Ведь это он создал в считанные недели грозную и дисциплинированную армию, которая осаждала сейчас Аруз, это он нашел где-то огромное количество золота, чтобы заплатить жителям Сихема за оружие, и все понимали, что одним только пограничьем он не удовлетворится.
Керемет опасливо выглянул из-за высокого зубца, и в него тут же полетели стрелы. Одна из них, коротко свистнув, вонзилась в горло стоявшего рядом воина в кольчуге, и тот с хрипом свалился вниз, прямо в толпу осаждавших.
– Несите смолу! – крикнул правитель.
– Нету! – ответил кто-то безнадежно.
Голос был хриплый, сорванный и смертельно уставший.
– Закончилась смола, сиятельный, – сказали слева.
И Керемет поразился тому, насколько похожи были голоса – пропыленные какие-то, измученные, бесцветные.
– Так оловом их!
– Плавить не на чем. Солома жару не дает, а все остальное уже спалили. Олова еще немного есть, но толку...
– Пак! – крикнул правитель. – Возьмите мебель из моего дома!
– Я, – откликнулся старый слуга, – по скудоумии своему, конечно, еще давеча все деревянное отдал. Только и осталось, что не горит.
Правитель пожал плечами:
– Как это я сам не заметил?
– До того ли тебе, сиятельный? – спросил голос.
– Не до того, – согласился Керемет. – Что делать будем, дети?
– Умирать, – спокойно ответил ему первый собеседник. – Вот только женщин жалко да детишек. Нам-то что – достаточно пожили в мире и спокойствии. На границе ведь так и не бывает никогда – мы своей работы дождались. Другое дело, что выполнить ее ну никак...
– Сильны варвары? – спросил Керемет, словно надеялся услышать от своих измученных солдат хоть что-нибудь обнадеживающее.
– Так какие же эт варвары? Эт уже не варвары, – ответил молодой паренек, глотая торопливо концы слов. – Страх какой-то да гнев божий, но никак не дикари прошлые. Я их, сиятельный, хорошо помню, как торговаться приезжали. Шкуры там всякие привозили. Да они лишнюю лепешку чудом считали. Храбрые были, правда, всегда, но неумелые и неуклюжие. А тут чего деется? Тут как рыцари настоящие атакуют против нас – деревенщины.
– В том-то и беда, – сказал правитель.
Он уже третий день приходил на стены, к защитникам. Третий день со все возрастающим ужасом наблюдал, как они гибнут во множестве и стены все оголяются. У них закончились стрелы, и они подбирают вражеские, вот только стрелять ими из сихемских луков неудобно – стрелы длинные и предназначены для луков невиданного в Арузе размера.
Каменных построек тоже практически не было. А те, что были, уже поразбирали, забрасывая осаждающих импровизированными снарядами.
Самым выматывающим и страшным оказалась даже не сама война, не смерть солдат и ни в чем не повинных мирных жителей, даже не предчувствие скорой гибели всех – самым страшным был непрерывный рокот барабанов. Глухие мерные удары не давали думать и дышать, нарушали ритм биения сердец, парализовывали волю и исключали даже самый краткий отдых. Смертельно уставшие защитники, валясь с ног от слабости, все равно не могли заснуть. Даже сквозь забытье, куда они проваливались на время, окончательно обессилев, врывался этот стук. Люди вставали с постелей и импровизированных лежанок вконец разбитыми.
Керемет думал о надоевших барабанах и вдруг обратил внимание на то, что ритм боя изменился. Удары следовали один за другим гораздо чаще, и, похоже, самих барабанов стало больше.
– О Шуллат! – крикнул кто-то из солдат, призывая на помощь Огненного бога, покровителя Сихема. – О Шуллат Пламенеющий! Они идут на приступ!
– Ну и что? – равнодушно откликнулся седой бородач, стоявший по правую руку от Керемета. – Можно подумать, что прежде они к тебе в гости ходили.
– Но они же совсем не так идут!
Правитель высунул голову из-за круглой башенки, венчавшей надвратную постройку. Кажется, воин прав. Шли действительно не так, как обычно, хотя он и не мог сообразить, чем именно это зрелище отличалось от ставшего привычным за последние трое суток.
И тут Пак тихо произнес за спиной своего господина:
– Вот это великан!
