Яркие, чистые. Если, например, покрасишь небо голубой краской, то уж небо будет по-настоящему голубое, а сделаешь красный флаг, так уж флаг будет действительно красный!
Только Фатьма молчала - разве Зине есть дело до её мнения?
И не удивилась такому прекрасному подарку Тамара.
- У меня такие краски ещё в первом классе были, - сказала она. - Что же в них особенного?
- У меня, между прочим, тоже были, - насмешливо ответила ей Сима Агатова, - но в наших руках эти краски, конечно, ничего особенного. А вот в Зининых руках это будет особенное! Нам с тобой хоть в золотой коробке дай - мы всё равно ничего не сумеем.
Тамара пожала плечами:
- Подумаешь!
После уроков Зина и Тамара вышли вместе. Немножко заметало. Крыши домов на фоне тёмно-серых туч казались особенно белыми.
- Значит, после обеда придёшь? - спросила Тамара.
- Конечно, приду, - ответила Зина, задумчиво глядя вдоль улицы.
Она глядела на серые и зелёные заборы, убранные белой кромкой снега, на белые ветки деревьев… Вот кто-то зажёг свет, окно засветилось - жёлтое пятно среди белых, серых и синевато-серых тонов. Приятно сжалось сердце - Зина сейчас придёт и нарисует всё это, обязательно, обязательно нарисует! И назовёт картину «Вечерняя улица» или «Сумерки на окраине»…
- Ну, смотри приходи, - прервала Зинины мысли Тамара.
Её голос ворвался в мир неясных и сладких ощущений и причинил Зине почти физическую боль. Хотелось сказать: «Да отойди ты от меня, пожалуйста, оставь меня одну!» Но Зина сдержалась, только покрепче сжала губы.
- Ведь завтра - контрольная, - продолжала Тамара. - Смотри, а то ещё срежусь!
- Я приду, - сказала Зина и поспешила войти в калитку своего двора.
Она шагала через две ступеньки; сейчас поскорее пообедает, немножко порисует, а потом сходит к Тамаре - и вечером, когда некуда будет спешить, порисует как следует. Ах, хорошо жить!
Но только она открыла дверь квартиры, как улыбка сбежала с её лица. В квартире было уж что-то очень тихо, пахло лекарствами…
Антон, который открыл ей дверь, глядел на Зину глазами, полными тревоги.
- Тише… - сказал он, - мама заболела.
Зина сбросила пальто и почти вбежала в комнату. Мама лежала на диване, какая-то вся ослабевшая, неподвижная, с мокрым полотенцем на груди. Зина присела на край дивана:
- Мамочка, ты что?
На Зину глянули большие серые, почти незнакомые глаза. Зина не видела никогда такого взгляда у мамы, не то сурового, не то испуганного.
«Ведь она и утром еле встала сегодня, - мелькнуло в голове Зины. - Ей вдруг захотелось полежать…»
- Мамочка, что с тобой?
Мама слабо улыбнулась:
- Ну вот, уж и всполошилась. Заболела немножко, да и всё. Все люди болеют, а мне нельзя?
- Может, пойти позвонить папе?
- Что ты, что ты! - Мама почти рассердилась. - Разве можно? Ты ведь знаешь, какая у него работа, - разве можно его тревожить! И ничего ему не говорите - слышите, ребята? Ну, поболит, да и пройдёт… Вот ты, Зина, лучше намочи-ка мне полотенце.
Зина быстро сбегала на кухню, намочила полотенце холодной водой.
- Вот и всё. Вот и хорошо, - улыбнулась мама. - Полежу - и пройдёт.
- Мама, а ты лекарство какое-нибудь пила?
- Конечно, пила. Вот валерьянки с ландышем выпила. - И, взглянув на Антона, который, как испуганный зайчонок, стоял рядом с Зиной, мама опять улыбнулась: - Ну что испугались, дурачки? Ступайте пообедайте да делайте уроки. А я вот полежу и пойду в детский сад за Изюмкой.
Зина пошла в кухню разогревать обед. Жизнь сразу померкла, будто тяжёлая туча заслонила солнышко. В кухню вышла соседка, крановщица тётя Груша.
- Что, шибко мать-то захворала? - спросила она озабоченно.
- Говорит - ничего, - ответила Зина. - Хочет встать.
- Доктора бы надо… Она ещё вчера всё за бок-то хваталась - я видела.
Зина собрала на стол. Присмиревший Антон молча принялся за суп.
- Мама, давай вызову врача? - предложила Зина.
- Никаких врачей! - отмахнулась мать. - Что это из-за пустяков людей тревожить? Мало ли какие тяжелобольные есть, а то ко мне врача! Чуть нездоровится - уж и врача! Вот ещё ландышевых выпью на ночь - и всё пройдёт. Я и без врачей знаю - не в первый раз. Пустяки всё это.
