Ежели
увижу, что справились, то именем Бела назначу самую
смышленую в начальники. Устраивает?
Селянки хором подтвердили, что сие решение справедливо.
Ши пошептался со стариком, тот ушел и вскоре вернулся,
нес в руках плетеную корзинку, закрытую крышкой. В корзинке
что-то шуршало и ерзало. Шелам поводил над ней руками,
пошептал, затем торжественно вручил истице и объявил
поручение: трижды обнести корзину вокруг Усмераса.
- Крышку не открывать, - грозно добавил он, - зверь там
сидит чудной, а видеть его не обязательно!
Женщины гуськом потянулись к выходу, торжествующе
поглядывая на старейшину, тот же, когда помещение опустело,
кинулся целовать руку Ловкачу.
- Благодетель, - лепетал старик, припадая, -
отблагодарю, как есть отблагодарю!
- Мне ничего не надо, - отмахнулся Ши, - а вот ему мула
дашь, ему еще обратно в Шадизар ехать.
- Можно одноглазого, - хмыкнул Конан, - я не обижусь.
Его донимало любопытство, и он потребовал у приятеля
объяснений. Что за зверь? Отчего крышку не открывать?
- Да петух там, - устало отвечал Шелам, - обычный, не
огненный. Одно меня тревожит: как бы эти девушки от своего
любопытства не окривели...
Его опасения оказались не напрасны. Когда женщины
вернулись говорливости у них явно поубавилось, а та, что
рассказывала про пожар, прижимала к щеке край своего
платка. Все они опустились а колени, молча ожидая
приговора.
- Где корзина? - грозно вопросил Ши.
- Не гневайся, о справедливый, - робко молвила чумазая
истица, не поднимая головы, - не удержались мы, одним всего
глазком глянуть хотели, а оно как выскочит, как клюнет...
- Ах, не удержались! - завопил Шелам, вскакивая и
замахиваясь посохом. - Вон, безмозглые! На грядки, к
скотине, детей нянчить! Вон!
Визжа и сбивая с ног друг руга, женщины бросились к
выходу. Когда они исчезли, старейшина сказал в полном
восхищении:
- Воистину, ты самый наимудрейший из всех суфеев, кои за
многие год побывали в Усмерасе!
- Согласен, - почесываясь отвечал Ши, - так что с тебя
два мула. А в следующий раз, когда бабы захотят
поверховодить, всыпь им хорошенько и не утруждай нас,
обременительных более важными делами, своими ничтожными
заботами.
К вечеру у ног "наимудрейшего из суфеев" выросла гора
материи - тридцать плотно намотанных на деревянные валики
штук, по числу украденных. Никто из опрометчиво смеявшихся
пред лицом суда не осмелился вернуться пустым. Всем ведомо,
чем чревато проклятие суфейского посоха: недородами, кожными
болезнями, мужским бессилием и ослиными ушами чревато оно...
Только в одном Ловкач ошибся: ткань была отличная,
аренджунской выделки, совсем новая, купленная селянами
втридорога у местного лавочника, который уж и не надеялся
сбыть когда-нибудь это великолепие, сдуру завезенное им к не
столь уж бедным, но крайне прижимистым усмеранцам.
Так что судьба побитой молью материи старьевщика,
равно как и кривого мула, навсегда остались неведомой.

* * *

День уже клонился к вечеру, когда запряженная двумя
крепкими мулами повозка подъехала к воротам Шадизара. Трое
стражников скучали на своем посту: в этот час желающих
войти в город было не слишком много. Завидев повозку,
начальник караула, красноносый малый с круглым лицом,
бряцая оружием, выступил вперед и поднял руку.
- Стой, кто бы ты ни был, и отвечай без утайки: кто
таков, откуда путь держишь и за какой надобностью прибыл в
славный Шадизар?
Возница был мал ростом, худосочен, но одет богато:
желтые шаровары, туфли, украшенные золотой вышивкой,
шелковый голубой халат, из-под которого виднелась льняная
нижняя одежда. На шее его висел серебряный медальон и виде
полумесяца с агатовыми камешками.
- Зовусь я Себбук-ака, путь держу из предгорий гор
Карпашских, а надобность моя торговля: желаю продать на
рынке товар с прибытком для себя и пользой для покупателей,
- отвечал он на вопрос стражника тоненьким голосом.
