Например, будучи страстным любителем европейской еды, Тембинок несколько раз добавлял к своей челяди белого повара, и все они один за другим были изгнаны. Повара со своей стороны клялись, что не получали зарплаты; король со своей, что они так обманывали и обкрадывали его, что это становилось нестерпимым. Возможно, правдой было и то, и другое. Более значительным было дело агента, засланного (как утверждалось в рассказе) одной торговой фирмой, чтобы втереться королю в доверие, стать, если удастся, премьер-министром и манипулировать копрой в интересах своих нанимателей. Агент добивался власти, использовал свое обаяние, Тембинок терпеливо выслушивал его, и тот считал себя на верном пути к успеху; и вот на тебе! Как только к Апемаме подошло очередное судно, несостоявшегося премьера бросили в лодку, втащили на борт, оплатили его проезд, и с тем до свиданья. Но множить примеры нет нужды; чтобы узнать, каков пудинг, нужно его съесть. Когда мы прибыли на Апемаму, из множества белых, боровшихся за место на этом богатом рынке, оставался один — тихий, скромный, одинокий, жалкий отшельник, о котором король отзывается так: «Моя думает, он хороший; он не говорит».Меня с самого начала предупредили, что наш план вполне может провалиться, однако нам и в голову не приходило, что мы будем оставлены на сутки в тревожном ожидании и едва не получим категорического отказа. Капитан Рейд взял на себя основную задачу; как только король оказался на борту, и вопрос о «Хеннесси» был дружелюбно решен, он принялся выражать мою просьбу и делать краткий обзор моих достоинств и добродетелей. Вздор насчет того, что я сын королевы Виктории, мог сгодиться для Бутаритари; здесь об этом не могло быть и речи — я и теперь был представлен как «один из старейшин Англии», человек глубоких познаний, специально приплывший посетить владения Тембинока и стремящийся рассказать о них столь же стремящейся выслушать королеве Виктории. Король не дал никакого ответа и вскоре заговорил о другом. Можно было подумать, что он не слышал или не понял; только мы оказались объектом постоянного изучения. За едой Темби-нок разглядывал нас поочередно, задерживая на каждом почти на минуту суровый, задумчивый взгляд. При этом казалось, что он забыл о себе, теме разговора, обществе и углубился в раздумья; взгляд его был совершенно бесстрастным: я видел такой в глазах художников-портретистов. Основных причин депортации белых было четыре: обман Тембинока, повышенный интерес к копре, источнику его богатства и одной из основ его могущества, разговоры и политические интриги. Я считал себя непричастным ко всему этому, но как это показать? Копру я не взял бы даже в подарок: как выразить это поведением за обеденным столом? Остальные присутствующие разделяли мои неведение и замешательство. Разделили они и мое разочарование, когда после ужина и еще нескольких минут, посвященных этой разведке, Тембинок отбыл в молчании. Наутро возобновилось то же откровенное изучение, то же молчание; и лишь к полудню мне было внезапно сказано, что испытание я выдержал. «Я смотреть твои глаза. Ты хороший человек. Ты не лгать», — сказал король; комплимент для романтического писателя сомнительный. Впоследствии Тембинок объяснил, что судил не только по глазам, но и по губам. «Допустим, я вижу человек, — сказал он. — Я не знаю, хороший человек, плохой человек. Я смотреть в глаза, смотреть рот. Потом я знаю. Смотреть глаза, смотреть рот», — повторил он. Действительно, в случае с нами рот играл очень большую роль, и благодаря нашим разговорам мы получили доступ на остров; король лично обещал (и полагаю, совершенно искренне), что мы увезем отсюда много полезных знаний.Условия доступа на остров были таковы: мы должны были выбрать место, и король построит там для нас город. Работать на нас будут его люди, но давать им распоряжения станет только он сам. Один из его поваров будет ежедневно приходить к моему и учиться у него. Если наши припасы придут к концу, он будет снабжать нас, и мы расплатимся по возвращении на «Экватор». С другой стороны, он будет приходить и есть вместе в нами, когда захочет. Когда он будет дома, мы будем отправлять ему какое-то блюдо со своего стола, и я торжественно обещал не давать его подданным ни спиртного, ни денег (иметь то и другое было запрещено), ни табака, который они должны получать только из королевских рук. Кажется, я протестовал против последнего пункта, во всяком случае он был смягчен, и когда человек работал у меня, мне было дозволено давать ему выкурить трубку, но ни табачной крошки с собой.