— Как же так? — недоумевал он. — Я же не член комитета комсомола. Не справлюсь.
— Еще как справишься, — заверил его секретарь.— Подыщи себе хороших помощников и не волнуйся, если что-то заест, мы будем на подхвате.
Демид составил программу вечера: кроме рабочих ВУМа, будут выступать студенты семнадцати стран. Есть на свете такие песни, которые знают всюду, музыку к ним надо записать на пленку — наверняка наступит момент, когда всем захочется петь. Попросил ребят из фотолаборатории сделать фотомонтаж памятных человечеству событий. «Аврора» бьет по Зимнему дворцу. Солдаты интернациональной бригады в Испании идут в наступление. Гагарин взлетает в космос.
Большие, ярко освещенные фотографии изменили вид кафе. Если прежде «Элион» представлял нечто среднее между старой корчмой и ультрасовременным баром,, то сейчас в зале словно слышен был отзвук революции,, героической борьбы народов всех стран за лучшее будущее.
— Очень прошу, приди пораньше, — попросил Демид Ларису, откровенно говоря, я здорово волнуюсь.
— Я тоже.
— По тебе незаметно.
— Это только калюется.
Гостей встречали девушки в национальных украинских костюмах, каждому подарили по алой гвоздике. Это сразу создало праздничное настроение. Четверо кубинцев пришли с гитарами. Лариса встретила их как старых знакомых. Неужели они ее понимают? Смеются, говорят... Вот чудо!
Вскоре обнаружилось, что не одна Лариса знает языки. То там, то тут стали образовываться группки, послышалась разноязыкая речь.
Демид поднялся на невысокую сцену, подозвал девушку, взял микрофон, постучал по мембране. В зале сразу стало тихо.
— Товарищи студенты, дорогие гости из дружественных нам стран и дорогие хозяева, вумовские комсомольцы! Мы собрались на вечер интернациональной дружбы, чтобы познакомиться, повеселиться, лучше узнать друг друга. Этот вечер первый, но, надеемся, не последний.
Передал микрофон Ларисе, и зазвенел ее голосок на испанском языке, на немецком, английском. Сначала зал притих, а потом, в зависимости от того, на каком языке говорила девушка, раздавались возгласы одобрения, аплодисменты.
Краем глаза Демид заметил, как в зал вошел Тристан Квитко, остановился в углу, понаблюдал, потом заговорил с чернокожим студентом, через некоторое время вокруг них сгруппировались люди, послышался смех. Геннадия не было. Значит, ниточка оборвалась. Ну что ж, тем лучше.
— Мы говорим на равных языках, товарищи, — снова взял микрофон Демид, — но объединяет нас, роднит русский язык, язык Ленина и Октября, язык, которому научились и вы.
Словно в ответ на его слова из громкоговорителя послышалась хорошо знакомая мелодия «Подмосковных вечеров», которую подхватил весь зал. Она будто прошла через молодые сердца и затихла так же незаметно, как началась. Нежные, лиричные звуки песни сменила иная, тревожная музыка. На большом экране появилось изображение Сальвадора Альенде.
— И тут политика, — сказал адвокат, остановившись рядом с Ларисой.
— Разумеется, — весело ответила девушка. — Политика, если она подкреплена дружбой, — великая сила!
— Может быть, и так, — усмехнулся, отходя, Квитко. Остановился около группы студентов, вынул что-то из кармана, наверное фляжку коньяку, и сразу вокруг него стало напряженно-весело.
Демид направился было в их сторону, но парень из комитета комсомола остановил его:
— Не заводись, все это пустяки. Ну, сколько он мог принести? Бутылку, две? Вот и вся его сила...
А Квитко смотрел на Ларису, любовался ее оживленным лицом, слушал звеневший уверенный голос и думал, как могло случиться, что на таком вечере в центре внимания не он, образованный светский человек, а эта простенькая девочка? Он понимал, что с Ларисой у него не все так ясно, как представлялось. Она оказалась крепким орешком, разгрызть который ему не по зубам. Но он не привык уступать и потому решил: посмотрим еще, чья возьмет.
Когда наконец вечер закончился и зал опустел, Лариса подошла к Демиду.
Проводишь меня дамой?
— Конечно. Ты сегодня просто чудо!
— Не преувеличивай. Здесь где-то Квитко. Он предложил меня проводить, но я отказалась. По-моему, он немного пьян. Неприятно мне это.
— Можешь не бояться, — просто сказал Демид. — А вот английский мне не пригодился, напрасно старались.
