И не только с их стороны. Дома через три или дальше, на соседней улице, какой-нибудь жилец, у кого есть ловкий зять или сын, наверняка клюнет на это, а может, и сам он в таких делах не промах. Если не Зузка с Тибором, так кто-то еще нагреет себе руки...
— Но что они мне теперь скажут,— вздохнула мать,— ведь сразу догадаются, что я говорила с тобой.
— Можешь и не скрывать. А Зузке я тоже кое-что выскажу. Это ей просто так не пройдет.
— Прошу тебя, ничего не затевай, я сама все улажу. Мне не хочется вражды между вами. У меня и остались только вы двое, этим и живу. Относитесь друг к другу так, как положено брату и сестре. Или хотя бы делайте вид, что ладите друг с другом.— В ее голосе послышалась горечь.
— Это очень трудно, мама,— пробормотал он.— И с каждым днем становится все труднее.
— Я, пожалуй, пойду,— сказала мать, вставая со
стула.
— Пройдем здесь, боковой дверью, не стоит тащиться назад через весь цех.
Они вышли на залитый солнцем двор.
Вдалеке, на административном корпусе, уже развевался черный флаг.
— Кто-то умер у вас? Ты не знаешь? — спросила мать.
— Понятия не имею,— ответил Франтишек, взглянув на флагшток.— Кажется, и в самом деле траур...
Он проводил мать до проходной. Майорос продолжал сидеть в тени на скамейке. Как ни пытался он превозмочь сонливость, все же зевота одолевала его.
— Ну как, нашли сынка?
— Конечно,— улыбнулась ему мать.
— Шанко, ты случайно не знаешь, кто умер? — спросил Франтишек.
— Кучера,— ответил Майорос.
— Кучера?
— А я теперь отстаиваю суточную вахту.— Вахтер недоуменно развел руками.— И ничего толком не знаю, начальник пришел и сказал, что я должен дежурить до вечера, пока не явится Игнац.— Он вопросительно посмотрел на Франтишека, как бы ожидая от него ответа.— Только вот придет ли он?
— Так, значит, Кучера...— На лице Франтишека отразилась растерянность.— Он позавчера только подходил ко мне, просил ему нарезать трубок для антенны, написал даже размеры на бумажке, она тут где-то у меня...— зашарил он в карманах спецовки.
— Он вечно что-нибудь просил,— пробурчал вахтер.
— Трубки я уже нарезал. Они у меня там, в цехе...— продолжал Франтишек с тем же изумлением.
— Может, кто-нибудь еще явится за ними,— сказал Майорос и подошел к воротам, чтобы впустить на территорию грузовик.
Теперь уж никто не придет, хотел было возразить Франтишек, но тут же прикусил язык.
— Давай, давай! Проезжай! — поторапливал водителя вахтер, оглушенный ревом мотора.
— Ты чего сегодня такой нервный, папаша?! — весело бросил ему парень за рулем.
— Я сказал, проезжай к чертовой матери! — огрызнулся Майорос.
Шофер захохотал.
— Ах, ты так... Ну, я тебе...— подскочил к кабине вахтер.
— Ты чего? С ума спятил? — опешил парень и тут же нажал на газ.
Машина дернулась, и через минуту ее рокот был слышен уже где-то в глубине территории.
Домик на Сиреневой улице родители Франтишека приобрели сразу же после войны. Приобрели недорого, на деньги, которые мать получила от своей родни. Домишко был убогий, и никто не дал бы за него больше. Он ждал умелых рабочих рук — рук отца, который почти из ничего — да и как иначе могло быть в те трудные послевоенные годы — превратил эту запущенную лачугу в приличное по тем временам и, главное, удобное жилье для себя и своей семьи.
Отец годами в нем что-то менял, исправлял, перестраивал, но, несмотря на все старания, ему так и не удалось придать домику сколь-нибудь основательный вид. Добился лишь того, что прохожим дом казался добротным и уютным, создавалось впечатление, что в нем живут аккуратные люди.
После смерти отца встал вопрос о наследовании половины дома. Мать отказалась от своей доли в пользу детей, что предполагало раздел отцовской недвижимости на две равные части. Однако Франтишек не проявил серьезного интереса к своим домовладельческим правам, поэтому сестра предложила переписать его долю на себя с выплатой брату денежной компенсации. Франтишек, не желая в будущем осложнять свою жизнь хозяйственными хлопотами, принял это предложение. Он получил свою часть в деньгах согласно официальной оценке ее стоимости, и таким образом сестра стала полноправной совладелицей дома на Сиреневой улице. Ей, как и матери, принадлежала ровно половина.
