леди Роксбари никогда не оценит истинного значения этой печатки.
Под уверенным прикосновением его пальцев резной сердолик с изображением коронованной саламандры Уэссексов поднялся и выдвинулся из оправы, обнажая гнездо. Повинуясь герцогу, камень повернулся, открывая эмблему, которую во всем королевстве имели право носить лишь двенадцать мужчин и одна женщина.
Это была изысканная работа по эмали: на серебристом фоне красовался дуб во всем великолепии летней листвы. У подножия дерева, положив голову на землю, спал единорог. А в ветвях дуба сияла корона.
Боскобель — Королевский дуб. Символ верности, которая может оказаться востребованной в любой момент.
Основатель этого союза видел, как его отец, Карл Первый, король Англии, был казнен теми, кем некогда правил; и сам он провел долгие годы в унизительных скитаниях по всем королевским дворам Европы, пока страна, принадлежавшая ему по праву рождения, страдала под железной пятой Кромвеля. Когда же Карл Стюарт вновь вернул себе свои владения, ему пришлось на каждом шагу сталкиваться со своеволием лордов и парламента, возомнивших, что отныне король Англии будет плясать под их дудку, вместо того чтобы поступать по собственному усмотрению.
И Карл Стюарт — Карл Второй, король Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса — плясал, улыбался, кланялся и держал язык за зубами, выковывая тем временем меч, который позволил бы ему при необходимости защититься от Англии. Союз Боскобеля: двенадцать мужчин и одна женщина, ни больше и ни меньше. Каждый в должный час выбирал себе преемника, а король утверждал его. Не важно, к высшим или к низшим слоям общества принадлежали эти люди, — всех их объединяло одно: их верность королю (или королеве) была сильнее верности стране.
И царственный основатель этого союза повелел так: число членов союза не должно увеличиваться; его деятельность должна финансироваться из сумм, предназначенных на личные расходы короля; каждому королю при восхождении на трон следует предоставить шанс — единственный шанс — распустить этот орден. Пять королей предпочли сохранить это тайное оружие, но до нынешнего момента меч оставался в ножнах.
Пока что.
То, чем Уэссекс занимался во Франции, делалось по приказу его начальства из ордена Белой Башни. Но еще до того, как принести клятву верности этому ордену, Уэссекс связал себя клятвой с Союзом Боскобеля, и потому, если его король прикажет, Уэссекс предаст Англию ради английской короны.
Или все-таки не предаст?
До сих пор узы этих клятв не тянули Уэссекса в разные стороны. Служить народу означало служить королю, и в своих нечастых молитвах Уэссекс просил, чтобы такое положение вещей сохранилось навечно.
Но подобная возможность все же сохранялась. Уэссекс стоял между «Башней» и «Дубом» — между двумя священными обетами — и не в силах был избавиться от кошмарного ощущения, что когда-нибудь ему придется нарушить одну клятву ради другой. И когда какие-то проблемы казались герцогу слишком сложными или опасными, он находил некое странное утешение в воспоминании об этом неразрешимом противоречии.
Тут раздался негромкий стук в дверь.
— Маркиза готова принять вас, ваша милость.
За то время, что горничная под присмотром Гарднер помогала Саре одеться, дама Алекто так и не появилась. Зато появился доктор Фальконер и тут же насел на Сару, требуя, чтобы ему разрешили провести осмотр. Пока он прослушивал легкие пациентки при помощи стетоскопа, Сара изучала лицо доктора, напрягая всю свою наблюдательность. Этот человек был ее личным врачом. Почему же он совершенно незнаком ей?
Она вообще его не помнила.
Сара старательно сохраняла невозмутимое выражение лица. Она — маркиза Роксбари. Она находится в Мункойне, у себя дома. Саре вспомнились подробности собственной жизни, но как-то странно, словно обрывки некогда услышанной истории: осиротев еще в детстве, она вела себя исключительно деспотично еще с тех пор, как научилась ездить верхом на своем первом пони; а с шестнадцати лет она стала единоличной хозяйкой собственной судьбы.
— Я не нахожу у вашей светлости ни малейших признаков нездоровья, — неохотно признал Фальконер. — При столкновении вы упали исключительно удачно, и я знаю, что во время охоты вам случалось переживать и худшие падения. Хотя не могу не отметить, что ваш четырехдневный сон внушил мне немалые опасения.
Доктор уставился на Сару; его янтарные глаза горели загадочным огнем.