— Кто знает? Время покажет, — ответила Лариса.
Они оделись в гардеробе и вышли на улицу, не замечая морозного ветра, согретые теплом молодых сердец, счастливые ощущением дружбы и доверия.
— Я тебя поджидаю, — неожиданно прозвучал голос Тристана Квитко.
— Буду рада, если вы оба проводите меня, — ответила Лариса, и адвокату ничего не оставалось, как присоединиться к ним. Ну, ничего, — подумал он, — хорошо смеется тот, кто смеется последним». Квитко перешел на английский язык. Странно, Лариса охотно ответила ему по-английски, не чувствуя неловкости перед Демидом. А Демид вдруг догадался, что Лариса специально для него выстраивает беседу так, чтобы ему было все понятно, поэтому, когда она обратилась к нему с вопросом об очередной премьере в оперном театре, легко ответил по-английски. Правда,, накануне они с Ларисой, возвращаясь из университета домой, освоили эту тему. Демид сказал только одну фразу, но произнес ее правильно и уверенно.
— Ты знаешь английский? — удивленно спросил Квитко.
— Немножко, — ответил Демид.
— Откровенно говоря, вечер был неинтересный, — сказал Квитко. — Петь в хоре — не мое призвание.
— Ваше призвание — дирижировать хором? — спросил Демид.
— Да, дирижировать и определять репертуар. А то что же получилось, сплошная политика... чуть-чуть замаскированная гавайскими гитарами.
— Эти ребята из Африки и из Индии, вернувшись домой, будут вспоминать об этом вечере, о том, как пели «Бандера росса». Вы об этом не подумали? — вел свое Демид.
— О, они сыты этим по горло.
— А дружба?
— Слова, слова, слова...
— Нет, не слова, — вступилась Лариса. — Мы сегодня сделали большое дело: зародили дружбу...
— Вернее, скуку.
— Потому и вечер закончился на целый час позже, нежели рассчитывали, — иронически усмехнулся Демид, — так они спешили разбежаться от скуки.
— Вы еще молоды меня учить, — сердито бросил Квитко.
— Молоды, тут ваша правда, а подумать о вечере и вам придется, Тристан Семенович. Есть опасность, что вы отстаете от жизни.
— Я? — удивился Квитко.
— Вот именно, вы, — уверенно, словно ставя точку, сказала Лариса.
К счастью, они подошли к ее дому, и девушка, улыбнувшись и тому и другому, попрощалась:
— Доброй ночи, чудесный был вечер. Помнишь, Демид, ты говорил про интеллектуальное самбо? Всего доброго! — И исчезла в подъезде.
А Демид и Квитко остались на холодном зимнем ветру.
— Зайдем ко мне, выпьем. Обмозгуем, как нам лучше выполнить заповедь Аполлона Вовгуры, — стараясь перевести разговор в другую плоскость, сказал адвокат.
— Спасибо, поздно уже. Мне завтра в первую смену.
На следующий день в университете Лариса, пробегая мимо Демида с книгами и тетрадями в руках, кинула:
— А ты говорил, что не понадобится английский язык!
Сверкнула улыбкой и уже хотела было убежать, но
Демиду удалось ухватить ее за руку. И сразу же вспомнился Гидропарк, едва заметный пьянящий запах девичьей кожи и травы...
Тем временем наступили каникулы, и у Демида появилось больше времени для работы с машиной. Демид почти все вечера проводил дома. А за окном потрескивали январские морозы, и злой ветер ударял в стекло, словно любопытствуя, над чем там колдует Демид.
Хорошо чувствовать ласковое тепло, когда рядом, за окном завывает и бесится вьюга; зима чувствует свой скорый конец и злится, демонстрируя уже убывающую силу. Машина готова только наполовину, но эта половина может исполнить волю конструктора. Смонтирован пульт управления со всеми его тумблерами и лампочками. Готов к включению важнейший ряд из тридцати двух лампочек, способных указывать номера выступов на бородках ключей. Теперь нужно смонтировать на платах схемы управления, расчетные и информационные регистры, они помогут машине не только отыскать формулу записанного на пленку ключа, но и подобрать несколько схожих вариантов.
Схемы на бумаге давно готовы, теперь нужно их собрать. Тогда и посмотрим, на что будет способна его машина. Он потянулся рукой к папке с чертежами, когда вдруг в дверь позвонили, резко и требовательно.
Посмотрел на часы — десять. Открыл дверь и отступил пораженный: Лиля.
— Узнал? — В голосе вызов, подчеркнутое презрение ко всему на свете.
