Его мучил вопрос, не случилось ли чего с отцом, бабушкой, матерью и сестрой?
Скорее всего отец арестован. Не менее вероятно и то, что разъяренные неудачей черкесы и башибузуки, командированные для поимки Стояиа, набросятся на мать, сестру и бабушку и станут истязать их. Особенно беспокоила его мысль о молодой, красивой сестре, представлявшей лакомый кусок для мусульман. Он напряженно всматривался в механу, в надежде увидеть хоть что-нибудь, что могло бы дать ответ на мучившие его вопросы, но не мог ничего разглядеть. Механа по-прежнему стояла на своем месте. На дворе бродили куры. По дороге шел или ехал народ. Стоян смотрел на отцовский дом сзади и потому не мог разобрать, стоит ли там часовой. Если бы он знал, что солдаты ушли, можно было бы ночью подойти к механе и разузнать, что там происходит. Он раздвигал листья, напрягал зрение и наконец разглядел блеск штыка. Значит, солдаты остались.
Спустя некоторое время Стоян заметил какую-то женскую фигуру, выходившую через задний двор. Таким образом, Стоян узнал, что есть часовой и что бабушка дома. Если самого хозяина и нет, решил он, то его заменяет старуха и, следовательно, имущество не разграблено. Но что с остальными?
Отца, наверно, арестовали. Правда, можно было предположить, что арест был совершен не внезапно.
значит у отца было время позаботиться о матери и сестре. Занятый этими мыслями, Стоян заметил нескольких верховых черкесов, которые остановились, спешились, некоторое время оставались в механе, а потом уехали. Следовательно, механа жила своей обычной жизнью. Он заметил также,, что другие черкесы шныряют кругом по полям.
«Это меня ищут»,— подумал он.
Наблюдения несколько успокоили Стояна насчет семьи, и он стал размышлять о своей собственной судьбе. Положение его становилось все тягостнее. Он уже два дня ничего не ел. Ощущение голода томило его все больше и больше. В механе его, конечно, накормили бы, но она наверняка находится под наблюдением, и идти туда слишком рискованно.
Он разглядывал деревню. В Кривене, по-видимому, не произошло ничего особенного. Крестьяне ходили, суетились как ни в чем не бывало. Стоян решил дождаться вечера и отправиться прямо к чорбаджии.
Сказано — сделано. Как только стемнело, он слез с дерева и направился в деревню. Семья чорбаджии перепугалась, когда он появился. Дети и молодежь бросились бежать. В избе осталась только «бабичка», которая в Болгарии всегда бывает единственной представительницей семьи во время тревоги. На все вопросы Стоян получал один и тот же ответ: «Не знаю... не знаю...»
Стоян пытался успокоить старуху, говорил ласково. С большим трудом ему удалось кое-что разузнать.
— Ты меня не бойся, бабичка,— просил он,— я как пришел, так и уйду.
— Уходи, уходи! — твердила старуха.
— Скажи мне только, где чорбаджия..
— В Систове.
— А мой отец?
— Твой отец?— переспросила она.
— Да, мой отец, механджи Пето.
— В Систове.
— А моя мать и сестра?
— В Систове.
— Что же они, в тюрьме?
— В Систове.
Стоян видел, что старуха не хочет ничего больше говорить. На всякий случай он спросил:
— Где у тебя хлеб?
— В Систове,— последовал ответ. Тогда Стоян крикнул:
— Сейчас же давай хлеба! И что там есть из еды! Старуха, привыкшая прислуживать, принесла ему тотчас же большой кусок мамалыги, несколько луковиц, кусок сыру и еще кое-чего. Стоян завернул все это в платок и ушел. В деревне ему нечего было делать. Он прошел мимо дома Грождана. Дом стоял на запоре. Надо было снова искать себе убежище и ночлег. События прошедшей ночи заставили Стояна проявить чрезвычайную осторожность и бдительность. Он шел всю ночь и к утру очутился перед крепостным валом. Еще не рассвело, на востоке небо только начало алеть. Стоян пристально смотрел на насыпь. Сначала он ничего не заметил, но вскоре разглядел будку часового. Подойдя ближе, он увидел и сидящего в будке солдата.
«Ему следовало бы ходить, а он в будке сидит,— подумал молодой человек.— Уж не спит ли?»
Приблизившись, он убедился, что часовой в самом деле спит. При первых лучах рассвета Стоян увидел на насыпи еще несколько будок. Кругом не было ни души.
