А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Пусть стучат суставы! Пусть хрустят хрящи! Пусть сочится слюна! Пусть…
О боже! Ну что еще?!
Даймонд снова выдает фаталистическую улыбку, и в ритмичных движениях наступает перебой. «Что случилось, милый? – хотите вы спросить. – Пожалуйста, не останавливайся! Не останавливайся никогда…»
Однако слова застывают на онемевших губах: за спиной любовника, заглядывая ему через плечо, нависает фигура, сбившая божественный ритм и прогнавшая белого пони с горной вершины в заросли бузины.
Это же Ураган, во имя всех святых! Дурацкий Ураган, здоровенный индеец. Стоит в дверях туалета – невозмутимо, неподвижно и отрешенно, словно и не догадываясь о своей только что сыгранной роковой роли; стоит живым воплощением самого непростительного, после смерти и телефонной бюрократии, вторжения в гармонию человеческого космоса. Коитус интерраптус. Кровь катит к вашим щекам со скоростью кегельбанного шара – вы буквально слышите ее грохот, – а Ураган тихим спокойным голосом, идущим из сокровенных глубин, произносит:
– Прости, Ларри, но ты просил сказать, когда начнут показывать японского доктора.
10:05
Ураган выходит, Даймонд остается внутри, однако вы чувствуете, как он ужимается.
– Неудачный момент.
– Угу.
– Успех зависит от выбора момента, особенно в любви.
– И на бирже.
– Совершенно верно. Бывают удачные моменты, а бывают неудачные. Сейчас был неудачный.
– Угу.
– М-да… Несвоевременно.
– Угу.
Он продолжает увядать.
– У нас еще будут возможности.
Непонятно, вопрос это или утверждение. Вы говорите:
– Надо вставать, а то он вернется…
– Нет, Ураган ушел к себе в вигвам. И тем не менее…
Он быстрым движением поднимает бедра, нежно целует вас в губы. А затем пятится на четвереньках и целует прямо в «нулевую зону» – уже много крепче. И облизывается, как Будда на пикнике.
Вы поспешно поднимаетесь, внезапно почувствовав себя обнаженной и беззащитной.
– Ну, раз уж мы встали… – говорит он.
– То что?
– Предлагаю посмотреть доктора Ямагучи.
– Я… в общем… – Вы отыскиваете в куче листьев свои трусики – рваные, мокрые, похожие на то, что осталось бы от Красной Шапочки, если бы не пришли дровосеки. – Мне надо освежиться.
Даймонд забирает у вас трусики, подносит к лицу и глубоко вдыхает.
– М-м-м… Такие свежие персики бывают только на ветке.
Вы готовы возмутиться, но долетевший запах – нет, не погибших трусов, а разбросанных вокруг целебных листьев, – напоминает о болезни Даймонда, о надеждах, которые он возлагает на этого клоуна Ямагучи, и вы не протестуете, когда, натянув джинсы, он берет вас за руку и уводит из туалета. Вы оглядываетесь с хмурой улыбкой; заблудившийся разум пытается осознать: неужели здесь, на полу, за пределами офиса «Познер, Лампард, Мак-Эвой и Джейкобсен», только что разыгрался самый захватывающий эпизод вашей жизни?
10:06
Квартира Урагана, спрятавшаяся за незаметной дверью на правой стене вестибюля, обставлена мебелью в духе первых переселенцев; индеец из племени команчей, наверное, воспринимает ее как староамериканскую. Вам она кажется просто пошлой, хотя и классом выше, чем уцененное старье Кью-Джо. Гостиная размерами не уступает даймондовской. Вся мебель сдвинута к дальней стене – собирать пыль и вибрировать в унисон с падающими кеглями. У восточной стены стоит громоздкий древний телевизор, а напротив, в центре комнаты (зрение Урагана, похоже, получше вашего), – расположилась софа жесткого вида, обтянутая пошленьким набивным ситцем. У западной стены, рядом с софой, виднеется деревянное колониальное кресло-качалка – явная репродукция, сидеть на которой, должно быть, пренеудобно. В нем и сидит Ураган, однако вопреки названию кресла не раскачивается, а сохраняет каменную, пугающую неподвижность. Он неотрывно смотрит в стену. Точнее, на маленькую картину, висящую на стене. Судя по всему, это и есть знаменитый Ван Гог. Вам, естественно, хочется разглядеть шедевр поближе, но Даймонд увлекает вас прямиком к софе и понуждает присесть.
– А разве у тебя нет телевизора? – шепчете вы в ухо, украшенное серьгой.
– Выкинул его на помойку, когда вернулся из Тимбукту.
