Мы не воюем ни с англичанами, ни с голландцами. Но само собой разумеется, что рано или поздно, когда будут образованы военные альянсы, вспыхнет война между нашей страной и одной из этих держав. Нам необходимо подготовиться. Мы даже должны опередить события. Шевалье де Граммон с вожделением поглядывает на один богатый город на побережье Латинской Америки. Капитан Лефор имеет все основания полагать, что серьезные события подготавливаются на Мартинике, англичане, воспользовавшись смутой, снова попытаются там высадиться.
Командор перевел дух, обвел взглядом внимательные лица гостей и продолжал:
– За последние два месяца Сент-Кристофер принял около пятисот колонистов, перебежавших с Мартиники; спасаясь от беспорядков, они бросают нажитое добро, земли, плоды своего труда, чтобы укрыться у нас, так как опасаются происков шайки честолюбцев, образовавшейся вокруг одного человека: Мерри Рулза, узурпировавшего власть генерал-губернатора и лишившего поста госпожу Дюпарке, жену генерала Дюпарке. По слухам и сведениям, полученным от колонистов, Мерри Рулз служит только ширмой другому не знающему меры честолюбцу – сеньору де Пленвилю, провозгласившему себя прокурором-синдиком от населения. Господа! Все зло исходит от этого человека.
Как генерал-губернатор Подветренных островов, я назначаю капитана Ива Лефора командующим эскадрой и отправляю его на Мартинику. Ему поручается изучить все обстоятельства, при которых узурпаторы присвоили себе титул генерал-губернатора, не имеющий силы, так как он не утвержден королем; Лефор должен восстановить в правах, как того требует воля его величества, госпожу Дюпарке, утвержденную в этой должности, как вам известно, вплоть до прибытия на острова ее деверя, сеньора де Водрока.
Властью, дарованной королем, Лефор может благополучно выполнить это поручение.
Капитану де Граммону во главе трех кораблей надлежит отправиться к берегам Венесуэлы. Он атакует город Каракас и захватит порт Гаиру. Если капитан Лефор быстро справится со своей задачей, он присоединится к шевалье де Граммону и поддержит его. Когда обе эскадры воссоединятся, капитан Лефор возглавит их и поднимет на свою грот-мачту квадратный флаг с лилиями.
В бочонке оставалось еще изрядно рому к концу ужина, когда Береговые Братья перешли к столу с напитками. Отдав необходимые распоряжения, командор удалился. За него остался Лавернад. Он подошел к Лефору, которого обступили гости, одолевая расспросами обо всем, что тот видел при дворе.
Лефор рассказывал о Мазарини, как о старом приятеле, которого он мог бы фамильярно похлопать по плечу. Опьяненный успехом, новым назначением, надеждой на скорое свидание с морем, предвещавшее настоящее морское сражение, Лефор все свои фразы начинал такими словами: «Его высокопреосвященство мне сказал… Его величество слушал во все уши, когда я стал ему объяснять…»
Лавернад подошел к нему и спросил:
– Когда вы рассчитываете отправиться, капитан?
– Как можно раньше. Капитан Лашапель готов, как и все готово на борту «Пресвятой Троицы». Если капитан Сен-Жиль тоже собрался в путь, мы хоть завтра можем поднять паруса.
Услыхав свое имя, капитан Сен-Жиль подошел ближе.
– Капитан! – вставил он свое слово. – У меня готово все до последней мелочи. Если вы прикажете поднять якорь после того, как опустеет этот бочонок рому, можете положиться на меня, как и на капитана Лашапеля.
– Надеюсь, что так, – кивнул Лефор. – Но, может статься, мы выйдем в разное время. У меня возникла кое-какая идея…
– Идея? – переспросил Сен-Жиль.
– Так точно. Я не знаю, что происходит в форте Сен-Пьер. Неизвестно мне также, оставил ли Мерри Рулз на прежнем месте виселицу, предназначенную нарочно для меня. И мне чертовски хочется взглянуть на все это одному…
– Для меня тоже виселица готова, не забывайте, – вмешался Лашапель, стараясь ни в чем не отстать от Лефора.
– Знаю, черт возьми! Но если мы прибудем все вместе, могу себе представить, что в Сен-Пьере нас встретят совсем не так, как хотели бы Мерри Рулз и Пленвиль. Вы меня понимаете? Я хочу сказать: если мы прибудем значительными силами, эти негодяй так перепугаются, что будут встречать нас, низко кланяясь… Я же хочу прибыть в Сен-Пьер один, с «Пресвятой Троицей», сделав вид, что располагаю весьма скудными средствами. Да, я хочу посмотреть, как, узнав мое судно, жители форта отнесутся к квадратному флагу, который я подниму на гафель своей грот-мачты!
