Преступники и жертвы. Не завидны были, значит, в то время дела Турции, если жители страны так резко расходились в оценке фактов. То, что одни считали добродетелью, другие называли преступлением. Это свидетельствует о том,, как неустойчиво было основание, на котором зиждились политические доктрины. Это вместе с тем свидетельствует и о неустойчивости того государства, где имеют место подобные противоречия.
Экзекуция, произведенная в Рущуке «для устрашения», вызвала, однако, не страх, а негодование и возмущение, усилив раздор между одной группой населения и другой... Турки были возмущены христианами, христиане — турками. Власти могли бы избежать этого,— стоило только освободить Станко и разрешить ему продолжать свою работу в школе. Но туркам надо было «устрашать». Это было логическим следствием всей турецкой системы управления. Изменить ее турки были не в состоянии.
Устрашать!.. Устрашать!..
— Посмотрите только, как райя присмирела,— говорили турки, поздравляя Друг друга.
Действительно, все стихло, но это была тишина, наступающая после тяжелого удара, который оглушает, но не убивает. Устрашены были главным образом те, кому был выгоден существующий порядок вещей. К этому разряду принадлежал и хаджи Христо. Совесть несколько упрекала его за гибель Станко, но он убеждал себя, что в смерти учителя виноват не он, а то движение умов, которое возникло и развивалось на его глазах. Станко пал жертвой этого движения. Хаджи Христо считал себя вполне ком-
петентным, чтобы разрешить этот вопрос. Ведь он сам сидел в тюрьме, ведь он сам был закован в кандалы. И разве ему не пришлось отдать четыреста меджидие?
Приближалось время заседания меджлиса, в котором он должен был принять участие. В совете заседали выборные представители от мусульман, христиан и евреев. Кроме того, в члены меджлиса входили высшие сановники церковной иерархии: турецкий муфтий, владыка и викарий от христиан, раввин от евреев. Они не выбирали. Согласно букве закона, на основании которого действовали эти местные самоуправления, все члены совета пользовались одинаковыми правами, но фактически дело обстояло совершенно иначе. Христиане и евреи во всем подчинялись туркам хотя бы потому, что в руках последних находилась власть. Турки были хозяевами края. Христиане и евреи, хотя и были многочисленнее, всегда уступали им, то есть молча соглашались с предложениями и решениями, исходили ли .они от отдельных турок или от представителей власти. Председателем на собраниях всегда был мусульманин. Таким образом, фактически все дела решались представителями господствующего народа, остальным же было предоставлено право воображать, что они тоже решают.
К такому именно заседанию готовился хаджи Христо. Заседание должно было состояться в среду. В воскресенье, когда народ выходил из церкви, хаджи Христо остановился у дверей и, увидев Мокру с Анкой, подошел к ним. Они поздоровались.
— Я бы зашел к тебе, Мокра, если б был уверен, что ты меня хорошо примешь,— сказал хаджи Христо.
— Разве ты когда слыхал, чтобы я кого-либо дурно приняла?— ответила Мокра.— Милости просим... заходи.
— А Петра я застану?
— Кажется, он дома.
Они пошли вместе. Мокра провела гостя в мусафир-лык, пригласила сесть, а сама ушла. Через несколько минут появился Петр. Он, как хозяин дома, должен был занимать гостя. Анка принесла угощение: варенье и воду, потом кофе. Затем последовали трубки. Когда синеватый дым поднялся над головами сидящих — степенного болгарина в потурях, куртке, фесе, подпоясанного широким поясом, и молодого человека в европейской одежде,— хаджи Христо заговорил:
— Я пришел просить тебя написать кое-что...
— А именно?
— Да нечто такое, что, пожалуй, будет и против тебя. Впрочем, хоть ты и учился за границей, все же ты почтенный и спокойный человек... Все видят это и ценят тебя по достоинству. Ты извлек урок из судьбы своих братьев и не заразился болезнью, которая напала на всю нашу молодежь.
— Гм...— пробормотал Петр.— К чему это ты клонишь, хаджи Христо?
— А к тому, чтобы ты написал... Ты можешь написать лучше меня, лучше кого бы то ни было.
— Что же надо написать?
— А вот что... Собирается меджлис, и мне хочется сказать там кое-что об этом нашем несчастном образовании — чтоб ему пусто было! Пора уже покончить с ним, пора покончить с заразой, которая ведет к гибели нашу молодежь.