Круглолицый заглянул в повозку. Она была нагружена
почти доверху, а поклажа тщательно укрыта рогожами.
- Если ты привез зерно, - сказал стражник, - то знай,
что урожай в этом году неплох, продавцов много, и, дабы
цены не упали, мы берем с купцов повышенную пошлину. Тебе
придется уплатить три золотых за въезд.
- Я дам тебе пять золотых, о лев среди привратников,
ибо надеюсь завтра обогатится и сменить это убогое платье
на наряд из парчи и золота!
Купец как бы с сожалением пощупал ткань своего халата,
который стоил никак не меньше его мулов, потом гордо
избоченился и надул щеки.
Заслышав его слова, к круглолицему подошли остальные
стражники.
- О чем болтает этот коротышка, Басрам? - спросил один
из них, хищно поводя носом.
- Говорит, что привез нечто весьма ценное, -
откликнулся тот, кого назвали Басрамом, и взялся за колесо
повозки. - Что там у тебя, купец, самоцветы? Диво
заморское? А ну, покажь!
Он хотел было приподнять рогожу, но возница резво
схватил его за руку и умоляюще зашептал:
- Я дам тебе десять золотых, уважаемый, десять звонких
монет! И еще угощу в лучшем духане. Товар мой боится
людского глаза, и не следует, чтобы о нем болтали лишнее...
И купец кивнул на столпившихся возле повозки голоногих
мальчишек и любопытных нищих.
Глаза Басрама жадно блеснули: он учуял поживу.
- Ах вот как! - воскликнул он. - Ты хочешь провезти в
город невесть что всего за каких-то десять монет?!
- Я сказал двадцать, о честнейший из стражников,
двадцать золотых!
- Хамза, Хабиш, - обратился круглолицый к своим
товарищам, - может мы нарушим долг и позволить ввезти в
Шадизар поклажу, не осматривая ее, как положено?
Хамза и Хабиш сделали честные лица и заявили, что долг
они нарушить не могут, и что их уши стоят гораздо дороже.
- Скажем, по десять золотых за каждое, - заключил
Басрам. - И выпивка для всех, когда сменимся.
Горестно охая, купец полез в кошель на поясе и отсчитал
шестьдесят монет. Он уже тронул повозку, когда
круглолицему, все еще снедаемому жадным любопытством,
пришла в голову новая мысль.
- Постой! - крикнул он, придерживая мулов. - Я все же
должен удостовериться, что ты не везешь ничего такого, что
может подвергнуть опасности город. Скажем, оружие или
злобных издиров в кувшинах...
- Нет у меня никаких кувшинов, - в отчаянии воскликнул
назвавшийся Себбук-акой, - я ведь уже заплатил тебе деньги!
- Заплатил-то заплатил, только если ты прячешь в
повозке что-то недозволенное, мы рискуем не только ушами,
но и тем местом, на котором они растут. Я обещал не
смотреть на твою поклажу и не собираюсь тебя обманывать, я
только...
С этими словами он запустил руку под рогожу, тут же
извлек ее и умолк, недоуменно уставившись на свои пальцы,
покрытые какой-то серой пылью.
- Что за дрянь, - недоуменно пробормотал стражник,
обнюхивая свою кисть, - похоже на золу...
Купец застонал, спрыгнул с повозки и встал спиной к
мальчишкам и нищим, стараясь закрыть от них то, что
невзначай извлек из-под рогожи круглолицый.
- Умоляю, не раскрывай мою тайну, о добросовестнейший
из привратников, - жарко зашептал он на ухо Басраму, снова
развязывая пояс, - зола это и есть, везу я ее на продажу...
Не погуби несчастного, я не хочу, чтобы о моем приезде
узнали конкуренты!
Себбук вложил в потную ладонь круглолицего еще пять
монет. Басрам переводил недоуменный взгляд с золота на
купца и обратно, усиленно соображая, что бы все это могло
значить и не следует ли немедленно задержать странного
торговца на месте с его подозрительным товаром. Шестьдесят
пять монет за обыкновенную золу! воистину, либо этот
замухрышка в богатом халате умом тронулся, либо...
