— Мое повеление всегда к твоим услугам... Будь спокоен... Мне хотелось бы быть так же уверенной в твоем желании помочь мне.
— Э? — спросил он, подвинувшись немного.
— Позволь мне, паша...
— Взять голову сына?
— Нет, я знаю, ее вместе с другими головами выставят напоказ... Пусть будет так...
— Не напоказ,—поправил паша,— а для устрашения.
— Для устрашения одних, напоказ другим. Но не в том дело. Позволь мне, паша, умыть и причесать ее. Ведь это голова моего сына.
Мокра произносила эти слова спокойно, но в груди у нее бушевала страшная буря и сердце разрывалось на части.
— Если ты позволишь мне это сделать, я скажу тебе спасибо... Но я не только за тем пришла к тебе. Я пришла просить разрешения ежедневно приходить в тюрьму, — продолжала она.
Паша с удивлением спросил:
— А что ты будешь делать в тюрьме?
— Если б ты слышал, паша эфенди, как меня вчера матери проклинали, ты не спрашивал бы об этом.
— За что же они тебя проклинали? — с сочувствием спросил паша.
— Мой сын подговорил их сыновей... Мне хотелось бы одеть и накормить молодых людей, которые попали в тюрьму из-за моего сына... Мне хотелось бы хоть немного утешить несчастных матерей.
Просьба была справедлива и разумна. Но паша не сразу дал согласие. Поразмыслив, он сказал:
— Ты хочешь умыть и причесать голову твоего сына... Гм?.. Ты хочешь носить заключенным платье и пищу. гм...— Он слегка покачал головой.— Ладно, пусть будет по-твоему.
Он ударил в ладоши и дал вошедшему адъютанту соответствующий приказ. Потом, обратившись к Мокре, сказал: — Иди за ним. Адъютант повел ее в жандармскую гауптвахту, помещавшуюся в нижнем этаже тюрьмы, и сказал несколько слов коменданту. Тот указал Мокре на стену, возле которой лежало пять человеческих голов. Мокра подошла к стене, взглянула на головы, скрестила на груди руки, изо всех сил стараясь успокоить трепещущее сердце.
— Только ты у меня смотри, не реветь здесь!— предостерег ее комендант.
— Не беспокойся, джанэм, — ответила она.— Мои рыдания не оскорбят твой слух. Дай мне только полотенце и кувшин воды.
Полотенце и кувшин у турок всегда под руками. Мокра стала на колени перед рядом иссиня-белых голов в кровоподтеках, с волосами, слипшимися от пыли и крови, Вокруг зияющих гортаней клоками висело темно-красное мясо, из которого торчали белые круги шейных позвонков. Зубы у всех были стиснуты, глаза у некоторых закрыты, у других открыты. Выражение мертвых лиц было тем ужаснее, что эти отрубленные головы являли собою картину насилия. Казалось, насилие запечатлело на лицах беспредельное страдание, боль, немую мольбу.
Мокра окинула взором лежавшие перед нею головы и протянула было руки к голове сына, но тотчас их отдернула. Она тяжело вздохнула, прижала руки к груди, словно ей стало дурно, а затем принялась мыть первую голову с краю. Обмыв ее, вытерев полотенцем и причесав, она принялась за вторую, третью, четвертую. Наконец очередь дошла до головы ее сына.
— Сын мой... милый мой сын...— шептала женщина. Рыдание разрывало ей грудь, но она не давала ему
вылиться наружу; вздох то и дело срывался с уст, выталкивая стон, но она не позволяла ему прорваться; руки у нее дрожали, но она заставила их повиноваться. Она обмыла щеки, лоб, губы, уши, шею, потом расчесала волосы редкой и частой гребенкой, смазала их душистым
маслом и опять принялась чесать. Наконец комендант крикнул:
— Довольно, пора кончать! Сидя на корточках, она посторонилась и увидела в руках коменданта пять заостренных с одного конца длинных палок. У входа стояли пять заптий, комендант насаживал на палки головы и передавал их заптиям. Несчастная женщина смотрела на все это, и глаза ее были сухи, она только нахмурилась, стиснула зубы и сжала кулаки. Когда эта процедура была закончена, Мокра вышла из гауптвахты. Во дворе столпились солдаты, чиновники и горожане, которые глазели на это зрелище. Заптий ждали команды, ждать им пришлось недолго,— по сигналу к ним подошел отряд вооруженной пехоты, и заптий с жердями в рука'х под прикрытием войска двинулись со двора. Впереди шли два барабанщика. Процессия под барабанный бой подвигалась по улице к городским воротам.
