А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


«Вы и есть доказательство!» — чуть было не крикнул Юришич, но сдержался. К чему говорить, когда он видит его в последний раз: на развалинах всего, что строил, этот человек все еще полон воли, надежды, самоуверенности! Чего ему недоставало, чтобы в своем окружении лицемеров и ничтожеств стать достойным удивления? Ошибаясь в расчетах, он винил только предзнаменование.
— Тихо, ребятки! А ты, Юришич, чего там ждешь? Иди!
— Я человека жду! — Юришич повернулся, взгляд его устремлен вперед, как в пустоту.
— Бом, бом, бом,— далеко и близко бухает барабан.— Тра-ра-ра,— протяжно воют трубы.
В городе, белом, свободном королевском городе императорского королевства, как будто плачут пожарные сирены и рыдает похоронный марш.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
РОМАНЫ АВГУСТА ЦЕСАРЦА
Цесарец принадлежит к тем великим деятелям духа, слово которых подтверждается делом. Свое дело литератора он подтвердил жизнью и смертью борца.
Ю. Каштелан
Наш современник, хорватский поэт Юре Каштелан, чьи слова процитированы выше, удивительно верно подметил главное в Августе Цесарце — цельность его натуры, слитность для него литературной и общественной деятельности. Связав свою судьбу с Компартией Югославии, Цесарец становится ее верным и стойким бойцом. Он — редактор легальных и член редколлегий нелегальных ее изданий, острый публицист, автор первых в Югославии страстных очерков о молодой Советской республике, позднее очерков о жизни народов Советского Союза в 30-е годы и борьбе югославских бойцов интернациональных бригад в Испании. Но прежде всего Август Цесарец был и остается одним из крупнейших писателей Югославии, ее классиком. Недаром последними словами, написанными его рукой на клочках бумаги, найденных по пути его следования к месту казни, были «Август Цесарец — писатель». Он был расстрелян фашистами в середине июля 1941 года.
Аресты, преследования и эмиграция затрудняли писательский труд Цесарца, а иногда делали его невозможным. Много сил и времени отнимала срочная партийная, журналистская и редакторская работа. Но это была его жизнь, в этих обстоятельствах складывалась та внутренняя, глубоко выношенная и выстраданная убежденность в правоте своего дела, без чего не состоялся бы Цесарец — писатель.
Цесарец родился в 1893 году в Загребе в семье передового рабочего, члена социал-демократической партии, семье преданных и любящих друг друга людей, которые с пониманием относились к революционной деятельности Августа и поддерживали его в трудные для него дни. Гимназические годы Цесарца совпали с подъемом в Хорватии антиавстро-венгерского национально-освободительного движения. Став его активным участником и одним из идеологов (он автор брошюры «Молодежное движение», 1912), Цесарец вместе с друзьями готовит покушение на хорватского бана Славко Цувая и за это приговаривается к трем годам тюремного заключения. Почти в каждом письме Августа к родным из тюрьмы, а затем из оккупированной Сербии, где ему пришлось служить солдатом австро-венгерской армии в годы первой мировой войны, содержится просьба прислать книги на родном языке, на немецком и итальянском, а также словари французского и русского языков. Еще в гимназии — а он был одним из лучших ее учеников — Цесарец запоем читал отечественную, русскую и западноевропейскую классику, увлекался Чернышевским, Тургеневым, Ибсеном, Золя и, конечно, Горьким, который, по свидетельству журнала «Вал», «своими революционными идеями, нашедшими выражение в романах, новеллах, драмах, политических, философских и социологических статьях», был ближе всего молодым хорватским бунтарям из всех современных писателей мира. Несколько позже придет интерес к Достоевскому, Цесарец будет спорить со многими идеями русского писателя в статьях и в художественной прозе и одновременно учиться у него мастерству психологического анализа, композиции и сюжет сложения. Из югославской литературы предпочтение отдавалось писателям с бунтарской тенденцией: Якшичу, Краньчевичу, Поличу-Камову, рабочим литераторам Абрашевичу, Данко, Вукоевичу. И здесь — в тюрьме и армии — он много читает, многое продумывает, на многое меняет свой взгляд. Террор теперь не кажется ему правильным методом борьбы с общественным злом, а пребывание в Сербии усиливает и ранее присущее ему чувство интернационализма, сделав его активным противником национализма во всех его видах и разведя с бывшими единомышленниками по национальной борьбе. Цесарец все больше сближается, и, видимо, не без влияния отца, с социал-демократическим движением, в его органах публикует первые свои рассказы, а в 1914 году вступает в социал-демократическую партию. После Октябрьской революции в России все его симпатии на ее стороне.