И Керемет понял, что изменилось.
Длинная цепь варваров в ногу шагала по направлению к городским стенам. Они шли молча, только барабаны рокотали за их спинами. Барабанщиков правитель тоже успел разглядеть. Их огромные инструменты стояли на повозках, запряженных быками. А впереди всех на исполинском черном коне ехал воин, равного которому старый вельможа не видел ни разу за всю свою долгую жизнь. Могучий, мускулистый, со смоляными длинными волосами, связанными в тугой пучок на макушке, обнаженный по пояс исполин в золотом венце с драконьими крыльями по бокам, сияние которого слепило глаза. У него был длинный широкий меч, и он вез его, положив на плечо кверху острием. Он был страшен, и Керемет понял, что это едет Смерть Аруза...
До ближайшего леса было часов десять пути верхом, если коней не пускать шагом. Однако урмай-гохон гневался, и, кажется, даже скакуны чувствовали это. Может, именно по этой причине два десятка всадников преодолели указанное расстояние в рекордно короткий срок. В лесу они выбрали и свалили, как и приказал их повелитель, самое мощное дерево, какое только смогли отыскать. Они трудились над ним много часов подряд, сменяя друг друга, чтобы не упасть от усталости, и наконец очистили толстый ствол от веток и сучьев. Затем при помощи волосяных веревок затащили гигантское бревно на две повозки, стоявшие впритык одна к другой, и пустились в обратный путь. Он занял гораздо больше времени, ибо кони не в состоянии были быстро везти такую тяжесть. И вот трое суток спустя отряд прибыл к стенам Аруза.
Город все еще не сдавался, но Самаэль предвидел и подобный вариант, хорошо понимая, что его армия еще ни разу не была в настоящем сражении.
Несколько часов подряд возились самые искусные старики над тем, чтобы приладить к огромному бревну колеса, снятые с многочисленных повозок, закруглить один из его концов, а затем запрячь по нескольку быков с каждой стороны этого сооружения. Получился таран, подобный которому урмай-гохон видел во время своего путешествия по Мерроэ.
Пропитав жиром длинные кнуты, воины подожгли их и этими огненными бичами погнали обезумевших от страха животных прямо на ворота города.
Защитники Аруза беспомощно смотрели со стен, как неумолимо катится, набирая скорость, громадный ствол дерева. Взбешенные быки, ослепленные болью и ужасом, неслись с непривычной для них скоростью. Колеса тарана скрипели и трещали, но выдержали – ни одно не сорвалось. Как в кошмарном сне замедлились движения, и осажденные проживали каждый следующий шаг, каждый локоть, на который становился ближе неизбежный конец.
Аруз был очень старым городом, и стены его тоже были старые, и ворота... Они разлетелись от первого же страшного удара, который сотряс и надвратную башню, обрушившуюся внутрь проема. Она погребла под собой несколько защитников города. Раздались крики и стоны, брызнула из-под камней темная густая струя крови.
И с громкими воплями, под бешеный рокот барабанов ринулись в город варвары.
А умирать оказалось не страшно. Керемет часто думал о смерти и все спрашивал себя, сумеет ли он достойно встретить ее, когда придется. Но то ли от старости, то ли по свойству своего характера он принял конец собственной жизни гораздо спокойнее, нежели предполагал. Оказалось, что люди серьезно преувеличивают значимость и торжественность этого момента. Ничего особенного – день как день.
Он встал во главе маленького отряда измученных, изможденных людей против бесчисленной толпы хорошо вооруженных могучих воинов – смуглых, белозубых, в плащах из шкур, с развевающимися по ветру длинными волосами. Они ворвались в город кто пеший, кто верхами. Впереди всех несся всадник в золотом венце – таинственный урмай-гохон народа танну-ула, отведя руку с длинным клинком далеко назад. Вот он наскочил на солдата Аруза и распорол ему кольчугу и живот страшным и жестоким ударом снизу, не прилагая видимых усилий. Несчастный упал с протяжным воплем, зажимая смертельную рану обеими руками, а всадник стоптал его копытами своего бешеного коня и оказался перед следующей жертвой.