– Когда они прочтут название вашего судна, они обстреляют вас из пушек, – заверил Лашапель.
– Вот как! Но мне в каком-то смысле даже хочется этого, поскольку я буду иметь право ответить и заставлю подпрыгнуть от неожиданности тех, кто уже несколько месяцев считает меня мертвецом.
Лефор перевел взгляд с говорившего капитана на Лашапеля и, наконец, решился.
– Я отчалю нынче же ночью, – объявил он. – А вы, друзья мои, отправитесь завтра утром засветло. Вам надлежит находиться в резерве и явиться в Сен-Пьер после меня.
– Явиться в Сен-Пьер! – повторили оба капитана, поднимая кубки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В форте Сен-Пьер
Впервые в жизни Мерри Рулз спрашивал себя, в самом ли деле он родился под несчастливой звездой.
Сидя за своим столом в кабинете форта Сен-Пьер, он мутным взглядом уставился на бумаги, освещенные солнцем. Он перебирал в памяти события, происходившие в этом самом форте, в которых определенная роль принадлежала и ему, Рулзу. Он видел перед собой Пьерьера с его головокружительными планами. Протеже господина де Туаста, помощник Дюпарке замыслил было стать генерал-губернатором Мартиники. В ту самую минуту, когда, как ему казалось, он добился своего, вдруг произошло полное крушение его иллюзий.
А Мерри Рулз еще видел себя во дворе форта рядом с Пьерьером: вот он вынужден передать шпагу Лефору и поклясться ему в верности!
Кроме того, его ухаживания за Мари тоже не принесли плодов. Он снова и снова спрашивал себя: «Почему – другие, почему – кто угодно, только не я?»
Вслед за Пьерьером Рулз предавался честолюбивым мечтам и, в конце концов, приходил к выводу, что и у него самого шансов ничуть не больше. Действительно, несмотря на титул генерал-губернатора, Рулз был ничто, а Пленвиль – все. И вовсе не такой порядок вещей уязвлял его, а то обстоятельство, что без согласия Пленвиля он не мог освободить Мари.
Оправдывая самого себя, майор думал: его честолюбие расцвело по вине генеральши. Она его раздражала, унижала, высмеивала. Вот он и решил во что бы то ни стало уничтожить ее морально, поставить в зависимое положение. Что и было исполнено!
Он охотно закрывал глаза на обстоятельства, в которых замышлял свой заговор, заключал соглашения с Пленвилем, Босолеем и их приспешниками. И позволил провести себя колонисту, которого считал тупым и ограниченным!
Однако ему пришлось признать, что в его положении он мог бы успешнее добиваться своей цели, когда у власти находилась Мари. Он без труда переложил свою вину на Пленвиля, выставляя себя влюбленным, готовым решительно на все ради спасения любимой женщины, пусть даже без надежды на вознаграждение и взаимность с ее стороны!
Но в своей страсти он был искренен: он любил Мари, а решился что-нибудь для нее сделать не только из любви, но имея все основания противопоставить себя Пленвилю и его намерениям. Оказавшись на свободе, Мари представляла бы опасность для Пленвиля. Именно по этой причине бывший колонист из Ле-Карбе, став прокурором-синдиком от населения, всеми путями старался ускорить суд над генеральшей и добиться для нее сурового наказания.
С другой стороны, Мерри Рулз, если и обозлился на своего соучастника за то, что тот его опередил, все-таки знал по опыту, что негоже слишком выставляться. Он снова вспомнил о Пьерьере… Мари была отрешена от власти руками колонистов Мартиники. Отец Фейе мог со дня на день вернуться с приказом его величества. Если король решил утвердить Мари в должности генерал-губернаторши, было бы неуместно держать ее в заточении или судить без согласия двора. Вызвать неудовольствие короля значило бы рисковать по-крупному. Похоже, Пленвиль об этом не думал.
И Мерри Рулз позволял прокурору-синдику командовать, принимать любые решения, которые тот считал уместными. Он требовал, чтобы приказы записывались и подписывались лично Пленвилем. Так Рулз перекладывал ответственность на чужие плечи. В минуту расплаты, которая неизбежно должна была рано или поздно наступить, Мерри Рулз готовился показать, что на самом деле не имел возможности действовать по собственному усмотрению, что вся власть находилась в руках Пленвиля и только он несет всю ответственность.
