И тут же сама хотела хлопнуть Таиску. Но девчонка живо юркнула под стол.
- Вот и сиди там! - сказала мать. - Мало тебе над Романком мудрить, так теперь к другой привязалась?.. А ты, Валентинка, что сидишь, как курица? Видишь - ложки нет, кричи: "Дайте мне ложку!" Разве можно себя в обиду давать?
- А меня Таиска один раз на худой стул посадила, - сказал Романок, я даже шлёпнулся!
Таиске надоело сидеть под столом. Она вылезла с другой стороны, возле деда: здесь уж мать её ни за что не достанет!
Сначала Таиска сидела хмурая, но скоро всё забыла и опять повеселела. Когда налили чай, она придвинула Валентинке синюю мисочку и шепнула:
- Бери сахар!
Валентинка положила, как дома, две ложки. А Таиска уже снова сидела возле Романка, и снова оба давились от смеха.
Валентинка хлебнула чаю, сморщилась и поставила чашку обратно.
Таиска и Романок так и прыснули.
- Что, обварилась? - спросил дед. - Ты не по городскому пей, а по-нашему, по-деревенски - из блюдечка. Вот и не обваришься.
- Мамка, - крикнула Груша, - гляди-ка, да они ей вместо сахару соли дали!
Мать хотела схватить Таиску за косички, но та выскочила из-за стола и убежала в горницу.
Мать налила Валентинке свежего чаю:
- Пей, дочка!.. А ты, Таиска, запомни: уж доберусь я до тебя - не проси милости!
НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Груша ушла в школу. В сумку с книгами она засунула бутылку молока, кусок хлеба и сладкую пареную брюкву. До обеда далеко - проголодаешься.
Таиска позвала Валентинку в горницу и вытащила из-под кровати ящик. Там лежали её куклы, все растрёпанные, раздетые, с облупленными носами. Но у Валентинки, когда она увидела их, даже румянец проступил на щеках. Как давно уже не играла она в куклы! Таиска схватила одну куклу за ногу, показала:
- Это Верка!
Другую подняла за косу:
- Это Клашка!
Потом снова пошвыряла в ящик:
- Ну их! Пойду на улицу!
Таиска убежала гулять. Романок увязался за ней.
Мать села чинить бельё: завтра суббота, надо всей семье баню устраивать, надо чистые рубашки приготовить.
А Валентинка подсела к ящику. И тотчас куклы ожили и заговорили с ней.
- Где вы были? - спросила Валентинка. - Почему вы такие растрёпанные? Почему вы голые?
- Это мы от немцев бежали, - отвечали куклы. - Мы всё бежали, бежали - по снегу, через лес...
- Ну ладно, ладно! Не будем про это говорить... Сейчас надо сшить вам платья. Посидите немножко.
Валентинка подошла к матери:
- Пожалуйста...
И запнулась. Валентинка не знала, как назвать её. Тётя Даша? Но ведь эта женщина её в дочки взяла! Значит, мама?..
А мать глядела и ждала, как девочка назовёт её.
- Пожалуйста... дайте мне иголку и ножницы.
Мать усмехнулась, подала ей иголку и ножницы. Девочка поспешно отошла.
Какое красивое жёлтое платье получается для Веры! Какое нарядное!
И вот в то время, когда Валентинка одевала в новое платье куклу, на крыльце раздался топот, смех, говор, и в избу ввалилась целая ватага девчонок и маленьких ребятишек. Впереди была Таиска.
- Что это? - удивилась мать. - Никак, всей деревней явились?
- Явились! - ответила Таиска.
- Вот хорошо-то! Не видали тут вас с вашим озорством!
- Да мы, мамка, не будем озоровать. Вот только девчонки Валентинку посмотрят, и всё. Ведь хочется же им посмотреть!
И не успела мать ответить, как орава уже хлынула в горницу. А чтоб не топтать полы, почти все сбросили у дверей валенки и зашлёпали босыми пятками по белым половицам.