— Но предупреждаю: когда вы пожалеете о своей сделке, то обнаружите, что ее нелегко расторгнуть.
Он уже второй раз упоминал о какой-то сделке, но Сара не имела ни малейшего понятия, на что же он намекает.
— Всякую сделку нелегко расторгнуть, доктор.
— Тогда это падет на вашу голову, — заявил Фальконер с таким видом, словно он был судьей, а не врачом. Собрав инструменты в саквояж, он быстрым шагом удалился.
«Ну вот. Теперь я его обидела, и даже не знаю, чем именно. Но возможно, будет лучше, если он станет беспокоиться, не обидел ли он меня…»
Чужие мысли лежали на поверхности ее сознания, словно каменные плиты, и Сара переворачивала их, разыскивая мысли собственные, пока не осознала, что горничная давно уже щебечет, предлагая ей различные наряды — совершенно незнакомые самой Саре.
Нойли знала ее. И Нойли была ее личной горничной. Почему же она не знала Нойли?
— …и должна заметить, госпожа, что герцог вполне недурен собой, — только вот ведет он себя слишком вызывающе!
— Он застал меня врасплох, — осторожно произнесла Сара.
— Вломиться к вашей светлости, словно какой-то дикарь! — неодобрительно заметила Нойли. — Что о подобном поведении скажет его бабушка — ваша крестная?
Очевидно, от Сары не требовалось отвечать на эту реплику, поскольку Нойли порицающе фыркнула и продолжила свой монолог:
— Если ваш почтенный батюшка помолвил вас, когда вы оба были детьми, это еще не дает ему права…
— Я должна выйти замуж за этого герцога?! — в ужасе вскинулась Сара.
— Ну нужно же вашей светлости за кого-то выйти, — невозмутимо заявила Нойли. — А земли герцога соседствуют с вашими. Где же найдешь партию лучше?
Пока Нойли шнуровала ее корсет, в груди Сары зрел яростный протест. Хотя все это казалось очень неопределенным, Сара была твердо уверена, что никогда не давала согласия выйти замуж за герцога Уэссекского.
Хотя постой… Нойли сказала, что помолвка была заключена в детстве. Может, это обещание не так уж обязательно для исполнения, как ей показалось сначала?
Нойли на мгновение вышла из комнаты — Сара услышала, как та шепотом совещается с горничной, в обязанности которой входило заботиться лишь о нарядах леди Роксбари, но не о ее персоне. Сара повернулась к няне; несмотря на то что в спальне было не по сезону жарко натоплено, Гарднер уже несла шаль, чтобы укутать Сару, стоящую в чулках и нижней юбке.
— Хватит меня баловать, Гарднер! — возмутилась Сара. — Я уже не маленькая.
— Для меня вы всегда будете малышкой, — твердо отозвалась Гарднер. — Это я приняла вас из рук повитухи. Вашей почтенной матушке не следовало позволять ухаживать за собой никому, кроме меня, хоть некоторые и твердили, что я уже сдаю, — мрачно добавила она.
Сара взглянула на старуху — проверить, правду ли та говорит, — и, поняв, что это чистейшая правда, ощутила укол отчаяния. Как такое может быть, что все вокруг так хорошо ее знают, а она не знает никого?
— Вот, госпожа! Это сейчас самый модный фасон, и оно замечательно подчеркнет ваш румянец!
Сара посмотрела на бледно-желтое платье из набивного муслина, которое Нойли гордо держала в руках. Вырез платья и короткие рукава-буф были отделаны зеленой лентой, а подол с оборками и короткий шлейф были усыпаны крохотными шелковыми розочками.
— Какая прелесть! — воскликнула Сара. Платье действительно было красивым — красивым, словно птица или цветок: оно существовало лишь для красоты, а не для пользы.
Сара, не сопротивляясь, позволила Нойли одеть себя и соорудить несложную прическу, а Гарднер тем временем укутала плечи маркизы кашемировой шалью. Когда же они закончили, из большого зеркала на Сару взглянула незнакомка с высоко уложенными волосами, в модном платье, нескромно обнажавшем грудь, — женщина, которую Сара совершенно не знала.
— А теперь, — сказала Нойли, — я только принесу ваши драгоценности…
— Не нужно! — нетерпеливо отрезала Сара, вертя на пальце свое кольцо. Теперь, когда силы вернулись, ей не терпелось увидеть мир за пределами спальни и узнать, что здесь делает герцог Уэссекский и как ей вырваться из тисков их помолвки. — Где герцог?
