Позже Антонио искупался в бассейне – том самом, где он чуть не утонул в ту кошмарную ночь, когда копался в отцовской фильмотеке. Хоакин не то всучил, не то подарил ему пленку, которой как раз и не хватало в собрании. В том фильме вроде бы и не было ничего важного: просто похороны не то моряка, не то марионетки, очень похожей на Пиноккио. Иными словами, того Пиноккио, каким он мог быть, если бы действительно превратился в человека. Сама сказка Коллоди оканчивалась как раз в момент этого превращения. Судя по всему, больше о взрослой жизни деревянного мальчика не было написано ни слова, а следовательно, нечего было и ломать голову над загадкой мальчишки, на которого обрушилось столько несчастий, потому что он не родился, а был выточен из полена. К такому выводу пришел Антонио после долгих размышлений. Ласло помог ему направить подобные мысли в нужное русло.
На обратном пути в столицу Антонио все время болтал и изводил сидевшего за рулем Ласло вопросами. К его удивлению, адвокат вовсе не был расположен поддерживать беседу и отвечал односложно, а то и просто ссылался на плохую память, в чем раньше никогда не был замечен. Антонио очень интересовало, почему они не видели Хоакина, что именно делала на вилле его мать и какие особые условия были прописаны в завещании относительно коллекции фильмов, хранящейся в Сересас.
Ласло ничего не знал, ничего не понимал и ничего об этом не думал.
– Черт тебя побери с твоей дурацкой амнезией! Какой из тебя адвокат – видимость одна. Да я всегда так и думал. Уж не знаю, чего отец в тебе нашел!
Венгр спокойно кивнул, словно соглашаясь с раздраженным Антонио, чем раззадорил того еще больше.
– Уж ты-то должен был знать, что мать собирается в Сересас. Почему меня все время держат в неведении, почему я все время узнаю обо всем последним? А может, ты давно работаешь на Хоакина?
Услышав столь абсурдное обвинение, Ласло не сразу нашелся что ответить. Он свернул на обочину и остановил машину.
– Ты с каждым днем становишься все больше похож на отца. Никому не веришь, строишь какие-то абсурдные схемы, подозреваешь в чем-то людей без всяких на то оснований.
– Пожалуй, ты прав, – с раскаянием в голосе произнес Антонио, понимая, что просто сорвал на нем плохое настроение. – На самом деле я подозреваю всех на свете и никак не могу понять, в чем дело.
Ласло открыл дверцу и вышел из машины. Вслед за ним вышел и Антонио. Не сговариваясь, они подошли к придорожному кафе, где подавали мясо с соусом чили и какой-то резко пахнущий напиток, явно содержащий мескаль. В это время местных жителей в кафе не было, и их, как единственных посетителей, обслужили моментально.
– Твоя мать и Хоакин заключили что-то вроде пакта о ненападении. Они помогают друг другу, обмениваются информацией, прикрывают и выгораживают один другого. Я давно это заметил, но твоему отцу ничего не говорил: сам понимаешь, как бы он отреагировал. Я не думаю, что речь идет о каких-то личных отношениях, Хоакин не такой. По-видимому, у них некие общие интересы и они действуют заодно. Может, они решили прибрать к рукам все наследство.
Ласло одним глотком опустошил чуть ли не весь стакан с адским напитком, дурманящий аромат которого почувствовал даже Антонио.
– Да что за гадость ты пьешь? У тебя совсем уж крыша съехала. Хоакин был протеже моего отца и всегда оставался благодарен ему за это. Каким бы мерзавцем он ни был, но единственное, в чем я твердо уверен, так это в том, что он уважал отца и сохранил это чувство и после его смерти. Мать, конечно, играла определенную роль в жизни отца, но не более того. Я думаю, для Хоакина она – просто еще один экспонат из отцовской коллекции.
– Интересно, почему же тогда он оставил всю коллекцию именно ей? – перебил его Ласло, продолжая заливать в себя адское пойло.
– Что ты сказал? – с ужасом переспросил Антонио, глаза которого чуть не вылезли из орбит.
