Тамара чуть-чуть растерялась. Но тут же снова приняла оживлённый вид:
- А, правда, я забыла! Но вот я что хотела сказать, девочки… А что, если… а что, если… - Тамара торопливо придумывала, что сказать. - А что, если бы нам поехать в Парк культуры на каток! Я бы у мамы попросила на нас на всех денег…
- Мне отец сам даст денег, - возразила Зина, - только ведь у нас же свой каток близко…, Тамара с напускным оживлением говорила о том, как в Парке культуры весело, и как там много народу, и какая там музыка, и какие фонари…
Потом она заговорила о новой книге, которую ей принёс отец, - стихи советских поэтов. А что, если её читать всем вместе, вслух?
Тамара говорила и чувствовала, что всё это зря. Девочки отвечали вяло. В ней начинали закипать раздражение и обида - как она старается, как она хлопочет, как она добивается их дружбы, а они только и ждут, когда она уйдёт! Гордость её взбунтовалась.
- Ну ладно, я пошла, - сказала она и встала.
Подруги не удерживали её.
Тамара шла домой раздражённая, обиженная, уязвлённая.
«Вот я сегодня скажу отцу! - повторяла она. - Только всё я виновата, всё я! А если они меня не принимают!»
Оскорблённое самолюбие напоминало ей слово за словом весь её неудавшийся разговор. И она понять не могла: как это случилось, что она пришла к девочкам, чтобы подружиться, а они не захотели? Ей всегда казалось, что лишь бы она захотела подружиться, а уж с ней-то, конечно, захотят! И вот почему-то нет! Тамара не знала, что дружбу нельзя добывать холодным расчётом и что даже самый недалёкий человек всегда почувствует, если ты подошёл к нему со сладкими словами, но с сердцем расчётливым и равнодушным.
«Ну, а что у меня, подруг, что ли, нет? - утешала себя Тамара. - Подумаешь, только они две на свете? С кем захочу, с тем и подружусь… А ещё со Стрешневой на ветке обещались! Вот сейчас приду домой и выброшу эту ветку!»
С твёрдым решением тотчас же выбросить заветную дубовую ветку она вошла в свою комнату. Вошла… и остановилась посреди комнаты: «А где же эта ветка? Куда же я положила её тогда?»
А ветки давно уже не было в доме: Ирина убирала комнату и вместе с мусором выкинула её в тот же день, когда Тамара принесла её из лесу…
Дарима, как только за Тамарой закрылась дверь, вошла в комнату. Она была очень сердита.
Фатьма посмотрела на неё и покачала головой:
- Ой, мама, ты как маленькая всё равно! Ну что ты сердишься? Ушла из комнаты… Разве это хорошо?
- Хорошо, - ответила Дарима. - Кого не люблю - на того и глядеть не хочу.
Зина улыбнулась. Ох, тётя Дарима! Кого не полюбит - то уж не полюбит. И ничего тут не сделаешь.
Чтобы разогнать неприятное чувство, оставленное посещением Тамары, и восстановить всегда милую теплоту этой полной цветов и тишины комнаты, Зина сказала:
- А я какую книжку видела сегодня в библиотеке! Толстая, с картинками - «Цветоводство и садоводство»!
Зина знала, что надо сказать и на какую дорожку свернуть разговор. Дарима тотчас просияла, и полные её губы раскрылись в улыбке.
- А ну-ка, сядь сюда к печке, белый преничек, со мной рядышком, и получше, получше расскажи!
Все, посмеиваясь от удовольствия, уселись к печке, на маленькую тахту. В самую середину уселся Антон.
- Только Изюмки нет, - сказала Фатьма.
- А Изюмка тоже бежит! - вдруг крикнул Антон. Зина вскочила, а за ней Фатьма, и обе бросились к окну. По снежной дорожке от зелёной калитки мелкими шажками бежала Изюмка.
Зина вышла, встретила её.
- Я от бабушки убежала! - сообщила Изюмка в восторге. - Она велит: гуляй во дворе! А я не хочу. Я сказала: пойду к Зине. И пошла! Меня Петушок проводил. А бабушка сказала: ну и пожалуйста, иди, я без вас не заплачу. Я и пошла, потому что Петушок сказал: Антон пошёл к Зине в зелёненький домик!
- Всё ясно, - сказала Зина.
А Фатьма, схватив Изюмку, принялась раздевать её, целовать, тискать, а потом сказала, что всё равно её съест когда-нибудь, потому что очень любит изюм, и усадила вместе со всеми на тахту.
- А теперь, Зина, расскажи, какой там сад нарисован, - попросила Дарима. Самой сладкой мечтой её было стать садовником или хоть поработать в каком-нибудь большом, богатом саду. - Какие цветы сажают?
