Ещё оставалось время взять рукоятку на себя и выйти из пикирования, но Руслан уже знал, что не сделает этого. Он вспомнил нечеловеческие глаза Джибрила и его слова, сказанные перед расставанием: «Подумай, хватит ли тебе опыта и рассудка, чтобы отличить правду от лжи, а чёрное от белого. Ведь если ты ошибёшься, на этот раз кара будет ужасной».
— Кто ты? — шепнул Руслан за секунду до того, как его истребитель врезался в надстройку американского авианосца. — Ангел или демон?

* * *

Одновременный взрыв 25-тонного самолёта и его боезапаса вызвал столь мощную ударную волну, что она разворотила «остров» сверху донизу. Под воздействием температуры в несколько тысяч градусов, образовавшейся в эпицентре взрыва, потёк алюминий, из которого в основном состояла корпусная часть надстройки, а человеческие тела превратились в кровавый пар.
За долю секунды оказались уничтожеными центр управления воздушным движением, ходовой мостик со штурманской рубкой, командные посты радиоэлектронных служб корабля и помещение управления действиями авиации на полётной палубе, где как раз находился коммандер Дик Митчем — старый друг Майкла Санчеса, который считал, что эта экспедиция суть увеселительная прогулка.
Силы удара хватило, чтобы превратить в руины и галерейную палубу. Балки перекрытия переломились, и одна из них размозжила голову контр-адмиралу Джозефу Эллисону.
А затем лавина бушующего огня прокатилась по полётной палубе, сметая всё на своём пути. Моряки из дивизионов обслуживания авиакрыла бросились врассыпную, но только очень немногим из них удалось спастись.
Деформация корпуса авианосца в надводной части вызвала многочисленные разрывы трубопроводов катапульт, и перенасыщенный пар, поступающий прямо из котельной, под огромным давлением ударил в небо. На какой-то момент пылающий авианосец превратился в сказочное чудовище Левиафана — огромного и ужасного. Потом сработали аварийные клапаны, и струи пара опали, оставив на полётной палубе груды обломков и обваренные тела тех, кому удалось спастись от огня.

* * *

Майкл Санчес барражировал на высоте двух тысяч футов и наблюдал, как догорает его авианосец. Зрелище это было невыносимо, но он продолжал смотреть. Эфир переполняли голоса: кто-то ругался, кто-то жаловался, кто-то пытался отдавать команды.
Наконец кэптен отвернулся и перекинул тумблер на приборной доске:
— Авиакрыло, говорит кэптен Санчес. Слушайте приказ своего командира! Мы сделали всё, что смогли. Но проиграли. Теперь время подумать о себе. Я приказываю направить свои машины на юг, разогнать их и покинуть кабины над побережьем. Сбор — у лагеря экспедиции. Да поможет нам Бог!

* * *

— Они уходят в сторону берега, товарищ вице-адмирал! — воскликнул Губанов, не веря тому, что он видел на тактическом дисплее. — И, похоже, они катапультируются!
— А что им ещё остаётся делать? — тихо сказал Долгопрудный и прикрыл уставшие глаза ладонью.
Оператор, отвечавший за связь, вдруг сорвал с головы наушники и развернулся вместе с креслом:
— Товарищ вице-адмирал, — обратился он к Долгопрудному, волнуясь и сглатывая при этом слова, — на аварийной волне — американцы. Они просят прекратить огонь. Они только что получили важное сообщение…

* * *

(Земля Королевы Мод, Антарктида, март 2000 года)