Зина нехотя съела котлету. Убрала со стола, вымыла посуду.
- Мама, сменить компресс?
- Смени. А я сейчас полежу и пойду за Изюмкой.
Но когда подошёл час идти за Изюмкой, мама встала, прошлась по комнате и снова легла. Зина с тревогой вскочила из-за стола:
- Я сама схожу, мама! Лежи, пожалуйста!
Зина привела Изюмку из детского сада. Изюмка подбежала к матери:
- У тебя головка болит?
- Сейчас болит. А скоро пройдёт, - улыбнулась ей мама.
Изюмка тотчас успокоилась и начала весело рассказывать, что сегодня у них в детском саду был кукольный театр, что там медвежата подрались и разорвали калошу и ещё потом гусёнок потерялся, а Настенька его всё искала…
От Изюмкиной болтовни повеселел и Антон. Он тоже видел этого гусёнка - они ещё осенью всем классом ходили в кукольный театр.
Зина решала задачи, но украдкой то и дело поглядывала на маму. Мама лежала всё такая же неподвижная, будто смертельно усталая.
«Ну, может, всё-таки ничего? - думала Зина. - Может, скоро пройдёт? Вот полежит побольше…»
- Скоро папа придёт? - вдруг после долгого молчания спросила мать.
- Скоро, - ответила Зина. - Можно поставить суп разогревать?
- Поставь, поставь… А я сейчас встану.
Мать поднялась, сняла с груди мокрое полотенце, пригладила волосы.
- Только смотрите отцу ничего не говорите! - приказала она ребятам. - Нечего его зря расстраивать.
В прихожей раздался звонок.
- Ну вот и он идёт. Зина, помалкивай!
И, превозмогая слабость, она стала доставать из буфета хлеб и тарелки.
Отец, как всегда, сначала снял свою пахнущую дымом и гарью спецовку, потом долго мылся под краном. С обычными своими вопросами: как дела? как уроки? какие отметки? что нового у Изюмки? - отец сел за стол, усталый и проголодавшийся.
- Что-то сегодня у нас Зина за старшего? - пошутил он, когда Зина подала на стол горячую кастрюлю.
Мать, чувствуя, что в глазах слегка темнеет, постаралась улыбнуться:
- Да вот, заленилась… Барыней посидеть хочу…
- Здорово! - усмехнулся отец. - Ребята, слышите? Мать-то у нас барыней захотела быть! Да сумеешь ли? Вот жена нашего инженера Белокурова, говорят, вправду барыня. То подай, это прими, а сама от безделья замучилась! И откуда в наше время берутся такие люди?..
Мать слушала его улыбаясь. Слова доносились до неё откуда-то издалека, сквозь шум и звон в ушах. С трудом уловив смысл его речи, она ответила:
- Может, у богатых родителей росла… Избаловали немножко… То в школе училась… то в институте училась… Работать… человеку не пришлось…
- Где она там училась! - прервал отец. - Семилетку закончить духу не хватило. И кабы правда из учёных, а то ведь из нашего же брата: диспетчером работала. Люди-то ведь знают, помнят её!.. Дай мне соль, пожалуйста.
Мать протянула руку, чтобы подвинуть ему соль. Но рука её беспомощно упала, и, слабо застонав сквозь стиснутые зубы, мать схватилась за грудь и склонилась головой на стол.
Отец, сразу побелевший, вскочил и подбежал к ней:
- Что с тобой? Что с тобой?
- Мама! Мама! - закричала Изюмка.
Антон заплакал в голос. Зина, уронив учебник, выскочила из-за стола.
Отец перенёс маму на диван, подложил ей подушку под голову. Мама подняла на него глаза, и по этому беспомощному взгляду он понял, как тяжело она больна.
- Да ты совсем больная! - сдерживаясь, чтобы не кричать, сурово сказал он. - И молчишь! Эх ты, «барыня»! И как же тебе не стыдно!
Отец подозвал Зину:
- Зина, положи компресс. Не отходи от мамы. Я сейчас сбегаю, позвоню доктору.
Врач пришёл тотчас - заводская больница была недалеко. Детей отослали в спальню.
Зина обняла Антона и Изюмку, прижала их к себе, уговаривая молчать. Из комнаты слышны были негромкие голоса отца и доктора.
- Сердечный приступ, - внятно сказал доктор, - в больницу немедленно. Сейчас пришлю машину. И что же вы так медлили? Ведь она уже давно больна! Не давайте ей ни вставать, ни двигаться - ни в коем случае! Слышите? - обратился он к отцу.
- Да, да. Слышу, слышу, - торопливо и как-то растерянно сказал отец.
Доктор ушёл. Отец запер за ним дверь. Потом позвал детей.
