Дворжака Ондржичек знал давно по рас­сказам отца, которому тот, будучи студентом Органной школы, давал уроки игры на скрипке. Спо­собствовать популярности отечественного компози­тора, которому воздавали должное уже во многих европейских странах, представлялось молодому скрипачу весьма заманчивым.
Под руководством Дворжака он начал учить концерт, часто навещая композитора дома на Жит­ной, и вскоре исполнил его в Праге в зале Рудольфинума. Дирижировал Ангер. Лучшее исполнение трудно себе представить. Интерпретация Ондржичка стала впоследствии образцом для многих скри­пачей. Да это и не удивительно. Ондржичку, как и Дворжаку, были близки и дороги характерные черты отечественной народной музыки, а концерт весь пронизан этими чертами. Особенно ясно они проступают в третьей побочной партии, построенной на типичных темпераментных интонациях чешской народной музыки:

Понятен был Ондржичку и дворжаковский ли­ризм, словно напоенный ароматом чешских лугов и лесов. Вслушайтесь в эти отрывки:



А как мог остаться молодой чех спокойным к танцевальным мелодиям, завершающим концерт, когда от синкопированного ритма фурианта, зано­счивого, упрямого, горделивого даже ноги старцев начинали приплясывать:

Играл Ондржичек пламенно, страстно. Как хру­стальная россыпь сыпались каскады пассажей. Все было продумано, идеально отработано, без стрем­ления к внешнему эффекту и, несмотря на техни­ческие трудности, воспринималось легко и просто, как задушевное эмоциональное повествование о красоте и счастье. Не менее удачно прошло испол­нение концерта и в Вене под управлением Ганса Рихтера.
А затем началось непонятное. Скрипачи ополчи­лись на Ондржичка с целью помешать ему дальше исполнять концерт. Пабло Сарасате высказался о произведении очень двусмысленно. «Это меня ужас­но разозлило, - писал Ондржичек Дворжаку, - так что я сказал ему, что он его просто не знает». И дальше добавлял: «Сарасате играл Бетховена по-испански: бегом, - как же он может понять Ваш концерт?» Еще хуже Сарасате говорил о сочинении Дворжака в беседе с Вацлавом Коптой, скрипачом-виртуозом, преподававшим в консерваториях Мюн­хена и Филадельфии. Он утверждал что это сплош­ное пиликанье, а форма устарела, и что Иоахим его наверняка не будет играть, Ондржичек до того рас­сердился, что после этого не навестил Сарасате и отказался дать ему свою фотографию, которую тот просил. Он писал Дворжаку из Вены: «Я хотел иг­рать Ваш концерт в Гамбурге... но они сняли его, почему - я не знаю, но узнаю. Наперекор этому, во Франкфурте и в Бремене я объявил Ваш кон­церт. Я буду его играть также здесь вторично на своем большом концерте... и я был бы рад, ес­ли бы смог исполнить Ваш концерт и в Лондоне весной».
После скрипичного концерта Дворжак некоторое время занимался сочинением мелких вещей. По­явился вокальный цикл «Цыганские мелодии», ряд фортепианных пьес, соната для скрипки и форте­пиано. Потом его опять потянуло к большим фор­мам. Укрывшись на полтора месяца в отведенном ему каретном сарае на Высокой, Дворжак написал шестую по счету, ре-мажорную симфонию (ор.60), изданную потом как первая симфония. Дворжак посвятил ее Гансу Рихтеру, который всегда к нему хорошо относился и, несмотря на известную оппо­зицию, дирижировал в Вене и скрипичным кон­цертом.
Симфония ре мажор - типичное для Дворжака произведение, где сочетаются преломленные сквозь призму его таланта, самобытные черты отечествен­ной музыки и классические традиции .Уже с первых страниц ощущается национальная основа музыки. Рисуются спокойные чешские пейзажи, повеству­ется о мужестве людей, живущих на этой земле. Вторая часть, пронизанная песенными интонациями чешской музыки, может быть названа лирическим ноктюрном, с которым резко контрастирует третья часть скерцо - фуриант с его полюбившейся Двор­жаку ритмической остротой и напористостью. А за­вершается все обширным ликующим финалом.
