- Да как же это ты?
- А все жгли, ну и я… Как съездила в Лавры - давно, ещё в старое время. Со стариком своим ездили…
- В Киево-Печерские?
- Да, в Печерские. Пошли мы там угодникам поклониться. Гляжу я, а один-то гроб со святыми мощами не закрыт. Говорят, сушить выносили да закрыть-то не успели. Я и заглянула. Батюшки! Гнилые кости, а больше и нет ничего. «Вот так святой! - думаю. - Да такие-то кости и от меня останутся, не хуже!..»
Анна Кузьминична засмеялась. Усмехнулась и бабушка Устинья:
- Греховодница ты, я вижу, Кузьминична! Ну, увидела кости - и молчи. Зачем же людей-то смущать! Раз говорят тебе - мощи, ну ты и молись. А чего тебе надо в гробы-то заглядывать?
- Ну, «чего, чего»! Поглядела - да и всё. А с тех пор и не молюсь. Бог-то - он, может, и есть, а угодникам не верую. Ну и пожгла иконы.
- И руки не отсохли?
- Ещё чего! И не подумали. - Анна Кузьминична показала бабушке Устинье свои старческие, жилистые, ни ещё крепкие руки. - Вот они! Всё сама делаю, без помощи обхожусь. А ты, сватья, давай-ка бросай тут свои узелки, да пойдём ко мне чай пить. Варенье есть, вишню варила.
- Да неплохо бы, - согласилась бабушка Устинья. - Сейчас лепёшки достану. Тут у меня сдобные, на сале…
Бабушка Устинья достала из мешка две большие лепёшки, и они с Анной Кузьминичной отправились пить чай. Анна Кузьминична была довольна: вот наконец-то в квартире будет с кем поговорить, поспорить, посудачить, вспомнить прежнее житьё-бытьё и свои молодые годы…
Возвращаясь из школы, Зина увидела, что на улице, у калитки их дома, стоит Антон. Он стоял и помахивал своей школьной сумкой, румяный, с покрасневшим носом, с инеем на ресницах.
- Ты что стоишь? - удивилась и встревожилась Зина.
- Ничего. Тебя жду.
- Почему это вдруг?
- Пойдём домой вместе.
- А почему один не шёл?
- Потому… - Антон опять начал раскачивать сумку. - Там же бабушка…
- А! - Зина улыбнулась и взяла его за руку. - Ну, пойдём. Ты ведь нашу бабушку никогда не видел. А чего ж её бояться? Она же наша бабушка, не чужая! Ох, и глупый же ты, Антон, ну и глупый!..
Зина уговаривала Антона, посмеивалась над ним. Однако и сама, чем меньше оставалось ступенек на лестнице, тем нерешительнее шагала. Но, может, бабушка ещё не приехала?
В квартире бродили новые, незнакомые запахи. Пахло деревенскими сдобными лепёшками, и как будто овчиной, и сеном - тёплые, волнующие запахи, пришедшие сюда по лесным и полевым дорогам. Из комнаты открылась дверь, и навстречу Зине и Антону вышла бабушка - толстая, румяная, с белой головой и чёрными, как сливы, глазами. На ней была широкая синяя юбка, на плечах лежал чёрный, с яркими цветами платок, а обута она была в добротные деревенские валенки. Бабушка раскрыла руки, протянула их к детям.
- Ах, сиротки мои, горемычные мои… - В голосе её начались всхлипы. - Идите, идите ко мне, под моё, под сизое крылышко…
- Бабушка, здравствуй! - обрадованная ласковой встречей, закричала Зина и бросилась обнимать её. - Ой, как хорошо, что ты приехала!
Антон же стоял и ждал, когда бабушка обернётся к нему, а сам поглядывал, стараясь понять, где же у неё эти сизые крылышки, под которые им, сироткам, надо идти.