Мокра последовала за процессией. Она шла в толпе турецких ребятишек, которых становилось все больше и больше по мере приближения к городским воротам. Дети забегали вперед и кричали:
— Гяур! Гяур!
Встречные останавливались. Турки отплевывались, христиане крестились. Рущук был крепостью, поэтому у ворот стояла стража. Подойдя к воротам, заптия воткнул одну жердь в землю, после чего процессия вернулась в город и направилась к другим воротам. Таким образом, головы были пять раз в разных направлениях пронесены по городу. Мокра шла вслед за заптиями до третьих ворот. Здесь жердь с головой ее сына была воткнута в землю. И здесь она опустилась на колени. Прижав руки к груди и не спуская взора с сыновней головы, она зашептала:
— Сын мой... сын мой... сын...
Она повторяла эти слова все громче и громче: казалось, будто она читает молитву:
— Твоя отрубленная голова взывает к божьей справедливости, а на земле она послужит свидетельством истины. Сын мой, сын мой...
Но вот она встала, еще раз посмотрела на голову сына и, сделав над собой усилие, направилась в тюрьму. Если бы тюремный надзиратель был самым искусным
физиономистом, он все равно не угадал бы, сколько эта женщина выстрадала за день, он даже не заподозрил бы, что она огорчена. Лицо ее было спокойно, когда она назвала свое имя, голос ее звучал ровно и естественно.
— А, Мокра! — ответил надзиратель.— Знаю, знаю. Паша прислал нам приказ о тебе.
— Он разрешил мне свидание с заключенными.
— Да, разрешил... разрешил, да только не совсем.
— Не беспокойся, джанэм, — добродушно заметила она.— Я хлопотала о разрешении у паши не затем, чтобы обидеть тебя.
— В таком случае нечего было и хлопотать о разрешении.
— Мне не хотелось, чтоб ты рисковал.
— А, хорошо,— надзиратель улыбнулся и спросил: — У тебя здесь сын или брат? Кто тебе дорог?
— Мне все одинаково дороги. Ведь я старуха, а старики чужих детей любят так же, как своих.
— Так-то оно так. Но о твоем сыне можно потолковать,— внушительно прибавил он.
— Хорошо, потолкуем, — ответила Мокра, поняв, что за известную мзду можно будет кой-кого освободить из тюрьмы.
— Ну, пойдем,— сказал надзиратель, вставая с места.
— Погоди немного,— сказала она, протягивая руку.— Я сначала схожу за едой, к голодным не годится идти с пустыми руками.
— Надо было сразу прийти с корзиной. — Я была занята другим.
— Ну так ступай и возвращайся скорее...
Не прошло и получаса, как Мокра вернулась с большой корзиной в руках. Ее немедленно впустили в тюрьму, обладавшую всеми прелестями старинных тюрем: сыростью, спертым воздухом, грязью и отсутствием всего, что хотя бы отдаленно напоминало удобства. Даже классической соломы на полу не было. Внутрь можно было попасть через двойную дверь, свет и воздух проникали через небольшие оконца с железными решетками, расположенные на большой высоте. Толстые каменные стены исключали всякую мысль о побеге. Надзиратель повел Мокру вниз, отворил двойную дверь. Она вошла, поздоровалась и сказала:
— Так вам и надо! Получили болгарское царство!
— Ха-ха-ха! — засмеялся надзиратель. Арестованные, среди которых были и раненые, с удивлением посмотрели на Мокру, многие знали ее.
— Милостивый паша,— продолжала старуха,— позволил принести вам еду.
Она начала вынимать из корзины хлеб, сыр, мясо, фрукты и бутылки.
— Кто все это прислал? —спросил один из заключенных.
— Не спрашивай. Ешь и благодари бога. Проголодавшиеся заключенные накинулись на еду и вскоре опустошили корзину на дне которой лежали табак, папиросная бумага, спички и немного белья.
В присутствии надзирателя Мокра обменялась с заключенными несколькими ничего не значащими фразами. Те заключенные, семьи которых жили в Рущуке, дали ей поручения к своим. Еда, принесенная Мокрой, пришлась кстати, да и само ее присутствие оказалось весьма полезным, так как все время, пока Мокра оставалась в тюрьме, через открытую дверь камеры проникал свежий воздух. Вероятно, поэтому Мокра не спешила уходить. Она осталась бы еще дольше, но надзиратель заявил:
— Хватит!