Дом казался Саре совершенно незнакомым, но Нойли, похоже уверенная, что маркизе понадобится крепкая рука, на которую можно опереться, провела Сару по коридорам до библиотеки. Войдя внутрь, Нойли застыла, словно подражая рыцарским доспехам, что не раз встречались им в коридорах. Сара с интересом оглядела библиотеку, и в уме у нее зазвучало эхо кем-то — кем? — рассказанных историй.
Семейное предание гласило, что во времена мученичества короля Карла Первого — еще до того, как в этот дом вступила первая Роксбари, — это помещение было не библиотекой, а часовней, где молились католические обитатели поместья. Пуританская буря и славная Реставрация уничтожили большую часть доказательств этого предания — если таковые вообще существовали, — но в северной стене библиотеки сохранились три великолепных стрельчатых окна, и над центральным красовалось небольшое, но исключительно красивое окно-«роза» с явно не мирским орнаментом. Сара смотрела сквозь маленькие граненые стекла узких окон, наблюдая, как мир за ними становится то красным, то синим, то делается зеленее травы, то приобретает янтарный оттенок.
Помещение библиотеки было заполнено книгами и всяческими диковинками. «Вот эти древности ваш отец привез из Греции; а картину Каналетто подарил вашему дедушке король Карл…» Сара подошла к полкам и вытащила наугад первый попавшийся фолиант. Здесь находилось больше книг, чем она смогла бы прочесть за всю жизнь, и все они ожидали ее. Почему это так ее удивляет?
— Леди Роксбари!
Заслышав этот голос, Сара обернулась и машинально отложила книгу. Она стиснула руки, нервно поигрывая кольцом. Герцог Уэссекский затворил за собой дверь библиотеки.
— Ваша светлость, — нужный титул словно сам собою сорвался с ее губ. — Что вы здесь делаете?
— Восхитительная прямота. — Уэссекс бросил взгляд на Нойли, потом пересек комнату и подошел вплотную к Саре. — Отошлите вашу горничную.
— Простите? — удивленно переспросила Сара. Уж не ослышалась ли она?
— То, что я хочу сказать, леди Роксбари, предназначено лишь для ваших ушей. Я не желаю, чтобы об этом болтали на кухнях всей… Англии.
Сара посмотрела на Нойли, но не получила от нее никакой подсказки; на лице верной горничной застыло выражение праведного негодования, но по нему нельзя было понять, насколько приемлема просьба Уэссекса. Сара перевела взгляд обратно на Уэссекса, пытаясь определить, что он за человек.
Лицо, подобное клинку меча, а под глазами темные круги от усталости. Изгиб губ герцога выдавал одновременно и сильный характер, и холодную расчетливость, но какой-то инстинкт побудил Сару выполнить просьбу Уэссекса.
— Можешь идти, Нойли.
Горничная задрожала от безмолвного возмущения, но Сара упорно глядела ей в глаза, вынуждая Нойли подчиниться. Мгновение спустя служанка отвела взгляд, присела в реверансе и вышла.
После ухода Нойли Уэссекс мягкой кошачьей походкой обошел библиотеку, отдернул шторы и заглянул за кресла, стоявшие у камина, словно для того, чтобы убедиться, что в помещении больше никого нет. Прежде чем Сара успела возмутиться подобным поведением, герцог снова оказался рядом с ней.
— Среди прочих у вас сейчас гостит Виктор Сен-Лазар, — произнес Уэссекс без какого бы то ни было вступления.
«Виктор Сен-Лазар, роялист», — подсказал Саре призрачный голос.
— Я знаю, — отозвалась она.
— Почему вы пригласили его? — настойчиво спросил герцог.
Поскольку Сара не имела об этом ни малейшего понятия, вопрос лишь усилил ее смятение. Новоявленная маркиза беспокойно заломила руки; чересчур большое кольцо соскользнуло с ее пальца, прокатилось по турецкому ковру и остановилось у начищенного сапога Уэссекса.
Герцог поднял драгоценный перстень, и Сара, к ужасу своему, увидела, что от падения защелка сработала и камень отодвинулся, открыв спрятанное изображение. А герцог Уэссекский, увидев единорога под дубом, окаменел, словно превратившись в соляной столп.
«Она — одна из нас». С души Уэссекса свалилась тяжесть, о которой герцог до этого момента даже не подозревал. Он может не опасаться предательства со стороны леди Роксбари: раз она — член Союза Боскобеля, ее честь и ее верность вне подозрений.