- Идите сюда, - сказал он (и Зина не узнала ни его лица, ни его голоса), - побудем все вместе с матерью. Её сейчас увезут.
Зина со страхом поглядела на отца:
- Что, папа? Разве надо в больницу?
Антон, услышав, что мать увезут, заревел, не умея плакать тихо. А Изюмка, не слушая ничьих уговоров, бросилась к матери на грудь, обняла её и, заглядывая в лицо, закричала:
- Мама, мама, открой глазки! Я больше никогда не буду баловаться! Мама, открой глазки!..
И, словно услышав откуда-то, из неведомой дали, голос ребёнка, зовущего её, мать медленно открыла глаза. В глубине тусклых зрачков постепенно загоралось сознание. Она переводила взгляд с одного лица на другое, подолгу задерживаясь на каждом из них, будто хотела унести с собой отражение их в своих глазах в ту неведомую тьму, куда отходила навеки.
Под окном прогудела машина. Пришла «скорая помощь».
- Зина… жалей маленьких… - сказала мама, прощаясь с детьми, - береги отца… береги отца…
Это были её последние слова.
Под громкий плач детей её на носилках унесли из комнаты. Отец уехал вместе с нею в больницу.
Ночью она потеряла сознание и к утру умерла от паралича сердца. Наступил день. Отец вернулся к своей семье один, оглушённый горем, немой, почерневший, как дерево, в которое ударила молния.
ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В БЕДЕ
Старшая вожатая Ирина Леонидовна работала в школе первый год. Она старалась держаться независимо, но это ей трудно удавалось - уж слишком недавно она сама была ученицей, и привычка слушаться учителя, вставать, когда он входит, поднимать руку, когда хочется что-нибудь спросить, - эта привычка очень мешала Ирине Леонидовне занять своё место. «Надо придумать что-нибудь очень интересное, - думала Ирина Леонидовна, - такое, что захватило бы всю школу. Ну, поездка за город… Ну, спектакль на Новый год… Однако всё это уже бывало и раньше. А что внесу в школу я - я, комсомолка, старшая вожатая?»
Хотелось придумать что-то новое, своё, такое, что дышало бы сегодняшним днём.
Вот подробное сообщение в газетах о сентябрьском Пленуме Центрального Комитета нашей партии. Ирина Леонидовна не прошла мимо этого события - в школе были собрания, читки, консультации. Ирина Леонидовна собирала вожатых, рассказывала им о значении этого пленума для сельского хозяйства нашей страны, а вожатые рассказывали своим отрядам…
«И всё это - обычная, заурядная форма! - мучительно сознавалась себе Ирина Леонидовна. - Рассказ, доклад…»
И вдруг явилась новая мысль. Оживлённая этой мыслью, сна, словно на крыльях, влетела по лестнице на второй этаж.
В учительской сидела Елена Петровна, просматривая свои записки, приготовленные к уроку.
- Елена Петровна, простите!
Учительница подняла на неё глаза.
«Чистенькая, свеженькая, как плотичка! - подумала Елена Петровна. - Совсем девочка. И волосы-то по-взрослому ещё не умеет причёсывать…»
- А что, если сделать в школе выставку о передовиках сельского хозяйства? - начала Ирина Леонидовна. - Собрать их портреты и всякие картинки. Обо всём подробно написать. Под каждым портретом, под каждой картинкой поместить какой-нибудь интересный очерк, как они работают… Ну что ж, ведь должны наши ребята знать людей, которые для нас хлеб выращивают!
- Не только знать, но и любить, - вставила Елена Петровна.
- Ну вот, например, Малинина Прасковья Андреевна. Молодец ведь женщина - такое хозяйство подняла! Вот и поместить её портрет, показать молочную ферму, коров, телят… Есть же снимки! И написать всё, что она для своего колхоза сделала… И так про каждого… Правда?
- По-моему, очень хорошо. - Елена Петровна одобрительно посмотрела на вожатую. - Очень интересно и очень нужно. Надо, чтобы и городские дети научились любить деревню - не как дачу, не как место отдыха, а как поприще огромного и великолепного труда, где - как знать? - может быть, многим из них придётся работать.
- Значит, хорошо? - обрадовалась Ирина Леонидовна и чуть не захлопала в ладоши.
- Хорошо, - твёрдо ответила Елена Петровна. - А я сегодня хотела сама прийти к вам поговорить, только по другому делу… - продолжала она.
И вожатая увидела, что лицо учительницы потемнело и между бровями появилась неожиданная для молодого лба глубокая морщинка.
Ирина Леонидовна встревожилась: неужели у неё опять где-нибудь промах?
Но Елена Петровна думала совсем о другом.
- У нас в шестом классе беда…
- Что такое?
- У одной девочки - Зины Стрешневой… умерла мать.