Вертолёт «Хеликс-Би» грузно опустился на снег. Несущий винт провернулся ещё несколько раз и застыл в неподвижности.
Кэптен Санчес одёрнул лёгкую лётную куртку и медленно пошёл к вертолёту. Было очень холодно, дул резкий пронизывающий до костей ветер, разнылось вывихнутое при катапультировании плечо, но Майкл пренебрёг всеми этими неудобствами ради одного и для него очень важного — показать русским настоящего морского офицера, презирающего боль и холод, способного достойно встретить достойных противников. Его отец и старший брат могли бы им гордиться. Хотя чем тут гордиться, было не совсем понятно…
Сзади и справа от Санчеса шёл Роберт Фоули. Он, наученный горьким опытом, надел тёплый пуховик, но и в нём мёрз так, что зуб на зуб не попадал. А может быть, на этот раз всё дело было не в морозе, а в состоянии перевозбуждения, в котором он пребывал с того момента, как Джек Риан прочитал вслух запись экстренной радиограммы, поступившей в разбитый на берегу лагерь через пост связи фрегата «Рубен Джеймс».
«Неужели всё зря? — билась в голове у Фоули одна-единственная мысль. — Неужели всё напрасно?» Сам Джек Риан отказался участвовать в беседе с представителями командования русского авианосца. Фоули вспомнил, как «независимый эксперт», сидевший по-турецки на прорезиненном полу палатки, нервно скомкал в кулаке блокнотный листок, на котором перед тем записал текст радиограммы, и высказался кратко, но исчерпывающе: «Свиньи!» Впрочем, осталось невыясненным, кого конкретно он имел в виду: то ли эстонцев, то ли Ритуальную службу Госдепартамента, то ли русских с их чёртовым крейсером. Потом, когда встал вопрос о составе делегации для ведения переговорного процесса, Риан с ходу отказался от участия, мотивировав это тем, что его статус не позволяет принимать решения по вопросам, связанным с судьбой экспедиции. Это была явная отговорка, но Санчес не стал настаивать, заручившись к тому времени поддержкой Фоули.
Из представителей Ритуальной службы в переговорах согласился участвовать Джонсон-блондин. «Давно хотел познакомиться с Антеем, — обронил он непонятную фразу. — Нельзя упускать такую возможность». Теперь Джонсон-блондин шёл позади, отстав от Санчеса и Фоули на несколько шагов и аккуратно выдерживая дистанцию.
Из «хеликса» выбрались четверо, но только на одном из них была форменная шинель с погонами и фуражка с кокардой в виде двуглавого орла. Остальные были одеты кто как и выглядели достаточно колоритно. Высокий широкоплечий русский — судя по выправке, бывший военный — в чёрной куртке на меху и вязаной шапочке. Молодой субтильный русский, на носу которого красовались очки в дешёвой оправе, но с дымчатыми линзами, одетый в полушубок, который был ему велик, унты и головной убор, называемый, кажется, «шанка». И наконец, пожилой русский с выцветшими глазами, в длиннополом одеянии, чем-то напоминающем сутану, но с непокрытой и совершенно лысой головой.
Американцы и русские шли друг навстречу другу. Над их головам, на высоте шести тысяч футов, промчался «флэнкер». Его тень скользнула по снегу, оказавшись как раз между двумя этими группами, а потом, с секундным запаздыванием, накатил звук — вой турбин на низкой тональности.
«Победители, — подумал Санчес. — Они — победители».
Мысль эта не укладывалась в голове, но не принять её означало пойти против истины, а Майкл всегда презирал тех, кто идёт против истины.
Не доходя трёх шагов друг до друга, парламентёры остановились. Санчес вспомнил, как во время перехода офицеры авиакрыла смотрели старые вестерны по каналу спутникового телевидения, а во всех этих фильмах раньше или позже хорошие парни вот точно так же выстраивались напротив плохих. Но там это была решающая схватка, последняя глава, кульминация, а здесь… полный эпилог. К тому же, ещё предстоит разобраться, кто здесь плохой, а кто хороший.
— Подполковник ВВС Российской Федерации Константин Громов, — представился русский офицер, взяв под козырёк своей чудовищной фуражки. — Командир авиагруппы тяжёлого авианесущего крейсера «Варяг».
По-английски подполковник говорил с акцентом, но без ошибок, что приятно удивило Санчеса, который за всю свою жизнь выучил только три русских слова: «перестройка», «борщ» и «шанка».
