– Не совсем. До Сонандана ты добиралась с нормальной скоростью, а вот до ал-Ахкафа...
– Я так и думала, что потратила на этот путь слишком мало времени.
Толстяк самодовольно улыбнулся, потом внезапно покраснел.
– Если скажу правду, ты не обидишься?
– Постараюсь, – честно ответила Каэ.
– Не собирался я тебе помогать вначале. Просто засмотрелся, вот и торчал все время рядом...
– И время для меня практически остановилось?
– Ну, почти. Но зато потом я помогал тебе уже сознательно.
Парк огласился звонким смехом Интагейя Сангасойи.
– Ты что это? – обиженно спросил ее собеседник.
– Если бы, если бы все боги были такими же сознательными, как и ты... – Она остановилась. – Слушай, а как мне тебя называть? Не могу же я обращаться к тебе, как все. Глупо как-то говорить: «Доброе утро, Время», «Как ты сегодня спал, Время?»...

– А вот и твой цепной дракон! – Толстяк неожиданно ткнул пальцем в сторону аллеи – той самой, где стоял фонтан с дельфином, летящим на косо положенном куске зеленого стекла, стилизованного под морскую волну.
– Это еще кто? – удивилась она.
Но ответа не потребовалось.

Когда не на шутку встревоженный Нингишзида в сопровождении четырех дюжих жрецов наконец отыскал Каэтану и ее посетителя в самом дальнем уголке парка, он облегченно перевел дух. Но ненадолго. Вообще-то надо было бы высказать Каэтане все, что он думал по поводу ее беспечности и неосмотрительности, – но не ругаться же с Великой Богиней в присутствии подчиненных и посторонних. Молодым священнослужителям он, конечно, вообще ничего не объяснял, да и что он мог бы им объяснить, если и сам толком ничего не знал, – они стояли и благоговели при виде своего божества. А Нингишзида никак не мог придумать достаточно благовидный предлог, чтобы заставить надоевшего «паломника» убраться восвояси: ну не нравился он верховному жрецу – и все тут. Наконец Нингишзида набрал полную грудь воздуха, чтобы произнести первую фразу, естественно о делах государственной важности, как...
– Это ты? – обрадовалась Интагейя Сангасойя. – Вот хорошо. А я уж было собралась посылать за тобой кого-нибудь. Познакомься еще раз – это мой почти что родственник из старшего поколения.
Она обернулась к толстяку и спросила:
– Так как прикажешь тебя называть?
– Придумал!!! Придумал, – ответил тот с непередаваемым выражением на круглой физиономии, – меня будут звать Барнаба. Ну как, благозвучно?
– Как тебе сказать... Запоминается сразу и ни на что не похоже.
– Вот и прекрасно, – сказал толстяк.
– Тогда заново: это, Нингишзида, высшее существо, гораздо старше и мудрее меня. – (Толстяк заалел щеками). – Если честно, то и существом его можно назвать с натяжкой. Чти его превыше многих – это он отмеряет твои дни.
Нингишзида покачнулся было, но выстоял. Он слегка поклонился толстяку и сказал:
– Разреши мне смиренно приветствовать тебя, о Барнаба.
За его спиной раздался характерный звук – верховный жрец мог голову дать на отсечение, что юные служители сдержанно прыснули, услышав это имя.
Когда Каэтана пригласила гостя во дворец, чтобы там подзакусить и побеседовать о насущных проблемах, он постарался приотстать, чтобы затем из-за спины наклониться к своей повелительнице.
– Прости, о Кахатанна, но все же, кто это такой? Бог судьбы?
– Время, – коротко ответила она.
«Еще не самое страшное, что могло бы быть», – подумал он.
Барнаба обернулся ко всем сразу:
– Я еще никогда-никогда не закусывал. Это интересно?
– Очень, – улыбнулась Каэ. – Одного этого будет достаточно, чтобы ты надолго остался в человеческом образе.
Нингишзида не был глупцом и жил сегодняшним днем только потому, что понимал: всей человеческой мудрости не хватит, чтобы решить самый главный и самый серьезный вопрос – что сделать для того, чтобы остановить Зло, постепенно проникающее в их мир. Он догадывался о том, что его богине очень скоро придется сражаться с этим противником не на жизнь, а на смерть, потому что нельзя жить в стороне от мира и делать вид, что в нем все по-прежнему. Он догадывался, что диковинные посетители недаром зачастили в Сонандан со времени возвращения Истины в свой храм. Он понимал, что самая страшная битва все еще впереди... Но жизнь брала свое.

