Когда?
- Вчера была. Я... голову мыл. Перед этим... как его... концертом.
- Значит, ночью.
- Кто? Зачем?
- Не знаю. Спецслужбы... Какой-нибудь "Патруль времени".
От волнения мы оба говорили как пьяные.
- А если Зюскевич?
- Зачем, ему не надо. Мы и без того у него под колпаком. Мы сидим у него под колпаком, там в метро, понимаешь? Зачем ему?!
- Не ори. Я всё равно этого не осмысливаю. Я с самого начала ничего не понимал. Как это можно. Есть же какие-то причинно-следственные связи...
- По правде говоря, я тоже не понимаю.
- И что теперь?
- Гусев... я так не согласен. В реальной жизни я бы не стал ничего этого делать.
- Чего?
- Убивать, насиловать, воровать чужие тексты. А ты?
- А я и так... Ну, немного. На Пугачёвой бы точно не женился. Да, это всё как игра воспринималось, как симулятор, стрелялка... Теперь не знаю. Здесь всё по-другому. Здесь я поставлю всё своё состояние на "красное" и глазом не моргну. Потому что в любую минуту можно соскочить. Теперь не знаю.
- Ладно, заладил. Я людям страшнее жизни поломал. Писательский труд это... а-а, тебе не понять. Слушай, Гусев. Короче, так. Если Зюскевич нам не поможет, я, может... Я точно застрелюсь или траванусь. Больше не могу. Я ещё раньше не мог, но терпел, а теперь всё, выбора нет.
- Стой, стой, ты чего! - Гусев перепугался, что останется один в "далёком космосе". - Ты чего, у тебя семья, ребёнок будет!
- Всё липа, всё мираж, все зомби.
- Блин, ты чего! Я же не зомби! Стой, погоди, я всё придумал.
Я поверил, потому что от испуга можно найти выход почти из любого положения.
- Что.
- Третья капсула. Берёзкина вернулась вместе с нами, но без капсулы. Мы в тюрьме хотели отнять, но её уже не было. Значит, она спрятала!
- Ну так мы уже в другом времени.
- Мы в другом времени. Но мы не в другом мире. Мы в продолжении того, нового! А это значит...
- Это значит, что капсулу нужно искать в тюрьме...
- Мы найдём её, Теля, мы её точно найдём!
В смутном вихре панических обрывков прорезался луч надежды.
- Как же мы попадём в тюрьму, в Кресты?
- А, век воли не видать! Ведь всё, всё ложиться, один к одному! Ведь я там буду через неделю, буду снимать клип. Ну, понимаешь, такой, сюжетный. Херня, короче. А мы всё разнюхаем. Расспросим, подмажем... Где спала, где жрала... Койку, стол, стул обшарим по миллиметру. В дырку от сучка сунула, мякишем замазала, как сейчас вижу. Объявим премию за находку среди зеков, будто капсула с ядом... ну, в порядке бреда, придумаем что-нибудь. Теля, мы её должны найти, или нам нормально не жить!
- Не жить, - согласился я и повесил трубку.
17
Едва Зюскевич вошёл в лабораторию, следом влетел его начальник генерал Лядов.
- Где вы были?! - прохрипел он, задыхаясь.
- С каких это пор я должен отчитываться, где я бываю?
- Вы прекрасно знаете, что ваша работа имеет государственное значение.
- Я не продавал секретов.
- Вас пытались охранять, с вами пытались связаться!
- Позвонили будто бы из больницы, где находится моя невеста... Кто-то зло пошутил, и я поехал. Машина сломалась. Я дозвонился до больницы, пересел в электричку и вернулся.
Генерал вытер платком лицо. Было похоже, что его тоже здорово нахлобучили. А кто может нахлобучить технаря-генерала? Спецслужбы...
- Работайте, Зюскевич. И без фокусов. Скажите спасибо, что перестройка.
- Ладно, ладно, обещаю. Вы Анечку не видели?
- Кажется... в буфете.
- Пойдёмте, кофейку выпьем.
- Благодарю вас, я уже...
Зюскевич вошёл в местную кофейню и сразу увидел свою лаборантку маленькую и худенькую девушку, которой он никак не мог найти применения. Она болтала с курящими подругами, которые стряхивали пепел в кофейные чашки.
Миня негромко окликнул Анечку и поманил пальцем.
- О! - сказала она. - А говорили, найти не могут.
- Нашли, нашли. Пойдём, поможешь.
Анечка поднялась и сказала подругам:
- Раньше слышала только "уйди, не мешай", а теперь - "пойдём, поможешь".
- Жениться хочет. Анька, слышь, после первого свидания не соглашайся, после уважать не будет.
Миня покраснел и, схватив Анечку за руку, потащил в лабораторию.
- Дверь, дверь, чтоб была открыта!..
