров.
Золото лежало, образуя целые гроздья, во впадине ее живота, из углубления пупка застенчиво выглядывал изумруд, дукаты расположились кругами на бедрах, и не в один слой, и на каждом из пальцев ног был хорошо отполированный сверкающий дублон.
— Здесь есть сокровища на разный вкус, — пробормотала она. — Если вы отвергаете золото, взгляните, что под ним. Может быть, что-нибудь привлечет вас…
Очень осторожно она раздвинула ноги, и на фоне тусклого блеска загорелся яркий огонь алмазов.
— Ты… ты… — у него не хватало слов.
Он смотрел сверху вниз, туда, где алмазы поблескивали заманчиво и лукаво, посылая приглашение.
Джулиан встал на колени рядом с постелью и осторожно смахнул монеты с ее грудей, прикасаясь к ним кончиками пальцев и обнажая нежные бледные округлости. Он наклонил голову и коснулся языком ее приподнятых сосков, ощутив теплую сладость ее кожи со слабым металлическим привкусом золота.
Тэмсин лежала неподвижно и молча, и он освобождал ее тело от золотого покрова медленно, снимая монету за монетой и складывая их кучками на полу возле своих ног. Так он обнажал ее кожу, участок за участком, и на каждом его губы оставляли влажную печать.
Лежать неподвижно становилось все трудней. Она-то думала, что он в порыве страсти смахнет с ее тела все монеты разом, опьяненный гневом и желанием. Но это восхитительно медленное действие заставляло каждый ее нерв трепетать и посылало волну тепла, приливавшего к коже каждый раз, когда ее обжигали его пламенные поцелуи, и кровь бешено мчалась по ее венам.
Он не тронул изумруд в углублении ее пупка, продолжая обнажать живот, а его язык оставлял огненный след на ее влажной коже. Медленно он открывал ее бедра, икры, ступни, поцеловал каждый маленький розовый пальчик, пока она наконец не застонала, выражая не вполне искренний протест против щекотки.
Джулиан смотрел на ее распростертое тело. Из темноты ему подмигивали алмазы.
— Волшебница, — сказал он тихо. За долгие минуты это было первое произнесенное вслух слово в маленькой, сплошь заваленной драгоценностями комнате.
Он поднялся с колен, и она повернула голову, чтобы увидеть, как он наклонился над одной из шкатулок, перебирая камни, выбирая и откладывая.
Он повернулся к кровати, держа в руках пригоршню ожерелий и браслетов. Встав на колени снова, он начал украшать ее тело. Его лицо было сосредоточенным. Он надел и застегнул браслеты на запястьях и щиколотках. Переливающееся тусклым блеском жемчужное ожерелье надел ей на шею. Золотую цепь, усыпанную изумрудами, осторожно просунул под ее тело и застегнул, охватив им талию. Другим ожерельем он обвил ее грудь.
Потом отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. На губах его появилась едва заметная улыбка. Он посмотрел на отполированный алмаз на своей ладони, и улыбка коснулась и его глаз и осветила их.
— Повернись. — Его голос едва заметно дрожал. — Но сделай это очень осторожно.
Тэмсин осторожно перевернулась на живот, и золотой пояс с изумрудами прижался к ее коже. Она ощутила его прохладу и твердость.
Джулиан склонился над ее распростертым телом, и кожа ее собралась в крошечные складочки, как рябь на воде, под краем алмаза, которым он провел вдоль спины, прочертил им линии на ее лопатках, обведя ребра, пройдясь по позвоночнику. Ее пальцы изогнулись и зарылись в матрас, когда он начал чертить алмазом узоры на пояснице, а потом прошелся по ягодицам, медленно обводя их очертания до того, как раздвинуть нежные складки и вставить драгоценный камень в алмазный сад, расцветший между бедер.
Тэмсин быстро, почти испуганно вздохнула, потом улыбнулась про себя. Это был такой любовник, который охотно шел навстречу ее фантазиям и разделял их. Когда Джулиан выпрямился, она снова перевернулась на спину и сделала это очень осторожно, чтобы не потревожить свой алмазный сад.
Она жадно смотрела, как он раздевается, медленно, будто ему некуда было спешить. Будто он не горел желанием так же, как и она. Когда он встал перед нею обнаженный, она с неукротимой и неутолимой жадностью стала рассматривать его возбужденное желанием тело и наконец протянула к нему руки… Он склонился над ней, прижавшись ртом к ее губам, и в его поцелуе была свирепость и жажда утверждения. Ее руки обвились вокруг его шеи, губы приоткрылись, уступая этой настойчивой жажде обладания, она вся раскрылась для его ласк.