— Если ты намерен выступить, то при чем же здесь я?
— А вот при чем. Во-первых, нужно представить все это в виде жалобы, а во-вторых, необходимо под-нести нашу жалобу паше или даже самому султану как верноподданническое прошение. Конечно, лучше тебя никто не напишет... Пусть они раз навсегда освободят нас от этого проклятого просвещения... Пусть запретят посылать молодежь за границу... Пусть наведут порядок в школах и библиотеках...
— Позакрывают, наверно.
— Ну да... Не в них ли причина всех зол? В школах никто еще гроша ломаного не приобрел, а сколько человек из-за них пострадало! — Он глубоко вздохнул и продолжал:— Я едва не плакал над судьбой Станко... А Стоян, разве он мало причинил мне зла? Что погубило Станко? Школа. Что заставило Стояна бросить торговлю и заняться глупостями? Разумеется, школа. Из всех, кто учился в школах, один ты уцелел, вот и напиши прошение. А когда паша узнает, что это ты написал,— он тебя при случае не забудет.
Петр задумался. Он соображал, как бы уклониться от этого предложения и в то же время не оскорбить хаджи Христо, расположение которого ему хотелось сохранить
хотя бы потому, что оно служило отличной ширмой. Между тем хаджи Христо продолжал:
— Если бы султан склонился на нашу , просьбу, в стране нашей снова воцарилось бы прежнее спокойствие,, а оно нужнее всего нам с тобой: мне — потому что я стар, тебе — потому что ты молод. Видишь, как обстоят дела: состояние свое я, конечно, не возьму с собой в могилу. Вот мне и хочется отдать его кому-нибудь вместе с дочерью и быть уверенным, что оно не пропадет... А такую уверенность может дать только спокойствие.
Это был довольно ясный намек, из которого Петр мог понять, что хаджи Христо прочит его в женихи. Он промолчал, а хаджи Христо продолжал ораторствовать:
— Чтобы упрочить мой и твой покой, покой всех купцов, ремесленников и крестьян, а также всего нашего отечества, напиши это как можно лучше.
Петр выслушал, покачал головой и сказал:
— Если бы я даже хотел, я все равно не сумею.
— Ну! — удивился хаджи Христо.
— Да, не сумею.
— Не может быть!
— Кажется только, что не может быть, а между тем оно так и есть.
— Ведь ты умеешь писать.
— Да, я пишу по-болгарски, по-русски, по-немецки, по-французски, а вот по-турецки — не умею.
— Ничего! — воскликнул хаджи Христо.— Напиши по-французски, паша и султан поймут.
— Что же, это будет прошение лично от тебя?
— Нет, от всего меджлиса.
— Разве меджлис поймет французское прошение? Этот вопрос несколько озадачил хаджи Христо, но он тотчас же ответил:
— Не важно, поймут они или не поймут. Я расскажу в чем дело и уверен, что все без исключения подпишут.
— Но я не умею писать прошения.
— Почему? — удивился хаджи Христо.— Прошения пишут вот так.— Он показал пальцем на ладони.
— Не всякий может писать прошения. Вели портному сшить сапоги, а сапожнику — штаны: сумеют ли они? Я ведь не учился прошения писать.
Последний аргумент убедил хаджи Христо. Он покачал головой, потер лоб и спросил:
— Как же быть?
— Скажи на заседании все, что ты хочешь. Там есть китабджи, он и напишет все как следует по-турецки, и это будет гораздо лучше.
— Пожалуй, ты прав,— вздохнул хаджи Христе и стал доказывать необходимость предлагаемых им мер.
Он ссылался на сербскую войну, на известия о намерениях России и наконец на процесс, который завершился смертью Станка.
— Я слышал,— заметил Петр,— что Станко не казнили бы, если б не узнали про какую-то сходку.
— Ну да, про сходку в моем саду.
— Как же про нее узнали?
— Я рассказал... Там был Станко, Стоян и еще какой-то малый.
— Как же это у тебя, хаджи Христо, хватило совести выдать их? — упрекнул Петр хаджи Христо.
— Как хватило совести?.. Им совесть позволила собираться в моем саду, а моя совесть должна была помешать мне их выдать! Меня ведь самого обвиняли в том, что я соучастник Стояна. Если б я их не выдал, то так и остался бы обвиняемым и попал бы в Акру.
Петр принял к сведению это наивное объяснение и не пытался возражать.
