Цеенор-Зера приблизил дрожащую руку к открытой ране, а потом резко погрузил в нее пальцы. Что-то, нащупав, он напрягся, упершись другой рукой в горло Иаг-Алта, и в следующий миг рубиновый свет озарил все углы и своды почти затопленной комнаты…
Глава вторая
К морским воротам Херриды на рассвете подошла галера «Орел», на палубе которой стоял могучий киммериец. Конан занял свою каюту на этом небольшом маневренном судне в Аргосе накануне утром – с ветрами повезло, и не успел он осушить пузатый бочонок темного мессантийского, как на горизонте показалась Зингара.
Справа темнели отроги Рабирийских гор, поднимающееся за кормой солнце золотило их вершины. Утренний воздух был пропитан запахом свежести, и варвар с наслаждением вбирал в свою необъятную грудь густые пряные ароматы Западного моря.
Впереди уже можно было различить мощные укрепления, преграждавшие вход в гавань Херриды. Острые глаза киммерийца замечали даже суда, подошедшие к бухте и ожидавшие открытия морских ворот. Пара крупных кораблей с квадратными парусами, скорее всего зингарские галеоны, да с десяток всякой мелочи вроде купеческих барков, спустившихся по Громовой реке или доставивших грузы из Кордавы, да неопределенного вида галеры, вроде той, на которой сам он приплыл из столицы Зингары. Властям капитан «Орла» наверняка клянется всеми благами Митры, что перевозит одни лишь тюки и мехи с вином. Да только вряд, ли кого-нибудь обманет эта команда, прожженные физиономии и плотоядные ухмылки моряков.
Сегодня они и впрямь могут перебросить какой-нибудь безобидный груз вдоль приморской полосы, представив себя перед портовой стражей честными ребятами. А завтра… Кто их знает, сколько оружия у них там припрятано в трюмах? По крайней мере, нос юркой галеры, выполненный из бронзы в виде злобного орла, раздиравшего крючковатый клюв, не навевал мысли о мирном нраве тех, кто служил, в команде судна.
Но, честно говоря, разбойничьи эти рожи были симпатичны Конану, хотя он и не заметил, среди них ни одной знакомой. Было бы времени побольше, можно было бы потолковать с ними – наверняка кто-то да слышал имя Амра, еще недавно гремевшее по всему побережью.
Амра… море… туго надутые ветром паруса… Все это в одно мгновение рождало целый шквал пережитого, и шквал этот обрушивался на сознание варвара.
Суровый, киммериец не любил попусту вспоминать то, что происходило с ним раньше. Он ненавидел воспоминания ради самих, воспоминаний, ради непонятного самоуслаждения. Нужно жить только настоящим, только сегодняшним днем, всегда, считал он, но бывали странные моменты, когда его память сама словно открывалась и становилась огромной, как весь Гирканский Материк с Западным морем в придачу! Кром, а как же иначе? Как тогда, в голову, пусть даже и киммерийца, вмещается Башня Слона, что пронзает небо над Аренджуном? Как в лабиринтах памяти умещается огромное подземелье, раскинувшееся под зингарской столицей Кордавой?
Стоит только вот так выйти утром на палубу галеры и набрать в грудь густого морского воздуха, как перед глазами возникает белоснежная улыбка Белит, а в ушах начинает звенеть ее гортанный голос, через мгновение уже вдоль спины пробегает какая-то странная дрожь и колени вроде как слабеют…
А, Нергал только знает, что это за шутки… что это за непонятная вещь – человеческая память…
Варвар раньше не поверил бы, что можно вот так, с быстротой удара меча, представить себе давно прошедшие события. Одно дело – шрамы, бесчисленные отметины на его крепком теле. Шрамы, если постараться, могут многое рассказать о прошлом. Только о таком не всегда хочется вспоминать, потому что тогда в жилах сразу закипает кровь.
Конан невольно бросил взгляд на свои огромные ладони. Никакие мозоли от рукоятки меча и поводьев скакуна никогда не смогут скрыть округлых рубцов, белеющих в центре каждой ладони. Кажется, только вчера ухмыляющийся Констанциус приказал прибить эти руки к кресту, вкопанному в землю неподалеку от Хаурана. Киммериец тогда провисел на гвоздях несколько часов, впервые в жизни ощущая себя совершенно беспомощным.