Симфонию эту, прозвучавшую первый раз под управлением Адольфа Чеха, играют часто и во мно­гих странах. Слушателей и исполнителей привлека­ет светлый, радостный характер этого произведения.
В ту пору, когда Дворжак впервые познако­мил общественность со своей новой симфонией - это было начало 1881 года, - Прага жила в пред­дверии большого праздника - открытия чешского Национального театра. Известно было, что откро­ется он оперой «Либуше» Сметаны. Примерная программа была выработана и на последующие дни. Но имя Дворжака там не фигурировало. Ему ничего было показать. Кроме «Хитрого крестьяни­на», ни одна его опера не держалась на сцене, сколько он их ни переделывал. А как заманчиво было для композитора выступить с новым музы­кально-сценическим произведением в роскошном театре с просторной сценой, оборудованной совре­меннейшей техникой.
У Дворжака давно находилось либретто Зейера «Шарка», но что-то душа к нему не лежала. Впо­следствии он охотно отдал его Леошу Яначку. Хо­телось найти что-нибудь иное. И вдруг, словно уга­дывая желание композитора, директор чешской опе­ры Майр принес ему либретто под названием «Ди­митрий». Написано оно было дочерью председателя Театрального Общества Марией Червинковой-Ригровой на основе известной чешской пове­сти и отрывка Шиллера, посвященного Самозванцу, и должно было представлять собой сюжетное про­должение пушкинского «Бориса Годунова», Воз­можно, либреттистка пользовалась и еще какими-нибудь источниками. Литература о Самозванце на Западе очень обильна. Одни авторы дают романти­ческую трактовку этого образа, другие преподно­сят совершенно фантастические версии, далекие от исторической правды. Либретто Чевринковой-Ригровой русский человек тоже не может читать без улыбки. Вот оно в нескольких словах:
Самозванец под Москвой. Инокиня Марфа (мать убитого в Угличе царевича Димитрия) признаёт в нем сына. Военачальник Годунова Бас­манов с боярами переходит на его сторону. Шуй­ский берет под свою защиту дочь Годунова Ксению. Лжедимитрий торжественно вступает в Кремль.
Во втором акте Самозванец спасает Ксению, пришедшую поклониться могиле отца, от пьяных польских солдат и неожиданно влюбляется в нее. Ксении тоже нравится молодой красавец, которого она прежде никогда не видела.
Оставаясь укрытым за надгробным памятником, Самозванец слышит беседу заговорщиков, задумав­ших на него покушение. Главой заговора оказывается Шуйский. Выйдя из укрытия, Лжедимитрий велит схватить заговорщиков.
В третьем акте бояре просят помиловать Шуй­ского. К их просьбе присоединяет свои мольбы Ксения, которая вдруг узнаёт в Димитрии своего спасителя и падает в обморок. Марина устраивает сцену ревности.
В четвертом акте Димитрий решает развестись с Мариной и просит Ксению стать его женой. А дальше в первой редакции оперы наемники Марины убивали Ксению, а во второй - Ксения просто ухо­дила в монастырь. Вновь появлялась инокиня Мар­фа, чтобы засвидетельствовать царское происхож­дение Самозванца, но он сам вдруг отрекается от престола, заявляя, что не может править людьми, для которых важнее всего происхождение царя, а не его личность. Эта нелепая сцена кончается выст­релом Шуйского, убивающего уже отрекшегося (!) Самозваца, которого в заключительном хоре... оп­лакивает русский народ (?!).