Валентинка растерялась. Она смотрела то на одну, то на другую большими, немножко испуганными глазами. Чего они хотят? Что им надо?
Сначала все молчали. Девчонки подталкивали друг друга, хихикали и с любопытством разглядывали Валентинку.
Первой заговорила Таиска:
- Она городская! Всегда в городе жила! Там дома знаешь какие? Избу на избу поставь, и то мало!
Одна из девчонок, толстоногая Алёнка, подсела к Валентинке:
- У тебя куклы были?
- Были, - тихо ответила Валентинка. - У одной глаза закрывались.
- А ещё чего было?
- Посуда.
- А мы посуду из глины делаем, - вмешалась черноглазая Варя. - Всё: и чашки и чайники...
- У! Ты погляди только, какая у нас посуда! - затараторила Таиска. Только у меня побилась вся, вся до крошечки! Вот у Вари...
- А у меня? А у меня плохая? - закричала Алёнка. - У меня даже с цветочками!
И девочки наперерыв начали рассказывать Валентинке, как летом они ходили в овраг за глиной (в этом овраге даже пещерки сделались!), как мочили эту глину, как мяли, как лепили из неё куклам посуду, а потом сушили на солнце. И тарелочки делали, и чугунки, и кринки! А Славка Вихрев даже самовар сделал. И печку из глины сделали, и даже топили её прямо по-настоящему, настоящими дровами: и огонь горел, и дым в трубу шёл!..
Но им бы не догадаться это сделать, если бы не Груша. Груша тогда в школу пошла, и там учительница им показала, как из глины грибы лепить. Груша принесла глиняный гриб домой и показала Таиске. Вот Таиске в голову и пришло: "Если можно гриб слепить, то, может, и ещё что-нибудь можно?" А Груша говорит: "Больше ничего нельзя. Раз учительница показала гриб, значит, и можно только гриб". А вот они пошли в овраг да и начали всё лепить!
- А меня возьмёте посуду делать? - спросила Валентинка. - А я сумею?
- Сумеешь, - ответила Таиска. - Романок и то чего-то слепил: не то санки, не то гуся.
- И вовсе танкетку! - сказал Романок. - Не разглядит ничего, а тоже!..
- А где этот овраг?
- А вот, за усадьбами. Только сейчас там сугробы!
- Весной пойдём, когда растает.
- А я знаю, где одна птичка живёт! - сказал Романок. - В малиннике. Как лето, так и опять там живёт. Гнёздышко и сейчас там висит...
- Птичка? - обрадовалась Валентинка. - И каждый год прилетает? В своё гнёздышко? Какая она - серенькая?
- Как зола. А грудка синенькая...
- Это варакушка.
- А ты почём знаешь? - удивилась Таиска. - Видела разве?
- Живую не видела, - ответила Валентинка, - а в книге видела. Такая маленькая, серая, с голубой грудкой... Ты мне её покажешь, Романок?
- А в этой книге и другие птицы были? - спросила Варя.
- Да. Там все птицы были, какие только есть на свете. Все нарисованы. Мама читала мне про них, а я глядела картинки. Там и колибри есть.
- Какие колибри?
- Такие. Маленькая птичка, с напёрсток. И вся будто драгоценными камнями усыпана, так и блестит!
- Такие не бывают, - сказала Алёнка.
- А вот и бывают! - крикнула Таиска. - Мало ли какие бывают! И не такие ещё - с горошину бывают!.. Правда, Валентинка?
- А где эта книга? - спросила Варя. - Ты её не принесла с собой?
- Нет.
- Эх ты, завязала бы в узелок и понесла!
- Я не знала...
- Что не знала?
- Я не знала, что всё так будет...
Таиска быстро оглянулась на мать и прошептала:
- А как всё было-то? Немцы твоих родных убили, да?
- Да.
- И мамку твою, да?
- Да.
Валентинка перестала улыбаться. Она тихо и безучастно положила в ящик куклу в жёлтом платье...