Наконец он оторвался от нее и отодвинулся, но продолжал смотреть, и в глазах его появилось нечто хищное, они были полны требовательного желания. Он медленно провел руками по всему ее телу, играя цепями и камнями, опоясывающими его. И наконец он раздвинул ее бедра, открывая потайные места и сокровища, которые были там скрыты.
— А теперь, — сказал он, — поищем клад.
Глава 11
Лондон
— Король безумен, Принни — высокомерный болван, а все остальные в этой семейке — идиоты.
Эта краткая, но исчерпывающая характеристика королевской семьи была принята в мрачном, но сочувственном молчании. Говоривший отхлебнул добрый глоток вина и оглядел сидевших за столом в одной из комнат Вестминстерского дворца, как бы бросая вызов потенциальному противнику. Это был человек лет шестидесяти с лишним — с черными, жесткими как кремень глазами, зорко смотрящими из-под кустистых седых бровей, с гривой серых как железо волос.
— И к тому же они слишком дорого нам обходятся, — пророкотал один из сидевших за столом мужчин, откидываясь на спинку стула и расстегивая пуговицу на полосатом жилете, туго обтягивавшем его обширное брюшко. — Да, это так, Пенхэллан.
— Павильон Принни в Брайтоне — нечто чудовищное! Никогда не видел ничего подобного. Чего стоят все эти купола и драконы!
Седрик Пенхэллан фыркнул.
— Потрясающее уродство! А общество сияет и расплывается в улыбках, и рассыпается в поздравлениях этому идиоту, хваля его вкус и фантазию, а парламент одобряет законопроекты.
— Совершенно верно, — согласился премьер-министр, сидевший так прямо, будто аршин проглотил, и имевший такой вид, будто решил наконец взять бразды правления в свои руки. — В этом-то и состоит суть вопроса, джентльмены. У нас на шее Веллингтон, с каждым почтовым судном присылающий просьбы о деньгах, адмиралтейство, желающее новых кораблей, а королевский двор день ото дня становится все более алчным. Мы не можем одновременно разбивать Наполеона и потрафлять странным причудам Принни, не говоря уж о требованиях его братьев по гражданскому ведомству.
Седрик Пенхэллан взял яблоко из серебряной, украшенной гравировкой вазы и начал тщательно очищать кожицу крошечным десертным ножом. Кожура снималась одной непрерывной, совершенной по форме спиралью. Беседа за обедом у премьер-министра, пригласившего на него своих немногих близких друзей, приняла знакомый оборот: говорили о том, как совместить расходы, необходимые стране для ведения войны, с финансовыми требованиями праздного регента-автократа, не понимавшего, почему его желания не могут мгновенно удовлетворяться рабски послушным парламентом.
— Стюарты дорого заплатили за науку, — сказал Пенхэллан с циничной усмешкой. — Может быть, нам следует и Ганноверскому дому дать попробовать лекарство Стюартов, пусть узнают, каково оно на вкус.
Наступила минута изумленного молчания — потом смущенный смех рябью прошел вдоль стола.
Люди, имевшие обыкновение обедать с лордом Пенхэлланом, всегда готовы были ожидать от него сардонической резкости оценок и готовности предложить самые крайние средства для решения проблем. Но даже для его близких друзей было чересчур выслушивать рекомендации Пенхэллана устроить революцию и организовать цареубийство, пусть это и было сказано в шутку.
— У вас опасное чувство юмора, Седрик, — заметил премьер-министр, чувствуя, что должен слегка пожурить друга.
— Да разве я шутил? — возразил лорд Пенхэллан, поднимая брови, а в глазах его заблестели насмешливые искорки. — Как долго еще английское правительство будет потворствовать вульгарной расточительности немецкого хама?
Он отодвинул свой стул.
— Вы должны меня извинить, джентльмены, и вы, милорд. — Он кивнул премьер-министру. — Великолепный обед. Я рассчитываю увидеть вас в Гровнор Сквер в следующий четверг. Наклевывается партия бургундского, хотелось бы, чтобы вы его оценили.
Попрощавшись, Седрик Пенхэллан оставил своих сотрапезников и вышел в холодный мартовский вечер. Он был утомлен и рассержен, но зато и им дал почувствовать свое раздражение и надеялся, что посеял в коридорах власти семена, которые смогут принести плоды. Должен же кто-нибудь положить конец расточительности королевского семейства, и он считал, что момент этот наступил. Пришло время напомнить королю и его семье, что они всего-навсего глупые смертные, которых может обуздать парламент.
Он улыбнулся про себя и бодро зашагал по улицам. Для такого крупного мужчины походка у него была на удивление легкой. Ему нравилось шокировать их небрежными намеками на казнь Карла Первого. Конечно, он никогда не стал бы серьезно ратовать за такие меры, и они это знали… Или по крайней мере думали, что знают.