— Конечно, узнал. Проходи, рад видеть тебя!
Демид и вправду обрадовался, увидев свою бывшую
подругу, обнял ее, поцеловал, и именно этим поцелуем смягчил, растопил злость в глазах Лили. Она прошла в комнату, села на тахту, закрыла лицо руками и, опершись на колени, заплакала.
Что делать в таких случаях, Демид не знал. Гладил ее по плечу и приговаривал: «Лилечка, успокойся, успокойся, я тебе говорю, все будет хорошо...
Лиля перестала плакать так же неожиданно, как и начала.
— Чего ты гладишь меня, как кошку! — сказала она, уклоняясь от его руки. — Расскажи лучше, как поживаешь?
— Хорошо живу. Как же иначе?
— Вижу. Вон какую машину сделал. Открытие?
— Как тебе сказать... До меня было открыто, я повторяю сделанное, по-своему осмысливая и чему-то учась.
— Ты выучишься. Еще и свое откроешь, весь мир удивишь.
— Ну, скажешь тоже...
— Точно, я знаю, что говорю, — голос ее звучал уверенно, будто не она только что рыдала, уткнувшись в ладони. — Не женился? Не окрутила тебя твоя рыжая?
— Знаешь, Лилька, язык у тебя как помело. Лучше подержала бы его за зубами.
— Обиделся? Значит, влюблен, по уши, а она делает вид, что упирается? Ведь так?
Перестань!
— Уже перестала. Извини.
— Ты про себя рассказала бы. Что делаешь, чем занимаешься? Интересные люди вокруг тебя?
Лиля искоса взглянула на него, губы дрогнули в снисходительной усмешке.
— «Чем занимаешься? Интересные люди?» — передразнила она. — Сейчас расскажу. Выпить у тебя чего- нибудь покрепче чая не найдется?
— Нет.
— Все такой же — краевая девица, не переменился. Ну, да ладно, обойдемся... Ты хочешь знать, где я работаю? Я семнадцатая жена сына шейха Омара. Представляешь? На плантации хлопок собираю, копаю арыки, рабочим обеды варю, а кроме того, электропроводку исправляю, если испортится. Обедаем мы в общей столовой, живем в большом бараке, правда,, у каждой есть отдельная комнатка. Раза два в месяц наследный шейх удостаивает меня своей высокой милостью, иначе говоря, приходит переспать. Его так называемая любимая жена Матильда, немка, за нами наблюдает, на работу наряды дает... Правда, кормят хорошо и, как видишь, одевают неплохо. Он не скупой, Омар, и очень богатый. Нажился... Подумать только: бывают на свете такие дурехи! Ехала на край света, думала буду королевой, а оказалось, что это просто организованный набор рабочей силы. После меня еще две жены заявились: одна из Голландии, другая негритянка из Конго, обе рослые и сильные, как кобылицы, он их, видно, по этому принципу и подбирает...
— Ты тоже не Дюймовочка, — вставил Демид.
— Правильно, и в обиду себя не дам, не на ту напал! У меня советский паспорт, а ты знаешь, какая это сила — советский паспорт?
— Представляю.
— А он меня, радиомонтажницу третьего разряда, арыки рыть?! Я с ним один раз мирно поговорила, другой — он только свои белые зубы скалит. Тогда подговорила француженку, одиннадцатую жену, и мы объявили забастовку. А они нам есть не дают! Мы тогда давай посуду бить. Он свою Матильду с двумя наемниками прислал нас утихомирить, а мы вилками отбиваемся. И что ты думаешь? Отбились. Тогда сам приходит, ласковый, нежный, ловко умеет менять личины, и спрашивает: «Чего ты хочешь?» Я говорю: «Хочу быть женой
шейха, а не батрачкой». А он: «На, возьми перстень, только замолчи». Перстень-то я взяла, вот он, смотри, а молчать не стала. «Что же ты мне, — говорю, — перстнем хочешь рот заткнуть?» А он так просто, смеясь, и отвечает: «Хочу». Я ему говорю: «Мало», а он говорит: «Подожди, отец даст денег, что-нибудь придумаем». Чувствую я, надолго меня не хватит. Не может моя душа эксплуатацию терпеть! Обещание свое забыл, поставил меня чернорабочей, меня, радиомонтажницу третьего разряда!
— А где он сейчас?
— Там. Институт закончил, диплом инженера получил. Если правду сказать, он неплохой парень, только капиталист закоренелый... Чаем угостишь?
— Конечно. Только что закипел.