Это и была еще одна причина, по которой Мерри Рулз хотел вызволить Мари из тюрьмы.
Он изучал бумагу, полученную от нее накануне; благодаря ей, надеялся добиться освобождения пленницы.
Он ждал Пленвиля, и ему казалось, что синдик слишком медлит с приходом. Неужели он догадался о намерениях Рулза? Может, он намеренно не торопился, сочтя вопрос генеральши второстепенным или, вернее, заранее решив нарушить планы майора?
Мерри Рулз поднялся и подошел к окну. С этого места ему нравилось наблюдать за передвижениями во дворе форта, за службами, за солдатами легкой кавалерии, проверявшими оружие, за ополченцами, несшими службу.
Вдруг он увидал, как гвардейцы торопливо покинули свои посты и побежали к потерне с ружьями наизготовку. Майор подумал, что вот-вот увидит Пленвиля. Тот в самом деле появился верхом на лошади в сопровождении Босолея и Сигали.
Мерри Рулз увидел, как все трое скрылись в портале, ведшем к его кабинету, и сел на прежнее место.
Долго ждать Пленвиля не пришлось, но Рулз удивился, что дежурный доложил о нем одном. Он решил, что Босолей и Сигали зашли в кабинет Пленвиля.
Когда синдик вошел, Мерри Рулз про себя отметил, что по-прежнему нервничает. Он предложил гостю стул и сказал:
– Рад вас видеть, Пленвиль. Я просил вас приехать, так как должен рассказать вам о положении генеральши Дюпарке. Есть новости!
Странная ухмылка расцвела на губах прокурора-синдика, и он с дурашливым видом переспросил:
– Новости? Да ну?
– Вот именно, – подтвердил Рулз. – Именно новости. Эта дама требует освободить ее из тюрьмы. Она предоставляет вам возможность исполнить ее волю, упорядочив в некотором роде ситуацию: она подписала собственное отречение.
– Правда? – насмешливо бросил Пленвиль, что очень не понравилось Рулзу.
– Да, это так. Вот послание. Не желаете ли взглянуть?
– Прочтите, прошу вас.
Рулз взял бумагу в руки и пояснил:
– Вчера я навестил генеральшу в сопровождении сеньора Лавиня, назначенного интендантом, который отвечает за имущество и соблюдение прав несовершеннолетних детей семейства Дюпарке. Должен вам сообщить, что состояние здоровья этой дамы оставляет желать много лучшего. Она перенесла – надеюсь, вы не станете этого отрицать – тяжелейшие потрясения, и это испытание лишило ее сил, а тюрьма окончательно подорвала и без того пошатнувшееся здоровье генеральши. Мы с сеньором Лавинем предложили ей написать это послание, благодаря которому, повторяю, мы можем вернуть ей свободу: эта бумага нечто вроде публичного отречения. Госпожа Дюпарке заявляет, что невиновна в преступлении, вмененном ей в вину, и утверждает, что никогда не совершала предательства и всегда заботилась о благе и процветании колонии. Наконец, она уверяет, что стремилась исключительно к тому, чтобы жить в мире, единстве и согласии со всеми поселенцами. Помимо этого, она обещает забыть о прошлом и не держать зла на обидчиков. Вот так! Поскольку жители сами потребовали смещения генеральши, она не сможет вернуть себе прежние права, не рискуя нарушить установившийся мир, единство и согласие, о которых упомянула выше.
Пленвиль слушал Рулза и не переставал ухмыляться. Он покусывал губы, и в выражении его лица было столько цинизма, что Рулз усомнился в собственном успехе.
– Что вы об этом думаете?
– Что думаю-то? – переспросил Пленвиль, поглубже усаживаясь в кресло. – Ну и продувная же бестия! Я знал за ней немало грехов. Но никогда бы не поверил, что она до такой степени хитра! Так вот какие новости вы для меня приготовили?! Что ж, у меня тоже есть кое-что новенькое, и сейчас вы это услышите! Да, черт возьми, не будь меня рядом, наделали бы вы ошибок!.. Прежде я бы спросил вас, приятель, о причинах, толкающих вас освободить эту женщину. Гром и молния! Какое упорство!