Место для города — мы назвали его Экватор в честь нашей шхуны — было выбрано быстро. Примыкающее к воде побережье лагуны было ветреным и слепящим; Тембинок сам с удовольствием ходил ощупью в синих очках по своей террасе; мы также избегали района, где болеют конъюктивитом и много нищих, которые преследуют проходящих белых, прося у них глазные примочки. За городом местность разнообразная: в одном месте открытая, песчаная, неровная, усеянная карликовыми пальмами, в другом изрыта канавами для таро, глубокими и мелкими, и в зависимости от роста растений напоминает то песчаный солярий, то зеленый сад с аллеями. К морю ведет дорога, резко поднимающаяся к самому высокому уровню острова — двадцать или даже тридцать футов, хотя Финдли считает, что пять; и прямо у гребня этого подъема местности, где начинают хорошо расти кокосовые пальмы, мы нашли рощу пандануса и клочок земли, приятно покрытый зеленым подлеском. Невдалеке под навесом находился колодец, еще ближе, в песчаной выемке, — пруд, где можно было стирать одежду. Место было защищено от ветра, от солнца и от взглядов из деревни. Мы показали его королю, и назавтра был обещан город.Завтра наступило. Мистер Осборн высадился на берег. Обнаружил, что ничего не сделано. И пошел с жалобами к Тембиноку. Король выслушал его, поднялся, потребовал винчестер, вышел за королевский палисадник и дважды выстрелил в воздух. Выстрел в воздух — это первое предупреждение на Апемаме; он имеет силу официального объявления в более словоохотливых странах; и его величество мило заметил, что это сделает его работников «умнее». И действительно, меньше, чем за полчала люди собрались, работа началась, и нам сказали, что мы можем привозить свой багаж, когда захотим.В два часа к берегу пристала первая лодка, и длинная процессия с мешками, ящиками и сундуками потянулась через песчаную пустыню к городу Экватор. Роща пандануса, можно сказать, прекратила существование. Ее окружал огонь, из зеленого подлеска поднимался дым. В широком круге все еще раздавался стук топоров. Те самые преимущества, из-за которых было выбрано это место, король первым делом решил уничтожить; и среди этого опустошения уже стояли довольно большой маниап и маленький закрытый домик. Возле него была расстелена циновка для Тембинока; там он сидел, наблюдая, в красном одеянии, с тропическим шлемом на голове, с пенковой трубкой во рту, одна из жен лежала за его спиной, оберегая спички и табак. В двадцати-тридцати ярдах перед ним на земле сидели работники; кое-какие кусты там уцелели; они скрывали простолюдинов почти до плеч. Нам была видна только дуга коричневых лиц, черных голов и внимательных глаз, устремленных на его величество. Царили долгие паузы, во время которых подданные таращились, а король курил. Затем Тембинок повышал голос, говорил пронзительно и кратко. Словесных ответов не следовало; но если речь бывала шутливой, в ответ раздавался сдержанный, подобострастный смех, какой мы слышим в школе; если практической — ответом был внезапный подъем и уход бригады. Работники дважды исчезали таким образом и возвращались с новыми частями города: второго дома и второго маниапа. Странно было наблюдать издали, сквозь заросли пальм, как беззвучно появляется маниап, сперва (казалось) он самопроизвольно взмывает в воздух, но вблизи при взгляде под свес крыши виднелись десятки движущихся голых ног. В общем, подобострастное послушание было не менее заметно, чем подобострастная сдержанность. Бригада была собрана здесь по звуку смертоносного оружия; человек, наблюдавший за этими людьми, был неоспоримым владыкой их жизни и смерти; и если не принимать во внимание благовоспитанности, они тем не менее шевелились вяло, как служащие отеля в Америке. Зритель видел робкую, однако неодолимую инертность, от которой шкипер торгового шлюпа, наверно, принялся бы рвать волосы.