Обычно члены союза не знали друг друга — при избрании и действительные члены, и кандидат были в масках, и никто никогда не вел списков Союза. Уэссекс и сам не знал своих товарищей по клятве. Но хотя связующий обет не подкреплялся связующим знанием, не существовало прямого правила, запрещающего одному члену Союза открыться перед другим, если возникнет такая нужда, и Уэссекс возблагодарил небо за то, что у леди Роксбари хватило смелости на подобный шаг. Эта откровенность не несла с собой особой опасности: ведь эмблема с дубом ничего не говорила человеку неосведомленному — а члену Союза говорила все.
Уэссекс поднял голову и поймал изучающий взгляд больших серых глаз маркизы. Она не могла знать, что он тоже является членом Союза Боскобеля. Должно быть, она ожидала какого-нибудь намека, дабы понять, успешным ли оказался ее ход, но не выказывала при этом ни малейшего беспокойства. На лице маркизы застыло холодное выражение опытного игрока, и Уэссекс воспрял духом. Раз Роксбари играет на его стороне, они спасут Сен-Лазара и возьмут убийцу целым и невредимым.
— Ваше кольцо, леди Роксбари. Прекрасная эмблема, — добавил Уэссекс, поворачивая эмалевую пластину и ставя камень на место. — Я уже видал такую прежде.
— В самом деле? — холодно произнесла маркиза, как будто слова Уэссекса нимало ее не заинтересовали. — Возможно, вы будете теперь столь добры и сообщите, что же такое вы не могли сказать при моей горничной?
— Виктора Сен-Лазара хотят убить — сегодня вечером, здесь, в вашем доме. За ним охотятся агенты Талейрана, который стремится, чтобы деятельность роялистской коалиции не принесла никаких плодов.
— Убить? В моем доме? — Тон маркизы оставался все таким же холодным, но теперь в нем появился отзвук надменного негодования.
— Если мы с вами не помешаем этому. Я не знаю, кто этот убийца, но если мы хотим взять его живьем, нельзя дать ему заподозрить, что нам все известно. Вот почему сюда явился я — потому, что объяснить мой визит к вам нетрудно.
— Поскольку мы помолвлены.
Теперь в голосе леди Роксбари звучало открытое пренебрежение, и Уэссекс с трудом подавил желание встряхнуть эту малявку так, чтобы у нее зубы застучали. У этой женщины что, совсем нет ощущения времени?
— Да, — отрывисто произнес он. — Хотя я не вижу смысла вдаваться в тонкости этой договоренности: мы объявили о помолвке девять лет назад, и, по-моему, можем еще лет шестьдесят не доводить дело до брака. Но к делу. Сегодня вы даете бал-маскарад, как известно всему графству, и я думаю, что именно на нем убийца и попытается нанести удар.
— Его следует остановить, — машинально произнесла Сара, затем нахмурилась и задумалась. — Но как?
— Предоставьте это мне, — сказал Уэссекс. — Все, о чем я прошу вас, это объявить, что я — ваш гость. Остальное я беру на себя.
На мгновение Сара застыла в безмолвии, решая, что же ей делать. В глубине ее души звучал отчаянный крик: все это неправильно, все это чужое для нее! — но внутренний голос был слаб. Его заглушали заверения доктора и слуг и само существование Мункойна. «Я — леди Роксбари, — снова сказала себе Сара, повторяя то, что слышала с первого мгновения пробуждения в новом мире. — Я — хозяйка Мункойна. Я — верноподданная короля». И слабый крик смолк, задавленный этими прописными истинами. Успокоившись, Сара подняла голову и взглянула в полуночно-черные глаза Уэссекса.
— Говорите, что я должна сделать, — твердо произнесла леди Роксбари.
7 — ЗЛОВЕЩАЯ ВСТРЕЧА В ЛУННОМ СВЕТЕ
В ГАРДЕРОБНОЙ КОМНАТЕ своего поместья Уэссекс раздраженно взирал на детали разложенного перед ним придворного наряда. Настоящий маскарадный костюм начинали готовить за недели, если не за месяцы до праздника, и само собой разумеется, что Уэссекс, не ожидавший ничего подобного, этого не сделал. Так что ему оставалось лишь удовольствоваться обычным вечерним костюмом.