«Надо попробовать»,— решил Стоян. Он спустился в ров и стал искать удобное место, откуда можно было взобраться на вал. Турки с большой небрежностью относятся к содержанию крепостей в мирное время и ремонтируют их только тогда, когда появляется угроза войны. Вот почему Стоян спустился в ров без особого труда, легко отыскав место, где кирпичи обвалились. По этим кирпичам, как по лестнице, он взобрался наверх и очутился прямо перед будкой.
Приподнявшись немного, Стоян взглянул на часового, который преспокойно спал, поставив около себя ружье. Молодой человек подполз к нему, но на мгновение остановился. У него мелькнула мысль, не убить ли и солдата. Мысль эта была так естественна. Ведь перед ним —враг, он в руках Стояна. Его можно убить его же ружьем.
Молодой человек встал на путь, свернуть с которого уже было невозможно: он находился с Турцией в состоянии войны, был одной из воюющих сторон и считал себя вправе всячески вредить своему врагу, тем более что
тот вел себя не только как воюющая сторона, но и как судья. Враг наверняка не пощадил бы его, поэтому он не видел никаких оснований щадить врага. Однако он не убил спящего солдата, а только взял у него ружье и обошел будку, намереваясь поломать его и выбросить. Однако ему помешал патруль. Когда Стоян стал спускаться по внутреннему склону насыпи, он услышал внезапный окрик:
— Стой!
Стоян мгновенно бросил ружье и побежал к зданию, за которым начиналась улица, ведущая в центр города. Ему казалось, что этот дом укроет его от погони. Но погоня была близка, и, когда он миновал строение, ему оставалось только спрятаться в стоявшей у стены бочке либо в раскинутом неподалеку цыганском шатре. Оттуда высовывались босые ноги спящих, а у забора стоял привязанный осел. Недолго думая, Стоян вскочил в бочку и присел. Прибежали солдаты, посмотрели на улицу и принялись браниться.
— Шпион... негодяй... удрал!.. Ну погоди же, попадись только в наши руки!
Проснулись цыгане. Один из них вылез из шатра и встал.
— Ты не видел?— спросил один солдат.
— Кого?
— Кого? Должно быть, шпиона или комитаджи.
— Нет, не видел,— ответил цыган.
Появилась старуха. Она исподлобья глядела на ни-замов, которые с бранью и проклятьями повернули наконец к крепостному валу.
Немного погодя Стоян вылез из бочки и быстро прошел мимо удивленных цыган. Это были те самые цыгане, которые три дня назад плясали в Кривене перед турками и среди которых он исполнял роль медведя. Стоян узнал их и потому не остановился. Едва он отошел шагов на пятьдесят, как старая цыганка, не говоря ни слова товарищам, отправилась за ним следом. Еще не совсем рассвело. По пустынной улице скользили две фигуры. Одна быстро удалялась, другая, как зловещая тень, неотступно следовала за ней. Стоян не видел и даже не подозревал, что цыганка идет за ним. Старуха шла босиком, не производя ни малейшего шума, даже шороха. Она несла в руках палку, но не опиралась на
нее, должно быть боясь, что стук палки привлечет внимание беглеца.
Миновав несколько улиц, Стоян свернул в болгарский квартал и, как ему казалось, никем не замеченный, остановился у ворот хаджи Христо. Стоян рассчитывал найти в этом доме самое безопасное убежище; тем более что он не намеревался здесь оставаться долго. Прежде всего надо было как-то переправиться через Дунай. Он нисколько не сомневался, что хаджи Христо поможет ему в этом. Стоян рассчитывал также на хаджи Христицу и в особенности на Иленку, которая легко воспринимала новые идеи и сердце которой было исполнено чувства патриотизма. Словом, он рассчитывал на помощь и, во всяком случае, на радушный прием.
В этот ранний час ворота были еще заперты. Стоян постучал, подождал немного и начал было уже беспокоится, как вдруг послышались шаги и грохот отодвигаемых засовов. Ворота открылись.
— Здравствуй,— приветливо сказал конюх и опять затворил ворота.
— Что у вас слышно?— спросил Стоян.
— Слава богу, все благополучно.
— Хозяин встал?
— Должно быть, встал. Ведь уже день на дворе.
Поскольку, согласно принятому в болгарском обществе этикету, о гостях не докладывают, Стоян прямо отправился в ту комнату, которую занимал прежде. Он не сомневался, что может здесь расположиться, ибо отлучка его носила скорее характер отпуска, чем отставки. Войдя в свою комнату, он нарочно принялся шуметь, чтобы привлечь чье-нибудь внимание и дать о себе знать хозяину.