Наступил 1919 год, открывший собой бурный период созревания Цесарца-коммуниста, публициста, писателя. Под влиянием Октябрьской революции, революций в Венгрии и Германии все больший размах приобретает революционное движение в Югославии, в 1919 году возникает Социалистическая рабочая партия Югославии (коммунистов), на втором конгрессе партии (1920) получившая название Коммунистической. Август Цесарец — один из ее создателей и, как многие революционеры того времени, верит в скорую победу мирового пролетариата. Но терпят поражение революции в Венгрии и Германии, жестоко подавляется борьба рабочего класса и крестьянства в Югославии. Напуганное размахом этого движения королевское правительство бросило все силы на его разгром. В ночь с 29 на 30 декабря 1920 года оно издает реакционнейший декрет («Обзнана»), которым запрещалась деятельность коммунистической партии, революционных профсоюзов и союза коммунистической молодежи, вводилась строжайшая цензура печати и ограничивалась свобода собраний и демонстраций. Декрет имел целью не допустить, чтобы югославское государство «последовало русскому большевистскому примеру». В стране установился режим террора и полицейского произвола, период гонения на коммунистов и
другие демократические организации и их издания. Надо было организовывать работу в новых, подпольных условиях, переходить на кропотливую повседневную работу, направленную на завоевание влияния в массах трудящихся. Это оказалось очень нелегко. Не случайно вновь в среде рабочего класса возникает мысль о необходимости террора как средства политической встряски, напоминание о существовании революционных сил. Потребовалось время, чтобы преодолеть подобные заблуждения. Пережил их и Август Цесарец, позднее этот сложный процесс общественной и политической ломки он запечатлел в своих статьях и художественных произведениях.
Вместе с Мирославом Крлежей — выдающимся югославским писателем XX века — Цесарец стоит у истоков революционной литературы Югославии. Их сотрудничество началось с выпуска журнала «Пламя» (1919), который, как писала партийная печать, «в культурном отношении дополнял то, что в политическом представляла «Истина» (орган КПЮ). Оценивая значение этого издания в московском журнале «Л ЕФ» в 1923 году, Цесарец прежде всего отмечал, что оно положило в Югославии начало новой литературной эпохе, став «первым наступлением на национализм и вообще буржуазную идеологию в искусстве». «Можно сказать без преувеличения,— заключает он,— что «Пламя», несмотря на свирепейшую кампанию саботажа и цензуру, вырыло такую глубокую борозду в незасеянной или почти незасеянной ниве югославской культуры, что... его плодотворное влияние на передовые слои рабочего класса и интеллигенцию ощущается и теперь, через три с половиной года после его преждевременной гибели. Правительство поспешило закрыть «Пламя» после падения Советской власти в Венгрии. С точки зрения искусства «Пламя» является первым осознанным выступлением левого фронта югославской культуры и искусства». Роль этого журнала, как несколько позже и журнала «Книжевна република» («Литературная республика», редактор М. Крлежа, 1923—1927), была столь значительной еще и потому, что теоретические посылки обоих изданий были подкреплены крупными художественными результатами, реально доказавшими перспективность нового литературного направления. Постоянное стремление к художественному обновлению, требование от искусства «темперамента, динамического движения мысли и стиля», а главное — связи с самыми передовыми веяниями времени определили жизненность заложенного ими литературного движения, которое было подхвачено в Хорватии и Словении, а несколько позднее в Сербии, Черногории и Македонии. Для Цесарца это был один из самых плодотворных периодов. Он пишет новеллы, драмы, стихи, начинает работу над крупными прозаическими произведениями. Не без влияния немецкой революционной литературы ему тогда казалось, что экспрессионистская форма наиболее полно может выразить настроения переломной эпохи, ее трагизм, ненависть к войне, давящей власти капитала и ощущение надвигающейся революционной бури. Главными
мотивами разорванных, клочковатых, насыщенных сознательно непроясненной символикой стихов Цесарца («Стихи», 1919) становятся абсолютное неприятие существующего мира, его порядка и этики, вера в необходимость его изменения и одновременно сомнения в возможность осуществления этой мечты в югославских условиях.