Зина бегло просмотрела книгу «Цветоводство», но картинки были такие, что ей показалось, будто она сама побывала в этом необыкновенном саду. Она видела голубую полянку, засеянную незабудками и окаймлённую белыми цветами. Среди этой полянки, будто зелёные островки среди голубого озера, стоят кудрявые кустарники, и это очень украшает полянку. Она видела там яркие придорожные грядки из крупноцветных цинний, красных, оранжевых и жёлтых. Там были круглые и квадратные водоёмы с белыми чашечками и круглыми тёмными листьями лилий, плавающими на светлой воде. Там поднимались высокие кустики львиного зева богатых колеров - чисто белые, тёмно-пурпурные, светло-розовые с медно-красными и оранжевыми пятнами. Запомнилась ей вербена, прелестные зонтичные цветы которой припадали к земле на пришпиленных ветках и создавали огненно-красные, белые и тёмно-синие бордюры. И особенно - розы. Чайные, бенгальские, ремонтантные… И вьющиеся розы, которые поднимаются по стенам здания, как плющ, и всё закрывают густой листвой и маленькими яркими цветами…
Все слушали рассказ Зины, будто сказку.
- Дочка Фатьма, расти скорей! - крикнула Дарима. - Давай расти скорей, учись скорей, учительницей скорей делайся!
- Скоро вырасту! Только ты в бок меня не толкай! - смеясь, отвечала Фатьма.
- А когда скоро? - Изюмка вскочила и забралась на колени к Фатьме. - Завтра вырастешь?
- Вырасту!
- А с кого?
- Завтра - с маму, а послезавтра - со шкаф. А через неделю - с дерево!
Изюмка удивлённо глядела на неё с минуту, а потом начала смеяться, потому что все засмеялись.
- А, я знаю, ты шутишь!
- Вот как будет Фатьма у нас учительницей, - начала мечтать Дарима, - то мы поедем с ней в большую школу, в село. И там у нас будет большой сад, и мы с ребятами там всё сделаем - голубую полянку сделаем и розы посадим!.. Зина, принеси мне эту книгу, я пока буду учиться, как эти цветы сажать!
- Я тебе принесу, - пообещала Фатьма, - успокойся.
- А там луковицы красные тоже были? - спросил Антон.
Зина посмотрела на него:
- Антон, как же нам всё-таки с твоей луковицей-то быть?
- С какой луковицей? - спросила Дарима.
Зина и Фатьма рассказали о затруднении, появившемся у Антона.
- Вот какое дело… - сказала Дарима, покачав головой. - Значит, не отнести - нельзя. Обещал. А нести - нечего. Вот так дело…
Она посмотрела на свой красивый амариллис, полюбовалась им с минутку, будто желая, чтобы хоть в глазах у неё осталось отражение его красных лепестков, и сказала:
- Бери, Антон, мой цветок и отнеси. А что думать?
- Бабушка сказала, что брать - лучше, а отдавать - хуже. Значит, тебе, тётя Дарима, хуже? - спросил Антон, и по глазам его было видно, что он решает очень важный для себя вопрос.
Зина покраснела, а Дарима рассмеялась:
- Ах ты, маленький мужичок-чудачок! Ишь ты, о чём он думает! Ну, а если мне хуже, тогда что?
- Тогда я не возьму.
Антон опустил глаза и засопел носом.
- Э, сейчас заревёт! Сейчас заревёт! - указывая на него пальцем, закричала Изюмка.
- Не реви, Антон, - сказала Дарима. - Кому - лучше брать, а кому - лучше отдавать. Вот если ты возьмёшь цветок и отнесёшь в школу, будет хорошо. Правда?
Антон охотно кивнул головой.
- А раз тебе будет хорошо, то мне от этого - ещё лучше. Ты, Антон, понял?
Антон поднял голову, улыбнулся, и круглые глаза его просветлели. Яснее всего он понял одно: завтра утром он возьмёт цветок и отнесёт в школу, и будет всё, как он думал: среди зелени загорится на окне красный цветок, и как все будут в классе радоваться, и как будут любоваться его цветком. И, может, из другого класса прибегут посмотреть. А учительница, наверно, скажет: «Вот как наш Антон Стрешнев любит свою школу!»
Антон соскочил с тахты и пощупал пальцами землю в горшке - не сухая ли.
- Подумаешь, садовод! - засмеялась Фатьма.
А Зина упрекнула:
- Эх, ты, а «спасибо» за тебя кто скажет?
ВЕРА ИВАНОВНА РАЗГОВАРИВАЕТ С ЗИНОЙ
В школе жизнь шла своим чередом. Зина выправила свои отметки и снова заняла место среди хороших учениц. Староста класса Маша Репкина с удовольствием отмечала это в своём дневнике, где записывала все классные дела и события.