Татхагатха Сонандана, так же как и верховный жрец Интагейя Сангасойи, родился и вырос в мире, где его богиня была лицом, условно существующим. Все, что с ней было связано, долгие годы относилось только к области легенд и преданий. Поэтому недавнее ее возвращение и обрадовало правителя огромной страны, и несколько обескуражило. Каэтана вернулась уже несколько месяцев тому назад, а Тхагаледжа все еще плохо представлял себе, как нужно обращаться с живой богиней. «Чересчур живой и подвижной», – заметил бы тут мудрый Нингишзида.
Появление Каэтаны в компании разноцветного толстяка с непостоянной внешностью, совершенно сбитого с толку верховного жреца и нескольких молодых священнослужителей, не перестающих отбивать поклоны, вызвало у татхагатхи легкое замешательство. А когда ему, как нечто само собой разумеющееся, сообщили, что разноцветный толстяк – это Время, но называть его нужно Барнабой, а также всенепременно следует угостить Барнабу обедом, он понял, что ничто на свете больше его не удивит.
В парадном зале слуги накрывали стол, а Каэтана пригласила правителя, жреца и гостя обсудить накопившиеся вопросы. Вопросов, к сожалению, было много. А если хорошо разобраться – всего один. Но от этого становилось только страшнее.
– Что у нас делается? – спросила Каэ, садясь на свое любимое место у самого окна.
– Многое, – лаконично ответил Тхагаледжа.
Ему было трудно решить, о чем рассказывать в первую очередь. Разведчики, прибывшие с разных концов границы и из-за хребта Онодонги, принесли столько дурных и тяжелых вестей, что не хотелось вовсе говорить о них этим солнечным днем.
Мир переживал страшные времена. Правда, говорят, что времена никогда не бывают легкими и всегда находится какая-нибудь напасть на род человеческий, но такого не могли припомнить и старейшие мудрецы Сонандана.
– Говори, – приказала Каэ, начиная догадываться о том, что вести ей предстоит услышать далеко не самые приятные.
– Самая важная новость: на окраине Салмакиды стали находить трупы людей, погибших не своей смертью.
– Точнее...
– Точнее – их всех растерзало на части нечто. Это нечто не животное или, вернее, не обычное животное, потому что жертвы свои поедать не стало, – хмуро доложил татхагатха.
Каэ отвернулась к окну и замолкла. Такого не случалось в Сонандане слишком давно. И она понимала, что это кошмарное послание для нее – послание от того, кто никогда не ценил жизнь, ненавидел людей и собирался превратить в прах и пепел тот мир, который она так любила. То, что Враг не побоялся проявить себя открыто, должно было сообщить ей о его возросшей мощи. Он объявлял войну... А она – она была к ней совершенно не готова.
Богиня повернулась к татхагатхе:
– Нашлись какие-нибудь следы, предметы, хоть что-нибудь, по чему можно было бы судить о природе этого существа?
– С этим тоже возникли проблемы, – ответил Тхагаледжа, помедлив самую малость. – Были привлечены лучшие следопыты сангасоев, но зашли в тупик. Они столкнулись с неведомым и твердят, что ничего не понимают, но следы странные, не говоря о том, что их слишком мало. Пусть Великая Богиня не гневается на своих детей: они сделали, что смогли. А я приказал вызвать следопытов из Джералана.
– Но, Великая Богиня, – ахнул Нингишзида, обращаясь почему-то именно к ней, – ведь следопыты тагар никогда не были лучше сангасоев. Зачем обижать твоих достойных сыновей недоверием?
– Великая Богиня, – пробормотала Каэ с непередаваемой интонацией, – Великая Богиня, которая не может защитить свой народ. Ну что же, – она обернулась к Барнабе, – вот нас и настигло. Даже если бы я и захотела отсидеться за горами, то не получится: мой враг пришел за мной. А я, – она жалобно обвела глазами собеседников, – даже не знаю, где он.
Барнаба смутился:
– И я не знаю. Хотя должен был бы иметь об этом какое-то представление.
Каэтана решительно поднялась из кресла.
– Хорошо, Барнаба, ты обедай, постигай великую науку гурманства. Думаю, что Тхагаледжа и Нингишзида будут тебе такой же прекрасной компанией, как и мне. А я буду у себя. После обеда, – кивнула она жрецу, – приходи. Я дам тебе несколько распоряжений.
– Но... – начал было тот.
– После обеда, – раздельно сказала Каэ.