«Если хаджи Христо и не спит, то уж, во всяком случае, еще лежит в постели»,— подумал Стоян. Он ходил по комнате, кашлял и стучал, пока в комнату не заглянула хаджи Христица. Она вскрикнула и скрылась. Вслед за нею немедленно явился сам хаджи Христо. Он был в халате, так как, видимо, только что вскочил с постели. Лицо его выражало гнев и ужас.
— Несчастный! Зачем ты сюда пришел?— воскликнул он.
Стоян растерялся.
- Что тебе здесь надо?
— Я... я пришел...— бормотал Стоян. — Ты убил турка?
— Убил.
— И после этого ты смеешь заходить в мой дом? Я не собираюсь проливать свою кровь... Нет!., я... я...— Хаджи Христо побледнел и произнес дрожащим голосом.:— Я тебя заптиям выдам.
Не успел Стоян ответить, как вбежала хаджи Христица и еще с порога принялась кричать:
— Ах ты несчастный! Ах ты негодяй! Мы тебя пригрели, как родного сына...
— Заптиям его,— перебил хаджи Христо,— заптиям! Пойду за ними...— И он направился к дверям, но дорогу ему преградила Иленка.
— Нет, ты не пойдешь! — сказала девушка таким решительным тоном, что хаджи Христо остановился и взглянул на нее с недоумением.— Нет, отец, ты не пойдешь,— повторила Иленка.— Ты не совершишь такой подлости.
— Но ведь он погубит меня,— ответил хозяин.— Если турки узнают, что я дал ему приют, меня повесят.
— Каким же образом это до них дойдет?— спросила молодая девушка.
— Кто тебя видел?— спросила хозяйка.
— Кроме Стефана, никто не видал,— ответил Стоян.
— Стефан никому не скажет,— подхватила Иленка.
— Пускай он сейчас же уходит! — потребовал хаджи Христо.— Пускай уходит сию же минуту. Уходи!.. убирайся... забудь, что ты когда-либо переступал мой порог... Уходи.
Стоян убедился, что ему следует немедленно оставить дом, который он считал вполне безопасным убежищем. Уходить надо было как можно скорее, пока улицы еще были пусты. Не промолвив ни слова, он вышел.
— С богом,— услышал он за собой.
Слова Иленки глубоко тронули молодого человека.
— С богом,— повторили за дочерью родители.
Стоян сбежал с лестницы, повернул от ворот налево и зашагал,, ни разу не оглянувшись. Шагах в пятидесяти за ним следовала старая цыганка.
Положение еще больше осложнилось. Теперь у него оставались два убежища: дом Мокры и квартира Стан-
ко. Последняя казалась Стояну надежнее потому, что была ближе, и, кроме того, тихого, осторожного Станко никто ни в чем не подозревал. Никого не встретив на улице, Стоян подошел к школе. К счастью, дверь была открыта. Он вошел в первую комнату и там увидел Станко.
— Я ждал тебя,— сказал учитель.
— Мне надо скрыться.
— Знаю... знаю... Турки ищут тебя по всему городу. Третьего дня делали обыск у хаджи Христо и привлекают его к суду. Жаль, что Петра нет в городе. Он переправил бы тебя в Румынию. Оставайся здесь, а вечером что-нибудь придумаем. Идем.
Он отвел Стояна в чулан и на всякий случай показал ему потайную дверь, ведущую к проходу между домами.
— Об этом проходе турки не знают... он ведет к саду Мокры. Сиди тихо, а я пока извещу Мокру. Если тебе придется искать у нее убежища, то не ходи через ворота во двор, а залезай через забор в сад.
Обменявшись со Стояном еще несколькими фразами, Станко ушел, а Стоян лег спать.
Цыганка долго стояла перед домом и ждала. Наконец она оставила свой пост и направилась прямо в конак.
Цивилизованные страны сохранили некоторые обычаи стран нецивилизованных. К таким обычаям принадлежит и обещание денежных наград за выдачу или поимку преступников. Казалось бы, ловить преступников следует безвозмездно. Необходимость прибегать к подобным мерам показывает, что правительство и общество далеко не всегда действуют в согласии. Англичане, например, прибегают к таким средствам в процессах против ирландцев, заимствовав этот обычай от турецких властей, которые содержат целые полчища шпио--нов и официальных доносчиков, одновременно поощряя и доносы частных лиц. Прибегнул к этому и рущукский губернатор, когда Стоян во время облавы убил агу и скрылся. Под барабанный бой публично было объявлено, что тот, кто доставит живым Стояна Кривенова,
убийцу милязима и аги, или укажет убежище, где преступник скрывается, получит награду в тысячу куруш. Это и заставило цыганку выслеживать Стояна.