Это был старый Пак, который трясущимися, слабыми руками держал перед собой большой овальный щит в человеческий рост. Он заслонял собой правителя Керемета, потому что всю жизнь официально считался его телохранителем, – вот и пришла пора выполнять свою работу. Урмай-гохон развернул коня боком и с плеча рубанул по щиту. Тот развалился на две половины, как будто так было задумано. Пак неловко отскочил, вытаскивая свой меч, однако замешкался, запутавшись в перевязи. Великан не стал трогать его, понукая своего скакуна приблизиться сквозь образовавшуюся свалку из человеческих потных, израненных тел к застывшему на месте правителю. Орлиным глазом он высмотрел его богатые доспехи и теперь стремился уничтожить Керемета, чтобы разом подавить сопротивление защитников города. Без предводителя любое войско начинает делать грубые ошибки.
Однако, когда враг находился уже в нескольких шагах от замершего вельможи, дорогу ему снова преградил верный Пак. Неуклюжий старик угрожающе размахивал мечом – и видно было, что в прошлом он был не из последних воинов. Смуглый великан усмехнулся, высоко вздернул голову в золотом венце. Керемет не мог не признать, что выглядит он величественно и прекрасно, как молодой и жестокий бог, но сохрани нас судьба от таких богов... Коротко свистнул меч, и телохранитель, хрипя, повалился прямо под ноги своему хозяину, все пытаясь что-то сказать. Но кровь шла горлом, мешая словам, грузное старческое тело несколько раз судорожно вздрогнуло и затихло.
Керемет перестал воспринимать происходящее. Звуки стихли, шум битвы доносился откуда-то из невероятного далека, в глазах посерело, словно перед ними повесили влажную тряпку. И только лицо Пака в мельчайших подробностях стояло перед его взором. Знакомое с юности, с озорных проказ в столице Сихема лицо друга и наперсника тайн и всяческих проделок, за которые так доставалось иногда обоим. Лицо верного спутника, последовавшего за своим хозяином в изгнание, променявшего столицу на пограничный маленький городок, в котором время застыло раз и навсегда. Лицо человека, заплатившего своей единственной и оттого бесценной жизнью за несколько кратких минут бытия для своего господина и товарища. А, да при чем тут вообще господин?
Старый вельможа опустился на одно колено, с трудом приподнял безумно тяжелое и неповоротливое тело друга. Клинок варвара вошел ему под левое ребро, и несчастный умер быстро. Что он хотел сказать напоследок? Наверное, что-то хорошее. Пак всегда умел сказать что-нибудь очень хорошее, когда это было крайне необходимо, когда именно это и было нужнее всего.
Странная это была картина. Вокруг шумело сражение, падали со стонами и криками умирающие и тяжело раненные люди, легко раненные продолжали сражаться, не обращая внимания на свои царапины. Повсюду звенели клинки и глухо ударялись в податливую человеческую плоть тяжелые боевые топоры. Грохот, визг, лязг... И посреди этого ада, сошедшего на землю, стоял на коленях грузный седой старик в богатых доспехах и бережно прижимал к себе голову такого же старого, как и он сам, мертвеца. Но глаза его оставались сухими, возможно из-за жары...
Самаэль не питал ненависти ни к одному из безжалостно уничтоженных им людей. Просто так повелось, что одни убивают, а другие умирают. Наоборот было бы точно так же – просто среди мертвых оказался бы он. Возможно, что ему было даже слегка жаль двух стариков, защищавших свой город от нашествия врагов, – он тоже повел бы себя именно так. Но правила игры были установлены уже слишком давно, чтобы пытаться их изменить. И старики знали, на что шли. Они были достойны уважения, а поэтому о пощаде речь не шла. Он только подождал, пока вельможа обнажит свой клинок, чтобы не нападать на него – безоружного.
Керемет не собирался сражаться с великаном. Он видел, как тот владеет мечом. Даже в молодости правитель не смог бы тягаться с урмай-гохоном, как ни неприятно признавать подобный факт. Только не погибать же стоя на коленях. И вельможа вытащил меч, приготовившись к последнему в своей жизни сражению. Гигант в золотом венце взмахнул своим клинком, и Керемет в последний миг смог рассмотреть это прекрасное оружие – явное произведение искусства мастеров глубокой древности. И подивился еще, откуда это у варвара такое чудо.