ТАМАРИНА ВЫСТАВКА
Вот наконец открылась в школе выставка по сельскому хозяйству. Каждый класс выставил свои материалы - картины, репродукции, фотографии, рисунки, статьи, очерки, рассказы, и большой зал во время перемен гудел, как улей.
«Вот теперь увидим, что будет, - думала Тамара Белокурова, весёлыми глазами окидывая стены зала, - чья выставка окажется самой лучшей! Ага! А вот и нет ни у кого таких картинок, как у шестого класса, - не в каждом классе есть девочки, у которых дома найдёшь заграничные журналы! Ага!»
Если окинуть взглядом стены выставки, то сразу видно, что самый яркий и нарядный уголок - это уголок шестого класса. Солнечные зелёные луга и рощи, синие озёра, белые гуси на синей воде… А внизу - какие-то необыкновенные машины, яркие, как реклама.
Тамара стояла около окна, недалеко от своей выставки, и волновалась: заметят ли? Похвалят ли?
Выставку шестого класса заметили. Девочки спешили подойти именно к этому уголку - как тут всё было красиво и ярко! Правда, задерживались они здесь недолго, но подходили новые, и уголок этот не пустовал.
- Как бабочки на цветы, - улыбнулась Марья Васильевна. - Летят туда, где поярче… Но боюсь, что они там не найдут ничего, кроме удовольствия посмотреть пёстрые картинки.
- Вам не нравится? - насторожилась Ирина Леонидовна. - А по-моему, очень красиво сделано. И ведь знаете: это всё Тамара Белокурова сделала почти одна.
- Это видно. - Марья Васильевна с неопределённой усмешкой кивнула головой.
Ирине Леонидовне, по молодости, очень хотелось отличиться, хотелось, чтобы в школе чувствовалось её влияние, чтобы опытные учителя признали в ней талант руководителя, вожака, умеющего с одного взгляда распознавать людей. Она жаждала похвалы, и всякое замечание огорчало её. Лицо её приняло немножко обиженное выражение, как у маленькой школьницы, получившей не ту отметку, которую она ожидала. После занятий на выставку пришли все учителя. Вера Ивановна ходила по залу, разглядывала большими холодными глазами одинаково равнодушно и телят, и пшеницу, и столбики диаграмм, и сложные комбайны. Это был чужой, непонятный для неё мир. Каждый делает своё дело. Вера Ивановна преподаёт в школе, а те люди работают на земле. А есть люди, которые прокладывают железные дороги. А есть, которые добывают уголь. Неужели Вере Ивановне надо всё это знать и понимать? И не всё ли ей равно, гнездовым или не гнездовым способом будут сажать картошку? Это их дело. Вера Ивановна прочитала решение Пленума ЦК - и хватит.
Ирина Леонидовна, подметив скучающее выражение на её лице, огорчилась ещё больше:
- Вам не нравится, Вера Ивановна?
- Почему же? Это очень интересно, - ответила Вера Ивановна. - Особенно шестой класс… Такие пейзажи!
Ирина Леонидовна просияла:
- Вот видите! А Марье Васильевне не нравится. Сделала всё почти одна Тамара Белокурова. Способная, талантливая девочка!
- Да, - согласилась Вера Ивановна, - я тоже заметила, что эта девочка стоит выше своих одноклассниц. У неё благородный образ мышления. А ведь когда-то я отсылала её из класса за опоздания, за неряшливость… Вот что значит правильное воспитание - никогда не давать поблажки, - оно и сказалось… Я очень рада.
Ирина Леонидовна, улыбаясь, подошла к Тамаре:
- Всем очень нравится твоя работа. Думаю, что мы отметим это на дружине.
Тамара покраснела от радости. Ну вот, теперь можно не волноваться, теперь все увидят, что такой пионерке, как Белокурова, можно давать серьёзные поручения, а не какую-то там редколлегию!