— Так вот, терпела я, терпела, а потом говорю: «Не могу я больше жить без моей родной мамочки», хотя, если хочешь знать правду, моя мама там пришлась бы ко двору, ее стихия. Он сначала и слушать не хотел, а я голодовку объявила, консулу нашему сумела письмо передать. Там у них существует один закон — золото. Представляешь, ближайший друг Омара — Матильда — мое письмо консулу переслала. Я понимаю, это она затем, чтобы поскорее от меня избавиться. Только черта лысого, я тут дома немного поживу и снова туда вернусь. Я еще свое возьму! — Она с удовольствием откусила бутерброд, отхлебнула чая. — Одним словом, за меня можешь не беспокоиться.
— Это уж точно, — сказал Демид. — За тебя я спокоен.
— В понедельник иду работать в четвертый цех. Не могу без ВУМа, не могу без работы, пойми ты, не могу! Дня два в отделе кадров волынку тянули, потом согласились. Я в цех как на праздник пойду...
Глава тридцатая
В марте ветер над Киевом становится тяжелым и влажным, будто на небо набросили огромное мокрое одеяло. Вдруг набегут тучи, и на землю обрушится снег, наметет такие сугробы, что и зимой в редкость. Потом так же неожиданно просветлеет, очистится небо, словно старательно вымытое, засияет солнце, пригреет, припечет, хлынут ручьи, а к вечеру снова ударяет веселый,
похрустывающий морозец. Старые люди объясняют это неспокойное время «мартовскими планетами»: по поверьям, все зависит от расположения планет в марте. Точно такие же изменчивые «мартовские планеты» и на душе у Демида Хорола: то метель и трескучий мороз, то ясное солнышко и настоящая голубая весна. Понять ничего невозможно, потому что неподвластно это настроение его воле.
Дня через три после вечера в «Элионе» Лариса встретила его в коридоре и строго сказала:
— Сегодня жду тебя около читальни. Будем продолжать учебу.
— Зачем? Ведь встреча уже прошла.
— Затем, чтобы знать английский язык. Это, чтобы тебе было известно, работа не на один год, зато будешь свободно говорить. Каждое начатое дело должно быть закончено. Больше всего в жизни ненавижу дилетантов, которые знают обо всем понемногу и ничего по-настоящему.
— Согласен. Только через год захочется ли тебе со мной водиться?
— Через год и посмотрим, — сказала, как отрезала, и пошла по коридору, только каблучки стучат по паркету. Демид проводил ее взглядом, пока она не затерялась в толпе студентов, слонявшихся между сменами в коридоре, и почувствовал, что грудь заливает волна счастья: теперь они опять будут вместе ездить на Борщаговку.
И вот они снова сидят в углу вагона метро на обтянутых коричневым дерматином лавках. Народу немного, поздно — скоро одиннадцать часов.
— Какая у тебя мечта? — по-английски спрашивает Лариса, а Демид, прежде чем ответить, проявляет сомнение:
— Я не знаю, смогу ли выразить.
— Сможешь. Я задаю тебе простые вопросы.
— Как тогда в разговоре с адвокатом?
Девушка посмотрела на Демида:
— Вот именно, как в разговоре с адвокатом. Но мы уклонились от темы. Расскажи про мечту, пусть это будет упрощенное, но попробуй.
И Демид, запинаясь, подыскивая слова и радуясь каждой находке, стал рассказывать про голубое море, которое он никогда в жизни не видел и куда он в следующем году обязательно поедет.
— У тебя несомненные успехи, — похвалила Лариса своего ученика, когда они остановились у подъезда ее дома, и подала руку на прощание.
Он постоял еще немного, потом медленно, не чувствуя колючего ветра, пошел домой.
Влюбился он в Ларису без памяти. Как-то не думалось об этом раньше и вдруг стало ясно: влюбился. И что же теперь делать? Сказать ей: «Я люблю тебя, будь моей женой»? От одной этой мысли его как жаром обдало. Даже подумать об этом страшно. Если правду сказать, то какая он пара Ларисе? Тот, высокий, красивый, интеллигентного вида парень, вот он — пара.
Ну хорошо, допустим, решится он признаться Ларисе. А она? Засмеется в ответ и постарается с ним больше не встречаться. Нет, пусть остается все, как есть, потому что не видеть Ларису он не сможет. Умрет.
Демид подумал об этом совершенно серьезно.
Любовь, как известно, вызывает прилив сил, энергии. Эта энергия кипела в груди, требовала выхода, и потому он набросился на свою машину, видя в ней единственное спасение.
— Что с тобой случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37