А то, что говорят, будто напоследок перед глазами проносится вся предыдущая жизнь, оказалось ложью. Керемет хотел еще раз увидеть лицо одной женщины, которую, как выяснилось, любил, но такого подарка никто из богов ему не сделал. Он увидел только падающий на него сверху, из бездонного белого неба, сноп огня, похожий на прямую молнию...
Было, правда, очень больно в груди. А в остальном ничего, нормально.
Умирать оказалось вовсе не страшно.
Победоносная армия урмай-гохона Самаэля в несколько недель завоевала Сихем и теперь стояла в одном кратком переходе от столицы государства – Файшана. Файшан считался неприступной крепостью, потому что был выстроен на одной из небольших и немногочисленных гор страны, которая по преимуществу была равниной. С трех сторон крепость защищали отвесные скалы, а с четвертой – довольно быстрая и глубокая река, носившая смешное имя Ленточка.
Сам Файшан, конечно же, был во много раз больше, чем оборонительная крепость, и раскинулся по обе стороны Ленточки. Причем на левом, пологом, берегу было разбито множество прекрасных садов, искрились под солнцем искусственные водоемы, в которых сновала серебристая рыба, были выстроены прекрасные виллы для знати и дома богатых ремесленников, составлявшие несколько отдельных кварталов. Бедняки жили ниже по течению, промышляя рыбной ловлей и перевозом.
Занятый постоянными дворцовыми переворотами, Сихем не придал серьезного значения отчаянному призыву о помощи, пришедшему из пограничного Аруза. Во дворце нынешнего правителя – Аламжи – посудачили, что тамошний правитель стар, безынициативен и глуп наверняка. Единственное его достоинство заключалось, по мнению придворных, в том, что он не был в милости у предыдущего государя, а значит, нынешнему должен быть верен и предан всем сердцем. Что же касается пограничного конфликта, то скорее всего у варваров голод и они рвутся в Аруз, чтобы там добыть себе еды. Но воевать они не осмелятся, как никогда не смели, и все в конечном итоге обойдется. Ну, отделаются граждане легким испугом, так ведь не грех им вспомнить, что они охраняют границу великой державы, и растрясти жирок в одной-двух стычках. А варварам не лишне будет почувствовать мощь сихемской армии, чтобы отбить у них охоту в дальнейшем повторять столь опрометчивые шаги. Так рассудили, так постановили и забыли за ненадобностью.
В тот день в царском дворце был пир по случаю дня рождения государя Аламжи, и прекрасные жены нового владыки танцевали для него веселый и зажигательный танец, постепенно избавляясь от лишних метров прозрачной ткани, когда на пороге появился окровавленный, покрытый пылью и грязью с ног до головы человек.
Стража оторопела, не соображая, впускать его и портить праздник одним только жутким видом гонца – и расплачиваться за этот поступок. Или не пускать, чтобы не расстраивать государя и знать, – и отвечать за самоуправство и сокрытие важных известий.
А гонец хрипел и корчился на мраморном прохладном полу, обагряя его кровью многочисленных ран, и кто-то уже нес ему воды в чаше, кто-то звал лекаря, а кто-то со всех ног мчался за первым министром Хашумом, чтобы переложить на него всю ответственность за происходящее.
Первый министр Хашум прекрасно знал, что государя Аламжи вовсе не интересуют государственные дела. А вот останется ли он государем, интересует. И весьма. Поэтому думать и принимать решения он, конечно, не будет, а карать будет – и очень жестоко. Поэтому валяющийся на мраморном полу растерзанный воин не оставил его равнодушным. Он знаком приказал отойти и стражам, и вызванному лекарю и внимательно выслушал все, что хотел сказать ему гонец, наклонившись к самому его лицу. А затем одним движением вытащил из-за шелкового расшитого пояса кинжал и воткнул его точно под третье ребро раненого. Тот дернулся и затих. Навсегда.
– Убрать, – негромко приказал Хашум, лихорадочно раздумывая, что ему теперь делать.
Ибо неизвестно, как подойти к государю и произнести одно-единственное слово, в котором сейчас уместилась судьба Сихема. Это слово – «нашествие».
Правда, времени решать было не так уж и много, потому что совсем ненамного опередил раненый воин огромную армию не существовавшего прежде народа танну-ула и не известного никому урмай-гохона Самаэля.