Пришли и учитель математики Иван Прокофьевич, и учительница географии Софья Николаевна. Пришла и завуч, седая, чернобровая Людмила Ефимовна.
- Это очень хорошая иллюстрация к докладу товарища Хрущёва на сентябрьском Пленуме, - громко сказала Марья Васильевна. - Вы умница, Ирина Леонидовна!
Ирина Леонидовна счастливо зарделась и покосилась на учителей. Слышат ли они, что её, Ирину Леонидовну, хвалят?
Но тут математик Иван Прокофьевич, который молча ходил и рассматривал выставку, вдруг снял очки и сказал:
- Ничего не понял!
По залу пронёсся смех.
Марья Васильевна переглянулась с ним. В глазах её мелькнул лукавый огонёк.
- Что ж, девочки, придётся помочь Ивану Прокофьевичу, - сказала она. - Да, пожалуй, не только ему, но и нам всем. Дежурные, объясните нам, что тут такое у вас выставлено: какие тут машины, что с этими машинами делают и зачем они нужны… Не всё же учителя должны объяснять вам - объясните и вы нам!
Дежурная седьмого класса Леночка Лазаревич взяла приготовленную палочку и, вся пунцовая от смущения, принялась объяснять:
- Это картофелесажалка. Раньше картофель сажали примитивно - просто клали в борозду как попало. А теперь будут поле делить на квадратики и в каждый квадратик класть картофель, по нескольку штук. Вот и будет квадратно-гнездовой способ посадки.
- Но какая же разница? - спросил Иван Прокофьевич. - Земля-то от этого не изменится?
Леночка, почувствовав сопротивление, сдвинула чёрные бровки и приготовилась к бою:
- Земля изменится, потому что обработка изменится! То её… ну, картошку-то… с двух сторон опашником окучивали, а теперь будут с четырёх сторон окучивать. Машина будет и вдоль поля ходить и поперёк - вот и надо, чтобы ровные квадратики были. Этим маркером всё поле на квадратики делят.
- И зачем столько хлопот? - возразил Иван Прокофьевич. - Вот ещё поле маркеровать надо!
Учителя, сдерживая улыбки, молча наблюдали за этой борьбой. Леночка, услышав такие отсталые речи, засверкала глазами:
- Да ведь это же всё машины сделают! Если картошку руками сажать - за день десять человек посадят всего два гектара, а машина за день может посадить десять гектаров, и работать там будут только три человека. Машина освобождает человека - пусть он учится, читает, повышает свою культуру.
- Так учение партии нашей осуществляется в жизни, - добавила Марья Васильевна и обернулась к Ивану Прокофьевичу. - Ну как, друг мой, сдаётесь?
- Сдаюсь! - Иван Прокофьевич развёл руками и надел очки.
- Пойдём дальше, - предложила Марья Васильевна, - посмотрим, что нам в пятом расскажут… Вот тут, я вижу, коровы хороши. И телятки. Только не пойму что-то - почему они каждый в своём домике?
- Это совхоз «Караваево», - начала объяснения дежурная пятого класса, сероглазая, спокойная Таня Дроздова. - В этом совхозе очень хорошее молочное хозяйство…
Обстоятельно, не горячась, Таня рассказала и о знаменитом зоотехнике Штеймане, и о холодном воспитании телят, которое ввёл Штейман, и о необыкновенных удоях костромских коров… Таня даже и цифры приводила, только для верности заглядывала в бумажку, где эти цифры были у неё записаны…
Доклад Никиты Сергеевича Хрущёва оживал в наглядных примерах, в ярких иллюстрациях. Марья Васильевна была очень довольна; тёмные глаза её сияли и лучились, и улыбка не сходила с лица.
Видя это, сияла и Ирина Леонидовна.
Дошла очередь и до Тамары Белокуровой. Но что случилось с ней? Куда девался её победоносный вид? Почему она так растерянно взглядывает на Ирину Леонидовну, словно ища у неё помощи?