— Хватит так хватит,— сказала Мокра.
При прощании надзиратель получил от нее дукат. — В следующий раз можешь остаться с ними подольше,— сказал довольный надзиратель.— Ты, как вид-но, знаешь, что кому следует.
В следующий раз он не только позволил Мокре оставаться дольше, но даже сам вышел, оставив ее одну с заключенными. Мокра не замедлила воспользоваться этим.
— Кто из вас обречен на виселицу? — спросила она. — Я,— отвечал один из юношей.— Мне не миновать виселицы.
— А моего сына повесили бы, если б он попал в руки турок живым?
— Разумеется, повесили бы.
— Скажи мне, что я должна делать... Говори, как если бы ты мне был родным сыном. Я хочу прясть пряжу для тех, кто придет после вас.
— А придут ли они? — спросил один из пленников, впавший в отчаяние.
— Разве вместе с вами все кончилось? — возразила старуха.— Подумай, откуда вы сами взялись?
Упавший духом замолчал, а его товарищи начали рассказывать о своем неудачном выступлении. Они объясняли ей свои действия, давали советы, как им можно помочь. Появление надзирателя прервало разговор, но назавтра он начался вновь. Так продолжалось до суда. Благодаря хлопотам Мокры приговор вынесли сравнительно мягкий. Она умела ладить с турками, она обивала пороги разных начальников и добилась того, что суд после предварительного следствия не вынес ни одного смертного приговора. Даже тот молодой человек, один из предводителей, который ждал смертной казни, был приговорен к галерам. Но накануне того дня, когда его должны были отправить на каторгу, он исчез из тюрьмы. Началось следствие, которое пришло к выводу, что исчезновение арестанта не могло произойти без вмешательства сверхъестественных сил. Между тем все объяснялось очень. просто — Мокра дала крупную взятку надзирателю. Пока продолжались розыски исчезнувшего арестанта, он преспокойно жил в доме Мокры, а затем с ее помощью переправился через Дунай.
С этого времени Мокра всецело отдалась подпольной деятельности. Она вырвала главного заговорщика из стен тюрьмы, чтобы поддержать дело, которому посвятил себя ее сын, и благодаря ей дело это не только не заглохло, но продолжало развиваться. Мокра одобряла молодых людей, и дом ее стал главной квартирой заговорщиков, причем ни явная, ни тайная полиция не имели об этом ни малейшего понятия.
Дом Мокры был как бы специально приспособлен для этой цели. Он стоял па краю того обрыва, где Мокра встретила Николу. Между каменной оградой сада, идущей параллельно берегу Дуная, и пропастью оставалась узкая полоска земли, по которой ходить было небезопасно, так как на дне крутого обрыва торчали острые камни. За этими камнями берег Дуная становился от-
логим, изгибался и далее обрывался в реку крутым выступом. На этом недоступном берегу не видно было ни одной тропинки, здесь никогда не ступала нога человека.
Сад Мокры, прилегающий почти вплотную к обрыву, ничем не отличался от других садов. В нем были и фруктовые деревья, и клумбы, и лужайки, и беседки, и потайные ходы, и потайные убежища, в которых можно было скрыться от турок. Единственной особенностью сада был колодец с колесом и валом, к которому цепями были привязаны две бадьи. Колодец был устроен так, что когда одна бадья поднималась, другая опускалась. Впрочем, это был весьма простой и распространенный в Болгарии механизм. Недоумение могло вызвать лишь то обстоятельство, что колодец был здесь совершенно ненужен, ибо рядом с ним находился другой каменный колодец, снабжавший все окрестные дома отличной водой. Однако наличие второго колодца никого не удивляло, меньше всего турок, по мнению которых воды никогда не бывает слишком много. Благодаря этому во всех странах, находившихся под властью турок, сооружались отличные колодцы. (Это, пожалуй, единственное, за что их можно помянуть добрым словом.)