Что это еще за титул такой – урмай-гохон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Керемет опасливо выглянул из-за высокого зубца, и в него тут же полетели стрелы. Одна из них, коротко свистнув, вонзилась в горло стоявшего рядом воина в кольчуге, и тот с хрипом свалился вниз, прямо в толпу осаждавших.
– Несите смолу! – крикнул правитель.
– Нету! – ответил кто-то безнадежно.
Голос был хриплый, сорванный и смертельно уставший.
– Закончилась смола, сиятельный, – сказали слева.
И Керемет поразился тому, насколько похожи были голоса – пропыленные какие-то, измученные, бесцветные.
– Так оловом их!
– Плавить не на чем. Солома жару не дает, а все остальное уже спалили. Олова еще немного есть, но толку...
– Пак! – крикнул правитель. – Возьмите мебель из моего дома!
– Я, – откликнулся старый слуга, – по скудоумии своему, конечно, еще давеча все деревянное отдал. Только и осталось, что не горит.
Правитель пожал плечами:
– Как это я сам не заметил?
– До того ли тебе, сиятельный? – спросил голос.
– Не до того, – согласился Керемет. – Что делать будем, дети?
– Умирать, – спокойно ответил ему первый собеседник. – Вот только женщин жалко да детишек. Нам-то что – достаточно пожили в мире и спокойствии. На границе ведь так и не бывает никогда – мы своей работы дождались. Другое дело, что выполнить ее ну никак...
– Сильны варвары? – спросил Керемет, словно надеялся услышать от своих измученных солдат хоть что-нибудь обнадеживающее.
– Так какие же эт варвары? Эт уже не варвары, – ответил молодой паренек, глотая торопливо концы слов. – Страх какой-то да гнев божий, но никак не дикари прошлые. Я их, сиятельный, хорошо помню, как торговаться приезжали. Шкуры там всякие привозили. Да они лишнюю лепешку чудом считали. Храбрые были, правда, всегда, но неумелые и неуклюжие. А тут чего деется? Тут как рыцари настоящие атакуют против нас – деревенщины.
– В том-то и беда, – сказал правитель.
Он уже третий день приходил на стены, к защитникам. Третий день со все возрастающим ужасом наблюдал, как они гибнут во множестве и стены все оголяются. У них закончились стрелы, и они подбирают вражеские, вот только стрелять ими из сихемских луков неудобно – стрелы длинные и предназначены для луков невиданного в Арузе размера.
Каменных построек тоже практически не было. А те, что были, уже поразбирали, забрасывая осаждающих импровизированными снарядами.
Самым выматывающим и страшным оказалась даже не сама война, не смерть солдат и ни в чем не повинных мирных жителей, даже не предчувствие скорой гибели всех – самым страшным был непрерывный рокот барабанов. Глухие мерные удары не давали думать и дышать, нарушали ритм биения сердец, парализовывали волю и исключали даже самый краткий отдых. Смертельно уставшие защитники, валясь с ног от слабости, все равно не могли заснуть. Даже сквозь забытье, куда они проваливались на время, окончательно обессилев, врывался этот стук. Люди вставали с постелей и импровизированных лежанок вконец разбитыми.
Керемет думал о надоевших барабанах и вдруг обратил внимание на то, что ритм боя изменился. Удары следовали один за другим гораздо чаще, и, похоже, самих барабанов стало больше.
– О Шуллат! – крикнул кто-то из солдат, призывая на помощь Огненного бога, покровителя Сихема. – О Шуллат Пламенеющий! Они идут на приступ!
– Ну и что? – равнодушно откликнулся седой бородач, стоявший по правую руку от Керемета. – Можно подумать, что прежде они к тебе в гости ходили.
– Но они же совсем не так идут!
Правитель высунул голову из-за круглой башенки, венчавшей надвратную постройку. Кажется, воин прав. Шли действительно не так, как обычно, хотя он и не мог сообразить, чем именно это зрелище отличалось от ставшего привычным за последние трое суток.
И тут Пак тихо произнес за спиной своего господина:
– Вот это великан!
И Керемет понял, что изменилось.