Так вот и получилось, что Франтишек по доброй воле давно уже утратил право влиять на ход событий, связанных с родительским домиком. Такой расклад его вполне устраивал, он был доволен, что не надо лезть в эти дела, что ему можно смотреть на события, происходящие на Сиреневой улице и в округе, с позиции стороннего наблюдателя, свободного от всех проблем, вытекающих из частнособственнических отношений, что он не подвержен вся-
кого рода соблазнам, которые в таких случаях обычно одолевают людей.
Однако, как выяснилось, он недооценил всю важность приближающегося момента. И хотя от одних пут — отношения к собственности — он себя уже давно освободил, зато оказался втянутым в лабиринт других, не менее запутанных отношений, втянутым настолько глубоко, что позиция стороннего, холодного наблюдателя, в душе устраивающая его, теперь уже представлялась иллюзорной и вообще невозможной.
После того как мать приходила к нему на работу посоветоваться о деле, на которое ее подбивали дочь с зятем, он поневоле вмешался в него, хотя оно его непосредственно не касалось. Отказавшись от предложения сестры и ограждая мать от задуманной спекуляции, он заботился прежде всего о ее добром имени — она не должна участвовать в этой сделке, иначе, он это предчувствовал, имя ее может оказаться запятнанным. Его особенно взбесил тот факт, что основная и самая неблагодарная роль выпадет матери, тогда как эти двое будут сидеть в своем доме и посмеиваться, как ловко они все провернули.
И когда через несколько часов, уже придя домой, он снова обдумывал услышанное сегодня от матери, ему показалось, что его советы, может быть, и ни к чему, ведь сестра такая же полноправная владелица дома и при желании поступит по-своему, не спрашивая материнского согласия... Хотя вряд ли. Неужели Зузка способна не посчитаться с волей матери? Может ли она продать свою часть дома без ее ведома? Может или не может... Это надо выяснить, сказал он себе, у специалиста. Точно узнать, нужны ли ей мои советы, или они гроша ломаного не стоят.
Через неделю представилась оказия расспросить об этом спорном деле у юриста-профессионала.
Вечером — уже начинало темнеть — Франтишек сидел на скамейке у дома и курил. Из соседнего подъезда вышел мужчина и тоже закурил. Постоял, втягивая в себя сигаретный дым, а потом, шаркая шлепанцами по тротуару, направился к нему.
— Доброго здоровья,— сказал он и, подойдя к скамье, сразу же плюхнулся рядом, да так, что скамейка затрещала.
Вот тебя-то мне и нужно, подумал Франтишек и, чуть отодвинувшись, ответил:
— Добрый вечер!
Доктор права Костович работал юристом на одном из предприятий в соседнем окружном центре. Будучи пенсионного возраста, Костович все еще активно занимался своим делом — работал, как он говаривал, «на полную катушку, меня просто так не выпихнешь».
Франтишек давно удивлялся, почему доктор изо дня в день добирается на электричке на службу за четыре десятка километров, почему не найдет себе работу где- нибудь поближе. Этих юристов сам черт не разберет. У них на предприятии тоже есть юрист — некий доктор Хатар, так тот в свою очередь ездит из того самого окружного городка, где работает доктор Костович! Любопытней всего, что эти два юриста хорошо знакомы друг с другом; так почему бы им не поменяться местами службы? Экономили бы ежедневно по три часа свободного времени, которое сейчас вынуждены убивать в поездах...
Как-то раз он заговорил об этом с доктором Костовичем, но мало что для себя уяснил.
— Видите ли, друг мой,— ответил ему тогда доктор,— я почти тридцать лет так работаю. И мне представляется это нормальным...
— Но вы столько времени зря теряете...— недоумевал Франтишек.
— Почему зря? В поезде я размышляю над многими вопросами... Даже иногда работаю.
— Значит, вы вместо восьми с половиной часов в день трудитесь двенадцать. Оплачивается вам это?
— Вот-вот,— засмеялся доктор Костович,— это и есть один из тех вопросов, который мне еще не до конца ясен.
— Словом, вы привыкли,— констатировал Франтишек,— и теперь вам это кажется нормальным. Но когда вы только начинали работать, вам это действовало на нервы или нет?
— Тридцать лет назад?
— Да.
— Тогда у меня не было большого выбора.