Однако работа была выполнена. К началу сумерек, когда его величество удалился, город был заложен и завершен, новый и более дикий Амфион вызвал его из небытия двумя винтовочными выстрелами. А наутро этот фокусник сделал нам одолжение еще одним чудом: нас ограждал таинственный крепостной вал, поэтому дорога, шедшая мимо нашей двери, внезапно стала непроходимой, жильцы, у которых были дела по всему острову, были вынуждены описывать широкий круг. И мы сидели в прозрачном уединении, видящие, видимые, но недоступные, словно пчелы в стеклянном улье. Наружным и видимым знаком этого волшебства были несколько гирлянд из зазубренных листьев вокруг стволов пальм снаружи, но его значительность покоилась на строгой санкции тапу и ружья Тембинока.Тем вечером мы приготовили первую трапезу в этом импровизированном городе, где нам предстояло жить два месяца и которому — едва мы покинем его — предстояло исчезнуть, как он и возник, за день, составные части его вернутся туда, откуда появились, тапу будет снято, движение по дороге возобновится, и луна будет тщетно высматривать среди пальм былые сооружения, а ветер гулять по пустому месту. Однако город, ныне всего лишь эпизод в воспоминаниях, казалось, был выстроен на многие годы. Место это было оживленным. В одном из маниапов мы устроили столовую, в другом — кухню. Дома оставили для сна. Построены они были по восхитительному апемамскому плану, являлись, вне всякого сомнения, лучшими в Южных морях, возвышались над землей на трехфутовых сваях; сплетенные из пальмовых листьев боковые стены можно было поднять, чтобы впустить свет и воздух, и опустить, чтобы преградить путь ветру или дождю: они были просторными, здоровыми, чистыми и водонепроницаемыми. У нас была очень любопытная курица: почти уникальная на моей памяти, потому что время от времени несла яйца. Неподалеку миссис Стивенсон устроила огород, где росли салат и лук-шалот. Салат очень любила курица, хотя он был для нее ядовит. Лук подавали по одной стрелке, и мы смаковали его, будто персики. Пальмовый сок и зеленые кокосовые орехи приносили нам каждый день. Однажды король прислал нам в подарок рыбу, однажды — черепаху. Иногда мы подстреливали так называемую ржанку на берегу, иногда дикую курочку в кустах. Остальную часть нашей диеты составляли консервы.Занятия наши были весьма разнообразны. Пока кое-кто из компании уходил писать этюды, мистер Осборн и я продолжали работу над романом. Читали вслух Гиббона и Карлейля, играли на флежолетах, бренчали на гитарах, фотографировали при солнечном и лунном свете и при магнитной вспышке, иногда играли в карты. Часть нашего досуга занимала охота. Я проводил вторую половину дня в волнующем, но безобидном преследовании с револьвером крылатых созданий; к счастью, среди нас были более меткие стрелки, чем я, и к счастью, король одолжил нам более подходящее оружие — превосходный дробовик, иначе наша скудная диета была бы еще более скудной.Ночь, после того как всходила луна, зажигались лампы и пока еще в кухонной печи плясал огонь, была временем любования нашим городом. Мы страдали от полчищ комаров и мух, сравнимых с египетскими; обеденный стол (одолженный у короля, как и вся мебель) пришлось окружить шатром из противомоскитной сетки, ставшим нашей крепостью и прибежищем; он круглился, светился, сверкал под свесом крыши, словно гигантская лампа под краем абажура. Сквозь сплетенные пальмовые листья стен домиков проступали причудливые, угловатые световые узоры. В кухне без стен был виден при свете печного огня и лампы возившийся с кастрюлями А Фу. И все это было залито необычайно великолепным в то время года мягким лунным светом. Песок искрился, словно алмазная пыль, звезд не было видно, время от времени сквозь колоннаду стволов с хриплым карканьем медленно низко пролетала какая-то ночная птица. Глава третьяКОРОЛЬ АПЕМАМЫ. ДВОРЕЦ, ГДЕ ЖИВЕТ МНОГО ЖЕН Дворец, вернее, его территория, занимает несколько акров. Со стороны лагуны его ограждает насыпь, со стороны суши — частокол с несколькими воротами. И то и другое вряд ли предназначено для обороны; сильный мужчина может без труда выдернуть колья; и не нужно особой ловкости, чтобы вскочить с пляжа на насыпь. Здесь не стоят вооруженные стражи или солдаты, арсенал на замке, и единственными часовыми являются неприметные старухи, таящиеся ночью и днем перед воротами. Днем эти карги варят сироп или занимаются тому подобными хозяйственными делами, ночью лежат в засаде или, сидя вдоль частокола, исполняют обязанности евнухов гарема и являются единственными стражами жизни тирана.