Длинная цепь варваров в ногу шагала по направлению к городским стенам. Они шли молча, только барабаны рокотали за их спинами. Барабанщиков правитель тоже успел разглядеть. Их огромные инструменты стояли на повозках, запряженных быками. А впереди всех на исполинском черном коне ехал воин, равного которому старый вельможа не видел ни разу за всю свою долгую жизнь. Могучий, мускулистый, со смоляными длинными волосами, связанными в тугой пучок на макушке, обнаженный по пояс исполин в золотом венце с драконьими крыльями по бокам, сияние которого слепило глаза. У него был длинный широкий меч, и он вез его, положив на плечо кверху острием. Он был страшен, и Керемет понял, что это едет Смерть Аруза...
До ближайшего леса было часов десять пути верхом, если коней не пускать шагом. Однако урмай-гохон гневался, и, кажется, даже скакуны чувствовали это. Может, именно по этой причине два десятка всадников преодолели указанное расстояние в рекордно короткий срок. В лесу они выбрали и свалили, как и приказал их повелитель, самое мощное дерево, какое только смогли отыскать. Они трудились над ним много часов подряд, сменяя друг друга, чтобы не упасть от усталости, и наконец очистили толстый ствол от веток и сучьев. Затем при помощи волосяных веревок затащили гигантское бревно на две повозки, стоявшие впритык одна к другой, и пустились в обратный путь. Он занял гораздо больше времени, ибо кони не в состоянии были быстро везти такую тяжесть. И вот трое суток спустя отряд прибыл к стенам Аруза.
Город все еще не сдавался, но Самаэль предвидел и подобный вариант, хорошо понимая, что его армия еще ни разу не была в настоящем сражении.
Несколько часов подряд возились самые искусные старики над тем, чтобы приладить к огромному бревну колеса, снятые с многочисленных повозок, закруглить один из его концов, а затем запрячь по нескольку быков с каждой стороны этого сооружения. Получился таран, подобный которому урмай-гохон видел во время своего путешествия по Мерроэ.
Пропитав жиром длинные кнуты, воины подожгли их и этими огненными бичами погнали обезумевших от страха животных прямо на ворота города.
Защитники Аруза беспомощно смотрели со стен, как неумолимо катится, набирая скорость, громадный ствол дерева. Взбешенные быки, ослепленные болью и ужасом, неслись с непривычной для них скоростью. Колеса тарана скрипели и трещали, но выдержали – ни одно не сорвалось. Как в кошмарном сне замедлились движения, и осажденные проживали каждый следующий шаг, каждый локоть, на который становился ближе неизбежный конец.
Аруз был очень старым городом, и стены его тоже были старые, и ворота... Они разлетелись от первого же страшного удара, который сотряс и надвратную башню, обрушившуюся внутрь проема. Она погребла под собой несколько защитников города. Раздались крики и стоны, брызнула из-под камней темная густая струя крови.
И с громкими воплями, под бешеный рокот барабанов ринулись в город варвары.
А умирать оказалось не страшно. Керемет часто думал о смерти и все спрашивал себя, сумеет ли он достойно встретить ее, когда придется. Но то ли от старости, то ли по свойству своего характера он принял конец собственной жизни гораздо спокойнее, нежели предполагал. Оказалось, что люди серьезно преувеличивают значимость и торжественность этого момента. Ничего особенного – день как день.
Он встал во главе маленького отряда измученных, изможденных людей против бесчисленной толпы хорошо вооруженных могучих воинов – смуглых, белозубых, в плащах из шкур, с развевающимися по ветру длинными волосами. Они ворвались в город кто пеший, кто верхами. Впереди всех несся всадник в золотом венце – таинственный урмай-гохон народа танну-ула, отведя руку с длинным клинком далеко назад. Вот он наскочил на солдата Аруза и распорол ему кольчугу и живот страшным и жестоким ударом снизу, не прилагая видимых усилий. Несчастный упал с протяжным воплем, зажимая смертельную рану обеими руками, а всадник стоптал его копытами своего бешеного коня и оказался перед следующей жертвой.