– Пленвиль! – холодно возразил Рулз. – Вы, кажется, не отдаете себе отчета в том, насколько шатко ваше положение. Кто облек вас властью? Высший Совет, ответите вы мне. Хорошо. А что, если король воспротивится решению Совета? Если королю не понравится бунт? Если он поддержит госпожу Дюпарке, официально назначенную генерал-губернаторшей? Что будет тогда? Вас обвинят в преступлении. Вам грозит виселица!
– Вам тоже, милейший. Будем висеть вдвоем!
– Я не шучу, Пленвиль. Повторяю, что состояние здоровья генеральши плохое. Если она умрет в тюрьме, вам придется держать ответ перед двором. Не все ли вам равно, если генеральша будет освобождена, если она вернется домой к детям и не станет вмешиваться в дела Мартиники? Думаю, этот жест не будет вам ничего стоить и в то же время снимет с вас ответственность…
– Эх, черт побери! – бросил Пленвиль, снова заворочавшись в кресле. – Я бы охотно сделал этот жест, будь я уверен в слове этой потаскухи. К сожалению, у меня в руках тоже есть одно послание.
– Послание? – удивился Мерри Рулз.
– Да, – подтвердил Пленвиль небрежным тоном. – Послание, которое рядом с вашим стоит десяти галионов с золотом!
Синдик склонился над столом и так грохнул кулаком, что стол затрещал. Несколько листков взмыли в воздух. Рулз поймал их и, желая показать, что не теряет головы, посоветовал посетителю:
– Спокойнее, Пленвиль, прошу вас. Мы не на ярмарке!
– Неужели? Зачем же вы ломаете дурака? – вскинулся Пленвиль. – Почему защищаете эту змею? Зачем пытаетесь во что бы то ни стало вытащить ее из амбара, где ей самое место сгнить заживо?
– Я уже сказал вам, – заявил губернатор, не смущаясь, хотя сердце у него сжалось от тоски. – Я попытался вам втолковать, что наши действия нельзя назвать законными, с точки зрения его величества. У меня есть все основания полагать, что командор де Пуэнси и ко мне, и к вам относится не лучшим образом. Он не оставит безнаказанным то обстоятельство, что мы нарушили его приказания. Мы стараемся о нем не говорить, но кто может обещать, что он не готовит нам отпор, которому вы не сумеете противостоять? Пленвиль! – продолжал он, видя, что собеседник внимательно его слушает. – Вы всегда были колонистом удачливым, преуспевающим, вам сопутствовала удача. Генерал Дюпарке был к вам добр. Вы об этом забыли. Но вы никогда не знали, что значит править этим островом, не имели представления о заключавшихся и расторгавшихся союзах, в глаза не видали прежних договоров между командором де Пуэнси и генералом Дюпарке… Словом, не знали ничего, ничего – я настаиваю на этом! – о политике Мартиники. И сегодня я говорю вам: десять лет я прожил в этом форте в качестве помощника господина де Пьерьера, затем – Дюпарке, потом – его жены и за это время узнал много интересного.
Он встал и стремительно подошел к Пленвилю; тот отпрянул и с вызывающим видом стал ждать окончания тирады.
– Пленвиль! – продолжал майор тоном пророка. – Говорю вам, что вы совершаете ошибки, за которые вам в конце концов придется поплатиться жизнью! Вы вообразили себя хозяином, удалив меня от дел! Пускай! Признайтесь, что я довольно охотно с этим смирился и не мешал вам командовать! Признайтесь, что именно вы в последние три месяца заправляете всеми делами в одиночку! Я хоть раз возмутился? Когда-нибудь оспаривал ваши решения на Совете? Я оставил на вас небольшую уздечку… И только! Всего-навсего сохранил приказы, которые вы охотно подписывали, – ехидно ухмыльнулся он. – Когда придет час расплаты, Пленвиль, вам, виновнику, придется за все ответить, не забывайте!
Пленвиль откинул со лба длинные седые волосы. Он больше не смеялся, и Мерри Рулз увидел, что его собеседник с трудом сдерживает гнев, который он сам пробудил в его душе.