С этими словами он вперивается в телевизор – с тем же вниманием, что его сосед уделяет Ван Гогу, – а его рука вползает вам под юбку и стискивает липкое голое бедро. Вы морщитесь, однако не протестуете. «Наверное, это падение рынка виновато, – говорите вы себе, – что я последний стыд потеряла».
10:07
Мотофузо Ямагучи, по-видимому, потратил первые десять минут пресс-конференции на горячие извинения славному городу Сиэтлу, всем населяющим его мужчинам, женщинам и детям, а также человечеству в целом за то, что крепкий алкогольный напиток смутил его сознание, затуманил память и послужил причиной произошедшего вчера вечером комичного казуса, подорвавшего, в свою очередь, доверие общественности и опорочившего пропагандируемые медицинские методы. По виду доктора, однако, не скажешь, что он потерял лицо и готов совершить харакири. Ямагучи сидит в гостиничном конференц-зале за небольшим ярко освещенным столиком, хлопая зажигалкой по здоровенным зубам; в его глазах играют лукавые искорки. Хмурый ведущий – кто-то из онкологического исследовательского центра Фреда Хатчинсона – объявляет, что доктор Ямагучи решил немедленно раскрыть народу некоторые детали своего метода, хотя собирался сделать это завтра, на международной конференции. Надо полагать, таким образом он пытается восстановить пошатнувшееся доверие.
Набитый репортерами зал возбужденно жужжит, а Даймонд сильнее сжимает ваше бедро. Вы коситесь на него, пытаясь угадать, о чем он сейчас думает. Сочувствие сочувствием, а все же непонятно, смягчает ли факт его болезни мучающее вас чувство запачканности или, наоборот, усиливает.
Ямагучи: Сначала, может быть, вопросы?
Репортер: Да, доктор. У вас проблема с алкоголем?
Ямагучи: Конечно, конечно! У каждого пьющего человека есть проблема. Поэтому алкоголь такой популярный. Создает нам проблемы, чтобы не было скучно.
Ученый издает смущенный смешок, репортер выглядит растерянным, а Даймонд улыбается и хлопает свободной рукой по софе:
– Этому парню надо в университете Тимбукту лекции читать!
Репортер (уже другой): Вы не могли бы рассказать о своем приспособлении? О том, которое…
Ямагучи: А! Отлично, что вы спросили! Одну минуту.
Доктор кладет зажигалку на стол, открывает кейс, достает чемоданчик поменьше и, отперев его, извлекает продолговатый объект длиной около пяти дюймов – очевидно, тот самый, вокруг которого вчера разгорелся сыр-бор. И поднимает его вверх.
Репортеры (все вместе): Что это?
Ямагучи: По-английски это, кажется, называется «наконечник». Наконечник для клизмы.
Волна бормотания прокатывается по залу. Фотографы толкаются, сражаясь за лучший ракурс.
Репортер (с опаской): Скажите, этот наконечник – он какой-то особенный?
Ямагучи (пожимая плечами): Да, совсем чуть-чуть. Во-первых, он очень, очень древний. Во-вторых, сделан из нефрита. Ну, еще из горного хрусталя. Вот видите? (Он поднимает объект, вертит в пальцах. Объект мерцает мятно-зеленым блеском.)
Репортер (из задних рядов): Какова функция наконечника?
Ямагучи: Функция в том, чтобы регулировать поток жидкости, которую вливают в прямую кишку.
Репортер (до сих пор молчавший): Это мы понимаем. Но что в нем такого особенного?
Ямагучи: Во-первых, очень древний. (Смотрит на объект с восхищением.) Наконечник личной клизмы китайской императрицы. Двести, триста лет назад. Во-вторых, сделан из…
Репортер (с раздражением): Да, понятно! Но делает ли он что-то, чего не делают другие наконечники?
Ямагучи: О да! Конечно. (Пауза.) Он жует рис.
Вы смотрите на Даймонда:
– Что он сказал? Жует рис?!
Репортеры смотрят друг на друга, задавая тот же вопрос. Представитель центра Фреда Хатчинсона неуклюже прячет панику, пытается сохранить показную наукообразность:
– Доктор Ямагучи, не могли бы вы… Не могли бы вы объяснить нашим гостям, к чему вы клоните? – И добавляет, обернувшись к залу: – Леди и джентльмены, прошу не забывать: английский не является родным языком доктора Ямагучи.
– Гвендолин, любовь моя! А мой язык для тебя родной?
Вы, конечно, краснеете, однако не можете сдержать улыбки.