Заметив это, Марья Васильевна решила помочь Тамаре - она сказала:
- Девочки, спрашивайте теперь вы, а мы просто так послушаем.
Но неизвестно, помогла ли этим Марья Васильевна Тамаре. Девочки оживились, вопросы посыпались со всех сторон:
- А чьё это стадо? Какого колхоза?
- А почему здесь луг выставлен - чем он замечателен?
- Тут вот лошадь мчится - это какой-нибудь породистый конь? А кто его вырастил?
- А машины? Это какие машины, что ими делают?
Тамара нервно вертела палочку в руках, глаза её тревожно сверкали, отыскивая Ирину Леонидовну. Ирина Леонидовна подошла поближе:
- Ну что же ты, Тамара? Ты хорошо знаешь материал, ведь это ты его собирала! Ну же…
Наступило странное молчание.
- Ну что же, Тамара? - уже сама встревоженная, сказала Ирина Леонидовна.
- А что говорить? - вся подобравшись и овладев собой, сказала Тамара. - Ну, это луг. А это коровы. Это относится к сельскому хозяйству? Относится.
- А машины? - прозвучал чей-то одинокий голос.
- Ну и машины, - продолжала Тамара. - Всякие молотилки, сеялки. Ну вот те, что сейчас самые новые…
- Позвольте, - сказал, приглядываясь к ярким фотографиям машин, Иван Прокофьевич, - но ведь, насколько я понимаю, это врубовые машины. А это угольный комбайн. Последнее достижение техники. Но при чём же тут сельское хозяйство? Белокурова, объясни, пожалуйста. Ты, наверно, знаешь, если поставлена здесь дежурной.
- Врубовые! Угольный комбайн! - разнеслось по залу.
Лицо Ирины Леонидовны потускнело. Она начинала понимать, что произошло.
- Вы что же, девочки, значит, просто так собирали картинки? - спросила Марья Васильевна, обращаясь к пионеркам из шестого класса, стоявшим рядом. - Лишь бы красиво было?
Сима Агатова с пылающими щеками выступила вперёд.
- Мы не собирали ничего, Марья Васильевна, - сказала она, и в голосе её звенела обида. - С нами Тамара даже и не советовалась. Она хотела одна…
- А когда мы спрашивали, то говорила, что не наше дело, - вмешалась и Маша Репкина, староста класса. - Она хотела одна выполнить поручение… Говорила, что ей доверили, а не нам!
- Да, я хотела, чтобы она выполнила это поручение, - сказала Ирина Леонидовна. - Я думала; что она справится одна… Но вот что получилось…
При этих словах Тамара положила палочку и быстро, почти бегом, расталкивая по пути девочек, вышла из зала.
- Девочке не помогли вовремя, - сказала Марья Васильевна. - Мудрено ли, что дети верят громким словам, если даже взрослые придают им значение!.. Громкие слова - болезнь этой девочки. А мы иногда этой болезнью любуемся…
Марья Васильевна говорила вполголоса. Но слова её прозвучали отчётливо в притихшем зале.
- А я нахожу, что выставка шестого класса ничуть не хуже других, - холодно и независимо произнесла вдруг Вера Ивановна.
- Значит, вы не поняли, для чего эта выставка устраивалась, - ответила ей Марья Васильевна и добавила негромко: - как и многого не понимаете в нашей жизни.
- Я плохо веду свой предмет? - осведомилась Вера Ивановна.
И Марья Васильевна впервые увидела румянец у неё на щеках.
- Преподавательница вы хорошая, - возразила Марья Васильевна, - но… прошу вас, зайдите после уроков ко мне - поговорим ещё на эту тему.
Тем временем Зина, увидев, как убежала Тамара Белокурова, поспешила за ней. Следом выскочила в коридор и Фатьма:
- Зина, куда ты?
- За Тамаркой… Куда она умчалась: наверх или в раздевалку?