Ей сразу вспомнился страшный день, последний её день в городе... Город бомбят. Их дом стоит, окутанный дымом и пылью. Вместо окон тёмные дыры. На ступеньки выбегает мама с маленьким Толей на руках. Валентинка видит её как живую. Вот она - в синем платье, с чёрной развевающейся прядкой волос. Она испуганно кричит: "Валя! Валечка!.." Вдруг - удар. Бомба... Валентинка опомнилась среди каких-то разбитых брёвен - видно, её отбросило волной - и отсюда увидела чёрную яму, груды обломков и клочья синего платья под рухнувшими кирпичами... Она царапала эти кирпичи, раскидывала их, кричала, звала маму. Мама не откликнулась. Чужие женщины оттащили её от развалин и насильно увели куда-то. И потом дорога, деревни, снега, лес... И всё время мороз...
- Вы чего там затихли? - беспокойно спросила мать. - Что случилось?
Она вошла в горницу и сразу увидела помертвевшее лицо Валентинки.
- Об чём разговор был, ну? - обратилась она к девчонкам. - Вы что ей сказали?
- Мы ничего... - ответила Варя. - Мы только про книжку...
- А про немцев даже и не говорили, - добавил Романок. - Таиска только спросила: правда, что её мамку фашисты убили?
Мать рассердилась. Ух, как она рассердилась, даже покраснела вся! Она схватила Таиску за руку, нашлёпала и выгнала из горницы.
- Бессовестная! - кричала она на Таиску. - Жалости у тебя нету! Сердца у тебя нету! Или у тебя вместо головы пустой котелок на плечах?!
Таиска ревела, а девчонки, видя такую грозу, бросились в кухню, поспешно надели свои валенки и одна за другой шмыгнули за дверь.
- Иди сюда, дочка! - ласково сказала мать Валентинке. - Иди посиди со мной, послушай, что я расскажу тебе.
Валентинка молча уселась на скамеечку возле её ног. Мать рассказывала какую-то сказку. Валентинка не слышала её. Мама стояла у неё в глазах, стояла такая, какой она видела её в последний момент, испуганная, с развевающейся прядкой. И Толя, обхвативший её шею обеими руками...
"Мама! Мамочка! Мамочка!.." - повторяла про себя Валентинка, обращаясь не к этой живой, а к той, умершей. И вдруг посреди весёлой сказки она уткнулась в серый фартук женщины и громко заплакала.
Мать не утешала Валентинку. Она только гладила её тёмные волосы:
- Поплачь, поплачь, дочка! Поплачешь - сердце отойдёт...
Таиска, у которой давно высохли слёзы, с удивлением смотрела на Валентинку. Что это? Таиска ревела - так ведь её нашлёпали. А Валентинка чего ревёт? Ведь ей же сказку рассказывали!
- Большая, а плачет, - сказал Романок. - Я, когда был большой, никогда не плакал!
- Дурачок! - прошептала мать и улыбнулась сквозь слёзы.
МАТЬ УСТРАИВАЕТ НЕОБЫКНОВЕННУЮ БАНЮ
В субботу вечером, убрав скотину, мать вытащила из печки огромный чугун с горячей водой и сказала:
- Ребятишки, готовьтесь!
- Сейчас в печку полезем! - закричала Таиска. - Париться!.. Валентинка, в печку полезем!
Валентинка думала, что Таиска вышучивает её. Как это они вдруг полезут в печку?
- Чудная эта Валентинка, - сказала Груша, - ничего не понимает. А ещё городская!
Тем временем мать вытащила из печки все горшки и кринки, настелила всюду свежей соломы - и в самой печке, и на шестке, и на полу возле печки. Налила в таз горячей воды, сунула в него берёзовый веник и поставила в печку.
- Баня готова, - сказала она. - Кто первый?
- Я! - закричала Таиска, живо сбрасывая платье. - Я готова!
- Ну уж нет, - возразила Груша, - ты успеешь. Тут и постарше тебя есть!