Татхагатха только прерывисто вздохнул: о чем прикажете говорить со Временем во время обеда и как тут изъясняться без неудачных каламбуров?

Когда, спустя два часа, Нингишзида, Тхагаледжа и довольный и отдувающийся Барнаба вошли в правый притвор храма, разыскивая богиню, их глазам предстало знакомое и совершенно недвусмысленное зрелище. Каэтана стояла посреди комнаты, облаченная в дорожный мужской костюм, подпоясанная широким поясом с металлическими наборными пластинами, и прилаживала перевязь для двух мечей, которые лежали перед ней на столе.
– Все-таки решила уйти, – не то спросил, не то утвердил жрец.
– Пора. – Интагейя Сангасойя наконец справилась с перевязью и занялась дорожным мешком. – Мне нужно все приготовить в дорогу и быть готовой отправиться в путь в любую минуту. Не мешайте мне, а лучше помогите проверить, не забыла ли я чего.
Она некоторое время сосредоточенно копалась в вещах, бормоча что-то под нос.
– Покой – страшная штука. Стоит пожить на одном месте полгода, как начинает казаться, что я ничего не смыслю в путешествиях. – Каэ лукаво подмигнула. – И должна с прискорбием отметить, что это на самом деле так. Например, забыла средство для добывания огня – любое, огниво хотя бы.
– А кто тут богиня? – невзначай обронил Барнаба.
– Это не имеет принципиального значения. Со своими «божественными» способностями я уже имела кучу хлопот. Предпочитаю не связываться...
– Может, ты все-таки торопишься? – с надеждой в голосе произнес правитель. – Что делать нам, когда ты уйдешь?
– Как говорит один мой знакомый император, пора становиться тираном. Буквально никто не считается с решением вышестоящей инстанции... Ты хочешь спросить, что вам делать, если я не вернусь?
Татхагатха промолчал, но по его лицу было видно, что именно это он имел в виду.
– Я надеюсь вернуться и на сей раз, потому что не имею права на роскошь оставить этот мир на произвол судьбы, – сказала она и неожиданно захихикала.
Нингишзида позволил себе высоко поднять бровь в знак недоумения. Барнаба же не стал деликатничать:
– Что это ты вдруг развеселилась?
– Да так, услышала себя со стороны... Тоже мне спасительница мира. – Она помрачнела. – Самое страшное: понимаешь свою собственную беспомощность и вместе с тем знаешь, что действительно должна сделать все, чего сделать не можешь, потому что больше некому. Ладно, это сантименты. А вам надлежит готовиться к войне – к последней войне, в которой не будет проигравших. Вы должны знать, что после нее существовать будет только один из нас: или мы, или наш враг. Хотелось бы все-таки, чтобы остались именно мы. Только вот гарантий никаких нет и быть не может.
– Ты считаешь, что это время уже наступило? – спросил Тхагаледжа.
– Я бы рада была ответить тебе, что у нас еще вся жизнь впереди, но, боюсь, если мы хоть немного промедлим с решением, уже нечего будет решать. Мы просто окажемся перед фактом, что живем в совершенно ином, видоизменившемся мире. Мне страшно подумать, как немного времени осталось, чтобы подготовиться к этой битве и найти врага.
Барнаба важно кивнул внезапно облысевшей головой:
– Я тоже чувствую, как расползается повсюду тень того, что и назвать-то толком нельзя. Оно есть везде, и, с другой стороны, его нельзя определить, указать на него: смотрите, люди, – вот это подлежит немедленному уничтожению. И мне страшно. – Он тепло улыбнулся Каэтане. – Ты не останешься одна, девочка моя. Мы пойдем вместе, и единственное, что я могу точно тебе обещать, – времени у тебя хватит. Я сделаю все, что в моих силах? А еще с тобой будут они. – И Время слегка раскланялось с мечами Гоффаннона, лежавшими на столе.
– Ты их знаешь? – спросил татхагатха. – Я имел в виду, что ты поздоровался с ними, как с живыми существами.
– А они и есть живые, – сказал Барнаба. – Люди слишком молоды, чтобы знать эту историю. Ее никогда никому не рассказывали, и очевидцев уже давным-давно нет. А те, кто помнят, не станут об этом говорить.
Каэтана погладила рукой оба клинка.
– Если хочешь, расскажи им. Может, это и несправедливо, что столько лет никто не отдавал должного двум храбрым и верным душам. Расскажи, Барнаба, и я тоже послушаю.