— Кэптен ВМФ США Майкл Санчес, — представился Майкл, отдавая честь. — С сегодняшнего дня — командир авианосной ударной группировки Атлантического флота.
Громов с интересом разглядывал кэптена. Он привык к тому, что в авиацию набирают худощавых людей среднего роста, а тут перед ним, как утёс, возвышался огромный и широкий негр, лицо которого было чернее его собственной пилотской куртки. Таких «бизонов» Константину до сих пор доводилось видеть только на экране телевизора, когда там шёл матч на звание чемпиона мира по боксу в тяжёлом весе или очередной голливудский боевик.
«Чёрный истребитель, — мелькнула у Громова непрошеная мысль. — Настоящий чёрный истребитель».
— Мы готовы выслушать вас, кэптен, — сказал он, отогнав неудачную ассоциацию. — Говорите свободно, мы все понимаем английский.
— Мы хотели бы сообщить вам, — начал кэптен, глядя в сторону, — что мы не намерены больше вести против вашего авианосца какие-либо военные действия. Это я отдал такой приказ и намереваюсь следить за строжайшим его исполнением вплоть до прибытия спасателей. Я также прошу, чтобы вы не предпринимали никаких военных действий против нас. В настоящий момент конфликт себя полностью исчерпал.
Пока Санчес говорил всё это, Фоули искоса разглядывал русского, отличающегося от других выправкой бывшего военного. Он, разумеется, узнал его — злого гения, использующего псевдоним Таксист — и теперь мучительно прикидывал, опознал ли тот его в свою очередь или нет. Скорее всего, капитан ФСБ Владимир Фокин, отличавшийся фотографической памятью, действительно признал своего агента, но, как и положено профессиональному разведчику, никак своего знакомства не определил.
— Как мы можем быть уверены, что конфликт исчерпан?
— Мы получили шифрограмму из Госдепартамента. Нас опередили. В начале года мимо этих мест проходил эстонский теплоход «Таллинн». С него высадилась небольшая группа, целью которой было отыскать тайник и забрать то, что там находилось. Теперь этот предмет находится в Эстонии.
— Почему вы недоговариваете? — резко спросил Громов. — Что это за ужимки? «То, что там находилось»… «Предмет»…
— А я не знаю, что находилось в тайнике, — признался Санчес.
По всему, русский подполковник был шокирован открывшимся обстоятельством.
— Вы… — он замялся, подыскивая слова, — вы не знали, за что сражаетесь?
— Я сражался за свою страну, — ответил Майкл просто. — Я больше ничего не умею, кроме как сражаться за Америку.
— Вы думаете, мы вам поверим? — влез вдруг в беседу парень в дымчатых очках и полушубке не по росту; по-английски он говорил с ужасным акцентом, но понять его всё-таки было можно. — Поверим вашим словам? Как вы докажете, что предмета у вас нет?
Санчес закусил губу. Он как-то не задумывался на эту тему и теперь не знал, что ответить.
Положение спас Джонсон из Госдепартамента. Он выступил вперёд и указал на лысого в «сутане»:
— Этот человек подтвердит наши слова. Копья здесь нет.
Лысый помолчал, глядя на Джонсона в упор, потом спросил:
— Ваш псевдоним — Ладон, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь.
— Как же вы проморгали, Ладон? Это ведь был не просто артефакт — это был Предмет Силы.
Джонсон нахмурился и ответил ворчливо:
— Вы тоже проморгали, Антей, и не вам наставлять меня.
К счастью, этот обмен уколами, непонятный для остальных, быстро завершился.
— Я подтверждаю! — заявил лысый. — Здесь предмета больше нет. Его следует искать в другом месте.
Сказав так, он повернулся спиной и пошёл к вертолёту.
— Ещё неделю назад не поверил бы, — произнёс подполковник, глядя ему вслед. — Но после вчерашнего приходится верить… О'кей, господа, — он снова повернулся к парламентёрам. — Я принимаю ваши условия и обещаю, что мы не будем применять оружие. Кстати! Вы, как я вижу, находитесь в тяжёлом положении. Мы могли бы оказать посильную помощь…
— Буря приближается, — невпопад сказал Санчес. — Вам нужно решить, остаётесь вы или уходите.
— Вы уверены, что вам не нужна наша помощь? — повторил свой вопрос Громов.
— Да, мы уверены, — ответил кэптен, пряча взгляд. — Мы справимся сами…