Венгр ожидал такой реакции. Он уже давно пытался выяснить, как обстоят дела на вилле. Этот неожиданный визит, нанести который его заставил Антонио, помог узнать кое-что важное. По крайней мере, он стал свидетелем эффектного театрального появления вдовы в сцене дележа наследства. Хоакин не только не выставил ее из поместья, но даже не сообщил никому о ее присутствии. Судя по всему, он не имел ничего против ее участия в заварившейся каше наследственного дела и предстоящей судебной тяжбе. В Сересас все время ощущалось его незримое присутствие.
– Ощущение такое, что мой отец был не одним человеком, а состоял из нескольких личностей, – мрачно произнес Антонио. – Вполне возможно, что мать теперь действительно в сговоре с Хоакином, ведь он знает об отце то, что не известно ни мне, ни тебе. Отец ему в самом деле слепо доверял – буквально во всем.
Постепенно Федерико и Антонио возвращались из мира своих мыслей в реальность. Пора было идти домой к комической паре.
– Извини, я что-то задумался. Да, ты прав. Пора идти.
Антонио чуть виновато улыбнулся Федерико, который ничуть не был на него в обиде. Он понимал, что скорее всего им предстоит напряженный вечер и времени на спокойные размышления у них не будет. Ведь Винченцо де Лукка собирался отвести их в то место, откуда можно было отсчитывать начало нового этапа или даже нового цикла истории.
– Слушай, но если череп куда-то пропал, что мы теперь можем сделать?
Мексиканец в очередной раз задумался. С его точки зрения, правильным было первое же подозрение, которое пришло ему в голову: мажордом из Сересас украл череп из квартиры на проспекте Либертад и теперь от души развлекался, предлагая купить этот трофей всем, кто проявлял к нему интерес. Мать Антонио скорее всего тоже приехала в поместье, чтобы не пропустить момент продажи и получить свою долю от сделки. Огорошив сына сообщением о смерти Марка, она сделала все возможное, чтобы отвлечь его от поисков черепа. Теперь он был уверен, что стал объектом какой-то сложной интриги, в которую была включена не только его жизнь, но и жизнь его друзей. Глядя Федерико прямо в глаза, он сказал, что приехал из Мексики даже не для того, чтобы попытаться разыскать череп, а в первую очередь чтобы спасти ему жизнь – жизнь единственного человека, который после всего случившегося связывал его с остальным миром.
Профессор Канали был тронут этими словами, но интуиция подсказывала, что не стоит слепо доверять им. Не так все было просто в сложившейся ситуации. Как только актеры из «Комедии» поймут, что черепа у мексиканца нет, они немедленно дадут об этом знать тем, кому верно служат, и тогда вся рать карбонариев обрушится на тех, кого считает виновными, как чума, как новая казнь египетская.
– Послушай, Антонио, помнишь, когда мы были на Гаити, то как-то заговорили о диктаторе Дювалье по прозвищу Папа Док и о его гвардии, состоявшей из зомби. У него ведь даже при генеральном штабе состояли на службе опытные колдуны, умеющие управлять целыми армиями из царства смерти, и опирался он в первую очередь на них, а не на своих генералов.
– Да, я помню, – подтвердил Антонио. – Марк еще очень интересовался всеми этими церемониями. Буквально накануне покупки черепа он ушел на целую ночь, чтобы присутствовать при проведении такого ритуала.
Федерико механически шагал по улице в направлении старинной городской стены, словно неосознанно выбирая направление, гонимый поднявшимся ветром, дувшим как раз в нужную сторону. Говорил он негромко и очень сосредоточенно, пытаясь вспомнить все, что произошло с ними на Гаити после того, как они рассчитались со старухой Лурдель за покупку.
– Вдова Марка рассказала мне о каком-то особенном даре, который открылся в нем совершенно неожиданно. Он якобы мог слышать голоса с того света, и, когда он пришел на слэптонский пляж, у него было видение. У меня из головы не выходит мысль, что он сам выбрал место своей смерти и пришел туда не случайно.
Антонио шел рядом с Федерико, преодолевая страх и мрачные предчувствия, которые охватили его при воспоминании о погибшем англичанине.
– Мне всегда казалось, что старуха нас ждала, что она была уверена: мы обязательно купим ее сувенирчик.