Стражницы — подходящая охрана для этого дворца женщин. О количестве жен короля я не имею ни малейшего представления, а о назначении имею лишь смутное. Сам он выказывает смущение, когда их называют его женами, именует их «моя семья» и объясняет, что они его «кусини» — кузины. Из всего множества мы выделяли только четырех: мать короля, его сестру, серьезную, энергичную, почти столь же умную, как брат, собственно королеву, ей (и только ей) моя жена была официально представлена, и фаворитку на час, красивую, грациозную девушку, она целыми днями сидела с королем и как-то (когда он лил слезы) утешала его ласками. Меня уверяли, что даже с ней отношения у него платонические. На заднем плане фигурировало множество женщин, худощавых, полных и слоноподобных, в широких свободных платьях и в крохотных риди; знатных и простолюдинок, рабынь и повелительниц; от королевы до судомоек, от фаворитки до тощих часовых у частокола. Не все они, разумеется, «моя семья» — многие просто служанки; однако занимало ответственные должности поразительное множество их. То были ключницы, казначейши, блюстительницы арсенала, бельевых и складов. Каждая знала и выполняла свои обязанности просто восхитительно. Если что-то требовалось — то или иное ружье, тот или иной рулон ткани — Тембинок вызывал нужную королеву; та приносила нужный ящик, открывала его перед королем и демонстрировала доверенное ей добро в полной сохранности — вычищенное и смазанное оружие, должным образом сложенные вещи. Все это громадное хозяйство работает без сбоев и спешки, с минимумом слов, четко, как часы. Нигде я не видел более полного и повсеместного порядка. Однако мне всегда вспоминались скандинавские сказки о троллях и великанах-людоедах, сердца которых ради безопасности зарывали в землю и должны были поверять эту тайну женам. Он не гонится за популярностью, но тиранически правит подданными с таким простодушием, которым нельзя не восхищаться и о котором трудно не сожалеть. Если одна из этого множества окажется вероломной, если арсенал будет тайком открыт, старые карги у частокола заснут и оружие попадет в деревню, почти наверняка произойдет революция, наиболее вероятным исходом ее будет смерть, и дух короля Апемамы вознесется к духам его предшественников с Марики и Тапитуеа. Однако те, кому он доверяет, все женщины и все соперницы.Собственно говоря, существует нечто вроде мужского министерства или штаба: повар, стюард, плотник и суперкарго: иерархия та же, что и на шхуне. Шпики, «ежедневные газеты его величества», как мы их прозвали, каждое утро приходят с донесениями и уходят снова. Повар и стюард занимаются только столом. Суперкарго, чьей обязанностью является вести учет копры, получая за это в месяц три фунта плюс комиссионные, бывают во дворце редко; минимум двое из них находятся на других островах. Плотник, весьма искусный и общительный старик Рубам — очевидно, Рувим? — во время моего последнего визита возведенный в губернаторы, ежедневно что-нибудь меняет, расширяет, украшает, исполняя бесконечные королевские изобретения; его величество иногда проводит вторую половину дня, наблюдая за работой Рубама и беседуя с ним. Но все-таки мужчины во дворце посторонние; никто из них не вооружен, никому не доверен ни единый ключ; к сумеркам их обычно уже нет во дворце; бремя монархии и жизни монарха безраздельно лежит на женщинах.Это семейство не похоже на европейское; еще меньше похоже оно на восточный гарем: пожилой бездетный мужчина, жизнь которого находится под угрозой, одиноко живет в окружении женщин всех возрастов, положений и степеней родства — матери, сестры, кузины, законной жены, наложниц и фавориток, старых и малых; среди них он единственный господин, единственный мужчина, единственный распорядитель почестей, одежд и предметов роскоши, единственная цель многочисленных желаний и устремлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34