Вот так возрастали умение и опыт, руки приобретали профессиональный автоматизм, нервы — ощущение точного мастерства, и вдруг всем стало ясно, что Демид Хорол — радиомонтажник пятого, высшего разряда, и не хватает только формальности, чтобы это закрепить. Демид отнесся к этому событию спокойно, для него ничего не изменилось в жизни, и сам он, и его товарищи, и бригадир Валера Пальчик хорошо знали, на что он способен, и повышение отметили приказом, но подарок все-таки приготовили, только, пожалуй, не совсем обычный.
Как всегда, перед праздником Первого мая в ленинской комнате шестого цеха состоялось собрание. Народу пришло — не протолкнуться. Демид с трудом пробрался в угол, устроился на подоконнике. Парторг произнес короткую речь о значении этого пролетарского праздника, потом председатель цехкома профсоюза огласил список передовиков соцсоревнования. Было там и его имя...
А потом поднялся из-за стола начальник цеха.
— Товарищи, я хочу выполнить приятную обязанность: вручить награду, которую с полным правом можно было бы назвать рабочим орденом. Что такое честь рабочего? Это прежде всего качество его работы. В нашем цехе есть человек, чья работа всегда была безупречной. Ни разу техконтроль не возвратил на доводку собранные и отрегулированные им тэзы или панели. Товарищ Хорол, пожалуйста, к столу.
Демид не тронулся с места, будто речь шла не о нем. Он даже оглянулся, глазами отыскивая этого самого Хо- рола, которого приглашают к столу президиума.
Крепкий кулачок Гани Пальчик больно ткнул его в ребро.
— Ты что, оглох, приди в себя!
И только тогда он поднялся и пошел. Остановился возле стола, посмотрел в зал. Лучше бы ему сквозь землю провалиться.
— Ничего не скажешь, очень интеллектуальное лицо,— это подал голос Альберт Лоботряс, и добродушный смешок пронесся по залу.
— Тише, товарищи,— навел порядок начальник цеха.— Товарищ Хорол, вы работаете в нашем цехе полтора года, начали работать со вторым разрядом, сейчас имеете пятый. И ни одного случая брака! Администрация цеха вручает вам личное клеймо. Это значит, что техконтроль, начиная с сегодняшнего дня, не проверяет
вашей работы. Изделия, на которых стоит персональное клеймо Демида Хорола, безупречны. У нас уже больше пятидесяти рабочих удостоены этой чести. Хотите что- нибудь сказать?
— Спасибо,— тихо сказал Демид.
С завода он вышел вместе с Альбертом Лоботрясом.
— Рад? — спросил Альберт.
— Честно говоря, рад, на руках хочется пройтись.
— А это, знаешь, хитрая штука — личное клеймо. Заставляет по десять раз один и тот же тэз перепроверять. Одно дело, когда контролер следит за твоей ошибкой, и совсем иное, когда ты сам за все отвечаешь. И работать без него куда легче...
— У тебя есть такое клеймо?
— Нет. Я и не стараюсь его заслужить. Пусть меня лучше контролер проверяет — спокойнее. А то я однажды видел, как радиомонтажник, обладатель вот такого же личного клейма, разыскивал на складе сданную им продукцию. Показалось ему, что там не все благополучно. А я хочу спать спокойно.
— А я как спал спокойно, так и собираюсь спать,— сказал Демид,— но ты прав, ответственности поприбавится...
— Вот то-то и оно,— многозначительно произнес Альберт, но Демид так был занят своими мыслями, что не заметил за этой многозначительностью обыкновенную зависть.
Рука сама нажала в лифте на кнопку восьмого этажа, где была квартира Ольги Степановны. Позвонил в дверь, звонок тут же отозвался нежной мелодией, и на пороге появилась учительница. Седые, коротко подстриженные, легкие волосы серебристым нимбом окружали голову, маленькая, сухощавая, но еще энергичная, во рту привычная папироса.
— А у меня праздник, Ольга Степановна!
Вошел и показал круглую коробочку из белого металла, открыл крышечку с ручкой, на оборотной стороне — печать: две буквы и номер.
— Что это такое, объясни.
— Мое персональное клеймо! Это значит, что мне доверяют, что я стал настоящим мастером, и, верите ли.
Ольга Степановна, я так рад, будто меня орденом наградили.
Ольга Степановна села в кресло, раскрыла коробочку, долго молча смотрела на печатку, потом перевела взгляд на Демида, и в уголках ее глаз юноша заметил сверкнувшие слезы.