— Почему?
— В те годы моя профессия казалась обществу лишней. Люди жили ожиданием райского будущего, которое, казалось, вот-вот наступит. Пришлось мне переквалифицироваться в бетонщики. До пятьдесят восьмого ходил я в бетонщиках, и, представьте, мне было неплохо...
1 Низшая ученая степень, присуждаемая после окончания университета и специальных экзаменов.
Потом выяснилось, что до райской жизни еще довольно далеко, и тогда меня перевели со строительной площадки в контору, где я и сижу по сей день.— Костович улыбнулся и спросил: — Забавно, да?
— Откровенно говоря, не очень...— буркнул Франтишек.
— Знаете, когда я сегодня размышляю над этим, я не жалею, что так все сложилось. Некоторым образом это даже оригинально, вам не кажется? — продолжал старый юрист.— Я бы мог работать бетонщиком по сей день — и наверняка справлялся бы! И никто бы не гнал меня на пенсию.
— Пожалуй. И все же я вас не до конца понимаю. Ведь потом времена опять изменились, правда? А вы так и не подыскали себе работу ближе к дому. Почему? — допытывался Франтишек.
— Почему? — Доктор Костович задумался.— Почему...— повторил он и опять на мгновение задумался.— Видите ли, друг мой, так иногда бывает. Человек подчас ведет себя совершенно необъяснимо.— Он улыбнулся и, уже уходя, добавил: — Поверьте мне, старику!
Этот разговор состоялся примерно год назад. С тех пор они не раз видели друг друга и у дома, и в других местах, но эти встречи были мимолетны и сводились к двум-трем фразам.
Мощная комплекция доктора Костовича занимала большую часть скамейки. Франтишек, сдвинувшись к краю, соображал, как бы завести разговор на интересующую его тему. Ему показалось, что старый юрист сегодня не в самом лучшем настроении.
— Какой чудесный вечер! — задумчиво произнес доктор.— И комары еще не разгулялись.
— Да, вечер замечательный!
— А я все гадаю, будет ли в этом году настоящее лето. Вы как считаете?
— Возможно,— ответил Франтишек.— Если не польет опять... Хоть бы еще месячишко продержалась такая погода...
— Выдалось бы лето, как когда-то! — Доктор Костович потянул носом воздух.— Эх, какие раньше бывали лета! Вы помните?
— Да, я еще их застал немного,— сказал Франтишек, улыбаясь.
— Эх, какие стояли лета! Балканские, бесконечные, жаркие! Они тянулись с мая по сентябрь, даже в последнюю августовскую ночь знойный, душный воздух истязал нас в постелях своей мертвой неподвижностью; вы помните? — спросил доктор, и Франтишек согласно кивнул.— На плетях вырастали за день вот такие огурцы! — Доктор показал свою ладонь.— А какие сочные плоды давал перец, причем, заметьте, без всякой пленки. Тогда ее применяли только в Америке. А какие листья вырастали у табака! Ими можно было закрыться от дождя. Из ананасных арбузов брызгал сок слаще любого нектара, а на рынке каждый второй болгарин предлагал дыни размером в половину автомобильного колеса! — Доктор глубоко вздохнул.— Славные лета! Таких уже не будет. Может, когда- нибудь, этак лет через сто. А это, друг мой, чересчур долгий срок, разве не так?
— Да, немалый,— согласился Франтишек.
— Эх...— снова вздохнул доктор Костович.— Друг мой,— неожиданно о чем-то вспомнил доктор,— вы работаете все там же, где и в прошлом году?
— Все там еще...
— А вот каркасы для пленочных теплиц у вас случайно не делают?
— В больших количествах нет, но на заказ изготовляем и более сложные вещи.
— Вот как,— кивнул головой Костович.
— А почему вы спрашиваете? — поинтересовался Франтишек.
— Да просто так,— махнул рукой доктор.
Какое-то время оба молчали. Франтишек подумал, что
если эта безмолвная пауза слишком затянется, то Костович уйдет. Поэтому он, не откладывая, решил прямо спросить о деле, над которым ломал голову все последние дни.
— Доктор,— начал он нерешительно,— у меня к вам небольшая просьба... Мне кое-что неясно... Могу ли я задержать вас ненадолго?
— Конечно, что у вас?
— Два человека владеют вместе домом, и у меня вопрос: может ли один из них без согласия другого продать свою часть?