- Ага, утешать! - Фатьма с возмущением отвернулась. - Как она на тебя наплевала! А ты беги скорей, утешай!..
Но Зина, не слушая Фатьму, уже бежала вниз по лестнице. Как теперь стыдно Тамаре! Как ей теперь тяжело! И как же не побыть с нею в такую минуту!
Но Тамары уже не было в раздевалке. Тётя Саша сказала, что она схватила своё пальто и ушла.
Фатьма догнала Зину:
- Знаешь, у тебя самолюбия нет!
Зина поморщилась:
- Ну, Фатьма, ведь она провалилась! Легко, думаешь?
- Если бы не так высоко себя ставила, то и падать было бы не так низко, - возразила Фатьма. - И никакого горя тут нет, а только наука. Лучше пойдём к нам, я тебе покажу, что моя луковица вытворяет.
- Уже росток? Но ведь февраль только наступил… Неужели росток?
- Увидишь.
«А может, и правда Тамаре лучше побыть одной, - решила Зина. - Ей, может быть, теперь никого и видеть-то не хочется…»
И Зина пошла к Фатьме посмотреть, что вытворяет её луковица.
А Тамара и в самом деле хотела побыть одна. Она сидела в своей комнате, забившись в угол дивана, не зажигая света. Она никого не хотела и не могла видеть сейчас. Матери не было - она уехала в гости к Лидии Константиновне, и Тамара была рада этому. Хотелось всё продумать и понять, где и как она ошиблась.
Почему она оттеснила всех подруг от этой выставки? Потому что это было особое пионерское поручение, которое дала именно ей старшая вожатая.
Но почему же тогда она и с вожатой не посоветовалась? А потому, что тогда сказали бы, что вожатая ей помогала и что она не сама выполнила это поручение.
В комнату, напевая, вошла Ирина и зажгла свет. Она слегка вскрикнула, увидев Тамару:
- Фу, испугала! Что ж ты сидишь в темноте - двойку получила?
- Хотя бы и кол! - ответила Тамара, не глядя.
Ирина подошла ближе:
- Да ты не заболела ли?
- А хотя бы и умерла! Тебе-то что?
Ирина внимательно поглядела на неё, взяла со столика стеклянный кувшин, чтобы налить свежей воды, и вышла.
«И свет не погасила!» - с досадой подумала Тамара, но сама не встала: не хотелось двигаться, не хотелось шевелиться. Пусть горит.
А ведь и девочки, её подруги, не очень-то настаивали, чтобы выставку делать вместе. Не очень-то приставали к Тамаре. А почему? Хотели посмотреть, как она выдвинется или как провалится? Это всё Сима Агатова. Она не любит Тамару, завидует ей…
«Завидует? - тут же прервала себя Тамара. - А почему она будет мне завидовать? Чему? Что я всегда сижу одна и не знаю, что мне делать?»
Тамара чувствовала себя глубоко несчастной и, насупясь, глядела куда-то в одну точку. Хоть бы умереть, раз она не нужна никому на свете!
Хлопнула дверь. Пришёл отец. Вот он раздевается. Вот он заглянул в столовую…
- Антонины Андроновны нет?
- Нету! - ответила из кухни Ирина. - Велела обедать без неё. Накрывать?
- Накрывай, - ответил отец и прошёл в свой кабинет.
«А про меня и не спросил даже», - не то усмехнулась, не то всхлипнула Тамара.
Но что с отцом? Он открыл дверь и громко позвал Ирину:
- Кто трогал мои журналы?
Ирина не знала, кто трогал журналы. Она их не трогала. Отец вошёл к Тамаре. Тамара выпрямилась. В руках у отца трепетали истерзанные ножницами страницы журналов.
- Это ты сделала?
Тамара со страхом поглядела в его чёрные гневные, окружённые тенью глаза. Сознаться? Отказаться?
- Ты зачем трогаешь мои вещи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24