Однако дверь он сразу закрыл и перекодировал.
- Аня, сосредоточься, пожалуйста.
Анечка сжала рот в точку и вскинула брови.
- Я всё настрою, залезу в хроноотсек, а ты нажмёшь "энтер". Сумеешь?
- Вы? В обезьянник?! Ни за что.
- Хорошо, давай так: ты лезешь в хроноотсек, а я жму на клавишу.
- Всё, я поняла, я согласна.
- Тогда пошли в метро.
В недостроенной когда-то ветке метро, под самым центром города, находились упакованные в многослойные саркофаги "заповедные" зоны, в которых никто не имел права ничего менять ни через год, ни через сто, ни через тысячу лет. Здесь проводились эксперименты по перемещению во времени.
Они прошли через десяток шлюзовых камер и оказались на известной нам станции, оформленной мрамором, бронзой с позолотой и росписью.
- Садись за пульт. Вот это не трогай. Это тоже. В смысле, вообще ничего не трогай, это главное. Всё запрограммировано.
- А что так неожиданно?
- В науке всё неожиданно.
- А в жизни.
- Жизнь и наука неотделимы.
- А вы надолго? У меня в половине седьмого встреча.
- Ты что, дура? Как это может быть долго?
- Ах, да. А вы в какое время, если не секрет?
- В две тысячи четвёртый.
- Класс... Позвоните, спросите, как у меня дела.
- Это нельзя. По международной конвенции.
- Ну вы только намекните, я всё пойму.
Зюскевич уже приготовился. Он залез в прозрачный контейнер и опутал свою голову датчиками.
- Готово. Ну, три-четыре. Давай, не тяни, жми.
- Ой, Михаил, вы знаете, я волнуюсь.
- А я что по твоему - каменный? Жми!!!
Анечка поднесла пальчик к клавише "энтер" и надавила.
* * *
Крикнув "жми!!!" Миня тут же осёкся: всё позади, не успел даже крикнуть. Вместо "обезьяньего ящика" - удобное кресло. На голове кибершлем. Внизу всё тот же мраморный пол.
Миня поднял шлем, похожий на фен. Никого. На часах полночь с двадцать пятого на двадцать шестое февраля 2004 года. Самочувствие - отличное.
Приблизился к пульту, набрал программу. Навёл справки о себе и Кире: был женат, развёлся, она свободна. Просмотрел заголовки новостей за истекшие десять лет. Полный застой.
Теперь найти у медиков вакцину, и - в "Сталин". Действовать быстро и решительно.
В фармакологии никого, все в кафе. Взял чашечку, подсел, поболтал. Подвёл к теме.
- Конечно бери. В левом шкафу.
Кто-то интересуется: "А что такое?"
- У Зюса больная бабушка.
- Через пять лет будет лежать в каждой аптеке; пусть слетает. А "Зенит" выйдет в первую лигу?.. А кто будет президентом в 2012-м? Сколько лет мне нагадала кукушка? Сын или дочь?.. Ладно, ладно, бери так, даром. Не разбей ничего. Вколешь - бабушку врачам не показывай месяц. Знаешь? Ну давай.
Нашёл, поморщившись от детских страхов, пшикнул вакцину в вену. Теперь - в "Сталин". Начальнику охраны: "Приду не один, запишите". Начальник болезненно трёт лоб: человек раздвоился.
Возле ресторана придётся помёрзнуть. Клиент - "Зюскевич-старший" - пить не умеет и долго не высиживает. Так и есть: ведут, усаживают в якобы такси. Изо всех арок, из-за углов, выползают машины охраны.
Ещё минут десять... Теперь можно.
* * *
В "Сталине" полный разгул. Играет оркестр, танцуют пары, звенит посуда, снуют официанты. Свечи греют, фонтан освежает. Кира танцует с каким-то папиком. Телегин один за столом, пьяно подхлопывает в ладоши кордебалету. Гусев в оркестре.
Подсел как ни в чём не бывало.
- Вернулся? - спросил Телегин, не повернувшись.
- Ага...
- Наливай.
Зюскевич налил. В этом мире ничего не изменилось, ничего. Чокнулись, выпили.
- Ты что... в другом костюме? Пролил что-нибудь?
- Блеванул.
- Это нормально. Если на себя. Бывает, какая-нибудь сволочь в метро... или в автобусе... в час пик. Понимаешь?
- Не, я на себя.
- Это нормально. Если ты вернёшь меня в детство, я женюсь на Ниночке, честное слово. И буду любить её всю жизнь. Я же её предал, понимаешь?
Зюскевич не умел притворяться пьяным и попытался подражать манерам Телегина:
- Это нормально. А меня просто бросили. Берёзкина. За что?!
- Ей нужен папик. А ты - хлюпик.
- Я не хлюпик. Я гений.