Таким образом, дом Мокры отличался от других болгарских домов лишь наличием колодца. Внутреннее устройство дома напоминало лабиринт, там были потайные ходы, скрытые, лестницы, закоулки и убежища, которые теперь устраивались больше по привычке, нежели по. необходимости. Уже минуло время, когда турки в таких городах, как Рущук, устраивали облавы на мальчиков, чтобы воспитывать из них янычар, и на молодых женщин, чтобы заточать их в гаремы. Реформы последних лет охраняли и тех и других, но все же они не в состоянии были устранить укоренившееся недоверие, и дома продолжали строиться по-старому, и по-прежнему потайные ходы в садах соединяли соседние дома.
В квартале, где находился дом Мокры, существовало предание, будто в ее саду находится самое верное убежище. Рассказывали, что однажды в ее доме целую неделю скрывались женщины с детьми и девушки и что турки, обшарив все сады и все дома вокруг, так и не нашли их. Но это было очень давно, теперь никто, кроме Мокры, не знал, где находится это убежище. В саду ничто не выдавало наличия тайника. Единственной особенно-
стью сада был колодец, но что такое колодец? В колодце вода — вот и все.
Все, да не совсем. Дело в том, что в одной из стен колодца находилось незаметное сверху отверстие, мимо которого поднимались и опускались бадьи. Отверстие вело в подземную горизонтальную галерею метров полтораста длиной, выходившую на склон обрыва. Выход из галереи со стороны Дуная был отлично замаскирован остроконечным камнем и росшими здесь кустами. К отверстию невозможно было подойти ни сверху, ни снизу. По обе стороны галереи имелись ходы, которые вели в два обширных подземелья, напоминавшие залы древних катакомб. О древности этой постройки свидетельствовали каменные своды галерей и залов, которые подпирались посредине каменными колоннами. В Болгарии часто встречаются подобные сооружения. Но они, по всей вероятности, возводились болгарами не во время турецкого владычества, а раньше, хотя в болгарских городах и селах до последнего времени строились тайные убежища. Болгарам приходилось изыскивать всевозможные средства, чтобы как-нибудь противостоять турецкому произволу и насилиям. В борьбе за существование не только животные, но даже растения природа наделяет всевозможными средствами защиты, при помощи которых даже слабые могут вести борьбу с сильными. В данном случае в руках Мокры оказалось готовое сооружение, всеми забытое, которым некогда пользовались местные жители.
Мокра и сама не знала, на что может пригодиться это убежище. Вначале она хотела поместить туда беглеца из тюрьмы, но это было совершенно излишним. Бывший арестант преспокойно прожил у нее несколько дней, потом загримировался, переоделся и с чужим паспортом, которым Мокра его снабдила, никем не узнанный, благополучно добрался до Румынии. Он-то и связал Мокру с агитаторами. Эта связь первое время ограничивалась тем, что Мокре удалось продолжить деятельность, начатую еще до неудачного восстания, в котором погиб ее сын. Эта деятельность сводилась исключительно к пропаганде. Мокра взялась доставлять запрещенные издания, что ей легко удавалось благодаря ее торговым связям с Румынией. Вместе с различными товарами к ней теперь поступали и запрещенные издания, которые брал у нее
Станко. Но Мокру это не удовлетворяло. Она мечтала о том же, о чем мечтал ее старший сын и погибшие вместе с ним товарищи. Выступление, имевшее такой печальный исход, казалось ей не только справедливым, по необходимым, более того, даже легко осуществимым. Вера в возможность во'сетания зиждилась на ее глубочайшем убеждении, что болгары не пожалеют никаких жертв ради свержения турецкого ига. Она говорила об этом с заключенными в тюрьме, говорила и с тем юношей, которому благодаря ее помощи удалось бежать.
— Вы бы поменьше занимались писаниной да печатанием книжек, а побольше бы револьверов закупали.
— Одних револьверов мало,— возразил молодой человек.
— Покупайте ножи.
— Ножи у нас тоже были.
— Чего же вам не хватало? Ружей?
— Да, пожалуй, но еще меньше было у нас людей.
— Вы что же, не умели их поднять?
— Дело не в этом, у нас было мало вожаков. Мокра призадумалась и сказала:
— Да, твоя правда. Нужны люди опытные, знающие. Мой старший сын, который погиб, учился торговому делу. А Петр учится философии. Может, философия пособит нам изгнать турок?
Петром звали среднего сына Мокры, который обучался в одном из заграничных университетов на философском отделении точным наукам. Но Мокра, естественно, ни малейшего представления не имела о том, чем занимался ее сын. Не больше нее разбирался в науках и беглец, который, подумав, сказал:
— Не знаю, может, пригодится и философия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30