Елена Петровна умолкла, отошла к окну и стала глядеть на сквозистый узор голых берёзовых веток, качавшихся за окном. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел её расстроенное лицо.
Наступило молчание. В учительскую торопливо вошла учительница немецкого языка, маленькая, кудрявая, с большим портфелем, и сейчас же занялась своими делами. Вошла Вера Ивановна. Её зоркие холодные глаза тотчас обратились на Елену Петровну и Ирину Леонидовну:
- В чём дело, товарищи?
Она глядела то на одну, то на другую, в глазах её можно было прочесть: «Что, поссорились? Это не годится. Мы все служим одному делу. И если вы ссоритесь - значит, вы обе неправы!»
Елена Петровна овладела собой.
- У Зины Стрешневой умерла мать, - сказала она.
- Умерла мать? - Вера Ивановна на мгновение задумалась. - А отец есть?
- Отец есть.
- Ну что ж… Значит, не так страшно, - определила она: - дети будут и сыты и одеты. Каждый день на свете кто-нибудь умирает - и бывает, что остаются сироты, которым некуда идти.
- Почему же некуда? - возразила Елена Петровна (и вожатая услышала в её голосе жёсткую и даже враждебную ноту). - У нас есть детские дома.
- Правильно! - ничуть не смутясь, подхватила Вера Ивановна. - Конечно, в нашем государстве нет сирот!
Елена Петровна нахмурилась и не ответила. В её тёмных глазах появилось выражение боли.
- Мне сходить туда? - тихо спросила Ирина Леонидовна.
- Я сегодня была у них, - сказала Елена Петровна, собирая свои записки: в коридоре уже настойчиво звенел звонок. - Они и сыты и одеты, - она бросила горячий, злой взгляд в сторону Веры Ивановны, - но там столько горя, что…
Елена Петровна махнула рукой и пошла быстро к двери. И уже у двери обернулась к Ирине Леонидовне:
- Сходите. Туда нужно ходить.
- Я схожу, - кивнула головой вожатая. - А сейчас побываю в шестом классе.
- Хорошо. Пойдёмте вместе.
Шестой класс уже знал, что случилось у Зины Стрешневой. Эта весть прошла, как ледяной ветер, и холод его проник до самого сердца. «Мама умерла! Мама… Мама…»
Сегодня Зина Стрешнева не пришла в школу, она хоронила мать. Фатьма сидела одна на парте с опухшими от слёз глазами - она обо всём узнала ещё вчера. У многих девочек навернулись слёзы, когда Елена Петровна сказала, почему сегодня нет Зины. А Сима Агатова, которая только что подшучивала над добродушной Шурой Зыбиной, услышав и поняв, о чём говорит Елена Петровна, вдруг изменилась в лице и горько заплакала, припав головой к парте.
- Девочки, там остались маленькие дети… - сказала Елена Петровна. - А главное - смотрите не покидайте Зину в таком горе…
- Но разве мы оставим её! - всхлипывая, сказала Сима. - Ой, что случилось, что случилось! Ой, почему так сразу?
- Главное - поддержать её сейчас с уроками, ей будет трудно… - Маша Репкина говорила, как всегда, твёрдо и веско; светлые брови её сдвинулись к самой переносице, и губы чуть-чуть задрожали. - Зине сейчас будет очень трудно… И ребята ещё маленькие. Изюмку в детский сад водить надо. Очень много дел…
- Девочки! - встала Тамара, и звонкий её голос заставил всех обернуться к ней. - Это наш долг. Мы должны каждый день ходить к Зине, помогать ей, заниматься с нею. И если изменим дружбе - мы недостойны носить пионерские галстуки. - Тамара взяла конец своего пионерского галстука, приподняла его и торжественно заявила: - И если я окажусь плохим другом, снимите с меня его!
- Я знала, что именно так - горячо, искренне - отнесётесь вы к горю вашей подруги… Дети мои дорогие…
У Елены Петровны прервался голос, и она быстро вышла из класса.
Ирина Леонидовна тоже осталась довольна шестым классом. Девочки дружные, так горячо откликнулись на горе своей подруги. Особенно понравилась Ирине Леонидовне Тамара Белокурова. Какое благородство души! Пионерка с большой буквы! «Обязательно надо дать Тамаре какое-нибудь настоящее поручение, - решила Ирина Леонидовна, - привлечь в актив. Такая девочка может многих повести за собой. Это мне помощница, я вижу».
- Надо бы устроить что-то вроде дежурства, - предложила она, - а то, я боюсь, сегодня у Зины будет много помощников, а завтра никого…
- Я буду следить, - сказала Маша Репкина, - я же староста!..