Он наращивал свое политическое влияние большей частью за кулисами действа, больше шепотом и намеками, чем прямыми заявлениями. В Палате лордов его редко можно было видеть поднявшимся с места и произносящим речь, но лорд Пенхэллан обладал огромным влиянием, и власть его простиралась далеко. Его улыбка стала еще шире, и он поднялся по ступенькам к парадному входу в свой дом.
Дверь перед ним распахнулась еще до того, как он взял в руки дверной молоток, и дворецкий приветствовал его поклоном:
— Добрый вечер, милорд. Полагаю, вы приятно провели время.
Седрик не ответил. Он хмуро застыл в колеблющемся свете свечи. Из библиотеки доносился пронзительный визг, перемежающийся взрывом пьяного мужского смеха.
— Мои племянники сегодня развлекаются дома, — кисло заметил он.
Теперь наступила очередь дворецкого промолчать. Седрик подошел к двери библиотеки и резко распахнул ее. При виде безобразной сцены, представшей перед ним, губы его искривились. Три женщины, на которых не было ничего, если не считать румян на щеках, исполняли на столе какой-то непристойный танец, а пятеро мужчин развалились на диванах и стульях со стаканами в руках.
— О, опекун! Не ожидали, что вы вернетесь так скоро. — Один из зрителей поднялся, с трудом удерживаясь на ногах, в его пьяном бормотании слышался страх.
— Конечно, нет, — не скрывая отвращения, подтвердил его дядя. — Я ведь уже говорил тебе, чтоб ты не превращал мой дом в бордель. Убери отсюда этих шлюх и развлекайся с ними в свинарнике, где им и тебе самое место.
Он посторонился, с презрением наблюдая, как мужчины с трудом поднимались на ноги, бормоча извинения, а дамы, спрыгнув со стола, начали торопливо натягивать платья и нижние юбки. Глаза их остекленели от выпитого, но все же в них можно было разглядеть хищный голодный огонь. Одна из девиц приблизилась к Дэвиду Пенхэллану с заискивающей улыбкой.
— Каждой по гинее, сэр, — напомнила она. — Вы обещали.
Племянник Седрика ударил ее по щеке тыльной стороной ладони.
— Думаешь, я такой дурак, чтобы заплатить гинею пьяному тощему мешку с костями? — спросил он яростно. — Убирайтесь отсюда, вы все! — Он снова поднял руку, и женщина съежилась, прикрывая пятно, оставленное пощечиной.
— Дэвид, давай дадим им что-нибудь за танец, — подал голос брат-близнец Дэвида, сопровождая свои слова хихиканьем, которое звучало скорее угрожающе, чем весело.
Чарльз запустил руку в карман и бросил женщинам пригоршню пенсов. Да так, что монетка угодила в глаз одной из женщин, и та с криком боли рухнула на спину, но кое-как поднялась и присоединилась к остальным, которые ползали по полу, собирая монеты. Прочие гуляки с хохотом подключились к новой забаве, и теперь монеты сыпались градом. Но жертвы обстрела не могли себе позволить убежать.
С возгласом отвращения Седрик повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Он презирал племянников, и его не интересовали их инфантильные и жестокие развлечения. Те, кто служил мишенью для их извращенных забав, ничего не значили для лорда Пенхэллана — он просто не хотел видеть их в своем доме.
Седрик начал подниматься по лестнице, но на секунду задержался, чтобы бросить взгляд на портрет молодой леди, висевший над лестничной площадкой. Она смотрела на него сверху вниз все с той же вызывающей и лукавой улыбкой, которую он помнил, несмотря на то, что она была почти скрыта туманом двадцати прошедших лет. Головку ее венчали светлые, золотистые волосы, а на лице выделялись огромные фиалковые глаза. Его сестра… Единственное существо, удостоенное его привязанности. Единственная, кто осмелился бросить ему вызов, насмехаться над его честолюбием, таить угрозу его положению и власти.
Седрику казалось, что он до сих пор слышит ее голос, ее звенящий смех. Боже, что она тогда ему говорила! Подслушала его разговор с герцогом Крэнфордом, что Уильяму Питту, вероятно, будет любопытно узнать, как один из его доверенных советников плетет интриги у него за спиной, чтобы вытеснить того с политической арены… Ценой своего молчания она назначила свободу от опеки брата. Свободу заводить любовные интрижки, если бы ей захотелось этого, и свободу выбрать мужа самой, когда она окажется готовой к браку, независимо от того, сможет ли он оказаться полезным ее брату и сумеет ли послужить его честолюбивым целям.
Маленькая, хорошенькая и живая Силия становилась слишком опасной. Покачав головой, он продолжал подниматься по лестнице, не обращая внимания на возобновившиеся крики и взрывы пьяного хохота теперь уже в холле, куда перебазировались из библиотеки кутилы вместе со своими дамами в поисках новых развлечений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46