– Полегче, Рулз! – бросил Пленвиль. – Будьте осторожны! Выбирайте выражения! Здесь командую я. Вы, кажется, об этом забыли! И я уже начинаю сожалеть, что обошелся с вами слишком мягко. Все население было на моей стороне, а я согласился разделить с вами власть. Какого черта! Вспомните, что я мог раздавить вас, как муху. Однако я любезно согласился оставить вам титул генерал-губернатора! Это нельзя сбрасывать со счетов! И что же? Сегодня вы запели по-другому? Кто вам позволил говорить со мной в таком тоне?! Или вы думаете, что купили меня за клочок земли? Да я мог отобрать его у вас, когда мне заблагорассудится, и вы не пикнули бы, потому что сидели бы в тюрьме вместе с потаскухой генеральшей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Командор перевел дух, обвел взглядом внимательные лица гостей и продолжал:
– За последние два месяца Сент-Кристофер принял около пятисот колонистов, перебежавших с Мартиники; спасаясь от беспорядков, они бросают нажитое добро, земли, плоды своего труда, чтобы укрыться у нас, так как опасаются происков шайки честолюбцев, образовавшейся вокруг одного человека: Мерри Рулза, узурпировавшего власть генерал-губернатора и лишившего поста госпожу Дюпарке, жену генерала Дюпарке. По слухам и сведениям, полученным от колонистов, Мерри Рулз служит только ширмой другому не знающему меры честолюбцу – сеньору де Пленвилю, провозгласившему себя прокурором-синдиком от населения. Господа! Все зло исходит от этого человека.
Как генерал-губернатор Подветренных островов, я назначаю капитана Ива Лефора командующим эскадрой и отправляю его на Мартинику. Ему поручается изучить все обстоятельства, при которых узурпаторы присвоили себе титул генерал-губернатора, не имеющий силы, так как он не утвержден королем; Лефор должен восстановить в правах, как того требует воля его величества, госпожу Дюпарке, утвержденную в этой должности, как вам известно, вплоть до прибытия на острова ее деверя, сеньора де Водрока.
Властью, дарованной королем, Лефор может благополучно выполнить это поручение.
Капитану де Граммону во главе трех кораблей надлежит отправиться к берегам Венесуэлы. Он атакует город Каракас и захватит порт Гаиру. Если капитан Лефор быстро справится со своей задачей, он присоединится к шевалье де Граммону и поддержит его. Когда обе эскадры воссоединятся, капитан Лефор возглавит их и поднимет на свою грот-мачту квадратный флаг с лилиями.
В бочонке оставалось еще изрядно рому к концу ужина, когда Береговые Братья перешли к столу с напитками. Отдав необходимые распоряжения, командор удалился. За него остался Лавернад. Он подошел к Лефору, которого обступили гости, одолевая расспросами обо всем, что тот видел при дворе.
Лефор рассказывал о Мазарини, как о старом приятеле, которого он мог бы фамильярно похлопать по плечу. Опьяненный успехом, новым назначением, надеждой на скорое свидание с морем, предвещавшее настоящее морское сражение, Лефор все свои фразы начинал такими словами: «Его высокопреосвященство мне сказал… Его величество слушал во все уши, когда я стал ему объяснять…»
Лавернад подошел к нему и спросил:
– Когда вы рассчитываете отправиться, капитан?
– Как можно раньше. Капитан Лашапель готов, как и все готово на борту «Пресвятой Троицы». Если капитан Сен-Жиль тоже собрался в путь, мы хоть завтра можем поднять паруса.
Услыхав свое имя, капитан Сен-Жиль подошел ближе.
– Капитан! – вставил он свое слово. – У меня готово все до последней мелочи. Если вы прикажете поднять якорь после того, как опустеет этот бочонок рому, можете положиться на меня, как и на капитана Лашапеля.
– Надеюсь, что так, – кивнул Лефор. – Но, может статься, мы выйдем в разное время. У меня возникла кое-какая идея…
– Идея? – переспросил Сен-Жиль.
– Так точно. Я не знаю, что происходит в форте Сен-Пьер. Неизвестно мне также, оставил ли Мерри Рулз на прежнем месте виселицу, предназначенную нарочно для меня. И мне чертовски хочется взглянуть на все это одному…
– Для меня тоже виселица готова, не забывайте, – вмешался Лашапель, стараясь ни в чем не отстать от Лефора.
– Знаю, черт возьми! Но если мы прибудем все вместе, могу себе представить, что в Сен-Пьере нас встретят совсем не так, как хотели бы Мерри Рулз и Пленвиль. Вы меня понимаете? Я хочу сказать: если мы прибудем значительными силами, эти негодяй так перепугаются, что будут встречать нас, низко кланяясь… Я же хочу прибыть в Сен-Пьер один, с «Пресвятой Троицей», сделав вид, что располагаю весьма скудными средствами. Да, я хочу посмотреть, как, узнав мое судно, жители форта отнесутся к квадратному флагу, который я подниму на гафель своей грот-мачты!