ФАТЬМА
А жизнь шла. Так же, как шла она вчера и как будет идти завтра. Так же в сером мареве раннего зимнего утра запевал свою песню заводской гудок и будил отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Только Фатьма молчала - разве Зине есть дело до её мнения?
И не удивилась такому прекрасному подарку Тамара.
- У меня такие краски ещё в первом классе были, - сказала она. - Что же в них особенного?
- У меня, между прочим, тоже были, - насмешливо ответила ей Сима Агатова, - но в наших руках эти краски, конечно, ничего особенного. А вот в Зининых руках это будет особенное! Нам с тобой хоть в золотой коробке дай - мы всё равно ничего не сумеем.
Тамара пожала плечами:
- Подумаешь!
После уроков Зина и Тамара вышли вместе. Немножко заметало. Крыши домов на фоне тёмно-серых туч казались особенно белыми.
- Значит, после обеда придёшь? - спросила Тамара.
- Конечно, приду, - ответила Зина, задумчиво глядя вдоль улицы.
Она глядела на серые и зелёные заборы, убранные белой кромкой снега, на белые ветки деревьев… Вот кто-то зажёг свет, окно засветилось - жёлтое пятно среди белых, серых и синевато-серых тонов. Приятно сжалось сердце - Зина сейчас придёт и нарисует всё это, обязательно, обязательно нарисует! И назовёт картину «Вечерняя улица» или «Сумерки на окраине»…
- Ну, смотри приходи, - прервала Зинины мысли Тамара.
Её голос ворвался в мир неясных и сладких ощущений и причинил Зине почти физическую боль. Хотелось сказать: «Да отойди ты от меня, пожалуйста, оставь меня одну!» Но Зина сдержалась, только покрепче сжала губы.
- Ведь завтра - контрольная, - продолжала Тамара. - Смотри, а то ещё срежусь!
- Я приду, - сказала Зина и поспешила войти в калитку своего двора.
Она шагала через две ступеньки; сейчас поскорее пообедает, немножко порисует, а потом сходит к Тамаре - и вечером, когда некуда будет спешить, порисует как следует. Ах, хорошо жить!
Но только она открыла дверь квартиры, как улыбка сбежала с её лица. В квартире было уж что-то очень тихо, пахло лекарствами…
Антон, который открыл ей дверь, глядел на Зину глазами, полными тревоги.
- Тише… - сказал он, - мама заболела.
Зина сбросила пальто и почти вбежала в комнату. Мама лежала на диване, какая-то вся ослабевшая, неподвижная, с мокрым полотенцем на груди. Зина присела на край дивана:
- Мамочка, ты что?
На Зину глянули большие серые, почти незнакомые глаза. Зина не видела никогда такого взгляда у мамы, не то сурового, не то испуганного.
«Ведь она и утром еле встала сегодня, - мелькнуло в голове Зины. - Ей вдруг захотелось полежать…»
- Мамочка, что с тобой?
Мама слабо улыбнулась:
- Ну вот, уж и всполошилась. Заболела немножко, да и всё. Все люди болеют, а мне нельзя?
- Может, пойти позвонить папе?
- Что ты, что ты! - Мама почти рассердилась. - Разве можно? Ты ведь знаешь, какая у него работа, - разве можно его тревожить! И ничего ему не говорите - слышите, ребята? Ну, поболит, да и пройдёт… Вот ты, Зина, лучше намочи-ка мне полотенце.
Зина быстро сбегала на кухню, намочила полотенце холодной водой.
- Вот и всё. Вот и хорошо, - улыбнулась мама. - Полежу - и пройдёт.
- Мама, а ты лекарство какое-нибудь пила?
- Конечно, пила. Вот валерьянки с ландышем выпила. - И, взглянув на Антона, который, как испуганный зайчонок, стоял рядом с Зиной, мама опять улыбнулась: - Ну что испугались, дурачки? Ступайте пообедайте да делайте уроки. А я вот полежу и пойду в детский сад за Изюмкой.
Зина пошла в кухню разогревать обед. Жизнь сразу померкла, будто тяжёлая туча заслонила солнышко. В кухню вышла соседка, крановщица тётя Груша.
- Что, шибко мать-то захворала? - спросила она озабоченно.
- Говорит - ничего, - ответила Зина. - Хочет встать.
- Доктора бы надо… Она ещё вчера всё за бок-то хваталась - я видела.
Зина собрала на стол. Присмиревший Антон молча принялся за суп.
- Мама, давай вызову врача? - предложила Зина.
- Никаких врачей! - отмахнулась мать. - Что это из-за пустяков людей тревожить? Мало ли какие тяжелобольные есть, а то ко мне врача! Чуть нездоровится - уж и врача! Вот ещё ландышевых выпью на ночь - и всё пройдёт. Я и без врачей знаю - не в первый раз. Пустяки всё это.