— Это от радости,— улыбнулась учительница.— Не тревожься. Сейчас будем пить кофе.— Минуту помолчала, потом добавила: — Ты почаще мне звони... Худо иногда мне бывает. Нет, нет, ты не пугайся, я еще до ста лет доживу, но сам понимаешь, все-таки страшновато. Я недавно на Байковом кладбище была, просто так, погулять ездила. Сколько там знакомых, друзей, подруг... А я все еще живу.
— Ольга Степановна, почему вы об этом заговорили?
— Сама не знаю. Одним словом, звони мне почаще.
Солнце уже село, и Киев, принаряженный к празднику, светился, переливаясь всеми огнями, оправленный в бирюзу парков, скверов, садов, как девушка в зеленом венке с яркими цветами. Демид представил себе, как завтра пойдет на демонстрацию, пройдет по Крещатику, а вокруг будут полыхать знамена, лозунги и на огромном плакате, который пронесут перед трибунами, будет написано: «ВУМ», и вокруг него будут люди, и они тоже — ВУМ, и машины, которые вычисляют орбиты космических кораблей, и маленькое персональное клеймо, лежавшее у него в кармане,— все это ВУМ, и он уже не может представить себя вне завода. Любимая работа вошла в жизнь, и гордо, радостно стало на сердце. Выходит, он, Демид Хорол, не лишним человеком оказался в этом огромном деле. Захотелось подхватить на руки милую Ольгу Степановну и закружиться с ней в вальсе, мелодия которого звучала в его груди. Но он сдержался: старая учительница разливала кофе, а это для нее было священнодействием.
Глава семнадцатая
Валера Пальчик подошел к рабочему столу Демида, отлаживающего очередной дешифратор, и сказал подчеркнуто официально:
— Так вот, товарищ Хорол, на некоторое время наши ежедневные свидания отменяются.
— Ты что, меня с работы увольняешь? — удивился Демид.
— Нет, в бригаде ты мне еще пригодишься, но немного позднее. Тебя посылают в командировку.
— Далеко?
-т- Не знаю. Ты и Данила Званцов поступаете в распоряжение бригадира Павлова из десятого цеха на неопределенное время. А это означает, что Валера Пальчик будет вкалывать за вас обоих, вытягивая план, в то время как вы будете выполнять интересную работу особого назначения. Итак, марш в десятый цех.
— Рад тебя видеть,— Павлов, здороваясь, протянул руку Демиду, когда тот появился в десятом цехе.— А где твой напарник?
— Вот и я,— подошел Данила Званцов, и его широкие плечи на мгновение будто заслонили свет, бьющий из окна.— Отчего такой аврал и паника?
— Нет ни того, ни другого,— улыбнулся Павлов, невольно любуясь ладной богатырской фигурой Званцова, его плавными уверенными движениями. Наверное, нужно быть очень сильным, чтобы так легко, красиво двигаться, имея без малого два метра роста.— Ребята, вы хорошо представляете наш современный Киев?
— Приблизительно представляем,— сказал Данила Званцов.
— Весьма приблизительно, — уточнил Демид.
— А я,— продолжал Павлов,— был уверен, что, будучи коренным киевлянином, знаю о Киеве почти все. И что же выяснилось? — Павлов сделал длинную паузу.
— Действительно, что же выяснилось? — с легкой иронией спросил Данила Званцов.
— Выяснилось, что ни я, ни вы о Киеве ровным счетом ничего не знаем. Вернее, знаем кое-что в пределах своего микрорайона.
— И для того чтобы совершить экскурсию по Киеву, администрация завода откомандировала нас в ваше распоряжение?
— Вот именно. Поедем сейчас с вами в центр города, — ответил довольный Павлов, подводя ребят к ярко- зеленым «Жигулям», стоявшим неподалеку от проходной.— Полюбуйтесь этим чудом! Купил три недели назад. Обкатываю, езжу потихоньку. Прошу!
Пожалуй, еще никогда в жизни Демид, сидевший рядом с Павловым, не видел всей красоты современных киевских окраин. Есть в них что-то от далекого и одновременно близкого будущего. Когда мы говорим «будущее», то нам представляется оно в образах, далеких от
повседневных, они как-то и просторнее, и шире, и выше, и значительнее того, что видим сейчас вокруг.
