исправности кантактов, достаточное количество
каналов связи, повторяемость информации и прочее. Нарушение этих факторов
ведут к разрыву сети, к нарушению передачи. Стоит лишь определить, какие
явления в культуре можно приравнивать к подобным дефектам в сетях
коммуникации (скажем: конфликт поколений, убыль воспитания в семье,
ускоренная смена занятий и тому подобное), и можно будет решать задачи о
культурных традициях.
Не буду детализировать здесь свои соображения. Скажу лишь, что я
направился в штаб, изложил их подробно начальнику лагеря и вывел из них
ряд практических рекомендаций. В числе их перетасовку отрядов, иной
принцип распределения по отрядам (отделяющий старожилов лагеря от
новоприбывших), разрушение знаковой системы - всех одеть в черую форму и
так далее. начальник отнесся к этому очень серьезно, а кое - чем прямо
вдохновился ("Представляю, какие у воров будут лица, когда увидят всех
чушков в черной форме! "). И тотчас отдал распоряжения начать подготовку к
такой перестройке. Однако предстояло сделать немало. Тем временем мой срок
в лагере подошел к концу, а вскоре и начальника перевели в другое место.
Так планы и остались на бумаге.
Кроме того, и это ведь полумеры. Ну, лешим воров отдельной формы -
придумают другие отличия. Затрудним передачу уголовного опыта - все равно
будут его передавать, хоть и медленнее.
Нужна коренная ломка.
Перековка преступников всегда считалась у нас гарантированной всем
ходом дел в наших исправительно-трудовых лагерях. Сейчас, когда в стране
началась революционная перестройка всего общества и введена гласность, мы
впервые можем подвергнуть сомнению любые догмы. Пора усомниться и в этой.
Она обходится нашему обществу слишком дорого.
Об экономической рентабельности ИТК мне трудно судить: я не
экономист, и в моем расоряжении нет нужных числовых данных. Я знаю лишь,
что подневольный труд всегда малопроизводителен, это азы экономики. И что
для убогого труда здесь мы изъяты из свободного производительного труда
там. Правда, часть заключенных в своей жизни на аоле вообще не трудилась,
но для их труда здесь нужны ведь и станки, и сырье, и труд смежников - все
это связано с затратами, а окупаются ли они, мне неясно, и хорошо ли они
применяются - тоже вопрос. Зато о воспитательной роли ИТК я могу судить.
По моим впечатлениям, ИТК работают как огромные и эффективные курсы
усовершенствования уголовных профессий и как очаги идеологической
подготовки преступников и антисоциальных элементов вообще. Если часть
заключенных всеже выходит из ИТК с намерениями приступить к честной жизни,
то это происходит не благодаря деятельности ИТК, а вопреки ей - просто под
страхом наказания или в результате раскаяния, которые бы наступили у
данного человека в любых условиях. Независимо от целей администрации
лагерь как раз предпринимает все возможное, чтобы эти чувств а в человеке
погасить. Прибывание в коллективе себе подобных, да еще столь
организованном и сильном, лишь консервирует и укрепляет черты приступного
характера, поддерживает в уголовнике его ценностные установки, морально
усиливает его в борьбе с обществом и государством.
Как я увидел, более всего уголовники боятся одиночного заключения.
Там преступник остается наедине с собой и своей совестью. Там надо
размышлять и переживать, а это для него - пытка. Год одиночки поистине
равен десяти годам в коллективе своих. Длительные сроки вообще не очень
целесообразны. Шок и психологическую встряску вызывают лишь первые
несколько недель или месяцев прибывания в заключении. Если результат
закрепить освобождением, очень велик шанс, что в общество вернется человек
исцеленный. В дальнешем же заключении происходит адаптация и ожесточение.
А тут еще поддержка среды! Как ни странно, в лагере ощущение сравнительной
длительности времени исчезает. Разница между долгимт и короткими сроками
утрачиваются. Та часть срока, которая впереди, кажется ужасно длинной
каждый день растягивается на века - одинаково для любого срока, сколько бы
ни оставалось сидеть, а все отсиженное время сжимается в один длинный и
нудный день. По воспитательному воздействию на заключенных длительные
сроки почти ни чем не отличаются от коротких - тринадцать лет от трех.