Вскоре они подошли к узкому переулку, представлявшему собой скорее проход между домами, и были вынуждены идти друг за другом. Ветер уже сдул с неба появившуюся в неурочный час луну и затянул небосвод серыми тучами, предвещавшими сильный дождь. Солнечный средиземноморский день сменился мрачными, почти английскими сумерками.
– Надеюсь, из-за дождя не придется отменять прогулку на кладбище.
Появление кинематографа стало важнейшим событием в современной истории. Вылетевшая из объектива птичка оказалась настоящим фениксом – символом невиданного, показавшегося фантастическим возвращения ушедшего. Мертвые могли теперь навеки оставаться живыми: лишь для большей сохранности их упаковывали в коробки, напоминающие консервные банки, их тела и души сжимались до размера крохотных кадров на рулонах пленки. Зато они могли навеки оставаться молодыми, здоровыми и, главное, живыми. Это было невероятно – все равно что дотянуться до звезд на небе. История человечества разделилась на эру до появления кино – и эру кинематографа.
В темные века, когда кино еще не было придумано, его функцию пытались восполнить волшебными фонарями и другими жалкими подобиями проектора. Эти движущиеся картинки возникали на секунды и тут же исчезали, как росток хрупкого растения, которое после короткого цветения быстро вянет и засыхает. До появления аппарата, изобретенного братьями Люмьер, немногие отваживались браться за изучение силы запечатленного образа. Одним из таких безумцев был монах-иезуит Атанасиус фон Кирхер, собравший, опираясь на легенды и древние манускрипты, все, что было известно о передаче и фиксации изображения. Он описал и волшебные зеркала, и пещеры, стены которых покрыты рисунками, выполненными кровью, и голоса оракулов, исходившие из глубоких трещин и ущелий в горах; он же изобрел систему иероглифов, при помощи которой можно адресовать мольбы и просьбы богам экрана. Уже после него были открыты и описаны новые феномены: химические реакции, происходящие под воздействием света, свойства потока лучей, разделение света на спектральные составляющие в узком пространстве. Все это, собранное воедино, позволило человечеству создать новое, величайшее из искусств – театр, спектакли которого повторяются бесконечно. Это и было кино.
Фотографии мертвых теперь висят в домах живых, заменив собой привидения, взяв на себя функцию домашних духов и божков, защищающих нас от будущих напастей воспоминаниями о прошлом. Современные ясновидящие читают судьбу человека по его фотографии. В наши дни можно скорректировать уготованную человеку участь, показав ему тот или иной фильм, а можно вызвать духов из прошлого, посмотрев кадры с изображением умерших людей.
Наверное, не случайно это техническое новшество было создано сравнительно недавно, когда цивилизация уже пустила свои корни в душах и сознании людей. Увидев свое изображение, люди смогли оценить все преимущества, которые несет с собой это изобретение. Лишь дикари по-прежнему пугаются фотоаппаратов и кинокамер, будучи уверены, что каждое изображение похищает частицу их души. Бесполезно объяснять им, что съемка не несет в себе никакой опасности. Они не хотят этого знать, им важно, чтобы тайна оставалась нераскрытой.
Федерико прочитал статью, опубликованную в одном католическом журнале, где говорилось, что туринская плащаница представляет собой единственную фотографию, сделанную без фотоаппарата. Лик Иисуса был отпечатан на ткани при помощи света, что две тысячи лет назад предвосхитило появление еще одного способа непорочного воспроизведения образов. Таким образом фотография приравнивалась к чуду, причем чуду, не осуждаемому, а полностью принимаемому христианской религией.
В доме Винченцо, против ожидания, атмосфера была более чем дружеской, и старый актер вел себя, как подобает гостеприимному хозяину. Коломбина, в свою очередь, встретила Антонио слишком жаркими и чувственными объятиями. Но Федерико, к его удивлению, это нисколько не разозлило и не покоробило, а по-своему повеселило. Эта женщина по-прежнему была ему небезразлична. Он не мог бы сказать, что влюблен в нее, но и утверждать, что ему до нее нет никакого дела, было бы тоже неверно. Ее поступки вызывали сложную, неоднозначную реакцию, которую он, впрочем, давно перестал анализировать. Антонио, настоящий космополит, сразу стал в этом доме своим и вел себя за обедом как настоящий итальянец. Он громко говорил, много жестикулировал и выпил все вино, поставленное хозяевами на стол. Смерть англичанина была всеми забыта. В некотором роде это застолье стало поминками по нему. Федерико было немного не по себе от такого веселья, которое, на его взгляд, выходило за рамки приличий. В какой-то момент он не выдержал и вмешался в оживленный разговор:
– Я так понимаю, что нам предстоит приятная прогулка на кладбище. Похоже, это не может нас всех не радовать, и недавнее несчастье, по-видимому, касается только меня одного.