Зина нехотя съела котлету. Убрала со стола, вымыла посуду.
- Мама, сменить компресс?
- Смени. А я сейчас полежу и пойду за Изюмкой.
Но когда подошёл час идти за Изюмкой, мама встала, прошлась по комнате и снова легла. Зина с тревогой вскочила из-за стола:
- Я сама схожу, мама! Лежи, пожалуйста!
Зина привела Изюмку из детского сада. Изюмка подбежала к матери:
- У тебя головка болит?
- Сейчас болит. А скоро пройдёт, - улыбнулась ей мама.
Изюмка тотчас успокоилась и начала весело рассказывать, что сегодня у них в детском саду был кукольный театр, что там медвежата подрались и разорвали калошу и ещё потом гусёнок потерялся, а Настенька его всё искала…
От Изюмкиной болтовни повеселел и Антон. Он тоже видел этого гусёнка - они ещё осенью всем классом ходили в кукольный театр.
Зина решала задачи, но украдкой то и дело поглядывала на маму. Мама лежала всё такая же неподвижная, будто смертельно усталая.
«Ну, может, всё-таки ничего? - думала Зина. - Может, скоро пройдёт? Вот полежит побольше…»
- Скоро папа придёт? - вдруг после долгого молчания спросила мать.
- Скоро, - ответила Зина. - Можно поставить суп разогревать?
- Поставь, поставь… А я сейчас встану.
Мать поднялась, сняла с груди мокрое полотенце, пригладила волосы.
- Только смотрите отцу ничего не говорите! - приказала она ребятам. - Нечего его зря расстраивать.
В прихожей раздался звонок.
- Ну вот и он идёт. Зина, помалкивай!
И, превозмогая слабость, она стала доставать из буфета хлеб и тарелки.
Отец, как всегда, сначала снял свою пахнущую дымом и гарью спецовку, потом долго мылся под краном. С обычными своими вопросами: как дела? как уроки? какие отметки? что нового у Изюмки? - отец сел за стол, усталый и проголодавшийся.
- Что-то сегодня у нас Зина за старшего? - пошутил он, когда Зина подала на стол горячую кастрюлю.
Мать, чувствуя, что в глазах слегка темнеет, постаралась улыбнуться:
- Да вот, заленилась… Барыней посидеть хочу…
- Здорово! - усмехнулся отец. - Ребята, слышите? Мать-то у нас барыней захотела быть! Да сумеешь ли? Вот жена нашего инженера Белокурова, говорят, вправду барыня. То подай, это прими, а сама от безделья замучилась! И откуда в наше время берутся такие люди?..
Мать слушала его улыбаясь. Слова доносились до неё откуда-то издалека, сквозь шум и звон в ушах. С трудом уловив смысл его речи, она ответила:
- Может, у богатых родителей росла… Избаловали немножко… То в школе училась… то в институте училась… Работать… человеку не пришлось…
- Где она там училась! - прервал отец. - Семилетку закончить духу не хватило. И кабы правда из учёных, а то ведь из нашего же брата: диспетчером работала. Люди-то ведь знают, помнят её!.. Дай мне соль, пожалуйста.
Мать протянула руку, чтобы подвинуть ему соль. Но рука её беспомощно упала, и, слабо застонав сквозь стиснутые зубы, мать схватилась за грудь и склонилась головой на стол.
Отец, сразу побелевший, вскочил и подбежал к ней:
- Что с тобой? Что с тобой?
- Мама! Мама! - закричала Изюмка.
Антон заплакал в голос. Зина, уронив учебник, выскочила из-за стола.
Отец перенёс маму на диван, подложил ей подушку под голову. Мама подняла на него глаза, и по этому беспомощному взгляду он понял, как тяжело она больна.
- Да ты совсем больная! - сдерживаясь, чтобы не кричать, сурово сказал он. - И молчишь! Эх ты, «барыня»! И как же тебе не стыдно!
Отец подозвал Зину:
- Зина, положи компресс. Не отходи от мамы. Я сейчас сбегаю, позвоню доктору.
Врач пришёл тотчас - заводская больница была недалеко. Детей отослали в спальню.
Зина обняла Антона и Изюмку, прижала их к себе, уговаривая молчать. Из комнаты слышны были негромкие голоса отца и доктора.
- Сердечный приступ, - внятно сказал доктор, - в больницу немедленно. Сейчас пришлю машину. И что же вы так медлили? Ведь она уже давно больна! Не давайте ей ни вставать, ни двигаться - ни в коем случае! Слышите? - обратился он к отцу.
- Да, да. Слышу, слышу, - торопливо и как-то растерянно сказал отец.
Доктор ушёл. Отец запер за ним дверь. Потом позвал детей.
- Идите сюда, - сказал он (и Зина не узнала ни его лица, ни его голоса), - побудем все вместе с матерью. Её сейчас увезут.