Проза Цесарца оказалась менее податлива экспрессионистской стихии чувств, экспрессионизм не получил в ней законченного и всеохватывающего выражения. В новеллистике писателя («Зверь-гора», «Великий контур перед трибуналом совести», «Возвращение» — все 1919) переплетаются два стилевых потока. В ней чувствуется неудовлетворенность экспрессионистской поэтикой, в неменьшей мере ощутимо и отталкивание от классического реализма, отождествляемого им тогда с консерватизмом в искусстве. Поиски нового пути шли достаточно противоречиво. С одной стороны, главными компонентами художественного творчества провозглашались «синтез и интуиция», они противопоставлялись «анализу и психологизму», а с другой — на практике, все больше проступает тяготение к тому самому социально-психологическому анализу и общественной детерминированности явлений и характеров, от которых он столь яростно открещивался в своих статьях.
Эволюцию Цесарца ускорило его пребывание в Праге, куда он вынужден был эмигрировать после запрещения «Пламени» и где он сблизился с чешскими революционерами, в том числе и писателями. В его статьях этого времени, например, чувствуется прямая перекличка со взглядами чешского поэта Неймана. Защищая пролетарское искусство от упрощенного толкования и ратуя за высокое художественное качество революционной литературы, оба писателя апеллируют к статье Луначарского «Культурные задачи рабочего класса» (1917). Цесарец по этому поводу пишет: «Глубоко ошибается тот, кто думает, что автор провозгласит пролетарским искусством вечное воспевание красных знамен или красных гвоздик, к тому же в старых ритме и метрике, и рекомендует повторить в плохом издании Золя, описывая забастовки, оргии богачей и нищету эксплуатируемых, изображая с одной стороны толстых буржуев с шампанским, а с другой — истощенных пролетариев перед пустыми тарелками». Нейман не менее Цесарца опасался, что революционную поэзию могут затопить «рифмами, ослепить мельканием красных знамен и красных маков». В 1920 году, вернувшись из Праги, Цесарец в статье «Декаданс и революция» подвергает резкой критике авангардистские течения, в том числе и экспрессионизм. А через несколько лет в статье «Современные русские художники (Искусство в революции и абстракция в искусстве)» он отмечает, что искусству может принести известную славу открытие новых форм, но тогда «оно живет только для себя, между ним и нами разрушается тот мост, который всегда приближал к человеческой душе самую смелую художественную форму; этот мост есть содержание,
смысл, сущность». Так шло развитие революционного искусства. О типичности художественной эволюции югославского писателя свидетельствует и такой факт. В том же номере «ЛЕФа» за 1923 год, где была напечатана статья Цесарца «ЛЕФ в Югославии», появилась статья немецкого художника Гросса, в которой можно прочесть следующее признание: «Я опять пробую дать абсолютно реалистическое изображение мира. Я стремлюсь к тому, чтобы быть понятным каждому человеку, я отказываюсь от модной теперь глубины, полной кабалистического обмана и интеллектуальной метафизики, в которую можно без риска окунуться только в костюме водолаза».