– Когда они прочтут название вашего судна, они обстреляют вас из пушек, – заверил Лашапель.
– Вот как! Но мне в каком-то смысле даже хочется этого, поскольку я буду иметь право ответить и заставлю подпрыгнуть от неожиданности тех, кто уже несколько месяцев считает меня мертвецом.
Лефор перевел взгляд с говорившего капитана на Лашапеля и, наконец, решился.
– Я отчалю нынче же ночью, – объявил он. – А вы, друзья мои, отправитесь завтра утром засветло. Вам надлежит находиться в резерве и явиться в Сен-Пьер после меня.
– Явиться в Сен-Пьер! – повторили оба капитана, поднимая кубки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В форте Сен-Пьер
Впервые в жизни Мерри Рулз спрашивал себя, в самом ли деле он родился под несчастливой звездой.
Сидя за своим столом в кабинете форта Сен-Пьер, он мутным взглядом уставился на бумаги, освещенные солнцем. Он перебирал в памяти события, происходившие в этом самом форте, в которых определенная роль принадлежала и ему, Рулзу. Он видел перед собой Пьерьера с его головокружительными планами. Протеже господина де Туаста, помощник Дюпарке замыслил было стать генерал-губернатором Мартиники. В ту самую минуту, когда, как ему казалось, он добился своего, вдруг произошло полное крушение его иллюзий.
А Мерри Рулз еще видел себя во дворе форта рядом с Пьерьером: вот он вынужден передать шпагу Лефору и поклясться ему в верности!
Кроме того, его ухаживания за Мари тоже не принесли плодов. Он снова и снова спрашивал себя: «Почему – другие, почему – кто угодно, только не я?»
Вслед за Пьерьером Рулз предавался честолюбивым мечтам и, в конце концов, приходил к выводу, что и у него самого шансов ничуть не больше. Действительно, несмотря на титул генерал-губернатора, Рулз был ничто, а Пленвиль – все. И вовсе не такой порядок вещей уязвлял его, а то обстоятельство, что без согласия Пленвиля он не мог освободить Мари.
Оправдывая самого себя, майор думал: его честолюбие расцвело по вине генеральши. Она его раздражала, унижала, высмеивала. Вот он и решил во что бы то ни стало уничтожить ее морально, поставить в зависимое положение. Что и было исполнено!
Он охотно закрывал глаза на обстоятельства, в которых замышлял свой заговор, заключал соглашения с Пленвилем, Босолеем и их приспешниками. И позволил провести себя колонисту, которого считал тупым и ограниченным!
Однако ему пришлось признать, что в его положении он мог бы успешнее добиваться своей цели, когда у власти находилась Мари. Он без труда переложил свою вину на Пленвиля, выставляя себя влюбленным, готовым решительно на все ради спасения любимой женщины, пусть даже без надежды на вознаграждение и взаимность с ее стороны!
Но в своей страсти он был искренен: он любил Мари, а решился что-нибудь для нее сделать не только из любви, но имея все основания противопоставить себя Пленвилю и его намерениям. Оказавшись на свободе, Мари представляла бы опасность для Пленвиля. Именно по этой причине бывший колонист из Ле-Карбе, став прокурором-синдиком от населения, всеми путями старался ускорить суд над генеральшей и добиться для нее сурового наказания.
С другой стороны, Мерри Рулз, если и обозлился на своего соучастника за то, что тот его опередил, все-таки знал по опыту, что негоже слишком выставляться. Он снова вспомнил о Пьерьере… Мари была отрешена от власти руками колонистов Мартиники. Отец Фейе мог со дня на день вернуться с приказом его величества. Если король решил утвердить Мари в должности генерал-губернаторши, было бы неуместно держать ее в заточении или судить без согласия двора. Вызвать неудовольствие короля значило бы рисковать по-крупному. Похоже, Пленвиль об этом не думал.
И Мерри Рулз позволял прокурору-синдику командовать, принимать любые решения, которые тот считал уместными. Он требовал, чтобы приказы записывались и подписывались лично Пленвилем. Так Рулз перекладывал ответственность на чужие плечи. В минуту расплаты, которая неизбежно должна была рано или поздно наступить, Мерри Рулз готовился показать, что на самом деле не имел возможности действовать по собственному усмотрению, что вся власть находилась в руках Пленвиля и только он несет всю ответственность.
Это и была еще одна причина, по которой Мерри Рулз хотел вызволить Мари из тюрьмы.