Демид Хорол невольно улыбнулся. За старательно протертым стеклом «Жигулей» мелькали дома: одни красивые, другие нет, одни заслуживающие своего пребывания в будущем, другие не достойные этого даже в прошлом. Когда смотришь на дома, то, кажется, все просто, все понятно. А вот с людьми куда все сложнее...
Машина наконец остановилась около невысокого, но как-то на свой манер ладно и основательно возведенного здания, где размещалось управление милиции.
Они подождали у подъезда, выходящего на площадь, пока Павлов поставит неподалеку на стоянку машину, потом, показав свои заводские пропуска, прошли по коридору до двери с табличкой «Заместитель начальника управления». Молоденький лейтенант вскочил при их появлении.
— Пожалуйста, товарищ Павлов, полковник ждет.
Из-за широкого стола навстречу им поднялся моложавый, лет сорока, полковник милиции. Он улыбнулся белозубо, открыто и сразу стал похож на первого парня на деревне — тракториста-гармониста.
Окинув всех троих быстрым взглядом, крепко пожал им руки, предложил присесть поближе к столу и задал удививший Демида вопрос:
— Вы хорошо представляете себе сегодняшний Киев, товарищи?
— Весьма приблизительно,— неуверенно ответил Павлов.
— Вы правы. И мы здесь, в городском управлении, тоже знаем его приблизительно. А должны и хотим знать точно.
— Поставьте телевизионные камеры на каждом перекрестке — и будете все знать,— предложил Званцов.
Полковник взглянул на него остро, оценивающе, мгновение подумал, потом сказал:
— Это было бы идеальным решением проблемы, но очень неэкономичным. К слову, в Москве в местах наиболее интенсивного движения транспорта такие камеры есть и здорово помогают автоинспекции. Стоит это не дешево, наша же идея более скромная. Сейчас я вас с нею познакомлю. Прошу.
Он двинулся к выходу, гостеприимно приглашая следовать за собой. Они прошли анфиладу комнат. На распахнутых дверях одной из них висела табличка с надписью «02». В комнате стоял стол с несколькими телефонами, за столом сидели два лейтенанта.
— Здесь,— пояснил полковник,— сосредоточиваются все вызовы по телефону 02, все сигналы о кражах, хулиганстве, несчастных случаях. Если сейчас телефоны молчат, значит, в городе все спокойно. Но, как вы сами понимаете, в двухмиллионном городе всякое случается. Пойдемте дальше, ваша работа не здесь.
В третьей, самой большой, комнате он показал на огромную карту, занимавшую всю стену, план Киева от Новобелычева на западе и до Вортнычева на востоке, от Ветряных гор на севере до Феофании на юге. Широкая, извилистая лента Днепра с Русановским притоком и выходом к Десне разделяли его почти пополам. Труханов остров с Матвеевской затокой напоминал клешню мощного рака. Крещатик на этом плане, где были нанесены основные высотные здания, казался маленькой улочкой в сравнении, скажем, с Краснозвездным проспектом, о существовании которого знает не так уж много киевлян.
План, изображенный на матово-прозрачном синтетическом материале, был тщательно разграфлен прямыми линиями на пронумерованные квадраты. Справа и слева внизу установлены два небольших, похожих на телевизионные, экрана. Напротив плана — огромный, явно еще не смонтированный пульт управления.
— Вот это, товарищи, ваше хозяйство. Идея простая: смонтировать эту аппаратуру по всем правилам современной науки. Разумеется, всякая модель выглядит упрощеннее оригинала, но представление о нем дает более или менее полное. Когда в городе что-то случается, скажем автомобильная пробка, пожар, кража, драка или какое-нибудь другое происшествие, требующее нашего вмешательства, то донесение об этом печальном случае попадает в районное отделение милиции, а оттуда — на этот план. Причем точно высвечивается квадрат, где произошло несчастье. Аппаратура спроектирована так, что тут же моментально можно перенести этот квадрат на один из экранов в увеличенном виде, где отчетливо видна каждая точка объекта. Тогда дежурный офицер сможет легко, принять решение. Сейчас все это хозяйство мертво. Ваше дело оживить этот план, сделать его как можно больше похожим на Киев. У вас есть вопросы, товарищи?
— Нет. Я знаком с проектом,— сказал Павлов.— Мы смонтируем и, возможно, сделаем все это быстро, ведь
основная работа — пульт, экраны, коммутаторы — сделана и отрегулирована на заводе.
— И чем быстрее вы сделаете,— сказал полковник,— тем, разумеется, лучше, но не торопитесь. Главное — точность.