Ямагучи: Секрет крепкого здоровья – жевание. Человек может кушать самую здоровую пищу – не имеет значения, если не жевать. Много, много людей в индустриальных странах страдают, у них скрытые расстройства – все потому, что не жуют. Хочешь, чтоб была долгая, здоровая жизнь, – нужно жевать, жевать, жевать. Правильно? Ну вот. Я даю пациентам раствор через клизму – рис, бета-каротин, еще две-три вещи. Неочищенный рис. Вы его называете шелушенным. Восстанавливает нормальные условия, здоровую атмосферу для гена МСС. Ген МСС начинает производить хороший белок. От этого опухоль сжимается. Становится меньше. Понятно, да? Но подождите: не хватает одной вещи! Где жевание? Нужно жевание – для рисового раствора! Зубы (он берет зажигалку, играет на своих передних резцах, как на ксилофоне), зубы у нас во рту, не в заднем проходе. Правильно? В прямой кишке зубов нет. Поэтому жевать должен наконечник. (Пауза.) Почему в зале никто не жует?
Репортер (не важно какой): Каким же образом ваш наконечник «жует» раствор риса и бета-каротина?
Ямагучи: Как говорят у нас в Хьюстоне, «хрен его знает!».
Репортер: Вы хотите сказать, что не имеете ни малейшего понятия, как он работает?
Ямагучи: Почему, понятие имею. Я думаю, рефракция света в нефрите и горном хрустале позволяет жевать. Конечно, как говорят у нас в Хьюстоне, наконечник вставляют туда, куда солнце не заглядывает. Поэтому я говорю: не обычный свет, а поэтический. Энергия.
Вы никогда не видели, чтобы банда лихих репортеров так безнадежно и согласованно проглотила язык. Даже те из них, которые уверены, что раскрыли грандиознейшее надувательство, – даже они не способны найти в себе силы для вербальной атаки. Даймонд, с другой стороны, настолько очарован показательным выступлением доктора, что на время прекращает медленные, сводящие с ума поглаживания вашего лобка.
Репортер (собравшись с духом): Итак, доктор Ямагучи, вы заявляете, что введение раствора шелушенного риса через клизму с нефритовым наконечником способно разрушить опухоль? И победить рак?
Ямагучи: Что значит «победить»? Что значит «разрушить»? Западная медицина всегда ищет, что разрушить. У западного человека появляются вирусы – он хочет их убить. Появляется рак – он хочет застрелить его волшебной пулей. Не лечение, а перестрелка. Умри, рак! Бах, бах! (Направляет наконечник в зал, делает вид, что стреляет.) Мой метод – не война. Мой метод – мир. Подружиться с раком, приучить его к другой диете. Научить хорошим манерам. (Общий шум в зале.)
Репортер: Вчера вы огорчились, когда подумали, что наконечник украден. Есть ли у вас запасные наконечники? Или существует только один?
Ямагучи: За каждой звездой в небе есть другая звезда. Но от звезды до звезды далеко.
Репортер: Доктор, вы должны осознавать, некоторым из нас трудно принимать вас всерьез.
Ямагучи (пожимая плечами): Как говорится, яд оков каковья ест.
Тут ведущий из онкологического центра, уже не скрывая недоумения, встаети, размахивая руками, объявляет пресс-конференцию законченной.
– Леди и джентльмены, спасибо за внимание. Подробности вы сможете узнать завтра, после официальной презентации. В заключение разрешите напомнить, что общение Востока с Западом не всегда проходит легко. Тем не менее успехи доктора Ямагучи в борьбе с раком толстой кишки неоспоримы. Еще раз спасибо!
Ямагучи убирает наконечник в чемодан и направляется к выходу. Даймонд вдруг подается вперед и орет в телевизор:
– Эй, погоди! А рак прямой кишки твоя клизма лечит?
Бедняжка, думаете вы. Под самоуверенной маской хладнокровной находчивости скрывается отчаявшееся сердце. Можно представить, что он сейчас переживает!
Ямагучи (глядя в объектив): Мой метод также помогает при раке прямой кишки.
Он улыбается и машет рукой.
10:20
– Боже, Ларри! Как тебе удалось?!
– Как говорят в Хьюстоне, «хрен его знает!». Я попытался воспроизвести ритуал, который видел в Тимбукту. Иногда получается, чаще нет.
– Даже как-то страшно… Тебе самому не страшно?
– Ну, не страшнее того факта, что бозо знают о Сириусе-В. Люди боятся вещей, которые не сидят спокойно, не позируют для официального снимка реальности. Иными словами, им много чего приходится бояться. Поэтому, наверное, люди не любят заглядывать слишком далеко – в любом направлении.