– Что это на тебя нашло? – спросила Коломбина таким тоном, словно ее действительно удивил упрек в словах Федерико. – Нет нужды преувеличивать значение темы смерти. Лишь люди, слабые духом и неразумные, придают ей сакральное значение и боятся ее больше всего на свете.
Оставшаяся часть обеда прошла в непринужденной беседе все на те же темы – кино, фотография, волшебный фонарь. В голове Федерико перемешались свои мысли и слова собеседников. Он то и дело посматривал на мексиканца, который вел себя куда более экспрессивно, чем во время их обычных дружеских встреч. В путешествиях Антонио всегда был главной движущей силой. Именно он выбирал маршруты поездок, в основном в такие места, куда нормальный человек ни за что бы по доброй воле не сунулся. Так, именно по его выбору в списке мест, где можно было занятно провести время, и оказался остров Гаити.
Когда друзья сидели за столиком ресторана где-нибудь на краю света, мексиканец привносил в обычный ужин какую-то особую атмосферу: ему ничего не стоило попросить приготовить блюдо, отсутствующее в меню, или же потребовать вино, которое хозяин заведения припрятывал для разных знаменитостей и почетных гостей. Именно так, ярко и эффектно, выглядел Антонио перед друзьями и посторонними, но лишь во время путешествий. Дома он жил совершенно иной жизнью. Возвращаясь в дом отца, он превращался в другого человека и воспринимал себя как безжизненный ледяной метеорит, который можно заметить лишь в самый мощный телескоп, и то на фоне сверкающей, привлекающей всеобщее внимание звезды.
Коломбина смеялась больше обычного и не забывала подливать вино в опустевшие бокалы. Старый Винченцо обошелся без экстравагантных выходок вроде тех, какие позволил себе накануне вечером. Говорил он взвешенно и тщательно подбирал слова, чтобы быть правильно понятым. Он напоминал старого профессора или коллекционера-нумизмата. Разговор перешел на тему древних мифов, лицо Антонио раскраснелось, глаза заблестели. Камера работала все быстрее, и актеры не успевали за задаваемым ею темпом. У Федерико закружилась голова, как если бы из камина вдруг повалил невидимый, но плотный и удушливый дым, словно в огонь бросили горсть сухих лепестков дурманящего цветка.
Судя по всему, Антонио захмелел больше обычного, и у него стал заплетаться язык. Федерико предложил прогуляться с ним до ванной комнаты, но предложение было отвергнуто мексиканцем с негодованием. Он гордо заверил, что чувствует себя великолепно и нет необходимости ломать комедию и делать вид, будто ему нужно выйти и привести себя в порядок. В свою очередь он выдвинул встречное обвинение, назвав Федерико святошей и попеняв ему за католическое воспитание, едва не сделавшее из нормального парня монаха.
– Ну уж извини, – обиженно возразил профессор Канали, – вы, мексиканцы, между прочим, тоже католики. Ты небось воспитывался не менее строго, чем я, а уж кто как сумел раскрепоститься – это личное дело каждого.
Антонио в ответ лишь усмехнулся и не стал вступать в дискуссию. У него было гораздо более важное дело – он пожирал глазами бледное напудренное лицо дочери Винченцо. Андреа закурила сигарету и выпустила колечко дыма. Мексиканец стал пытаться поймать его в воздухе руками. Федерико отказывался верить в происходящее. Всякий раз, входя в дом двух безумцев, он был уверен, что знает, кто он такой и чего хочет от других, но через некоторое время все обязательно вставало с ног на голову. И все же такого он даже представить себе не мог: Коломбина – всего лишь похотливая «садовница», а ее отец – старый сводник. Ничего себе спектакль, подумал он. От этих двух фигляров, конечно, можно было ждать чего угодно, но Антонио?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53