Это был старый Пак, который трясущимися, слабыми руками держал перед собой большой овальный щит в человеческий рост. Он заслонял собой правителя Керемета, потому что всю жизнь официально считался его телохранителем, – вот и пришла пора выполнять свою работу. Урмай-гохон развернул коня боком и с плеча рубанул по щиту. Тот развалился на две половины, как будто так было задумано. Пак неловко отскочил, вытаскивая свой меч, однако замешкался, запутавшись в перевязи. Великан не стал трогать его, понукая своего скакуна приблизиться сквозь образовавшуюся свалку из человеческих потных, израненных тел к застывшему на месте правителю. Орлиным глазом он высмотрел его богатые доспехи и теперь стремился уничтожить Керемета, чтобы разом подавить сопротивление защитников города. Без предводителя любое войско начинает делать грубые ошибки.
Однако, когда враг находился уже в нескольких шагах от замершего вельможи, дорогу ему снова преградил верный Пак. Неуклюжий старик угрожающе размахивал мечом – и видно было, что в прошлом он был не из последних воинов. Смуглый великан усмехнулся, высоко вздернул голову в золотом венце. Керемет не мог не признать, что выглядит он величественно и прекрасно, как молодой и жестокий бог, но сохрани нас судьба от таких богов... Коротко свистнул меч, и телохранитель, хрипя, повалился прямо под ноги своему хозяину, все пытаясь что-то сказать. Но кровь шла горлом, мешая словам, грузное старческое тело несколько раз судорожно вздрогнуло и затихло.
Керемет перестал воспринимать происходящее. Звуки стихли, шум битвы доносился откуда-то из невероятного далека, в глазах посерело, словно перед ними повесили влажную тряпку. И только лицо Пака в мельчайших подробностях стояло перед его взором. Знакомое с юности, с озорных проказ в столице Сихема лицо друга и наперсника тайн и всяческих проделок, за которые так доставалось иногда обоим. Лицо верного спутника, последовавшего за своим хозяином в изгнание, променявшего столицу на пограничный маленький городок, в котором время застыло раз и навсегда. Лицо человека, заплатившего своей единственной и оттого бесценной жизнью за несколько кратких минут бытия для своего господина и товарища. А, да при чем тут вообще господин?
Старый вельможа опустился на одно колено, с трудом приподнял безумно тяжелое и неповоротливое тело друга. Клинок варвара вошел ему под левое ребро, и несчастный умер быстро. Что он хотел сказать напоследок? Наверное, что-то хорошее. Пак всегда умел сказать что-нибудь очень хорошее, когда это было крайне необходимо, когда именно это и было нужнее всего.
Странная это была картина. Вокруг шумело сражение, падали со стонами и криками умирающие и тяжело раненные люди, легко раненные продолжали сражаться, не обращая внимания на свои царапины. Повсюду звенели клинки и глухо ударялись в податливую человеческую плоть тяжелые боевые топоры. Грохот, визг, лязг... И посреди этого ада, сошедшего на землю, стоял на коленях грузный седой старик в богатых доспехах и бережно прижимал к себе голову такого же старого, как и он сам, мертвеца. Но глаза его оставались сухими, возможно из-за жары...
Самаэль не питал ненависти ни к одному из безжалостно уничтоженных им людей. Просто так повелось, что одни убивают, а другие умирают. Наоборот было бы точно так же – просто среди мертвых оказался бы он. Возможно, что ему было даже слегка жаль двух стариков, защищавших свой город от нашествия врагов, – он тоже повел бы себя именно так. Но правила игры были установлены уже слишком давно, чтобы пытаться их изменить. И старики знали, на что шли. Они были достойны уважения, а поэтому о пощаде речь не шла. Он только подождал, пока вельможа обнажит свой клинок, чтобы не нападать на него – безоружного.
Керемет не собирался сражаться с великаном. Он видел, как тот владеет мечом. Даже в молодости правитель не смог бы тягаться с урмай-гохоном, как ни неприятно признавать подобный факт. Только не погибать же стоя на коленях. И вельможа вытащил меч, приготовившись к последнему в своей жизни сражению. Гигант в золотом венце взмахнул своим клинком, и Керемет в последний миг смог рассмотреть это прекрасное оружие – явное произведение искусства мастеров глубокой древности. И подивился еще, откуда это у варвара такое чудо.