Даже в бушующем море он никогда не чувствовал такого бессилия, как в те страшные мгновения, когда, стервятники уже хлопали крыльями над его головой. Но Констанциус все-таки проиграл, и именно его глазами полакомились смердящие хищники. А Конан уцелел и по-прежнему дышал благословенным воздухом. С той поры прошло уже несколько лет, судьба снова занесла варвара и к морю Вилайет, и в Замбулу, и в Афгулистан – до сих пор его грудь стягивал короткий жилет, а на ногах доживали свой век видавшие виды калиги, походные сапоги на ремнях, скроенные специально для него еще в Пешкаури.
«Хороша была обувь, – с сожалением подумал, киммериец, – только недолго ей осталось странствовать со мной». Подошвы почти отвалились, и из прорех высовывались огромные пальцы.
…Херрида приближалась с каждым мгновением. В рассветном небе уже реяли голодные чайки, утренний бриз разносил их желчные резкие крики.
Рядом с Конаном на палубе остановился капитан галеры, коренастый зингарец с острой черной бородкой. Его карие глаза лукаво поблескивали в свете утреннего солнца.
– Что, путешественник, вот мы и в Зингаре, – сказал капитан, хитро улыбаясь.
Накануне киммериец уклончиво назвал себя странником, обыкновенным странником, пересекающим вдоль и поперек пределы королевств. В ответ зингарец только гоготнул, смерив взглядом мощные плечи Конана, покрытое шрамами лицо и длинный забарский кинжал, к которому варвар так привык в Афгулистане. Да, что ни говори, не очень-то киммериец напоминал безобидного странника, передвигающегося от одного храма Митры к другому.
– Прекрасная страна Зингара, – улыбнулся Конан. – Все в ней нравится мне: и дома, и дворцы, и площади… Красиво…
– Клянусь Светом Митры, что именно это интересует тебя больше всего в жизни, – ухмыльнулся моряк, поглаживая ладонью острую бородку. – Добавь еще, что ты едешь послушать ученые диспуты митрианских риторов. Этих философов-болтунов в Херриде можно встретить на каждом шагу.
Варвар с удовольствием потянулся и расправил необъятные плечи, в очередной раз, наполняя грудь свежим бризом, после чего признался:
– Нет, по правде говоря, я сел на твою галеру, потому что спешу на праздник троверов. Очень, знаешь ли, нравятся мне их сладчайшие песни о любви, когда они голосят, тренькая на лютне и притопывая ножкой, обутой в башмачок с бантиком. Вот это мне по душе!
Морской воздух, легкий шум: бриза, равномерные удары весел о воду, гортанные крики: впередсмотрящего – все это кружило голову не хуже выдержанного вина. Настроение у Конана со вчерашнего дня оставалось приподнятым, и он не смог отказать себе в удовольствии немного пошутить.
Начиналась новая жизнь. Он возвращался к морю. Или море возвращалось к нему, как женщина? Несколько лет назад киммериец пытался уйти от этих волн, вспенивающихся под острым; носом корабля, от хлопков парусов и пьянящего чувства погони, когда пузатое судно какого-нибудь купца становится все ближе и ближе, когда команда уже дрожит от нетерпения, зажав в руках абордажные крючья, мечи и секиры.
Несколько лет назад он расстался с морем, и судьба, гнала его на Восток, к висячим садам Хаурана и горам Афгулистана, но и тогда порой его вдруг настигало видение моря. Это налетало на него редко, и только Кром; мог бы объяснить, почему это происходило. Но стоило иногда в конце дня устало сомкнуть воспаленные солнцем веки, как перед глазами возникала синяя гладь, бескрайняя, как; гирканская степь, – а на самом краю видимости небольшая черная точка, корабль, который еще нужно настигнуть.
Капитан галеры, по-прежнему любовно поглаживая бородку, спросил:
– И чем же ты, странник, собираешься заняться в Зингаре? Может, вечером встретимся в какой-нибудь таверне, потолкуем за кувшинчиком доброго мессантийского о жизни? Мне для одного похода, нужен помощник, нет ли у тебя, случаем, кого на примете?
Невольная улыбка тронула губы Конана. Бородатый зингарец, хоть и считал себя сильно проницательным, все-таки плохо понимал, кого он взял на борт, если решил прозрачно предложить стать его помощником. Ха, великое дело – галера! Пусть даже и пятидесятивесельная – такая мелкая рыбешка уже не интересует киммерийца! Прошли времена, когда он довольствовался малым. Тридцать пять весен уже далеко за плечами, а это едва ли не половина пути, которым Кром разрешит ему пройти по хайборийскому миру. Не нужна ему уже галера!