Герцог провел несколько часов, непринужденно общаясь с гостями леди Роксбари, и лишь после этого поскакал к себе в поместье, чтобы переодеться — хоть как-нибудь — к вечернему маскараду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Под уверенным прикосновением его пальцев резной сердолик с изображением коронованной саламандры Уэссексов поднялся и выдвинулся из оправы, обнажая гнездо. Повинуясь герцогу, камень повернулся, открывая эмблему, которую во всем королевстве имели право носить лишь двенадцать мужчин и одна женщина.
Это была изысканная работа по эмали: на серебристом фоне красовался дуб во всем великолепии летней листвы. У подножия дерева, положив голову на землю, спал единорог. А в ветвях дуба сияла корона.
Боскобель — Королевский дуб. Символ верности, которая может оказаться востребованной в любой момент.
Основатель этого союза видел, как его отец, Карл Первый, король Англии, был казнен теми, кем некогда правил; и сам он провел долгие годы в унизительных скитаниях по всем королевским дворам Европы, пока страна, принадлежавшая ему по праву рождения, страдала под железной пятой Кромвеля. Когда же Карл Стюарт вновь вернул себе свои владения, ему пришлось на каждом шагу сталкиваться со своеволием лордов и парламента, возомнивших, что отныне король Англии будет плясать под их дудку, вместо того чтобы поступать по собственному усмотрению.
И Карл Стюарт — Карл Второй, король Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса — плясал, улыбался, кланялся и держал язык за зубами, выковывая тем временем меч, который позволил бы ему при необходимости защититься от Англии. Союз Боскобеля: двенадцать мужчин и одна женщина, ни больше и ни меньше. Каждый в должный час выбирал себе преемника, а король утверждал его. Не важно, к высшим или к низшим слоям общества принадлежали эти люди, — всех их объединяло одно: их верность королю (или королеве) была сильнее верности стране.
И царственный основатель этого союза повелел так: число членов союза не должно увеличиваться; его деятельность должна финансироваться из сумм, предназначенных на личные расходы короля; каждому королю при восхождении на трон следует предоставить шанс — единственный шанс — распустить этот орден. Пять королей предпочли сохранить это тайное оружие, но до нынешнего момента меч оставался в ножнах.
Пока что.
То, чем Уэссекс занимался во Франции, делалось по приказу его начальства из ордена Белой Башни. Но еще до того, как принести клятву верности этому ордену, Уэссекс связал себя клятвой с Союзом Боскобеля, и потому, если его король прикажет, Уэссекс предаст Англию ради английской короны.
Или все-таки не предаст?
До сих пор узы этих клятв не тянули Уэссекса в разные стороны. Служить народу означало служить королю, и в своих нечастых молитвах Уэссекс просил, чтобы такое положение вещей сохранилось навечно.
Но подобная возможность все же сохранялась. Уэссекс стоял между «Башней» и «Дубом» — между двумя священными обетами — и не в силах был избавиться от кошмарного ощущения, что когда-нибудь ему придется нарушить одну клятву ради другой. И когда какие-то проблемы казались герцогу слишком сложными или опасными, он находил некое странное утешение в воспоминании об этом неразрешимом противоречии.
Тут раздался негромкий стук в дверь.
— Маркиза готова принять вас, ваша милость.
За то время, что горничная под присмотром Гарднер помогала Саре одеться, дама Алекто так и не появилась. Зато появился доктор Фальконер и тут же насел на Сару, требуя, чтобы ему разрешили провести осмотр. Пока он прослушивал легкие пациентки при помощи стетоскопа, Сара изучала лицо доктора, напрягая всю свою наблюдательность. Этот человек был ее личным врачом. Почему же он совершенно незнаком ей?
Она вообще его не помнила.
Сара старательно сохраняла невозмутимое выражение лица. Она — маркиза Роксбари. Она находится в Мункойне, у себя дома. Саре вспомнились подробности собственной жизни, но как-то странно, словно обрывки некогда услышанной истории: осиротев еще в детстве, она вела себя исключительно деспотично еще с тех пор, как научилась ездить верхом на своем первом пони; а с шестнадцати лет она стала единоличной хозяйкой собственной судьбы.
— Я не нахожу у вашей светлости ни малейших признаков нездоровья, — неохотно признал Фальконер. — При столкновении вы упали исключительно удачно, и я знаю, что во время охоты вам случалось переживать и худшие падения. Хотя не могу не отметить, что ваш четырехдневный сон внушил мне немалые опасения.
Доктор уставился на Сару; его янтарные глаза горели загадочным огнем.
— Но предупреждаю: когда вы пожалеете о своей сделке, то обнаружите, что ее нелегко расторгнуть.