Что "либо", Басрам придумать не смог и, велев купцу
ждать, ушел совещаться. Хамза и Хабиш тоже встали в тупик
пред столь необычными обстоятельствами. Чего только ни
провозили в Шадизар на их памяти: шелка и яства, посуду и
красное дерево, кхитайский фарфор и аквилонские вина,
шемские украшения и туранских красавиц, а раз из Вендии
пришел караван слонов, доверху нагруженных плодами дерева
у-у, делающими мужчин неутомимыми в любовных утехах.
Правда, потом оказалось, что плоды с гнильцой и вызывают
мучительную изжогу, да вендийцу были уже далеко... Но
товара, подобного тому, что привез Себбук-ака, стражники
еще не видывали и никогда не слыхали, чтобы кто-нибудь
готов был выложить за обычную золу хотя бы медную полушку.
Хамза предложил немедленно отрядить скорохода к
светлейшему Эдарту - пусть начальник стражи и разбирается.
Басрам склонялся запросить с купца еще десятка два золотых,
но Хабиш, бывший поумнее своих товарищей, предложил
пропустить подозрительное лицо в город и установить за ним
слежку, тем более, что Себбук обещал им выпивку.
- Посмотрим, что он станет делать, - рассудительно
заключил Хабиш. - Доложим Эдарту, так нас на смех поднять
могут, а то и наказать за то, что лишнее с торговца взяли.
Молчать-то этот дурень не станет... Ежели он готов
заплатить за въезд такие деньги, видать, не беден, так что,
если все по-умному сделаем, можно еще поживиться. Ты,
Басрам, направь его на постоялый двор к Флатуну, а когда
сменимся, отправимся туда и на месте решим, что к чему.
На том и порешили. Купца впустили, наказав дожидаться с
обещанным в корчме Флатуна, что была неподалеку от врат и
где останавливались гости побогаче. Купец слезно
поблагодарил, пообещал не скупиться и напоить своих
благодетелей вином никак не менее десятилетней выдержки, с
сим и откланялся.
Уже смеркалось, когда его повозка въехала на постоялый
двор.

* * *

Конан вошел в Шадизар через другие ворота, не торгуясь
уплатив разомлевши м на жаре стражникам пару золотых, хотя
при нем не было никакого товара. Молодой человек был одет
щеголевато: полосатые штаны с завязками под коленями,
сафьяновые туфли, расшитая зелеными узорами безрукавка и
круглая красная шапочка из аренджунского бархата, лихо
сидевшая на гриве его иссиня-черных волос. Наряд довершала
кривая туранская сабля в отличных ножнах и кинжал на
атласном кушаке.
От самых ворот за ним увязался мальчишка.
- Эй, полосатые штаны, кинь монету, - гнусавил он,
загребая босыми ногами пыль улицы, - не будь жмотом, кинь!
- Я дам тебе пять монет, - сказал Конан, останавливаясь.
Он что-то пошептал на ухо оборванцу, и тот захихикал.
- Да за пять монет я натащу тебе их со всего города, -
сказал он, потирая ручки, на которых не хватало по меньшей
мере трех пальцев. - Только не понимаю я...
- Тебе и не нужно ничего понимать, - отрезал варвар,
подавая ему горсть медков. - Бери тех, что помельче, и
не меньше десятка. Узнаешь, где я остановился, и принесешь
туда в час второй свечи.
Отпустив мальчишку, киммериец направился прямиком в
таверну Абулетеса, где и провел время до сумерек к
собственному удовольствию и немалому прибытку хозяина:
пил-ел лучше и на оплату не скупился. Абулетес сам
прислуживал дорогому гостю, потея жирным лицом, на котором
гуляла всегдашняя кривая улыбочка.
- Вижу я, дела твои идут неплохо, - говорил он, подавая
очередной запотевший кувшин и усаживаясь рядом. - Воистину,
нет в Шадизаре засовов, способных уберечь закрома своих
хозяев, когда снежный барс выходит на ночную охоту. Сдается
мне, плачет кто-то сегодня над пустыми сундуками, да слуг
своих колотит...
- У тебя одно на уме, - солидно отвечал молодой варвар,
вовсю орудуя челюстями, - плохо о людях думаешь. Митра
меня просветил, я теперь торгую.