- Для женщин - одно и то же. Но если гений вдруг богатеет, он переходит в разряд папика и становится желанным.
- Я могу разбогатеть в любую минуту. У меня есть машина времени.
- Это стрёмно, тебе яйца за такое отрежут.
- Кира свободна?
- Свободна. Она всегда свободна.
- Я хочу снова на ней жениться.
- Сначала стань папиком.
- Я возьму её не за деньги.
- Какой-нибудь любовный эликсир? Многократные оргазмы её не возбуждают. То есть, на это она тоже не купится. Знаешь, сколько загорелых мачо трётся у её ног?.. Теоретически они могут удовлетворять её круглые сутки, всем коллективом.
- Не секс. За что женщина готова отдать всё?
- А... Да, за молодость женщина отдаст всё. Они думают, что больше не будут валять дурака. Они думают, что теперь уже точно знают, как надо было ловить за хвост птицу счастья.
- А я потом, после развода, больше ни с кем?..
- Что?..
- Может, я влюбился в другую?
- Это вряд ли. Кира бы нам рассказала.
- Почему Кира? Я сам должен знать.
- Но ты же не знаешь?
- Я... не уверен.
- Я и говорю, что не знаешь.
- С кем она танцует?
- Не знаю. Чего-то меня немного... Не то, что глючит... Как будто срывает с резьбы. Правильно, скорей всего, глючит. Не выспался, натощак выпил...
- Ну и что?
- Кое-что случилось. Ну, на уровне пространственно-временной структуры. Как раз тут, рядом, под нами.
- Это не вредно?
- Нет, не думаю. Я исправлю... Уговори всех, чтобы Кира согласилась.
Барабанщик ударил по тарелке, всё стихло, раздались аплодисменты. Зюскевич, снова откуда-то появившийся в другом костюме и беспрестанно задававший идиотские вопросы, замолк. Оркестр разошёлся на перерыв, на сцене начался шоу-балет под фонограмму. Гусев и Берёзкина приблизились с разных сторон к столику одновременно. События вдруг начали развиваться столь стремительно, что я, если бы имел на голове шапку, крепко бы за неё ухватился. Я уже ничему не удивлялся и ни о чём не задумывался.
- Фу, совсем запарилась, - Берёзкина осушила бокал минералки. - Где мои семнадцать лет... Миня! Ты же уехал!..
- Я почувствовал себя хорошо и вернулся.
- Слишком хорошо. Какой-то ты подозрительно гладкий и трезвый. Неужели домой съездил и переоделся? Как будто вдруг помолодел.
- Кира, - произнёс Зюскевич, - я могу вернуть тебе молодость.
* * *
Вечером четвёртого апреля 1994 года полковник Коготь внезапно потерял сознание. До этого момента, весь день после ухода Веры Алексеевны, он сидел за рабочим столом и думал. Ему звонили, к нему приходили, он справлялся с текучкой на автопилоте, думая только об одном и беспрестанно глядя на стрелки вычурных часов - заставки хранителя экрана монитора.
В половине восьмого Вера условными фразами сообщила, что Зюскевич спустился в лабораторию. Она сделала всё, оставалось ждать. Но теперь это ожидание превратилось в страдания Прометея. Коготь больше не мог работать в фоновом режиме и приказал не беспокоить себя ни при каких обстоятельствах. Стрелка теперь как будто стояла на месте.
Но вот, в четверть десятого, голова вдруг закружилась, весь организм как будто пронизал ток, и Коготь вскрикнул и завалился набок.
Мгновение спустя он очнулся и быстро поднялся с пола. Обхватил голову руками, застонал от напряжения - и всё вспомнил. Он здоров. Он не выкурил отравленную сигарету китайского консула, потому что Вера его предупредила. А Веру предупредили те... которых для этого отправили в февраль 94-го.
Но почему он так счастлив? Почему так празднично на душе? Дело совсем не в чудесном избавлении от смертельной болезни. Он никогда не боялся смерти, а в последнее время успел смириться с её скорой неизбежностью. На столе, в деревянной рамке, портрет Веры. Он так привык видеть её каждый день, что сразу не заметил. Они женаты. Женаты и счастливы вот уже второй месяц. Поэтому так празднично на душе.
Через минуту Коготь вспомнил всё и насторожился. Если кто-то один из этих двух баловней судьбы передумает... Мало ли что может случиться? Попадёт в аварию и станет калекой, сядет на иглу, впадёт в депрессию... Тогда всё пропало. Конечно, он не умрёт, потому что формула вакцины уже есть - её принёс в своей крови гений-изобретатель. Но зачем искушать судьбу и рисковать тем, что сложилось так хорошо. Надо забрать у этих двоих капсулы. Деликатно, так, чтобы они ничего не почувствовали. От этого зависит его счастье. Второй раз он не решиться сделать предложение женщине, которую любит уже более двадцати лет.