Он уже второй раз упоминал о какой-то сделке, но Сара не имела ни малейшего понятия, на что же он намекает.
— Всякую сделку нелегко расторгнуть, доктор.
— Тогда это падет на вашу голову, — заявил Фальконер с таким видом, словно он был судьей, а не врачом. Собрав инструменты в саквояж, он быстрым шагом удалился.
«Ну вот. Теперь я его обидела, и даже не знаю, чем именно. Но возможно, будет лучше, если он станет беспокоиться, не обидел ли он меня…»
Чужие мысли лежали на поверхности ее сознания, словно каменные плиты, и Сара переворачивала их, разыскивая мысли собственные, пока не осознала, что горничная давно уже щебечет, предлагая ей различные наряды — совершенно незнакомые самой Саре.
Нойли знала ее. И Нойли была ее личной горничной. Почему же она не знала Нойли?
— …и должна заметить, госпожа, что герцог вполне недурен собой, — только вот ведет он себя слишком вызывающе!
— Он застал меня врасплох, — осторожно произнесла Сара.
— Вломиться к вашей светлости, словно какой-то дикарь! — неодобрительно заметила Нойли. — Что о подобном поведении скажет его бабушка — ваша крестная?
Очевидно, от Сары не требовалось отвечать на эту реплику, поскольку Нойли порицающе фыркнула и продолжила свой монолог:
— Если ваш почтенный батюшка помолвил вас, когда вы оба были детьми, это еще не дает ему права…
— Я должна выйти замуж за этого герцога?! — в ужасе вскинулась Сара.
— Ну нужно же вашей светлости за кого-то выйти, — невозмутимо заявила Нойли. — А земли герцога соседствуют с вашими. Где же найдешь партию лучше?
Пока Нойли шнуровала ее корсет, в груди Сары зрел яростный протест. Хотя все это казалось очень неопределенным, Сара была твердо уверена, что никогда не давала согласия выйти замуж за герцога Уэссекского.
Хотя постой… Нойли сказала, что помолвка была заключена в детстве. Может, это обещание не так уж обязательно для исполнения, как ей показалось сначала?
Нойли на мгновение вышла из комнаты — Сара услышала, как та шепотом совещается с горничной, в обязанности которой входило заботиться лишь о нарядах леди Роксбари, но не о ее персоне. Сара повернулась к няне; несмотря на то что в спальне было не по сезону жарко натоплено, Гарднер уже несла шаль, чтобы укутать Сару, стоящую в чулках и нижней юбке.
— Хватит меня баловать, Гарднер! — возмутилась Сара. — Я уже не маленькая.
— Для меня вы всегда будете малышкой, — твердо отозвалась Гарднер. — Это я приняла вас из рук повитухи. Вашей почтенной матушке не следовало позволять ухаживать за собой никому, кроме меня, хоть некоторые и твердили, что я уже сдаю, — мрачно добавила она.
Сара взглянула на старуху — проверить, правду ли та говорит, — и, поняв, что это чистейшая правда, ощутила укол отчаяния. Как такое может быть, что все вокруг так хорошо ее знают, а она не знает никого?
— Вот, госпожа! Это сейчас самый модный фасон, и оно замечательно подчеркнет ваш румянец!
Сара посмотрела на бледно-желтое платье из набивного муслина, которое Нойли гордо держала в руках. Вырез платья и короткие рукава-буф были отделаны зеленой лентой, а подол с оборками и короткий шлейф были усыпаны крохотными шелковыми розочками.
— Какая прелесть! — воскликнула Сара. Платье действительно было красивым — красивым, словно птица или цветок: оно существовало лишь для красоты, а не для пользы.
Сара, не сопротивляясь, позволила Нойли одеть себя и соорудить несложную прическу, а Гарднер тем временем укутала плечи маркизы кашемировой шалью. Когда же они закончили, из большого зеркала на Сару взглянула незнакомка с высоко уложенными волосами, в модном платье, нескромно обнажавшем грудь, — женщина, которую Сара совершенно не знала.
— А теперь, — сказала Нойли, — я только принесу ваши драгоценности…
— Не нужно! — нетерпеливо отрезала Сара, вертя на пальце свое кольцо. Теперь, когда силы вернулись, ей не терпелось увидеть мир за пределами спальни и узнать, что здесь делает герцог Уэссекский и как ей вырваться из тисков их помолвки. — Где герцог?