Он изучал бумагу, полученную от нее накануне; благодаря ей, надеялся добиться освобождения пленницы.
Он ждал Пленвиля, и ему казалось, что синдик слишком медлит с приходом. Неужели он догадался о намерениях Рулза? Может, он намеренно не торопился, сочтя вопрос генеральши второстепенным или, вернее, заранее решив нарушить планы майора?
Мерри Рулз поднялся и подошел к окну. С этого места ему нравилось наблюдать за передвижениями во дворе форта, за службами, за солдатами легкой кавалерии, проверявшими оружие, за ополченцами, несшими службу.
Вдруг он увидал, как гвардейцы торопливо покинули свои посты и побежали к потерне с ружьями наизготовку. Майор подумал, что вот-вот увидит Пленвиля. Тот в самом деле появился верхом на лошади в сопровождении Босолея и Сигали.
Мерри Рулз увидел, как все трое скрылись в портале, ведшем к его кабинету, и сел на прежнее место.
Долго ждать Пленвиля не пришлось, но Рулз удивился, что дежурный доложил о нем одном. Он решил, что Босолей и Сигали зашли в кабинет Пленвиля.
Когда синдик вошел, Мерри Рулз про себя отметил, что по-прежнему нервничает. Он предложил гостю стул и сказал:
– Рад вас видеть, Пленвиль. Я просил вас приехать, так как должен рассказать вам о положении генеральши Дюпарке. Есть новости!
Странная ухмылка расцвела на губах прокурора-синдика, и он с дурашливым видом переспросил:
– Новости? Да ну?
– Вот именно, – подтвердил Рулз. – Именно новости. Эта дама требует освободить ее из тюрьмы. Она предоставляет вам возможность исполнить ее волю, упорядочив в некотором роде ситуацию: она подписала собственное отречение.
– Правда? – насмешливо бросил Пленвиль, что очень не понравилось Рулзу.
– Да, это так. Вот послание. Не желаете ли взглянуть?
– Прочтите, прошу вас.
Рулз взял бумагу в руки и пояснил:
– Вчера я навестил генеральшу в сопровождении сеньора Лавиня, назначенного интендантом, который отвечает за имущество и соблюдение прав несовершеннолетних детей семейства Дюпарке. Должен вам сообщить, что состояние здоровья этой дамы оставляет желать много лучшего. Она перенесла – надеюсь, вы не станете этого отрицать – тяжелейшие потрясения, и это испытание лишило ее сил, а тюрьма окончательно подорвала и без того пошатнувшееся здоровье генеральши. Мы с сеньором Лавинем предложили ей написать это послание, благодаря которому, повторяю, мы можем вернуть ей свободу: эта бумага нечто вроде публичного отречения. Госпожа Дюпарке заявляет, что невиновна в преступлении, вмененном ей в вину, и утверждает, что никогда не совершала предательства и всегда заботилась о благе и процветании колонии. Наконец, она уверяет, что стремилась исключительно к тому, чтобы жить в мире, единстве и согласии со всеми поселенцами. Помимо этого, она обещает забыть о прошлом и не держать зла на обидчиков. Вот так! Поскольку жители сами потребовали смещения генеральши, она не сможет вернуть себе прежние права, не рискуя нарушить установившийся мир, единство и согласие, о которых упомянула выше.
Пленвиль слушал Рулза и не переставал ухмыляться. Он покусывал губы, и в выражении его лица было столько цинизма, что Рулз усомнился в собственном успехе.
– Что вы об этом думаете?
– Что думаю-то? – переспросил Пленвиль, поглубже усаживаясь в кресло. – Ну и продувная же бестия! Я знал за ней немало грехов. Но никогда бы не поверил, что она до такой степени хитра! Так вот какие новости вы для меня приготовили?! Что ж, у меня тоже есть кое-что новенькое, и сейчас вы это услышите! Да, черт возьми, не будь меня рядом, наделали бы вы ошибок!.. Прежде я бы спросил вас, приятель, о причинах, толкающих вас освободить эту женщину. Гром и молния! Какое упорство!
– Пленвиль! – холодно возразил Рулз. – Вы, кажется, не отдаете себе отчета в том, насколько шатко ваше положение. Кто облек вас властью? Высший Совет, ответите вы мне. Хорошо. А что, если король воспротивится решению Совета? Если королю не понравится бунт? Если он поддержит госпожу Дюпарке, официально назначенную генерал-губернаторшей? Что будет тогда? Вас обвинят в преступлении. Вам грозит виселица!