Цыганка не знала Стояна. Но еще в Кривене, когда незнакомый крестьянин исполнял роль медведя перед механой, она интуитивно догадалась, что он только переодет в крестьянскую одежду. Услыхав про убийство милязима, цыганка стала припоминать привлекшее тогда ее внимание лицо молодого человека. Когда же сообщили о награде за поимку убийцы, воспоминание это стало отчетливее. Оно молнией сверкнуло у нее в голове, когда в памятное утро, после ухода солдат, какой-то молодой человек выскочил из бочки. Цыганка последовала за ним. Она ждала его перед домом хаджи Христо, ждала и перед школой и, наконец решив, что молодой человек останется здесь, пошла прямо в конак. Паша еще спал. Во дворе только начиналось движение. Внизу, там, где рядом с канцелярией полиции помещалась жандармская гауптвахта, заптйи пили кофе и курили наргиле. Цыганка направилась к ним. — Чего тебе?— спросил один из заптий.
— У меня дело к самому паше.
— Паша спит.
— Спит?— спросила она и тотчас заговорила нараспев:— Ах, джанэм, вставай, беги, беги скорее, разбуди пашу... Пусть он вырвется из объятий черноокой одалиски, пусть вскочит с постели и выслушает меня.
— Ха-ха-ха,— засмеялись заптии.
— Спеши, джанэм,— настаивала цыганка,— наргиле и После докуришь.
— Чего же ты хочешь от паши?
— Я скажу ему на ушко такое слово, какого ему никакая кукушка не прокукует.
— Какое же это слово?
— За это слово он, голубчик мой, меня озолотит.
— Должно быть, куруш тебе даст.
— Нет... тысячу.
— Эге,— сказал заптий.— Так ты, может, Стояна Кривенова выследила?
— Я только самому паше скажу,— ответила цыганка, несколько смущенная тем, что тайна ее открыта.
— Не надо тебе к паше ходить... веди нас... где он?
— А мои тысяча куруш?
— Так ты хочешь тысячу куруш сперва получить?— заметил заптия.— Прежде приведи нас к нему или расскажи, где он, чтобы мы смогли его поймать. Цыганка не знала, что делать.
— Я все расскажу паше эфенди.
— Скажешь и аге... — сказал один из заптии.— А если не скажешь, то запоешь.
Заптия встал, пошел в канцелярию, вскоре вернулся и снова сел на свое место.
Цыганка стояла, понурив голову и скрестив руки на груди. Вскоре показался тучный степенный человек. Он шел, застегивая на ходу мундир. Человек произнес несколько слов, и во дворе тотчас выстроился отряд заптии — десятка два дюжих малых, вооруженных тесаками и револьверами. Степенный человек застегнул свой сюртук, надел оружие и, обратившись к цыганке, приказал: «Веди!»
— Хорошо, джанэм,— ответила она плаксивым голосом,— но почему же я не видела паши?
— Успеешь еще... идем. Цыганка закашляла, сгорбилась и, натянув на голову платок, пошла впереди отряда, опираясь на палку. За нею следовал ага. Цыганка не спешила; она часто делала остановки, как будто не твердо знала дорогу, кашляла, вздыхала. Наконец, словно вспомнив что-то, пошла быстрее, миновала несколько улиц и вскоре остановилась.
— Здесь,— сказала она, указывая глазами на неказистый домик.
— Здесь?—спросил ага.— Ведь это школа.— Он вопросительно посмотрел на заптии.
— Ведь против Станко никаких подозрений нет?
— До еих пор не было,— заметил один из заптии.
— Как же быть?— повторил свой вопрос ага»
— Все-таки он райя.
— Такой тихий, смирный...
— Все они тихие и смирные.
— Ты уверена, что Стоян Кривенов здесь?— спросил он цыганку.
— Сама видела, как он вошел сюда и больше не вышел, как перед тем от хаджи Христо.
— Он был у хаджи Христо?
— Сначала был у хаджи Христо, а от него пошел сюда.
— Идем,— сказал ага, обращаясь к заптиям, и отворил дверь в школу.
Появление аги и заптии прервало занятия. Ученики рядами сидели на полу с грифельными досками в руках, а Станко писал мелом на классной доске и громко произносил написанные слова по складам. Дети повторяли за ним названия каждой буквы, производя таким образом ритмический шум. Станко начал писать слово «баба».
— Буки аз ба...— произнес Станко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30