18
Через неделю, в назначенное время, из Москвы в Питер двинулась передвижная студия для записи клипа Кристины Орбакайте "Не виновата я" - в интерьере знаменитых "Крестов". Разрешение на съёмки было получено во всех инстанциях по личному ходатайству мэра города. Пока фура с логотипом "Золотой гусь" ползла по трассе, мы вдвоём с этим самым "золотым гусем" решили спокойно, для успокоения нервов, подремать в поезде, под стук вагонных колёс. Всю ночь я проворочался в бессоннице, слушая храп моего ещё более циничного друга.
На перроне Московского вокзала нас встречали. Не заехав к родителям, мы сели в одну машину и рванули на другую сторону Невы, в тюрьму "Кресты", где уже стояла наша студия и работала куча людей. Кристина прилетит завтра, только на один день съёмок, когда всё будет расписано по секундам. Роль следователя на допросе исполнял всенародный штирлиц Вячеслав Тихонов.
Мы познакомились с начальником тюрьмы Угрюмовым, и он повёл нас на экскурсию по местам, где не ступала нога постороннего. Я будто бы собирал материал для книги, Гусев будто бы хлопотал ради успеха своей падчерицы. Мы не боялись, что нас узнают: за десять лет здесь наверняка сменилось большинство служащих. А если кто-то и узнал, то он узнал и без нашего визита: наши морды давно были засвечены и всё чаще мелькали на ТВ.
Начальник рассказывал о том о сём, о попытках побега, показывал сделанную из хлебного мякиша точную копию пистолета Макарова, а мы плавно подводили его к камере свиданий. Наконец мы вошли в неё, и меня, хотя я готовился к этому моменту, всего передёрнуло.
- А здесь был один случай, - заговорил Угрюмов без всяких наших подводок, - когда я ещё служил в Саблинской женской колонии...
И он более или менее правдоподобно пересказал эпизод нашего свидания с Берёзкиной. За эти годы история приобрела оттенок ещё более кровожадный, мистический, за гранью, с элементами каннибализма и левитации.
- А кто-нибудь ещё работает здесь с того времени? - поинтересовался я, делая вид, что записываю в книжечку, на самом деле переписывая одну фразу: "Господи, накажи и прости. Господи, накажи и прости. Господи, накажи..."
- Нет, куда там! Зарплаты маленькие, текучка большая. Есть одна зэка, которая попала по второму разу. Только что выйти успела - и снова за убийство. Теперь дадут пожизненно, это факт. Она эту психическую хорошо помнит, вместе сидели. Только она вроде как немая, слова не вытянешь. Будете беседовать?..
Беседовали в кабинете начальника тюрьмы, в присутствии врача и двух вертухаев. Получив от нас блок сигарет и отхлебнув из кружки сладкого растворимого кофе, в который Гусев незаметно налил коньяку из фляжки, женщина разговорилась.
- Ну, короче, её поначалу опустить хотели. Красивая. Три бабы её держали. Она вывернулась, да так их всех троих отметелила, что одна, думали, помрёт в лазарете. А потом она раз только была в камере, вот как раз когда убили во время свиданки.
- Где же она была всё время?
- Как где? Известно где, в шизо.
- Штрафной изолятор, - пояснил Угрюмов. - За драку полагается.
Мы с Гусевым переглянулись. В штрафной одиночке есть время подумать и наверняка есть место, где спрятать предмет величиной с горошину.
- А можно осмотреть этот изолятор?
Метр на полтора. Бетонный пол, каменные щербатые стены, ни черта не видно. Попросили фонарик. На глазах удивлённого Угрюмова обшарили все неровности в полу и стенах. Гусев вышел, я за ним следом. Прибежал ассистент режиссёра - всё готово, артист в гриме, первая репетиция.
Мы поблагодарили Угрюмова, написали приветствия в каких-то музейных книгах и вышли в тюремный двор. От том-вагена к корпусу тянулись провода-змеи. Гусев внезапно остановился, загородив мне дорогу. Медленно поднял руку и разжал кулак. На его ладони лежала капсула, потемневшая от грязи и сырости. Десять лет она пролежала, залепленная смесью хлеба и пыли, в углублении щербатой стены изолятора. Я вскрикнул так, что эхо разнеслось по всем постройкам, имевшим здесь вид правильных крестов, если смотреть с неба.
19
Всё стало налаживаться, как по волшебству. О сорокинской "Марине", без свежей информационной подпитки, все забыли. Новый подоспевший роман "Эраст Фандорин" на семистах страницах (составленный из четырёх), написанный в упрощённо-гоголевской манере, понравился всем сразу. Методом быстрого наговаривания текста на диктофон, когда сам не понимаешь значения фраз, можно было выпускать по роману в неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24