Сима Агатова, председатель совета отряда, тоже перестала тревожиться за судьбу пионерки Зины Стрешневой. Зина охотно разрисовывала стенную газету, занималась в кружке рисования, не пропускала сборов отряда, аккуратно выполняла все поручения, которые давались ей. Поручили ей навестить снова заболевшую Катю Цветкову - Зина навестила. И не только навестила, но сумела устроить так, что к Цветковой стали ходить каждый день то Шура Зыбина, то Фатьма, то Вера Кузнецова - одна из лучших учениц класса. И Зина зорко следила, чтобы Катя ни на один день не оставалась без уроков до тех пор, пока не выздоровеет. Сделано это было тихо, без суеты. Так тихо, что даже сама Катя не узнала, кто так неустанно всё это время заботился о ней.
Потом поручили Зине у подшефных малышей-первоклашек организовать классную библиотеку. В помощь ей дали Тамару Белокурову.
Совет отряда не знал, как вовлечь Тамару хоть в какую-нибудь пионерскую работу. И решили прикрепить к Зине - Зина её подтянет.
Но Тамара, как только узнала, что её дают в помощь Зине, обиделась:
- Почему это меня ей в помощь? А может, её мне в помощь?
Сима хотела объяснить Тамаре, что Стрешнева любит малышей и лучше сумеет с ними сговориться, но Зина перебила её:
- Ну какая мне разница? Пускай буду я в помощь ей!
Так и записали, как хотела Тамара. Но на деле всё-таки вышло, что всю работу вела Зина: объясняла ребятишкам, какие книжки надо принести, сама ходила по классам и просила, чтобы девочки приносили книжки для маленьких, у кого что есть. А потом сидела с первоклашками во время больших перемен, учила их обёртывать собранные книги, надписывать, подклеивать. Тамара иногда подходила к ним, глядела и опять исчезала. Ну что это за работа - скука одна, и только! Зина любит малышей, ну пусть она с ними и возится.
Дело делалось, и опять никто не слышал, когда и как оно сделалось. Не слышала об этом и Вера Ивановна.
Веру Ивановну мало интересовала эта тихая, незаметная девочка Зина Стрешнева. Но всё-таки она исполнила просьбу Марьи Васильевны и поговорила с ней. Она подозвала её к столу, перед тем как начать занятия. Зина, немножко оробев, подошла. Почему её зовут к столу перед всем классом?
- Как ты живёшь? - спросила Вера Ивановна.
Зина съёжилась под её светлым холодным взглядом.
- Ничего, - сказала она.
- Теперь у тебя есть время делать уроки?
- Да. Теперь есть время.
- Но ты помогаешь бабушке?
- Помогаю.
- Значит, всё уладилось. - Вера Ивановна нашла, что тут нелишне улыбнуться: тонкие, бескровные губы её раздвинулись и показали белизну превосходных зубов. - Ну и отлично! Садись… Девочки, начинаем урок.
Итак, в школе у Зины дела шли своим чередом. Отметки получала хорошие, пионерские поручения честно выполняла. Зина была чисто одета и никогда не опаздывала на занятия. Всё было хорошо.
И никто не замечал, что Зина давно уже не ходит на каток, что она редко смеётся, что она бледна, задумчива, всегда озабочена чем-то, будто носит в душе какую-то тяжесть и устала от этой тяжести. И всегда она спешила домой. Кончаются уроки - и она бежит, как будто у неё дома пожар.
- Нелюдимка эта Стрешнева! - сказала однажды Тамара Белокурова, глядя вслед Зине, которая быстрым шагом шла впереди.
- И правда, - кивнула закутанная в пуховый платок худенькая, похожая на цыплёнка Катя Цветкова. - Когда ко мне приходила, то была какая-то… ну, дружная. А теперь какая-то… ну, недружная. Всё почему-то молчит…
- А потому что нелюдимка, - подтвердила Тамара, - и воображала. Они с Фатьмой всё время воображают.
Вдруг крепкий снежок ударил её в спину. Тамара живо обернулась. Девочки из их класса, собравшись в сквере, смеясь хватали снег и лепили снежки.
- А, вот как! - Тамара перебежала дорогу и, увёртываясь от снежков, сама принялась хватать снег.
Тамара была ловка и проворна и так закидала девочек снежками, что они закричали и запросили пощады.
Катя Цветкова осталась на тротуаре и, улыбаясь, смотрела на этот снежный бой. Сама она, нежная и слабая, вступить в этот бой не решалась. Раза два она взглянула в сторону Зины. Мелькнула смутная мысль: а может, догнать, остановить или пойти с ней вместе?.. Ведь Зина помогала Кате заниматься, когда она была больна… Но синее пальто Зины уже исчезло за углом. А девочки так шумно и весело сражались и смотреть на них было так интересно, что Катя осталась стоять на тротуаре.