Франтишек впился взглядом в юриста, который, ни секунды не раздумывая, ответил:
— Без согласия совладельца юридический акт недействителен.
— Да? — оживился Франтишек.
— Закон гласит, что совладелец может без согласия других совладельцев передать свою часть либо другому совладельцу, либо своим прямым потомкам. Вы же, судя по всему, имеете в виду не этот случай,— заключил доктор.
— Не этот. Один из двух хозяев хочет переписать свою часть на постороннего человека,— объяснил Франтишек.
— Без согласия другого это нельзя сделать,— повторил доктор.
— Значит, нельзя,— облегченно вздохнул Франтишек.
— У вас, наверное, какие-то неприятности? — осторожно поинтересовался Костович.
— Да нет... Это я так спросил, на всякий случай,— уклонился от ответа Франтишек, точно так же, как замял разговор доктор Костович, когда речь зашла о каркасе для теплицы.
— Если понадоблюсь, приходите, я к вашим услугам,— предложил старый юрист.— Друг мой, теперь у меня будет масса времени, так что могу себе позволить завести частную практику.— Доктор нарочито громко, как бы через силу, рассмеялся.
— Кончились ваши ежедневные путешествия?
— Увы, да. Ушел на отдых одновременно с учащимися.
— Хм,— промычал Франтишек, он так и не уловил, радуется ли сосед своему новому положению или нет.
— Так вы говорите, я бы мог заказать на вашем заводе тепличный каркас? Небольшой, этак два на восемь,— снова спросил Костович.
— Почему бы и нет...
— Теплица мне нужна для садового участка, есть у меня несколько соток недалеко от старой крепости. Чего вы удивляетесь, неужто не знали об этом?
— Ей-богу, не знал,— сказал Франтишек.
— Без пленки перец теперь растет плохо, придется и мне завести у себя такую штуку.
— Да, теплицы теперь почти у всех, вещь хорошая,— одобрил Франтишек.
— Я как-нибудь загляну к вам на работу. Не знаете, за сколько времени могут сделать этот заказ?
— Когда как,— ответил Франтишек.
— Понимаю,— кивнул доктор Костович.
Недалеко по железной дороге загромыхал пассажирский поезд. Замелькали горящие квадратики окон. Замедляя ход, поезд заходил на поворот перед вокзалом.
Только сейчас они заметили, что стемнело.
— Что-то я, друг мой, засиделся,— поднялся со скамейки доктор Костович.— Какой приятный вечер, какие чудные запахи, а ведь я годами этого не замечал,— покачал головой старый юрист.
Франтишек тоже встал.
— Доктор,— сказал он деловито,— купите где-нибудь материал, я вам этот каркас быстро сварганю.
— Друг мой, вы смогли бы сделать для меня эту штуку? — оживился Костович.— Правда?
— Работа несложная, было бы из чего. Достаньте где- нибудь материал...
— Хорошо, пан...— Костович запнулся, пытаясь вспомнить, как зовут соседа, но так и не вспомнил. Впрочем, он никогда и не знал ни его фамилии, ни имени.— Хорошо, друг мой, я достану, обязательно достану.
— И тогда сразу мне дайте знать... Вам бы сгодились даже обрезки стальной арматуры,— сказал Франтишек.— Покрасить зеленой краской, и никто не догадается, что каркас из отходов... Теплица получится не хуже, а за нержавейку жалко платить большие деньги.
— Спасибо, друг мой, спасибо. Скоро я вам напомню о себе.
— Доброй вам ночи! — сказал Франтишек.
— И вам доброй ночи, мое почтение! — ответил доктор Костович.
И все же мои советы стоят побольше ломаного гроша, радовался Франтишек, когда вечером перед сном перебирал в памяти разговор со старым юристом. Если мама не захочет, ничего у них не выйдет. Представив себе всю ситуацию, он улыбнулся.
И почему это доктор так неожиданно решил уйти на пенсию, ведь еще недавно он утверждал, что и думать ни о чем таком не хочет! Надо же, доктор права Костович — садовод-любитель! Странно как-то звучит... А тепличный каркас я ему быстро сварганю. Как только будет материал, за мной дело не станет. Пусть выращивает свой перец... Ведь кто знает, может, это все, что ему осталось в жизни!
С раннего утра непрерывно лило. Струйки дождя, сбиваемые северным ветром, с шумом ударяли в кухонное окно. В спальне, окна которой обращены на юг, было тихо, и лишь бормотавшая в водосточной трубе вода напоминала о ненастье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16