Дом казался Саре совершенно незнакомым, но Нойли, похоже уверенная, что маркизе понадобится крепкая рука, на которую можно опереться, провела Сару по коридорам до библиотеки. Войдя внутрь, Нойли застыла, словно подражая рыцарским доспехам, что не раз встречались им в коридорах. Сара с интересом оглядела библиотеку, и в уме у нее зазвучало эхо кем-то — кем? — рассказанных историй.
Семейное предание гласило, что во времена мученичества короля Карла Первого — еще до того, как в этот дом вступила первая Роксбари, — это помещение было не библиотекой, а часовней, где молились католические обитатели поместья. Пуританская буря и славная Реставрация уничтожили большую часть доказательств этого предания — если таковые вообще существовали, — но в северной стене библиотеки сохранились три великолепных стрельчатых окна, и над центральным красовалось небольшое, но исключительно красивое окно-«роза» с явно не мирским орнаментом. Сара смотрела сквозь маленькие граненые стекла узких окон, наблюдая, как мир за ними становится то красным, то синим, то делается зеленее травы, то приобретает янтарный оттенок.
Помещение библиотеки было заполнено книгами и всяческими диковинками. «Вот эти древности ваш отец привез из Греции; а картину Каналетто подарил вашему дедушке король Карл…» Сара подошла к полкам и вытащила наугад первый попавшийся фолиант. Здесь находилось больше книг, чем она смогла бы прочесть за всю жизнь, и все они ожидали ее. Почему это так ее удивляет?
— Леди Роксбари!
Заслышав этот голос, Сара обернулась и машинально отложила книгу. Она стиснула руки, нервно поигрывая кольцом. Герцог Уэссекский затворил за собой дверь библиотеки.
— Ваша светлость, — нужный титул словно сам собою сорвался с ее губ. — Что вы здесь делаете?
— Восхитительная прямота. — Уэссекс бросил взгляд на Нойли, потом пересек комнату и подошел вплотную к Саре. — Отошлите вашу горничную.
— Простите? — удивленно переспросила Сара. Уж не ослышалась ли она?
— То, что я хочу сказать, леди Роксбари, предназначено лишь для ваших ушей. Я не желаю, чтобы об этом болтали на кухнях всей… Англии.
Сара посмотрела на Нойли, но не получила от нее никакой подсказки; на лице верной горничной застыло выражение праведного негодования, но по нему нельзя было понять, насколько приемлема просьба Уэссекса. Сара перевела взгляд обратно на Уэссекса, пытаясь определить, что он за человек.
Лицо, подобное клинку меча, а под глазами темные круги от усталости. Изгиб губ герцога выдавал одновременно и сильный характер, и холодную расчетливость, но какой-то инстинкт побудил Сару выполнить просьбу Уэссекса.
— Можешь идти, Нойли.
Горничная задрожала от безмолвного возмущения, но Сара упорно глядела ей в глаза, вынуждая Нойли подчиниться. Мгновение спустя служанка отвела взгляд, присела в реверансе и вышла.
После ухода Нойли Уэссекс мягкой кошачьей походкой обошел библиотеку, отдернул шторы и заглянул за кресла, стоявшие у камина, словно для того, чтобы убедиться, что в помещении больше никого нет. Прежде чем Сара успела возмутиться подобным поведением, герцог снова оказался рядом с ней.
— Среди прочих у вас сейчас гостит Виктор Сен-Лазар, — произнес Уэссекс без какого бы то ни было вступления.
«Виктор Сен-Лазар, роялист», — подсказал Саре призрачный голос.
— Я знаю, — отозвалась она.
— Почему вы пригласили его? — настойчиво спросил герцог.
Поскольку Сара не имела об этом ни малейшего понятия, вопрос лишь усилил ее смятение. Новоявленная маркиза беспокойно заломила руки; чересчур большое кольцо соскользнуло с ее пальца, прокатилось по турецкому ковру и остановилось у начищенного сапога Уэссекса.
Герцог поднял драгоценный перстень, и Сара, к ужасу своему, увидела, что от падения защелка сработала и камень отодвинулся, открыв спрятанное изображение. А герцог Уэссекский, увидев единорога под дубом, окаменел, словно превратившись в соляной столп.
«Она — одна из нас». С души Уэссекса свалилась тяжесть, о которой герцог до этого момента даже не подозревал. Он может не опасаться предательства со стороны леди Роксбари: раз она — член Союза Боскобеля, ее честь и ее верность вне подозрений.