Возрастает лишь тюремный опыт и авторитет длительно сидевших. И число
колоколов на груди.
Вся наша система наказаний нуждается в пересмотре. Мне кажется, нужно
резко, во много раз уменьшить длительность сроков заключения и
одновременно усилить интенсивность их прохождения - заменить пребывание в
коллективе заключенных одиночным заключением. Это не требует больших
затрат: ведь в о дном и том же помещении вместо десяти заключенных, вместе
отбывающих десять лет, будут находится те же десять заключенных, но сидя
по году друг за другом в одиночистве. С точки зрения гигиены их заключение
станет более здоровым (не столь скучным), а общество получит свободных
работников в девять раз больше!
В нашем правосознании уже произошел сдвиг в сторону сокращения норм,
охраняемых законом. Пора вывести целый ряд их нарушений из числа наказуемы
под суд. Когда есть гласность и общественное мнение, то со многими
нарушителями (сквернословие, плагиат, мелкое мошенничество,
бродяжничество, туниядство и тому подобное) общество может справиться, не
прибегая к суду и даже к административным наказаниям. Иногда клеймо позора
действиннее, чем реальное клеймо, выжигавшееся палачом. Другие деяния,
бывшие подсудимыми, оказываются не приступлениями, а патологическими
состояниями (гомосексуализм) или нормальной деятельностью (некоторые виды
экономической предприимчитвости). Но и когда необходимо карать, тюрьма в
большинстве случаев не лучшая кара. Кроме штрафов и других видов наказаний
(вычеты, прнудработы, без лишения свободы), надо использовать новейший
зарубежный опыт частичной изоляции - домашний арест (с закреплением на
заключенном радиосиганлизаторов), заключение на часть суток (днем на
свободе, ночью в заключении или наоборот) и так далее.
В Ленинграде "Кресты" - не единственная тюрьма. А сколько лагерей на
окраинах города и в пригородах? Я-то знаю сколько! Любой зэк знает. Но, к
сожалению, привести эти числа не представляется возможным. Как и числа
заключенных. Что их тут десятки тысяч, можно лишь предпологать,
прикидывать. Да еще причислим сюда тех, кого услали по этапу в места не
столь отдаленные на лесоповалы и карьеры. Выходит, что сидит у нас в
процентном соотношении во много раз больше, чем в Шотландии. А ведь
Шотландия - район с наибольшим в Великобритании процентном соотношении
заключенных (в среднем по Великобритании приходится 0,6 заключенных на
тысячу человек, в ФРГ - 0,8). Неужто мы такой воровксой и разбойный народ?
А ведь нам все годы твердили, что в СССР уровень приступности один из
самых невысоких в мире. Судя по отзывам приезжих, это действительно так.
Но тогда зачем же такая уйма людей за решеткой и колючей проволокой?
Вспомните ахматовское:

И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.

А может, не город - ненужный привесок? Может, наоборот? Ну, тюрьмы, к
сожалению, еще понадобятся, но лагеря...
Ясно одно: лагерей принудительного труда не должно быть вообще. Их
нужно упразнить - всю гигантскую сеть, весь архипелаг. Неужели мы придем в
ХХI век с этим пержитком ХХ века - одним из самых мрачных его пережитков?
Да только ли пережиток эта сеть? Ох, не только. Это ведь оружие,
припасенное прошлым на наше будующее. Оружие безразлично, в кого целиться.
У лагерей есть память. Они помнят годы своего расцвета, кгода здесь на
нарах умирали лучшие из лучших. Вышки, овчарки, колючая проволока -
сегодня для уголовников. Но в любой момент они могут снова открыть свои
шлюзы другому потоку, более штрокому...