Однако в жизни и в искусстве шло все куда сложнее. Приехав в Советский Союз и пробыв там с ноября 1922 по март 1923 года, Цесарец увидел здесь, по его словам, «жизнь бурлящую, словно в волшебном котле, обнаружил здоровое и полнокровное сердце, увидел кузницу, где если еще и не созданы, то во всяком случае возникают новые ценности». Он сближается с лефовцами, восторженно пишет о Мейерхольде и Таирове, о Передвижном театре чтеца Сережникова, культивировавшего жанр коллективной декламации. По возвращении в Югославию Цесарец внимательно следит за произведениями советских авторов, чаще ему удается познакомиться с ними в немецком переводе, читает немецких и чешских писателей, в частности, известен его интерес к Гашеку и Ольбрахту. Поэтому столь радостным было для него ощутить чувство локтя с левыми писателями, с которыми он встретился в Москве. Вместе с ними он вслушивается в речь Ленина перед делегатами IV Конгресса Коминтерна, вчитывается в его последние статьи, которые были опубликованы как раз в то время, когда Цесарец был в Москве — «Группе «С1аПе», «Странички из дневника», «Лучше меньше да лучше». Призывы Ленина о бережном отношении к демократическому наследию были услышаны многими революционными писателями мира, увлеченными идеями тотальной перестройки искусства и нигилистически относившимися почти ко всему отечественному культурному и литературному прошлому. В числе таких писателей были и Цесарец, и Крлежа. С середины 20-х годов все заметнее становится расширение их интересов, их большая терпимость в вопросах искусства. Именно к этому времени относится глубокое изучение Цесарцем творчества Достоевского, которое, наряду с работой над переводами произведений Горького, вело югославского писателя к более вдумчивому отношению к опыту отечественной и зарубежной реалистической литературы, к выработке им нового взгляда на искусство и создание своей художественной манеры. Видимо, этим можно объяснить и тот факт, что лишь в 1925 году Цесарцу, который и раньше обращался к крупной эпической форме, удается создать первое завершенное произведение в этом жанре. Это был роман «Императорское королевство. Роман о нас, какими мы были», произведение новаторское для югославских литератур и в проблемно-тематическом, и в художественном отношении.
В первой же фразе романа указывается на время действия — 1912 год — год покушения на хорватского бана и год Первой балканской войны, породившей надежды на освобождение и у славянских народов Австро-Венгрии. Исторические события были выбраны писателем не случайно. Роман писался в начале 20-х годов, когда рабочее движение в Югославии переживало тяжелые времена. Политическая реакция, закрепленная в Конституции и «Законе о защите государства»; нерешенность социальных, национальных и культурных проблем в Королевстве сербов, хорватов и словенцев; грабительская деятельность возникающих, как грибы после дождя, капиталистических обществ и фирм; предательская политика буржуазных партий и как безысходный, отчаянный жест — индивидуальный террор. Рабочий Алия Алиягич в 1922 году стреляет в министра внутренних дел Драшковича. Хотя Коммунистическая партия не признает индивидуальный террор методом своей борьбы, она не может в то же время не отдать должного мужеству и самопожертвованию Алиягича: его похороны после казни превращаются в массовое шествие. Цесарцу было разрешено провести с Алиягичем последнюю ночь накануне казни. А так как очень часто, да, собственно, почти всегда, Цесарца — политического деятеля, Цесарца-публициста и Цесарца-художника занимали одни и те же проблемы, он исследует их с разных сторон, в разных планах, на разных уровнях. Он пишет статьи «Последняя ночь Алии» и «Характер на виселице», в которых приходит к выводу, что в сложившейся в Югославии обстановке «отдельные представители рабочего класса, не знакомые с сущностью классовой борьбы, подпали под власть искушения террора». А уже в 1923 году, то есть через год после покушения Алиягича, публикует первый отрывок из романа «Императорское королевство». Размышления писателя о терроре, о тех дискуссиях, что велись тогда в партии, находят свое художественное воплощение. Они обращают мысль писателя к прошлому родины и своему личному прошлому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44