А то, что говорят, будто напоследок перед глазами проносится вся предыдущая жизнь, оказалось ложью. Керемет хотел еще раз увидеть лицо одной женщины, которую, как выяснилось, любил, но такого подарка никто из богов ему не сделал. Он увидел только падающий на него сверху, из бездонного белого неба, сноп огня, похожий на прямую молнию...
Было, правда, очень больно в груди. А в остальном ничего, нормально.
Умирать оказалось вовсе не страшно.
Победоносная армия урмай-гохона Самаэля в несколько недель завоевала Сихем и теперь стояла в одном кратком переходе от столицы государства – Файшана. Файшан считался неприступной крепостью, потому что был выстроен на одной из небольших и немногочисленных гор страны, которая по преимуществу была равниной. С трех сторон крепость защищали отвесные скалы, а с четвертой – довольно быстрая и глубокая река, носившая смешное имя Ленточка.
Сам Файшан, конечно же, был во много раз больше, чем оборонительная крепость, и раскинулся по обе стороны Ленточки. Причем на левом, пологом, берегу было разбито множество прекрасных садов, искрились под солнцем искусственные водоемы, в которых сновала серебристая рыба, были выстроены прекрасные виллы для знати и дома богатых ремесленников, составлявшие несколько отдельных кварталов. Бедняки жили ниже по течению, промышляя рыбной ловлей и перевозом.
Занятый постоянными дворцовыми переворотами, Сихем не придал серьезного значения отчаянному призыву о помощи, пришедшему из пограничного Аруза. Во дворце нынешнего правителя – Аламжи – посудачили, что тамошний правитель стар, безынициативен и глуп наверняка. Единственное его достоинство заключалось, по мнению придворных, в том, что он не был в милости у предыдущего государя, а значит, нынешнему должен быть верен и предан всем сердцем. Что же касается пограничного конфликта, то скорее всего у варваров голод и они рвутся в Аруз, чтобы там добыть себе еды. Но воевать они не осмелятся, как никогда не смели, и все в конечном итоге обойдется. Ну, отделаются граждане легким испугом, так ведь не грех им вспомнить, что они охраняют границу великой державы, и растрясти жирок в одной-двух стычках. А варварам не лишне будет почувствовать мощь сихемской армии, чтобы отбить у них охоту в дальнейшем повторять столь опрометчивые шаги. Так рассудили, так постановили и забыли за ненадобностью.
В тот день в царском дворце был пир по случаю дня рождения государя Аламжи, и прекрасные жены нового владыки танцевали для него веселый и зажигательный танец, постепенно избавляясь от лишних метров прозрачной ткани, когда на пороге появился окровавленный, покрытый пылью и грязью с ног до головы человек.
Стража оторопела, не соображая, впускать его и портить праздник одним только жутким видом гонца – и расплачиваться за этот поступок. Или не пускать, чтобы не расстраивать государя и знать, – и отвечать за самоуправство и сокрытие важных известий.
А гонец хрипел и корчился на мраморном прохладном полу, обагряя его кровью многочисленных ран, и кто-то уже нес ему воды в чаше, кто-то звал лекаря, а кто-то со всех ног мчался за первым министром Хашумом, чтобы переложить на него всю ответственность за происходящее.
Первый министр Хашум прекрасно знал, что государя Аламжи вовсе не интересуют государственные дела. А вот останется ли он государем, интересует. И весьма. Поэтому думать и принимать решения он, конечно, не будет, а карать будет – и очень жестоко. Поэтому валяющийся на мраморном полу растерзанный воин не оставил его равнодушным. Он знаком приказал отойти и стражам, и вызванному лекарю и внимательно выслушал все, что хотел сказать ему гонец, наклонившись к самому его лицу. А затем одним движением вытащил из-за шелкового расшитого пояса кинжал и воткнул его точно под третье ребро раненого. Тот дернулся и затих. Навсегда.
– Убрать, – негромко приказал Хашум, лихорадочно раздумывая, что ему теперь делать.
Ибо неизвестно, как подойти к государю и произнести одно-единственное слово, в котором сейчас уместилась судьба Сихема. Это слово – «нашествие».
Правда, времени решать было не так уж и много, потому что совсем ненамного опередил раненый воин огромную армию не существовавшего прежде народа танну-ула и не известного никому урмай-гохона Самаэля.
Что это еще за титул такой – урмай-гохон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55