Обычно члены союза не знали друг друга — при избрании и действительные члены, и кандидат были в масках, и никто никогда не вел списков Союза. Уэссекс и сам не знал своих товарищей по клятве. Но хотя связующий обет не подкреплялся связующим знанием, не существовало прямого правила, запрещающего одному члену Союза открыться перед другим, если возникнет такая нужда, и Уэссекс возблагодарил небо за то, что у леди Роксбари хватило смелости на подобный шаг. Эта откровенность не несла с собой особой опасности: ведь эмблема с дубом ничего не говорила человеку неосведомленному — а члену Союза говорила все.
Уэссекс поднял голову и поймал изучающий взгляд больших серых глаз маркизы. Она не могла знать, что он тоже является членом Союза Боскобеля. Должно быть, она ожидала какого-нибудь намека, дабы понять, успешным ли оказался ее ход, но не выказывала при этом ни малейшего беспокойства. На лице маркизы застыло холодное выражение опытного игрока, и Уэссекс воспрял духом. Раз Роксбари играет на его стороне, они спасут Сен-Лазара и возьмут убийцу целым и невредимым.
— Ваше кольцо, леди Роксбари. Прекрасная эмблема, — добавил Уэссекс, поворачивая эмалевую пластину и ставя камень на место. — Я уже видал такую прежде.
— В самом деле? — холодно произнесла маркиза, как будто слова Уэссекса нимало ее не заинтересовали. — Возможно, вы будете теперь столь добры и сообщите, что же такое вы не могли сказать при моей горничной?
— Виктора Сен-Лазара хотят убить — сегодня вечером, здесь, в вашем доме. За ним охотятся агенты Талейрана, который стремится, чтобы деятельность роялистской коалиции не принесла никаких плодов.
— Убить? В моем доме? — Тон маркизы оставался все таким же холодным, но теперь в нем появился отзвук надменного негодования.
— Если мы с вами не помешаем этому. Я не знаю, кто этот убийца, но если мы хотим взять его живьем, нельзя дать ему заподозрить, что нам все известно. Вот почему сюда явился я — потому, что объяснить мой визит к вам нетрудно.
— Поскольку мы помолвлены.
Теперь в голосе леди Роксбари звучало открытое пренебрежение, и Уэссекс с трудом подавил желание встряхнуть эту малявку так, чтобы у нее зубы застучали. У этой женщины что, совсем нет ощущения времени?
— Да, — отрывисто произнес он. — Хотя я не вижу смысла вдаваться в тонкости этой договоренности: мы объявили о помолвке девять лет назад, и, по-моему, можем еще лет шестьдесят не доводить дело до брака. Но к делу. Сегодня вы даете бал-маскарад, как известно всему графству, и я думаю, что именно на нем убийца и попытается нанести удар.
— Его следует остановить, — машинально произнесла Сара, затем нахмурилась и задумалась. — Но как?
— Предоставьте это мне, — сказал Уэссекс. — Все, о чем я прошу вас, это объявить, что я — ваш гость. Остальное я беру на себя.
На мгновение Сара застыла в безмолвии, решая, что же ей делать. В глубине ее души звучал отчаянный крик: все это неправильно, все это чужое для нее! — но внутренний голос был слаб. Его заглушали заверения доктора и слуг и само существование Мункойна. «Я — леди Роксбари, — снова сказала себе Сара, повторяя то, что слышала с первого мгновения пробуждения в новом мире. — Я — хозяйка Мункойна. Я — верноподданная короля». И слабый крик смолк, задавленный этими прописными истинами. Успокоившись, Сара подняла голову и взглянула в полуночно-черные глаза Уэссекса.
— Говорите, что я должна сделать, — твердо произнесла леди Роксбари.
7 — ЗЛОВЕЩАЯ ВСТРЕЧА В ЛУННОМ СВЕТЕ
В ГАРДЕРОБНОЙ КОМНАТЕ своего поместья Уэссекс раздраженно взирал на детали разложенного перед ним придворного наряда. Настоящий маскарадный костюм начинали готовить за недели, если не за месяцы до праздника, и само собой разумеется, что Уэссекс, не ожидавший ничего подобного, этого не сделал. Так что ему оставалось лишь удовольствоваться обычным вечерним костюмом.
Герцог провел несколько часов, непринужденно общаясь с гостями леди Роксбари, и лишь после этого поскакал к себе в поместье, чтобы переодеться — хоть как-нибудь — к вечернему маскараду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42