Зина сегодня возвращалась домой одна. Фатьма зашла в библиотеку, а Зина не могла её дожидаться. Если задержишься где-нибудь, то бабушка обязательно скажет: «Опять пробаловалась где-то? Тут с ног сбиваешься, а она, как маленькая, бегает по улицам. Распустила вас мать-то!», Сначала Зина защищалась, возражала. Но постепенно, сама не зная как, всё больше и больше подчинялась тяжёлой воле бабушки. Бабушка считала, что ходить на каток - это мальчишеское дело, и незачем Зине туда ходить, только одёжу рвать.
…Искромётная радость катка, летящие по льду конькобежцы, весёлые, румяные лица, вьющиеся снежинки, музыка… И сама летишь, как птица, - коньки несут тебя, они словно рады разбегу, который даёт нога, они мчатся, еле касаясь льда, а у тебя замирает дух и от быстроты и от какого-то ни с чем не сравнимого счастья. А рядом бегут девочки-подруги и догоняют друг друга, перегоняют, кружатся или, взявшись за руки, плавно идут, чуть склоняясь то в одну сторону, то в другую… И, отдохнувшая, с какой весёлой душой возвращаешься всегда с катка!
Так было всегда. А теперь не так. Теперь только лишь Зина снимет коньки, только выйдет из ворот парка на улицу, как улыбка уже пропадает у неё, и чем ближе подходит к дому, тем тяжелее на сердце. Скрывая тревогу, Зина прощается с подругами, стараясь казаться весёлой. Но остаётся одна с Фатьмой, и Фатьма видит, как сдвигаются её тоненькие бровки и поджимаются губы.
- Боишься бабушку? - спрашивает Фатьма.
- Боюсь, - тихо отвечает Зина.
И обе они молча идут до дома. Фатьме жалко Зину, но что же сделаешь? А Зину охватывает тоска от мысли, что её сейчас опять начнут бранить дома.
И дома начинают бранить.
- Уроки бы учила получше, - говорит бабушка и, опустив на колени шитьё или вязанье, укоряюще смотрит на Зину. - На что надеешься? Ты уже большая, пора за ум браться. Нешто можно целый вечер без дела бегать? Ведь ты сирота, должна вот как за дело цепляться!
Бабушка бранит. А ребятишки, как только появляется Зина, бросаются к ней, будто неизвестно сколько времени её не было дома. Видно, скучают они без неё; видно, без неё им и холодно и одиноко. Ведь она их старшая сестра!
Тяжело каждый раз слушать упрёки. И жалко ребятишек. И Зина перестала ходить на каток. Бабушка не внесла в дом тепла, которое так нужно детям.
Постепенно бабушка Устинья вытеснила из дома и её подруг. Особенно не нравилось ей, что Зина дружит с Фатьмой.
- Ну, что ты не найдёшь себе подружки настоящей! Какая от неё корысть? Я гляжу - нет у тебя соображения, как и у матери не было. Эхма! Людей ведь тоже надо себе подбирать: хороших, видных - глядишь, потом пригодятся в жизни, помогут, устроят на хорошее местечко… Ведь ты сирота! Да улыбнись кому надо лишний раз, да поклонись пониже - голова-то не отвалится. А у вас ведь всё гордость какая-то… Ну, с гордостью в жизни далеко не уйдёшь!
Зина только глядела на неё отчуждёнными глазами и молчала, крепко поджав губы. Она уже по опыту знала, что спорить не надо: бабушку ни в чём нельзя было разубедить. Лучше всё это пережить молча: и обиду, и возмущение, и презрение, которое Зина смутно чувствовала, но не хотела признаться себе, что это чувство копится в её сердце, как горький и тяжёлый груз. Дружить из расчёта! Не водиться с Фатьмой потому, что от неё корысти нет! Если бы мама слышала это! И если бы отец это знал!
А отец ничего не знал. Он чувствовал, что в доме нет настоящего мира и покоя. Но, может, и не признаваясь самому себе в том, что не хочет знать настоящей правды, был доволен и тем, что внешний мир был сохранён. Как-нибудь, как-нибудь… Ну, а что же делать? Жить-то на свете надо! И ведь всё-таки детям лучше с бабушкой - они умыты, они сыты, одеты… Иногда он спрашивал, делая весёлое лицо:
- Ну, дочка, как у нас с тобой дела?
- Ничего, папочка. Всё хорошо, - отвечала Зина улыбаясь. - Пятёрку по русскому получила.
- Молодец! Значит, пятёрка?
Отец гордился и радовался - вот и опять Зина учится на пятёрки! Но он замечал в её глазах затаённую печаль, замечал, что нет в ней прежней весёлости, и, подавляя вздох, говорил сам себе: «Что же делать… Что же делать… Мать из могилы не поднимешь».
Так шли однообразные, как бы притушенные дни. Как будто всё хорошо, всё благополучно, а на сердце тяжело, тесно, трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24