Кстати о сидении спокойно: Ураган так и не пошевелился. Выступление Ямагучи, вопли Даймонда, грязные ласки у него за спиной (кошмар какой!) – насколько можно судить, все осталось незамеченным. Вы щуритесь, чтобы получше разглядеть бесценную картину – пора уже смириться и завести контактные линзы! – но видите лишь мутный прямоугольник на вздрагивающей стене (боулинг наверху постепенно набирает обороты).
Уже у самой двери вы набираетесь смелости и, обернувшись к неподвижной фигуре, кричите:
– Сколько датчанин предлагает за картину?
А что тут такого? После того, как индеец стал свидетелем знойной сцены в туалете, вы можете рассчитывать на определенную откровенность.
Ураган не реагирует. Что ж, не первый раз вас так отбривают. Ваше дело – спросить, любопытство не порок.
Выйдя в коридор, вы слышите тусклый голос, свернутый, как кукурузная лепешка, прошедший сквозь века маисовой похлебки и пепла:
– Два миллиона и…
Др-др-др-др-др… Бабах!
О боже! Даже если не считать хвостика, отрезанного ударом боулинговой молнии, Ураган говорит об очень симпатичной цифре.
10:25
– Клизмы. – Даймонд словно разговаривает сам с собой. – Орошение. Тимбукту нуждается в ирригационной системе так же, как и я. Наконечник для клизмы, драгоценный маленький ирригатор. Прозрачный кончик вырезан из горного хрусталя, трубка выточена из зеленого нефрита… – Он передергивается. – Могу поспорить, он холодный, как ледышка. Эта китайская императрица, наверное, была истинным драконом: засовывать такую сосульку себе в задницу! Материал наконечника – либо нефрит, либо хрусталь, либо и то, и другое – взаимодействует на молекулярном уровне с особым раствором Ямагучи. Ты заметила, этот старый лис умолчал о парочке компонентов? В результате раствор становится электрохимически активным, работает на подклеточном уровне. Хм-м… Если рак имеет вирусную природу, то в этом есть какой-то смысл. Вирусы обожают жир и сахар. А такие вещи, как шелушенный рис и брокколи, даже немодифицированные, приводят их в ужас. Они скорее умрут, чем будут есть эту гадость. Да уж… Так и мы, люди! Вспомни об этом, Гвендолин, в следующий раз, когда будешь заказывать жареные лягушачьи лапки. Если в тебе сидит вирус, он будет подзуживать: «Давай, давай! Заказывай! Покорми меня жирком! И про десерт не забудь, возьми шоколадный мусс! Вот вкуснятина!» Хотя, знаешь, в таком красивом теле не может сидеть вирус. Красоты вирусы тоже боятся. – Он приглаживает жесткие длинные волосы и хихикает, как ведьмак. – Ну ладно, драгоценный маленький жабенок, хватит болтать. На чем мы остановились?
Даймонд явно хочет продолжить, непонятно лишь, что именно: просмотр слайдов или секс? Вы кротко сидите, сдвинув коленки, а он прохаживается между софой и экраном, где застыл преподавательский состав университета Тимбукту, и ваши красные трусики торчат у него из заднего кармана, как судейский флажок.
Если по-хорошему, то у вас нет времени ни на слайды, ни на секс. В конце концов, в десять вечера приедет Белфорд, а еще через несколько часов откроется лондонская биржа, а завтра в шесть утра – о боже! – предстоит вернуться на «дискотеку» и встретиться с Познером, с клиентами, с остатками рынка и с богами судьбы, вероломно разрушившими вашу карьеру. А ведь надо еще подготовиться к сделке, перехитрить обезьяну – и найти Кью-Джо. Бедняжка Кью-Джо! Надо ей позвонить прямо сейчас.
Вы встаете и озираетесь в поисках телефона, но тут Даймонд обвивает вас рукой за талию и привлекает к себе. Что ж, ничего не поделаешь. Вряд ли удастся сосредоточиться на предстоящих задачах, пока это не завершено. «Если Ларри сейчас отнесет меня на кровать и мы займемся любовью – хорошо. Сколько он будет меня трахать? Двадцать минут? Час? Все равно после этого голова будет работать лучше. Да и у него тоже. Вот бедняжка!»
Вы целуете его, прильнув к упругому бугорку на ширинке. На этот раз ваш язык оказывается у него во рту. О, как тут интересно! Конечно, в глубинах души копошится отвращение: вы никогда еще не чувствовали себя такой похотливой самкой… С другой стороны, вы и раньше возбуждались, ничего страшного. Такова сущность человеческой природы. Даже монашки, даже стервозные начальницы – все подвержены этому сладкому недугу. Женщине негоже противиться желаниям плоти, с ними надо научиться жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40