– Вам тоже, милейший. Будем висеть вдвоем!
– Я не шучу, Пленвиль. Повторяю, что состояние здоровья генеральши плохое. Если она умрет в тюрьме, вам придется держать ответ перед двором. Не все ли вам равно, если генеральша будет освобождена, если она вернется домой к детям и не станет вмешиваться в дела Мартиники? Думаю, этот жест не будет вам ничего стоить и в то же время снимет с вас ответственность…
– Эх, черт побери! – бросил Пленвиль, снова заворочавшись в кресле. – Я бы охотно сделал этот жест, будь я уверен в слове этой потаскухи. К сожалению, у меня в руках тоже есть одно послание.
– Послание? – удивился Мерри Рулз.
– Да, – подтвердил Пленвиль небрежным тоном. – Послание, которое рядом с вашим стоит десяти галионов с золотом!
Синдик склонился над столом и так грохнул кулаком, что стол затрещал. Несколько листков взмыли в воздух. Рулз поймал их и, желая показать, что не теряет головы, посоветовал посетителю:
– Спокойнее, Пленвиль, прошу вас. Мы не на ярмарке!
– Неужели? Зачем же вы ломаете дурака? – вскинулся Пленвиль. – Почему защищаете эту змею? Зачем пытаетесь во что бы то ни стало вытащить ее из амбара, где ей самое место сгнить заживо?
– Я уже сказал вам, – заявил губернатор, не смущаясь, хотя сердце у него сжалось от тоски. – Я попытался вам втолковать, что наши действия нельзя назвать законными, с точки зрения его величества. У меня есть все основания полагать, что командор де Пуэнси и ко мне, и к вам относится не лучшим образом. Он не оставит безнаказанным то обстоятельство, что мы нарушили его приказания. Мы стараемся о нем не говорить, но кто может обещать, что он не готовит нам отпор, которому вы не сумеете противостоять? Пленвиль! – продолжал он, видя, что собеседник внимательно его слушает. – Вы всегда были колонистом удачливым, преуспевающим, вам сопутствовала удача. Генерал Дюпарке был к вам добр. Вы об этом забыли. Но вы никогда не знали, что значит править этим островом, не имели представления о заключавшихся и расторгавшихся союзах, в глаза не видали прежних договоров между командором де Пуэнси и генералом Дюпарке… Словом, не знали ничего, ничего – я настаиваю на этом! – о политике Мартиники. И сегодня я говорю вам: десять лет я прожил в этом форте в качестве помощника господина де Пьерьера, затем – Дюпарке, потом – его жены и за это время узнал много интересного.
Он встал и стремительно подошел к Пленвилю; тот отпрянул и с вызывающим видом стал ждать окончания тирады.
– Пленвиль! – продолжал майор тоном пророка. – Говорю вам, что вы совершаете ошибки, за которые вам в конце концов придется поплатиться жизнью! Вы вообразили себя хозяином, удалив меня от дел! Пускай! Признайтесь, что я довольно охотно с этим смирился и не мешал вам командовать! Признайтесь, что именно вы в последние три месяца заправляете всеми делами в одиночку! Я хоть раз возмутился? Когда-нибудь оспаривал ваши решения на Совете? Я оставил на вас небольшую уздечку… И только! Всего-навсего сохранил приказы, которые вы охотно подписывали, – ехидно ухмыльнулся он. – Когда придет час расплаты, Пленвиль, вам, виновнику, придется за все ответить, не забывайте!
Пленвиль откинул со лба длинные седые волосы. Он больше не смеялся, и Мерри Рулз увидел, что его собеседник с трудом сдерживает гнев, который он сам пробудил в его душе.
– Полегче, Рулз! – бросил Пленвиль. – Будьте осторожны! Выбирайте выражения! Здесь командую я. Вы, кажется, об этом забыли! И я уже начинаю сожалеть, что обошелся с вами слишком мягко. Все население было на моей стороне, а я согласился разделить с вами власть. Какого черта! Вспомните, что я мог раздавить вас, как муху. Однако я любезно согласился оставить вам титул генерал-губернатора! Это нельзя сбрасывать со счетов! И что же? Сегодня вы запели по-другому? Кто вам позволил говорить со мной в таком тоне?! Или вы думаете, что купили меня за клочок земли? Да я мог отобрать его у вас, когда мне заблагорассудится, и вы не пикнули бы, потому что сидели бы в тюрьме вместе с потаскухой генеральшей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44