— Странно все-таки,— сказал Демид,— наш разговор мне показался необычным. В нем не было даже намека на секретность. Вы забыли упомянуть об этом или сделали умышленно?
— В этой работе нет ничего секретного,— ответил полковник.— И само понятие секретность тоже меняется и довольно быстро. Все, что можно увидеть, перестает быть секретным.
— Значит, тайн уже не существует?
— Ну, почему же? Существуют, конечно. И прелюде всего две — это мысль и время. Мысль, воплощенная в чернел, формулу, проект — разве это не тайна? Тайна рождения нового. И время — часы, минуты, секунды, необходимые для претворения этой мысли в реальность — гидростанцию, прекрасный стадион, жилой дом, машину... Это вечное таинство, как сама жизнь. Но к нашему плану это не имеет никакого отношения. И потому со спокойной совестью рассказывайте своим друзьям про свою работу, про наш прекрасный город. Посмотрите, он и в самом деле красив, даже на плане! А вообще жаль, что мы занялись этим макетом только сейчас, такие планы давным-давно существуют и в Москве, и в Париже, и в Лондоне... Правда, создаем мы его по последнему слову науки, поэтому, можно надеяться, он будет совершеннее.
На другой день ранним утром они показали офицерам управления милиции, что значат монтажники высшего разряда. Детали будто сами оказывались на нужном месте. Огромный экран осветился сначала снизу, еще через неделю свет завоевал Пущу-Водицу, расположившуюся под самым потолком высокой комнаты. Через какие-то две недели или чуть больше ожил весь план.
— Будем сдавать, ребята,— сказал Павлов,— славно поработали.
Послышались уверенные шаги группы людей, и знакомый им полковник отрапортовал:
— Товарищ генерал, план города готов к сдаче.
Генерал подошел ближе к яркой схеме, разрисованной дорогами, улицами, перекрестками, домами, окинул
взглядом стоявших рядом Павлова, Демида и Званцова, поздоровался и, одобрительно кивнув им, сказал:
— Давайте посмотрим, что получилось из нашей задумки. Когда-то давным-давно, еще в детстве, я жил на Юрковской улице. Можно взглянуть, какая она сейчас?
Данила Званцов щелкнул тумблерами. Маленькие, отгороженные заборами дома появились на правом экране внизу.
— Ну и ну! — растроганно проговорил генерал. — Смотрите, товарищи, вот в этом доме мы жили. А тут должен быть поворот на Печенегскую улицу...
— Есть и такой поворот,— снова щелкнул тумблерами Званцов.
— Все точно. У нас, юрковцев, прежде с печенегами разыгрывалась настоящая война не на живот, а на смерть, неподалеку был Татарский переулок...
— Сейчас посмотрим и его,— отозвался Званцов.
— От него почти ничего не осталось,— покачал головой генерал,— маленькие домики были, а теперь смотрите, какие вымахали. Ну что ж, товарищи рабочие, такой план для нас большая подмога. Теперь в часы «пик» будет значительно легче пропускать потоки транспорта, видеть, где сосредоточивается множество народа, скажем, перед футбольным матчем, чтобы своевременно бросить в эти места дополнительные силы регулирования. Планом нам еще предстоит овладеть, чтобы легко и быстро в нем разбираться, ну это уже наша забота. А вам, товарищи, большое спасибо за работу.
Пожал всем руки, жестом пригласил следовать за ним своего заместителя и вышел.
— Поехали, ребята,— скомандовал Павлов.
И снова они ехали улицами жаркого июльского Киева. Разве может сравниться план с живым, солнечным, многолюдным городом! И все же...
— А между прочим, мы заработали рублей по триста, если не больше,— неожиданно сказал Павлов.— А потому в связи с этим событием прошу часов в семь ко мне, как говорится, на чашку чая. Валерия Григорьевна ждет, я предупредил по телефону. Ну как, согласны?
— Спасибо,—ответил Демид, выходя из машины. Увидел, провожая взглядом «Жигули», как сверкнуло в лакированной зелени машины предзакатное солнце, и побежал к своему подъезду. На сердце было легко, радостно от удачно законченной работы. Огромный город-красавец еще стоял перед глазами, когда он вошел в комнату,— распахнутое окно напоминало один из экранов, расположенных рядом с планом, но на тех экранах не было буйного движения машин, сочной зелени деревьев и пламени цветов на клумбах, там была всего лишь модель, будто отголосок жизни, а здесь она расцвела перед глазами тысячами окон, миллионами судеб и желаний, мыслей и надежд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37