Хаджи Христо посидел еще, поговорил и наконец распрощался. Вскоре после его ухода пришла Иленка. Она теперь часто, иногда по нескольку раз в день, заходила в дом Мокры, чтобы узнать про «них». «Они» — это значило: Стоян и Никола. Сначала вести были неопределенные. А потом стало точно известно, что молодые люди добрались благополучно...
Петр намеревался поехать в Бухарест, но не слишком торопился, желая обставить свою поездку так, чтобы она не вызывала подозрений со стороны властей. Об этом-то путешествии он и говорил теперь с Иленкой.
— Когда же наконец? — спросила девушка.
— Как только будет возможно,
— Вот уже две недели я слышу такой ответ.
— Неужели ты хочешь, чтоб турки арестовали меня, когда я вернусь?
— Ах, нет! — воскликнула Иленка.
— Потерпи немного,— уговаривал Петр.
— Хорошо, постараюсь, постараюсь.
Пока Иленка закалялась в терпении, отец ее выступил со своим предложением на заседании меджлиса. Турки очень удивились, когда он потребовал слова. Они переглянулись, пожали плечами, а один сказал:
— Если райя начнет говорить, то нам незачем ходить в совет.
Но чиновник, который вел заседание вместо паши5 дал хаджи Христо слово.
— Что же ты нам скажешь?
— Я хочу сказать,— начал хаджи Христо,— что причина всех бед, которые свалились на нас в последнее время,— просвещение.
— Ну и что же? — спросил председатель.,
— К чему нам школы, читальни, книги и газеты? — Машалла, машалла! —одобрили турки.
— К чему нам люди а-ла франка?
— Верно, верно сказано!
— Напишем падишаху — да продлит бог его жизнь!— и поднесем ему адрес, где будет сказано, что мы, верноподданные слуги его, нижайше просим, чтобы он изволил приказать: все школы и библиотеки закрыть, все книги сжечь и запретил посылать детей наших за границу. Таким образом к нам вернется спокойствие, которым мы наслаждались все время, пока не заразились просвещением... Как только к нам пришла эта зараза, так и начались наши бедствия... Пусть китабджи изложит все это в прошении, а мы приложим свои печати и пойдем с ним к паше, чтобы он переслал наш адрес падишаху. Пусть нас, несчастных райя, счастливейший, могущественнейший, мудрейший, светлейший, великодушнейший падишах спасет от просвещения, как наседка защищает своих цыплят от ястреба!
— Машалла, машалла! — одобрили турки.
— Верно, правильно говорит,— вторили им и евреи и христиане.
Ввиду всеобщего одобрения проекта оставалось только поручить китабджи составить адрес. Только один турок остался недоволен тем, что такой хороший проект был предложен христианином, а не турком. Поэтому он предложил запретить райя выступать с предложениями. Но председатель вступился за хаджи Христо.
— Чем же он виноват,— заявил председатель,— если ему пришла в голову хорошая идея?
Но турок не унимался.
— Если б он изложил мне свою мысль, я бы кое-что прибавил, и все было бы мое.
— Что же ты прибавил бы?
— Я прибавил бы, что надо просить падишаха, да соизволит он повелеть, чтобы всем райя, которые осмелятся говорить иначе., чем по-турецки, отрезали языки. Если бы райя говорили только по-турецки, тогда и школы были бы ненужны, и книг никто не читал бы, и за границу не ездил бы. Я еще вот что хотел предложить,— прибавил оратор, несколько подумав,— я бы всем неверным вырезал языки. Человек и без языка может работать и подати платить. Тогда станет спокойно, дети их будут учиться говорить по-турецки, и когда нынешнее поколение вымрет, во всей Турции останется один турецкий язык.
— Гм... это было бы недурно,— заметил председатель,
— Да, недурно,— подтвердил один из турок, а за ним еще несколько. Но вдруг кто-то возразил:
— Как же это языки отрезать? Ведь это трудно.
— Нет, легко,— настаивал автор предложения.— Стоит только послать в каждую область по отряду войска: пусть солдаты ходят из деревни в деревню, вырезают языки и бросают псам.
Завязался оживленный спор, в котором христиане и евреи участия не принимали. Предложение не было поставлено на голосование. Между тем китабджи написал адрес, члены совета приложили свои печати и передали председателю для вручения паше.
Заседание это осталось памятным, потому что райя осмелился выступить с предложением.