ЭПИЛОГ
НОВОЕ ЗАДАНИЕ

(Ржевка, Санкт-Петербург, июнь 2000 года)

Машину пришлось оставить задолго до аэропорта — хмурый сотрудник ГИБДД махнул жезлом, и Лукашевич, тормознув, свернул к обочине.
— В чём дело, командир? — Стуколин, расположившийся справа на заднем сидении, высунулся в приоткрытое окно.
— Слепые, что ли? — грубовато отозвался автоинспектор. — Сами не видите? Дальше проезда нет.
Дальше действительно проезда не было. И хотя какие-то автомобили, отчаянно сигналя, пытались продвигаться в сплошном потоке людей, идущих по узкой «шоссейке», овчинка явно не стоила выделки — быстрее было добраться пешком.
Трое друзей и Кирюша выбрались на асфальт.
— Хорошо хоть пиво заранее взяли, — высказался Стуколин. — Не так скучно идти будет.
— А тебе в нашей компании скучно? — подначил Лукашевич.
— Ещё как! — Стуколин ухмыльнулся. — Я за три месяца от вас просто устал.
— Ну и не ездил бы, — сказал Громов. — Без тебя обошлись бы.
— А шоу? Раз в жизни на шоу посмотреть!..
— Ну ты даёшь, — засмеялся Лукашевич. — Истребителей, что ли, никогда не видел?
— Зато какой повод!
На самом деле поводом стало пожелание, ясно высказанное Громовым-младшим, который, вычитав где-то о готовящемся авиа-шоу (первом в Петербурге, по утверждению рекламы), немедленно потребовал туда себя отвести. Громов-старший возражать не стал: он был в отпуске и мог себе позволить потратить субботний день (самый горячий в смысле «вывоза басурман») на лёгкое развлечение с оттенком ностальгии. Приятели же навязались случайно — собирались зайти с визитом и бутылкой, но, прослышав об авиа-шоу, изъявили желание присоединиться. Константин сначала хотел отказать им, мотивируя это тем, что «вы, ребята, снова напьётесь и сына мне дурным примером испортите», но потом подумал и понял, что эти двое всё равно притащатся на Ржевку и будут искать их по аэродрому и окрестностям, да и Кирюша был рад, узнав, что дяди Лёши готовы присоединиться к компании. Так и поехали вчетвером.
Друзья влились в людской поток, продвигающийся к Ржевке. Казалось, на авиа-шоу пришли поглазеть представители всех слоёв населения современного Петербурга. Здесь можно было увидеть и папаш с детьми, и целующиеся на ходу парочки, и байкеров в коже и заклёпках, и бритоголовых крепышей в малиновых пиджаках, и старичков-ветеранов при орденах и планках, и офицеров всех мастей, и просто молодых ребят с блеском в глазах от предвкушения необычайного зрелища. Такое количество самого разнообразного народа подтверждало: не угас ещё в России интерес к небу и авиации, не угас — а значит, не всё ещё потеряно, будет и на нашей улице праздник.
Впереди над деревьями появился вертолёт «Ми-8», из него вдруг высыпались парашютисты, раскрыли свои разноцветные парашюты и, сблизившись друг с другом, составили в ярком чистом небе российский триколор.
— Красиво, — оценил Лукашевич. — И символично.
Друзья промолчали: каждый думал о своём. Стуколин вздохнул, достал из сумки, которую нёс на плече, бутылку пива, открыл её о торчащий прямо у дороги стальной штырь и приложился к горлышку.
Вскоре справа и слева от шоссейки стали попадаться деревенские домики с палисадниками и огородами, за заборами прохаживались куры, сидел на насесте петух — деревня деревней. Ограждение вокруг лётного поля стало видно ещё через километр. К тому времени парашютисты отработали своё, в небо поднялись первые легкомоторные самолётики и принялись выписывать петли, демонстрируя публике чудеса высшего пилотажа.
Компания из трёх взрослых и одного ребёнка подошла к покосившимся воротам аэропорта «Ржевка». Слева у дощатого домика, где находились кассы, толпился народ.
— М-да, — изрёк Стуколин. — И не подумаешь, что авиа-шоу. Где информационные плакаты? Где газировка, сахарная вата и хот-доги? Где столики с сувенирами?
Он был прав. То, что на Ржевке происходит действо, называемое во всём остальном мире звучным термином «авиа-шоу», подтверждали только вьющиеся над головой «пилотажки». Впрочем, один лоток с сувенирами через некоторое время обнаружился — там продавались флажки с эмблемой российских ВВС и, что характерно, модели американских истребителей F-14 и F-16.
— Пойдём туда? — спросил Стуколин, кивая на ограждение, за которым скрывалось лётное поле. — Билет, говорят, семь червонцев стоит.
— Разве дело в деньгах? — на лице Громова-старшего читалось сомнение. — Кирюша, — обратился он к сыну, — ты туда хочешь?
Кирюша посмотрел на толпу, на небо, снова на толпу, и покачал головой.
— Неохота, пап, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41