– Удобно ли? – спросил тот.
И стало очевидно, что он слегка кокетничает, желая, чтобы его упрашивали. Нингишзида и татхагатха так заинтересовались странным заявлением богини о двух душах мечей, что без колебаний подыграли Времени. Оказалось, самое главное – это соблюдение условностей, потому что долго уговаривать Барнабу не пришлось.
– Это произошло более тысячи лет тому назад, – начал толстяк неторопливо. – Наша дорогая Каэтана тогда была еще совершеннейшим ребенком, но ребенком прелестным и очаровательным. А любовь к человеческому обществу, кажется, родилась вместе с ней. Все началось в эпоху расцвета Сонандана. В храме Интагейя Сангасойи верховным жрецом тогда был Эагр – красавец и силач. И, как водится во всех легендах, было у него два брата: Такахай и Тайяскарон...
Услышав эти имена, правитель и Нингишзида растерянно переглянулись.
– Вы правы, – обратился к ним Барнаба, – именно они. Верховный жрец был без памяти влюблен в свою богиню, хотя и говорил всем, что любит Истину. Но ведь он не лгал, правда? Он только произносил это чуть иначе, чем следовало бы. А вот богиня не отвечала ему взаимностью. Она осыпала его милостями, была ему добрым другом и дала множество знаний и умений. Но того, чего он так страстно желал, случиться никогда не могло – Интагейя Сангасойя любила другого.
Барнаба прервал свой рассказ и взглянул на Кахатанну. Она сделала вид, что все еще занимается сборами, и глаз не подняла. Сангасои же тактично сделали вид, что не заметили, как отчаянно разрумянились вдруг щеки богини.
Время понимающе улыбнулось и продолжило:
– Эагр был человеком пылким и страстным. Неразделенная любовь сожгла и испепелила его. Он стал угасать медленно и страшно. И великая Кахатанна пришла в отчаяние: ей хотелось помочь своему жрецу, но она не знала как. И тогда она обратилась за помощью к его братьям... – Барнаба опять остановился и лукаво взглянул на Каэ, которая вдруг перестала возиться с делами и села в углу, подперев голову рукой. – Нашла к кому. Думаю, вы догадались уже, что любовь к Истине в данном случае была семейной чертой. И оба брата, не долго думая, тоже объяснились с ней.
– Страшный день был тогда, – сказала Каэ.
– Страшный, – подтвердил толстяк, – а дальше все было так...

– Я не хочу умирать от любви, как Эагр, – говорит один воин другому.
Оба они огромные, плечистые, иссеченные шрамами. Это два брата: старший – Такахай, младший – Тайяскарон. Эагр средний.
– Я бы хотел всегда оставаться рядом с ней, защищать ее, – молвит Такахай.
– Я не хочу стариться и умирать у нее на глазах, когда она так молода и прекрасна, – вторит ему Тайяскарон.
– Эагр глуп. Он не понимает, что богиня не может любить его...
– Мне не нужно, чтобы она принадлежала мне, я сам хочу принадлежать ей.
– Я бы отдал ей свою душу.
– И я тоже.
Они разговаривают, сидя под раскидистым старым дубом, в лесу, на окраине Салмакиды. Они так увлечены своими проблемами, что не слышат, как к ним подъезжает всадник на невиданном коне.
Конь этот имеет массивное туловище, покрытое зеленоватой чешуей, драконью морду с острыми клыками и рог во лбу. В остальном же это обычная лошадь.
Всадник молод и тонок в кости. У него узкое скуластое лицо и разноцветные глаза – один черный, другой зеленый. Несмотря на свою молодость, он уже абсолютно сед – и серебристый шелк волос ниспадает ему на плечи. Высокий, гибкий, мускулистый, он не вооружен ничем, кроме длинного меча, висящего в ножнах на поясе невероятной, истинно божественной работы. Доспехов на всаднике нет – только живот его защищен короткой юбочкой из металлических сверкающих пластан, да руки по локоть закрыты наручами.
Когда Такахай внезапно поворачивается и видит этого человека, на лице его застывает странное выражение. Потому что воин из свиты Кахатанны не может не признать в подъехавшем всаднике Вечного Воина – Траэтаону. Он толкает брата локтем, и тот поспешно вскакивает на ноги.
– Разреши приветствовать тебя, – говорит Такахай.
Он смущен этой встречей, но не растерян и не испуган. Кровь гордых и бесстрашных воинов течет в его жилах, и он по-прежнему исполнен собственного достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55