Хаджи Христо был доволен: он выступил на публичном заседании, исполнил свой патриотический долг. Он свое дело сделал, а остальное его не касается.
Несколько дней спустя Петр получил приглашение явиться к паше. Тот принял его радушно и показал бумагу, снабженную множеством печатей.
— Я тут ни при чем, ваше превосходительство.
— Но содержание бумаги тебе известно?
— Известно. Автор оказал мне честь, предложив написать адрес.
— И ты, конечно, отказался? — Разумеется.
— Ты очень обязал бы меня, если б отсоветовал ему эту затею.
— Жаль, не догадался, а то сделал бы попытку.
— А ты разве не пытался?
— И не думал.
— Но ведь тебе было неприятно видеть, что один из самых уважаемых твоих сограждан предлагает такую колоссальную глупость.
— Нет. Глупость — одна из привилегий почтенных людей.
— Я вижу, любезный доктор, что ты очень ядовит,,— заметил паша.— Из-за этого я нажил кучу хлопот.
— Каким образом?
— Глупость хаджи Христо заразила весь меджлис и скомпрометировала все здешние светила. Скомпрометирован и я, так как теперь невозможно спрятать бумагу под сукно. Придется послать ее в Константинополь, а там узнают, что во вверенном мне крае выборное представительство состоит из одних дураков. Ведь все подписавшиеся принадлежат к местной знати. Дай только им волю, и они будут переходить от одной глупости к другой. Слышал ли ты, доктор, о языках?
— Нет, ваше превосходительство,— отвечал Петр. Паша рассказал о предложении и пояснил:
— Проект этот провалился, но, надо полагать, воскреснет в ином виде... Мусульмане чрезвычайно раздражены против христиан, так что они непременно постараются придумать какую-нибудь менее радикальную, но не менее грозную меру.-
— Да! — вздохнул Петр.
— Так вот,— продолжал паша,— я пригласил тебя, любезный доктор, потому что хочу просить тебя об одолжении.
— Готов к услугам, ваше превосходительство.
— Согласен ли ты поехать в Бухарест?
— Извольте.
— И повидать там членов комитета.
— Как?
— Ведь ты находишься в хороших отношениях с членами комитета?
— Не в плохих.
— Мне хочется дать тебе к ним поручение... Ты согласен?
- Если только исполнение этого поручения будет в моих силах.
— Мне нужно, чтобы ты передал комитету в точности мои слова, и так, чтобы тебе поверили.
— Это я могу выполнить.
— Меня уведомили, что комитет готовится поднять восстание... Передай им мой совет: пусть они оставят эту мысль... Пусть себе организуют болгарские легионы в Сербии, пусть забавляются воззваниями и манифестами, пусть ищут политических или дипломатических союзов, но пусть не пытаются вызвать восстание в Болгарии. В противном случае,—паша стал серьезен и отчеканивал каждое слово,— они вынудят правительство прибегнуть к самым решительным мерам... В каждый пункт, где только появятся какие-либо признаки восстания, мы пошлем черкесов и башибузуков и позволим им купаться в крови.
Когда паша произносил последние слова, глаза его загорелись, как у хищного зверя. Из-под оболочки цивилизованного европейца выглянул тигр.
Петр молча смотрел на него.
Паша опомнился, притушил хищный блеск в глазах и спросил:
— Согласен ли ты исполнить мою просьбу?
— С удовольствием, ваше превосходительство.
— Я не требую, чтобы ты вступал с ними в переговоры. Я только прошу тебя предупредить этих господ, что решение мое непоколебимо и будет в точности приведено в исполнение... Так пусть они сжалятся над бедным народом, защитниками которого себя называют. Пусть их забавляются себе в Сербии, организуют там болгарские легионы и пишут воззвания и прокламации, это будет и умнее и великодушнее... Передай им это, любезный доктор, не от себя, а от меня... Кажется, я ничего невозможного от тебя не требую.
— Разумеется,— отвечал Петр.
— Вот все, что я хотел тебе сказать. Когда ты вернешься и пожелаешь посетить меня, я буду очень рад, но не стану расспрашивать тебя о результатах твоей миссии. Я не хочу, чтобы ты мог подумать, будто я желаю узнать от тебя какие-нибудь подробности о комитете. Я и без того получаю весьма точные сведения от товарищей этих господ.
Последние слова паши произвели на Петра угнетающее впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30