Поэтому варвар с нарочитым равнодушием пожал плечами:
– Вряд ли я смогу тебе помочь, приятель, в Зингаре у меня нет знакомых…
«Наивный чурбан, зингарская медуза, тупоголовый моллюск! Он еще решается предложить ему стать помощником на какой-то грязной посудине, лоханке Нергала!»
Конан никому еще не открыл, зачем он добирался в Зингару, а между тем планы его были вполне определенны. Море неотвратимо манило его, и самым жгучим желанием киммерийца было снова стать капитаном. Слишком многое в его жизни было связано с именем Амра, чтобы можно было так просто оставить иссеченную ветрами палубу.
Он собирался пройтись по тавернам Херриды и Кордавы, окинуть взглядом знатока все причалы и пирсы, чтобы собрать на свой будущий корабль крепкую команду. Многие из его прежних знакомых, конечно, уже покоятся где-нибудь на морском дне. Редкий корсар доживает до преклонного возраста, немного ему задавалось видеть старых пиратов. Слишком бурную жизнь они ведут – кто получает топором по голове при абордаже, кто нож в спину в пьяной драке в таверне. Поэтому и не видно в городах Зингары и Аргоса пожилых морских гуляк, опирающихся на тросточки и кормящих крошками лебедей в каналах.
Но кого-нибудь из своих старых знакомых он обязательно должен был встретить. А если нет, то наметанный глаз выберет здесь самых лихих абордажников, самых метких лучников, самых опытных кормчих на всем побережье Западного моря. Славное имя Амра снова должно сплотить вокруг него лихую компанию.
А корабль… Что же, не раз киммериец слышал, что зингарские власти продают каперские свидетельства, дающие право на аренду приличного морского судна. Должность капера предоставляет полную свободу в наборе экипажа и столь же полную свободу действий на море. И только два условия нужно выполнять, чтобы не ссориться с высокими чиновниками: не грабить суда из Зингары да отдавать часть выручки в казну.
Конан не сомневался, что вскоре он будет стоять на капитанском мостике какого-нибудь крупного корабля, имея под командой добрую сотню отборных головорезов. Тогда этот сильно воображающий о себе капитанишка с острой бородкой еще с благодарностью вспомнит имя Митры за то, что Владыка не сделал Конана помощником на галере «Орел». Не прошло бы и седьмицы, как прежний капитан перестал бы командовать своей командой…
«Орел» вплотную подошел к морским воротам Херриды, закрывавшимся каждую ночь. Уже опустилась в воду огромная цепь, преграждавшая вход в бухту, и скопившиеся за ночь корабли осторожно направлялись в узкий проход, расходясь с судами, покидавшими гавань.

* * *
Астрис Оссарский, знаменитый аквилонский путешественник, по справедливости считался философом, хотя никто ни разу в жизни не видел его среди ученых, предающихся рассуждениям на избранную отвлеченную тему, вроде таких: «Что есть красота света Митры?» или «Есть ли тайный смысл в фигурах птичьих полетов?» – а именно к подобным темам наиболее благосклонно относились многие известные хайборийские мыслители.
Эти чахлые умники, не посетившие за свою жизнь ни одной страны и с трудом ориентировавшиеся даже на улицах родных городов, будь то Нумалия, Бельверус или Тарантия, строили свое представление о мире исключительно на основе густой пыли увесистых манускриптов, да вида в полузапущенный сад, открывавшегося из узкого окна библиотеки, где протекали их дни.
Не таков был Астрис Оссарский. За свою жизнь неутомимый аквилонец не только успел объехать невероятные пространства хайборийского мира, но и в точных полновесных словах описал свои путешествия. Ученый мир Аквилонии и Немедии узнавал о нравах и обычаях мифических стран Востока во многом из писем Астриса к Алкидху Мудрому, немедийскому наставнику. Астрис писал о джунглях Вендии, о чародеях с лицами, напоминающими маски из желтой кожи, о кутрубах-людоедах, знающих толк в хорошем мясе и поэтому предпочитавших мягкие части молодых стигиек…
Немедийцу Алкидху обычно сначала приходилось расшифровывать послания своего друга, потому, что они были начертаны особым шифром, эзотерическим языком, понятным лишь посвященным. Только истинный философ поймет, что чем сложнее язык общения, тем свободнее становится мысль. Проницательный взгляд аквилонца зачастую отыскивал в жизни восточных земель такие вещи, за упоминание о которых можно было бы заплатить головой.