Но пока-то Груша говорила, пока-то развязывала поясок, Таиска уже залезла в печку. Мать прикрыла её заслонкой, а Таиска плескалась там и выкрикивала что-то от избытка веселья.
- Лезь и ты, - сказала мать Валентинке. - Печка широкая, поместитесь.
- Я измажусь вся! - прошептала Валентинка.
- А ты осторожнее. Стенок не касайся.
Валентинка разделась, неловко полезла в печку и тут же задела плечом за устье, чёрное от сажи.
- Разукрасилась! - засмеялась мать.
- Лезь, лезь скорее! - кричала Таиска из печки. - Иди, я тебя веничком попарю!
Валентинка боялась лезть в печку. Но когда влезла, ей вдруг эта баня очень понравилась. Блаженное тепло охватило её. Крепко пахло веником и свежей соломой. Таиска окунула веник в мыльную воду и принялась легонько хлестать её по спине. Потом тёрли друг друга мыльной мочалкой. И всё это было очень приятно.
В печке было темно, только щёлочка вокруг заслонки светилась, как золотая дужка. Эта жаркая пахучая тьма, эта шелковистая влажная солома под боком, этот веник, одевающий тёплым дождём, - всё размаривало, разнеживало, отнимало охоту двигаться. Даже Таиска угомонилась и прилегла на солому.
Валентинке вспомнилась сказка про Ивашечку. Вот он так же сидел в печке, прятался от бабы-яги. И представилось ей, будто она и есть Ивашечка. Она притаилась и слушала, не летит ли на помеле баба-яга.
Но в печке долго не просидишь. Стало душно. Хотелось высунуться, глотнуть свежего воздуху.
- Мне жарко... - прошептала Валентинка.
- Мне тоже, - сказала Таиска. И закричала: - Мамка, открывай!
- Ага, запарились! - сказала мать и открыла заслонку.
Таиска выкатилась из печки как колобок. А Валентинка опять зацепилась и посадила на плечо чёрную отметину. Пришлось замывать. Мать посадила их в корыто, облила тёплой водой, дала холщовое полотенце.
- Вытирайтесь, одевайтесь - и марш на лежанку сохнуть!
Валентинке казалось, что никогда ещё чистое бельё не пахло так свежо, как пахла эта заплатанная рубашка, которую дали ей. Всё её тело как будто дышало. Влажные руки всё ещё пахли веником. Это был такой новый для Валентинки запах, такой крепкий и необычный!
За ужином дед спросил:
- Ну как нашей барышне баня показалась? Понравилась или нет?
- Понравилась, - тихо ответила Валентинка.
Но дед не поверил:
- Ну, где же там! В городе-то в банях и светло, и тепло, и шайки тебе, и души всякие, а тут - словно горшок с кашей в печку посадили. Ну, да уж не взыщите, у нас городских бань нету!
"Я и не взыщу, - хотелось ответить Валентинке. - Мне в печке мыться очень понравилось, даже лучше, чем в бане!"
Но она уткнулась носом в кружку с молоком и ничего не ответила. Она боялась деда.
У РОМАНКА ПОЯВЛЯЕТСЯ ТАНКОВАЯ БРИГАДА.
НА БЕЛОМ СТОЛЕШНИКЕ РАСЦВЕТАЮТ АЛЫЕ ЦВЕТЫ
В этот день раньше всех проснулся Романок. Его разбудил приятный густой аромат, который носился по избе. Пахло чем-то сдобным... Возле печки на широкой лавке в два ряда лежали большие румяные лепёшки с картошкой и с творогом.
Романок живо вскочил с постели:
- Мамка, какой нынче праздник? Опять Новый год, да?
- Ваша мамка нынче именинница, вот вам и праздник, - ответила мать. И, вздохнув, добавила: - Только вот нынче отца нет с нами. И письма нет...
Было раннее утро, поэтому все были дома: и дед ещё не ушёл на работу, и Груша ещё не ушла в школу, и Таиска ещё не убежала к подружкам.