Зина со страхом поглядела на отца:
- Что, папа? Разве надо в больницу?
Антон, услышав, что мать увезут, заревел, не умея плакать тихо. А Изюмка, не слушая ничьих уговоров, бросилась к матери на грудь, обняла её и, заглядывая в лицо, закричала:
- Мама, мама, открой глазки! Я больше никогда не буду баловаться! Мама, открой глазки!..
И, словно услышав откуда-то, из неведомой дали, голос ребёнка, зовущего её, мать медленно открыла глаза. В глубине тусклых зрачков постепенно загоралось сознание. Она переводила взгляд с одного лица на другое, подолгу задерживаясь на каждом из них, будто хотела унести с собой отражение их в своих глазах в ту неведомую тьму, куда отходила навеки.
Под окном прогудела машина. Пришла «скорая помощь».
- Зина… жалей маленьких… - сказала мама, прощаясь с детьми, - береги отца… береги отца…
Это были её последние слова.
Под громкий плач детей её на носилках унесли из комнаты. Отец уехал вместе с нею в больницу.
Ночью она потеряла сознание и к утру умерла от паралича сердца. Наступил день. Отец вернулся к своей семье один, оглушённый горем, немой, почерневший, как дерево, в которое ударила молния.
ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В БЕДЕ
Старшая вожатая Ирина Леонидовна работала в школе первый год. Она старалась держаться независимо, но это ей трудно удавалось - уж слишком недавно она сама была ученицей, и привычка слушаться учителя, вставать, когда он входит, поднимать руку, когда хочется что-нибудь спросить, - эта привычка очень мешала Ирине Леонидовне занять своё место. «Надо придумать что-нибудь очень интересное, - думала Ирина Леонидовна, - такое, что захватило бы всю школу. Ну, поездка за город… Ну, спектакль на Новый год… Однако всё это уже бывало и раньше. А что внесу в школу я - я, комсомолка, старшая вожатая?»
Хотелось придумать что-то новое, своё, такое, что дышало бы сегодняшним днём.
Вот подробное сообщение в газетах о сентябрьском Пленуме Центрального Комитета нашей партии. Ирина Леонидовна не прошла мимо этого события - в школе были собрания, читки, консультации. Ирина Леонидовна собирала вожатых, рассказывала им о значении этого пленума для сельского хозяйства нашей страны, а вожатые рассказывали своим отрядам…
«И всё это - обычная, заурядная форма! - мучительно сознавалась себе Ирина Леонидовна. - Рассказ, доклад…»
И вдруг явилась новая мысль. Оживлённая этой мыслью, сна, словно на крыльях, влетела по лестнице на второй этаж.
В учительской сидела Елена Петровна, просматривая свои записки, приготовленные к уроку.
- Елена Петровна, простите!
Учительница подняла на неё глаза.
«Чистенькая, свеженькая, как плотичка! - подумала Елена Петровна. - Совсем девочка. И волосы-то по-взрослому ещё не умеет причёсывать…»
- А что, если сделать в школе выставку о передовиках сельского хозяйства? - начала Ирина Леонидовна. - Собрать их портреты и всякие картинки. Обо всём подробно написать. Под каждым портретом, под каждой картинкой поместить какой-нибудь интересный очерк, как они работают… Ну что ж, ведь должны наши ребята знать людей, которые для нас хлеб выращивают!
- Не только знать, но и любить, - вставила Елена Петровна.
- Ну вот, например, Малинина Прасковья Андреевна. Молодец ведь женщина - такое хозяйство подняла! Вот и поместить её портрет, показать молочную ферму, коров, телят… Есть же снимки! И написать всё, что она для своего колхоза сделала… И так про каждого… Правда?
- По-моему, очень хорошо. - Елена Петровна одобрительно посмотрела на вожатую. - Очень интересно и очень нужно. Надо, чтобы и городские дети научились любить деревню - не как дачу, не как место отдыха, а как поприще огромного и великолепного труда, где - как знать? - может быть, многим из них придётся работать.
- Значит, хорошо? - обрадовалась Ирина Леонидовна и чуть не захлопала в ладоши.
- Хорошо, - твёрдо ответила Елена Петровна. - А я сегодня хотела сама прийти к вам поговорить, только по другому делу… - продолжала она.
И вожатая увидела, что лицо учительницы потемнело и между бровями появилась неожиданная для молодого лба глубокая морщинка.
Ирина Леонидовна встревожилась: неужели у неё опять где-нибудь промах?
Но Елена Петровна думала совсем о другом.
- У нас в шестом классе беда…
- Что такое?
- У одной девочки - Зины Стрешневой… умерла мать.