Но ни один восточный жестокий сатрап не узнал о язвительных пассажах Астриса, ни один владыка не догадался о той желчи, которая порой явственно ощущалась в суждениях путешественника о правителях и богах стран, через которые пролегал маршрут его длительных путешествий.

* * *
Хлодвиг и Хундинг, братья-близнецы и ученики Астриса Оссарского, отправились в свое первое путешествие, лишь только минула шестнадцатая весна, дарованная им Митрой, Подателем Жизни. После смерти Алкидха, их отца, аквилонский странник без колебаний стал опекуном молодых немедийцев. Их страны в очередной раз находились в состоянии войны, Нумалия враждовала с Тарантией из-за границ, но разве это могло иметь хоть какую-то связь с отношениями между людьми?
Опытный Астрис рассудил, что неразумно было бы вместе с юношами, с этими впечатлительными неофитами, отправляться в дальнее странствие и держать путь к Вендии или Афгулистану. И тогда взгляд аквилонца упал на Зингару. Давно уже он не посещал это приморское королевство, к тому же его старинный друг Томезиус (на зингарский манер – месьор Томезиус) в своих последних посланиях сообщал о неких таинственных находках, обнаруженных неподалеку от Храма Небесного Льва. Астрис счел эти послания чрезвычайно интересными, и, таким образом, стрела маршрута будущего путешествия нацелилась на Зингару.

* * *
… Братья-близнецы, Хлодвиг и Хундинг, проснулись почти одновременно, что случалось с ними довольно часто. За свою жизнь они так привыкли друг к другу, что порой действовали как один сложный и взаимосвязанный организм – почти всегда они одинаково реагировали на события, испытывали схожие чувства и постоянно ловили себя на одних и тех же мыслях. Одновременно они свесили вихрастые головы с плетеных гамаков, болтающихся под самым потолком душной каюты, и обнаружили, что ложе наставника Астриса пусто. Судя по всему, их наставник достаточно давно покинул каюту, потому что его спальное место было аккуратно прибрано и застелено покрывалом.
Братья в одно и то же мгновение ринулись спрыгивать со своих шатающихся коек и ощутимо столкнулись в полутьме лбами. Это окончательно разбудило их и вырвало из сладких объятий сна, так легко обволакивающего под утро под мерное покачивание речных волн. Близнецам, разумеется, хотелось поскорее выскочить на палубу, но сразу по пробуждении каждый воспитанный немедийский юноша должен был поблагодарить богов, позволивших благополучно проснуться: почтить священное имя Исиды, охранявшей сны, обратиться к Иштар, заботящейся о хлебе, и, конечно, вдумчиво прочитать вслух лауду, торжественный утренний гимн, посвященный Золотоокому Митре.
Под защитой богов несколько аквилонских судов, в том числе и купеческий барк «Шамар», спускались вниз по течению Громовой реки к ее устью, к месту, где Громовая впадает в Западное море. Именно там раскинулась Херрида, крупный зингарский город, в котором путешественников ждал Томезиус, долгие годы друживший с их покойным отцом Алкидхом Мудрым и с их наставником Астрисом Оссарским.
Когда братья поднялись на дощатую палубу, рассвет еще не наступил, но за громадой Рабирийских гор, темневших слева по борту, уже угадывались едва заметные золотистые полоски. Митра, Владыка Света, готовился вдохнуть жизнь в бескрайние хайборийские пределы и подарить всем живущим еще один ясный солнечный день.
Близнецы сразу заметили фигуру наставника, неподвижно стоявшего у бушприта. Переглянувшись, они осторожно приблизились к нему. Никто из них не осмелился окликнуть учителя, нарушив тем самым его размышления, поэтому братья почтительно остановились в нескольких шагах, ожидая, пока Астрис сам заметит их.
Купеческий барк успел продвинуться на несколько корпусов вперед по речной глади, прежде чем аквилонец обернулся и посмотрел на братьев, уважительно и благоговейно сопевших за его спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30