9. ДАЛЕКОЕ БЛИЗКОЕ

Вспоминаю некоторые мрачные физиономии вокруг меня в лагере - с
давящим свинцовым взглядом, с жесткими чертами, с презрительной циничной
ухмылкой. Боже мой, какие типы! А их злобные мечтания, их приметивная
логика! Я и тогда, там, смотрел и думал: этих-то можно ли вообще
исправить? Не поздно ли? В Индии были найдены дети, воспитанные волками.
Казалось, что, попав к людям, они через два года достигнут хотя бы уровня
двухлетних, через - пять пятилетних. Но нет усилия были тщетны. Дети так и
не научились разговаривать, только рычали и кусались.
Всему свое время. Упущения в раннем возрасте оказалось навозможным
наверстать. Здесь парни, воспитанные не в логове волков, но в тех
закоулках повседневности, где живут по волчьим законам. В таких
обстоятельствах сформировался их характер, сложились жизненные ориентиры,
вылеплена психика. Возможно, что спасение опоздало.
Видимо, надо признать: есть небольшое количество закоренелых
преступников, исправление которых вообще проблематично и которые социально
опасны и много лет спустя после преступления. Я бы отнес сюда тех, кто
злостно и хладнокровно посягал на человеческую жизнь и здоровье человека.
Больше никого. Для них нужно сохранить длительные сроки изоляции от
общества - не ради изоляции, а ради безопасности сограждан.
Иными словами, можно заменить массовые лагеря лучшими, более
гуманными местами отбывания наказаний, но никакие средства исправления не
всесильны. В борьбе с преступностью главный акцент должен лежать не на
исправлении преступников, а на предупреждении преступлений. Уголовная
среда в лагере - это среда вторичная. Она образуется ведь вне лагеря, на
свободе. Как бы ни был уродлив этот перевернутый мир, в нем отражаются
язвы и пороки, да и просто черты того прекрасного мира, в котором мы все в
обычное время живем. Это черты узнаваемы, очень узнаваемы.
Дело не только в том, что в лагерный быт внедряются типичные
неологизмы по советским образцам: главвор, главшнырь, аббревиатуры на
"наколках" (очень часто выколото "СЛОН" - Смерть Легавым От Ножа).
Вся многоступенчатая иерархия лагерной среды напоминает привычную
бюрократическую табель о рангах, а тяга уголовников к униформе родственна
нашей затаенной и вошедшей в кровь и плоть любви к мундирам и погонам
(даже для школьников). Во всеобщем покорном подчинении кастовым
разграничениям, с привилегиями для одних и запретами, рогатками для
других, не сказалось ли длительная приученность к издержкам реального
социализма - к социальной несправедливости, неравноправию? Во всевластии
главворов, в их поборах и "беспределе" не проглядывает ли подражание столь
могущественным советским вельможам - главам целых бюрократических кланов,
магнатам коррупции и произвола? Каждое преступление - это авария души,
крушение морали, но в каждом случае все обрушилось потому, что было
изъедено ржавчиной раньше и глубже - в сознании общества, в том, что мы на
многое закрывали глаза, о главном молчали и ко всему притерпелись.
Но в том, что лагерное общество уголовников отразило какие-то черты
всей жизни советского общества за последние десятилетия, нет ничего
удивительного: заключенные приезжают не из каких-то заграниц, лагерь
построен нами, и сама идея лагеря рождена у нас, в нашей стране,
преступления рождались в нашей действительности, из ее несообразностей и
конфликтов, гораздо удивительнее, что я увидел и опознал в лагерной жизни
целый ряд экзотических явлений, которые до того много лет изучал
профессионально по литературе, - явлений, характеризующих первобытное
общество!
Для первобытного общества характерны обряды инициаций - посвящение
подростков в ранг взрослых, обряды, состоящие из жестоких испытаний; такой
же характер имели у дикарей и другие обряды перехода в иное состояние
(ранг, статус, сословие и тому подобное).