Он выплюнул на пол обглоданную баранью косточку, глянул
на обомлевшего Абулетеса и запил жаркое вином.
- Торговля - дело выгодное, - осторожно сказал духанщик,
- чем только нынче не торгуют... Мальчишка от Северных
Врат прибежал, рассказывает, какой-то дурак привез в
Шадизар воз золы на продажу. Лето нынче особо знойное,
перегреваются люди.
- Вольному воля, - лениво сказал киммериец и сыто
рыгнул, - хочешь - золой торгуй, хочешь - ослиным
пометом... Стражники, сказывают, любят им закусывать. А
где остановился этот недотепа?
Масляные глазки Абулетеса хитровато блеснули.
- Хочешь с ним познакомится? Богатый, сказывают,
купчина, много золота за въезд заплатил. Еще и напоить
обещал привратников за свой счет. К Флатуну они его
направили, там и пьянствовать будут.
- Да, - задумчиво протянул Конан, - небедный торговец,
у Флатуна бедные не стоят. Чего ему с голью якшаться,
когда сам богат, что твой мехараджуб вендийский? Верблюдов
у него много, добра навалом...
- И собак, - хихикнул Абулетес и туту же поспешно
удалился - не то позвал кто, не то понял, что сболтнул
лишнее.
Киммериец не обратил на его слова особого внимания:
многим было ведомо, что духанщик повсюду имеет глаза и уши.
Конана он продавать не станет, не посмеет связываться с
грозой Пустыньки. Даже бывшим. То, что он не вернется в
воровской квартал, варвар был почти уверен. План Ловкача
действовал даже лучше, чем можно было ожидать. Взять хотя
бы проделку с каменными идолами: она помогла не только
получить у жителей Усмераса желаемое, но и выгодно продать
оставшуюся новехонькую материю встречному купцу - хватило и
на одежду, и на добрую саблю, и в кошельке еще осталось.
Так что варвар не стал упрекать приятеля, когда тот вернул
мудрейшему Куббесу его халат, тюрбан, посох и туфли.
Старикашка чуть не помер от изумления! Благословил
замухрышку Ши и объявил его своим учеником. Даже свиток ему
оставил, сказав, что отправляется в Аренджун, где у него
этих свитков навалом, и будет ждать там Шелама. "Воистину,
сын мой, под рубищем твоим скрывается душа чистая и
благородная..." Умора!
Когда за окнами совсем стемнело, Конан направился на
постоялый двор Флатуна, прихватив несколько безденежных
собутыльников, которые, воспользовавшись хорошим настроением
варвара, не прочь были угоститься за его счет.
Постоялый двор и духан при нем назывались "Верблюжий
горб". Очевидно, хозяин хотел подчеркнуть свое основное
богатства, меланхолично жевавшее губастыми ртами в карале за
домом. Стояли там вьючные желто-пегие силачи, беговые
красавцы с длинными сухими ногами, одногорбые дромадеры и
даже волоокая белая верблюдица, которая одна стоила больше,
чем весь постоялый двор и флатуновы сундуки с золотом, до
которых Конан почти было добрался, да мастафы помешали.
Откуда брались верблюды - одному Митре известно. Флатун
утверждал, что покупает их в Хауране, но многие подозревали
за ним нечистое: приводили животных по-одному, по-двое
какие-то подозрительные личности увешанные оружием, да и
клейма им явно сводили, прежде ем новый хозяин свое
ставил. Как бы то ни было, пользуясь купленной щедрыми
подарками дружбой со светлейшим Эдартом, Флатун продавал
верблюдов с выгодой для себя, а белую красавицу, по слухам,
собирался даже отправить в Вендию.
Киммериец толкнул скрипучую дверь, и вся компания
гурьбой ввалилась в духан. Здесь было шумно и душно, вдоль
стен стояли низкие топчаны, на которых возлежали гости,
булькая посапывая кальянами. Возле иных на коленях стояли
невольниц, обмахивая своих хозяев опахалами из птичьих
перьев или пальмовых листьев. Те, кто еще не удалился на
покой, сидели за низкими столами, вкушали фрукты и
сладости, запивая винами из серебряных и медных сосудов.
1 2 3 4 5 6 7