Елена Петровна умолкла, отошла к окну и стала глядеть на сквозистый узор голых берёзовых веток, качавшихся за окном. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел её расстроенное лицо.
Наступило молчание. В учительскую торопливо вошла учительница немецкого языка, маленькая, кудрявая, с большим портфелем, и сейчас же занялась своими делами. Вошла Вера Ивановна. Её зоркие холодные глаза тотчас обратились на Елену Петровну и Ирину Леонидовну:
- В чём дело, товарищи?
Она глядела то на одну, то на другую, в глазах её можно было прочесть: «Что, поссорились? Это не годится. Мы все служим одному делу. И если вы ссоритесь - значит, вы обе неправы!»
Елена Петровна овладела собой.
- У Зины Стрешневой умерла мать, - сказала она.
- Умерла мать? - Вера Ивановна на мгновение задумалась. - А отец есть?
- Отец есть.
- Ну что ж… Значит, не так страшно, - определила она: - дети будут и сыты и одеты. Каждый день на свете кто-нибудь умирает - и бывает, что остаются сироты, которым некуда идти.
- Почему же некуда? - возразила Елена Петровна (и вожатая услышала в её голосе жёсткую и даже враждебную ноту). - У нас есть детские дома.
- Правильно! - ничуть не смутясь, подхватила Вера Ивановна. - Конечно, в нашем государстве нет сирот!
Елена Петровна нахмурилась и не ответила. В её тёмных глазах появилось выражение боли.
- Мне сходить туда? - тихо спросила Ирина Леонидовна.
- Я сегодня была у них, - сказала Елена Петровна, собирая свои записки: в коридоре уже настойчиво звенел звонок. - Они и сыты и одеты, - она бросила горячий, злой взгляд в сторону Веры Ивановны, - но там столько горя, что…
Елена Петровна махнула рукой и пошла быстро к двери. И уже у двери обернулась к Ирине Леонидовне:
- Сходите. Туда нужно ходить.
- Я схожу, - кивнула головой вожатая. - А сейчас побываю в шестом классе.
- Хорошо. Пойдёмте вместе.
Шестой класс уже знал, что случилось у Зины Стрешневой. Эта весть прошла, как ледяной ветер, и холод его проник до самого сердца. «Мама умерла! Мама… Мама…»
Сегодня Зина Стрешнева не пришла в школу, она хоронила мать. Фатьма сидела одна на парте с опухшими от слёз глазами - она обо всём узнала ещё вчера. У многих девочек навернулись слёзы, когда Елена Петровна сказала, почему сегодня нет Зины. А Сима Агатова, которая только что подшучивала над добродушной Шурой Зыбиной, услышав и поняв, о чём говорит Елена Петровна, вдруг изменилась в лице и горько заплакала, припав головой к парте.
- Девочки, там остались маленькие дети… - сказала Елена Петровна. - А главное - смотрите не покидайте Зину в таком горе…
- Но разве мы оставим её! - всхлипывая, сказала Сима. - Ой, что случилось, что случилось! Ой, почему так сразу?
- Главное - поддержать её сейчас с уроками, ей будет трудно… - Маша Репкина говорила, как всегда, твёрдо и веско; светлые брови её сдвинулись к самой переносице, и губы чуть-чуть задрожали. - Зине сейчас будет очень трудно… И ребята ещё маленькие. Изюмку в детский сад водить надо. Очень много дел…
- Девочки! - встала Тамара, и звонкий её голос заставил всех обернуться к ней. - Это наш долг. Мы должны каждый день ходить к Зине, помогать ей, заниматься с нею. И если изменим дружбе - мы недостойны носить пионерские галстуки. - Тамара взяла конец своего пионерского галстука, приподняла его и торжественно заявила: - И если я окажусь плохим другом, снимите с меня его!
- Я знала, что именно так - горячо, искренне - отнесётесь вы к горю вашей подруги… Дети мои дорогие…
У Елены Петровны прервался голос, и она быстро вышла из класса.
Ирина Леонидовна тоже осталась довольна шестым классом. Девочки дружные, так горячо откликнулись на горе своей подруги. Особенно понравилась Ирине Леонидовне Тамара Белокурова. Какое благородство души! Пионерка с большой буквы! «Обязательно надо дать Тамаре какое-нибудь настоящее поручение, - решила Ирина Леонидовна, - привлечь в актив. Такая девочка может многих повести за собой. Это мне помощница, я вижу».
- Надо бы устроить что-то вроде дежурства, - предложила она, - а то, я боюсь, сегодня у Зины будет много помощников, а завтра никого…
- Я буду следить, - сказала Маша Репкина, - я же староста!..
ФАТЬМА
А жизнь шла. Так же, как шла она вчера и как будет идти завтра. Так же в сером мареве раннего зимнего утра запевал свою песню заводской гудок и будил отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24