Дед молча понурил голову. Давно нет письма с фронта. А на фронте всё время бои.
- А в прошлом году отец был, - сказала Груша. - Он мне всегда говорил: "Учись, учись хорошенько!" Он мне...
- Он - тебе! - прервала Таиска. - Как будто он только с тобой и разговаривал! И мне тоже говорил: "Таиска, не озоруй смотри!.."
- А мне говорил: "Расти скорей!" - добавил Романок.
Все начали вспоминать, как и что говорил отец. Вот бы он приехал! Ну хоть бы на побывочку завернул!.. А мать отвернулась и украдкой смахнула слёзы.
Только Валентинка молчала. Она не видела отца Шалихиных, не знала его, и он её не знал.
- Ну ладно, хватит! - сказала мать. - Будет нам счастье, глядишь - и Гитлера разобьют, и отец наш вернётся с фронта. А пока что лепёшки на столе. Садитесь завтракать!
После завтрака мать позвали в колхозное хранилище разбирать картошку. Она быстро собралась и ушла.
- Когда наша мама была именинница, ей всегда что-нибудь дарили, сказала Валентинка.
- Кто дарил? - живо спросила Таиска.
- Все. И я тоже. Я один раз ей картинку нарисовала и подарила.
У Таиски заблестели глаза:
- Давайте и мы нашей мамке что-нибудь подарим!
- А что, ну что ты подаришь? - спросила Груша. - Ну что ты умеешь?
- А ты что?
Груша задумалась. Может быть, чулки связать? Но ведь чулки сразу не свяжешь. Ещё когда начала чулок, а всё никак до пятки не доберётся. Вот какая эта мамка, не могла заранее сказать - Груша поспешила бы!
- А я знаю, что сделаю! - закричала Таиска. - Я сейчас все до одной кринки вымою, все до одной кастрюли вычищу, и все ложки, и все вилки!.. Чтобы всё блестело! Что, не сумею? Да?..
Таиска налила в лоханку горячей воды, собрала всю немытую посуду и взялась за дело.
Грязные брызги, зола, сажа - так всё и разлеталось кругом от её мочалки, так и гремели кринки в её руках, так и гудели кастрюли...
- Вот так подарок! - сказала Груша. - Уж я если придумаю, так хорошее что-нибудь!
- Романок, а ты что?
- А не видите - что?
Романок на широкой выбеленной печке рисовал углём танки.
Впереди огромный, с тяжёлыми гусеницами, с большой пушкой - это "КВ" ("Клим Ворошилов"). А за ним ещё танки поменьше, лёгкие, подвижные.
К соседям вернулся с фронта раненый сын. Он танкист, и Романок хорошо знаком с ним. Он рассказывал Романку, как боятся немцы крепких и быстроходных советских танков. Романок потому и нарисовал их побольше. Все танки шли от печурок к окнам и палили из пушек. Снаряды рвались кругом и даже взлетали на дымоход, к самому потолку.
Валентинка глядела на Романка, на Таиску, на Грушу. Все они что-то подарят матери.
А разве Валентинке не хочется подарить ей что-нибудь?
"Она их мама, а не моя, - упрямо подумалось ей, - пусть они и дарят..."
Но всё-таки ей очень хотелось подарить что-нибудь маме - тёте Даше. Пусть она не настоящая мама, всё равно!
- А ты возьми и тоже нарисуй что-нибудь, - сказала ей Таиска. - Вон там, под лавкой, стоит баночка с краской, дед кровать красил. И знаешь что? Возьми эту краску и нарисуй цветы вот тут на столешнике, вроде каймы. Я бы сама нарисовала, если бы умела.
- А разве хорошо будет? - спросила Валентинка.
- А почему же нехорошо? Цветы! Если бы я умела! Да ты не будешь, я знаю. Что она тебе - родная разве!
Валентинка на минутку задумалась. Можно ли рисовать цветы на скатерти? Её мама, наверно, сказала бы, что нельзя. Но там было нельзя, а здесь, может быть, можно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37