У наших уголовников это "прописка". Для первобытного общества
характерны табу - бессмысленные запреты на определенные слова, вещи,
действия. Абсолютное соответствие находим этому в лагерных нормах,
определяющих, что "заподло". Будто из первобытного общества перенесена в
лагерный быт татуировка - "наколка". там она точно так же делалась не ради
украшения, а имела символическое значение, определенный смысл: по ней
можно было сказать, к какому племени принадлежит человек, какие подвиги он
совершил и многое другое.
На стадии разложения многие первобытные общества имели трехкастовую
структуру - как наше лагерное, - а над ними выделялись вожди с боевыми
дружинами, собиравшими дань (как наши отнимают передачи).
В довершение сходства многие уголовники в лагере вставляют себе в
кожу половых членов костяные и металлические расширители - шарики, шпалы,
колеса, - очень напоминающие "ампаланги", которые Н.Н. Миклухо - Маклай
видел у папуасов. О языке я уж и не говорю: фразы куцые, словарь беден,
несколько бранных слов выражают сотни понятий и надобностей. Правда,
первобытные люди были оченнь религиозны, а современные уголовники как
правило нет. Но христианская религия для них просто слишком сложна, а ее
заповеди ("не убий", "не украдь") не подходяит. Зато уголовники крайне
суеверны, верят в приметы, сны, магию и всяческие чудеса - это элемент
первобытной религии.
Откуда это потрясающее сходство? Мне приходит в голову только одно
объяснение. За последние 40 тысяч лет человек биологически не изменился.
Значит, его психофизиологические данные остались теми же, что и на уровне
позднего палеолита, на стадии дикости. Все, чем современный человек
отличается от дикаря, а современное общество от первобытного, наращено
культурой. Когда почему-либо образуется дефицит культуры, когда
отбрасываются современные культурные нормы и улетучиваются современные
социальные связи (мы говорим: асоциальное поведение, асоциальные
элементы), из этого вакуума к нам выскакивает дикарь. Когда же дикари
сосредотачиваются в своеобразной резервации и сихийно создают свой
порядок, возникает (с некоторыми отклонениями, конечно) первобытное
общество.
Система обладает замечательной воспроизводимостью. В тюрьме и лагере
для самых несчастных, преследуемых и обижаемых заключенных, чтобы спасти
их от гибели, учереждены особые камеры - "обиженки" - и такие же отряды,
особо охраняемые. Можно было бы ожидать что в этих убежищах "обиженные"
находят мир и покой. Не тут-то было! В "обиженках" немедленно появляются
свои воры и свои чушки, а отряды быстро приобритают знакомую структуру - с
главвором, главшнырем, пидорами, "замесами" и всеми прочими прелестями.
Нет культуры - нет и нормального человеческого общежития.
Вот почему моя семнадцатая экспедиция оказалась для меня необычайно
увлекательной. Я впервые наблюдал воочию общество, которое раньше только
раскапывал. Сообразив это, я смог более глубоко понять, даже почувствовать
значение культуры.
Многие десятилетия наше общество недооценивало эту сферу жизни. Мы
развивали производство и технику, а в области гиманитарной культуры
обращали внимание прежде всего на политическую пропаганду. В школе у нас
обучение преобладало над воспитанием, знание - над культурой. Мы отбросили
религию, мы всячески старались ее ослабить и преуспели в этом, но не
позаботились о том, чтобы вовремя заменить ее чем-то в функциях
организации и поддержки морали, общественной и особенно личной. Не сумели
развить другие, более прогрессивные формы духовного творчества -
философию, искуство, литературу - так, чтобы они доходили до сердца и
совести каждого человека. Нам не хватало мудрости. Вот почему мы теряли
людей. Освобождаясь от неграмотности и религии, заодно и от норм культуры,
они становились грамотными дикарями, преступниками.
Таким образом, одно из лучших, самых безболезненных и эффективных
средств предотвращения преступлений - развитие и обогащение духовной
культуры народа. Экспедиция помогла мне сформулировать и аргументировать
эту мысль.
Духовная культура - это не только литература, искуство, наука, как у
нас обычно трактуют это понятие. Это также философия, религиозная или
атеистическая мораль, вошедшая в быт народа.
1 2 3 4 5