Дворжаку понравилось либретто. Исторической правдой он, видимо, не очень интересовался, а привлекли его те эпизоды, которые хорошо можно было «развернуть» на большой сцене. Но, присту­пая к работе, Дворжак достаточно серьезно изу­чил особенности древнерусской культовой музыки, поэтому, очевидно, ему так удались хоровые эпизо­ды оперы. Удивительно женственным, полным оча­рования чистоты и юности получился образ Ксении. Интересна тема Марины и ее польского окруже­ния: она построена в характере мазурки по образцу глинкинской темы из «польского» акта «Ивана Су­санина», который с успехом прошел в Праге. Зато музыкальная характеристика Самозванца усту­пает по глубине образу Ксении. Дворжак пытался из Лжедимитрия сделать трагического героя. Тема Димитрия и Ксении так же, как и тема судьбы, про­низывает всю оперу. Но несмотря на наличие в му­зыке этих стержневых мотивов, подчеркивающих замысел автора, из центрального персонажа так и не удалось сделать трагического героя. Он полу­чился весьма традиционным драматическим тено­ром «большой оперы», а его отношения с дочерью царя Бориса, к сожалению, превратились в сюжет­ный центр оперы, что поставило на первое место такие события, как разоблачение Димитрия Мари­ной Мнишек, убийство Ксении наемниками Мари­ны, отречение Самозванца, убийство его Шуйским и т. д. Любовно-драматические коллизии оттесни­ли социально значительные события эпохи. Короче говоря, являясь сюжетно продолжением «Бори­са Годунова», «Димитрий» Дворжака не стал в ряд с гениальной оперой Мусоргского. Наоборот. Срав­нение с оперой Мусоргского крайне невыгодно для Дворжака, хотя в «Димитрии» есть много страниц прекрасной музыки. В первую очередь это относится к народным сценам первого и четвертого ак­тов.
Недостатки либретто Дворжак ощутил еще в са­мом начале работы и просил Червинкову кое-что изменить. Она досадовала, ей было это неприятно, и она пыталась свести переделки к минимуму. До­стоверности фона она придавала большее значение, чем исторической правде событий. Когда готовилась премьера «Димитрия» на сцене Нового чеш­ского театра (Национальный театр после пожа­ра, уничтожившего всю едва достроенную его внутреннюю часть, еще зиял пустыми глаз­ницами окон), она выписывала для этой постановки из Москвы виды Красной площади с храмом Василия Блаженного, виды Кремля, Грано­витой палаты, царского трона, изображения жилья бояр с «красным крыльцом», фрагментов старой русской архитектуры и костюмов. Но несмотря на это, исторический фон постановки тоже получился малодостоверным. Вацлав Зелены в «Далиборе» по этому поводу писал: «Когда израсходовали дейст­вительно огромные суммы на костюмы и декорации, оказалось, что эти дорогие облачения исторически целиком неверны и смешны для знатоков России...»
Спектакль получился помпезным. Публика смот­рела с интересом. Присутствовавшим на премьере Зимроку и Боку он тоже, казалось, понравился. Га­зеты сообщали, что издатели один за другим якобы предлагают Дворжаку баснословные суммы за опе­ру. Но это было не совсем так.
Ни одна из фирм не взялась печатать «Димит­рия». А Дворжак, ясно ощутив многие теневые стороны своей оперы, принялся вскоре ее радикаль­но перерабатывать. И делал это не один раз. Су­ществуют вторая и третья редакции оперы. Двор­жак любил это произведение, старался «дотянуть» его и впоследствии прикладывал много усилий, чтобы «Димитрий» был поставлен за границей. Он хлопотал об этом в Вене, Мюнхене, Пеште, Петер­бурге, Москве, Париже, но все без успеха. В Вене не хотели ставить эту оперу по политическим со­ображениям. В Мюнхене не понравилось либрет­то. Так «Димитрий» и не был поставлен за рубе­жом.
Некоторое утешение Дворжаку принесло неожи­данное известие из Дрездена. Там вдруг задумали поставить его комическую оперу «Хитрый крестья­нин». «Чего не смог «Димитрий», то, по-видимому, сделает деревенский шельма», - вскричал Двор­жак, прочитав письмо. Быстро собравшись, он от­правился в Дрезден, чтобы помочь Эрнесту Шуху в работе.
На пражской сцене «Хитрый крестьянин» проч­но утвердился сразу же после премьеры 1878 года. С тех пор ни один театральный сезон не обходился без этой оперы. Делая обзор всем созданным к то­му времени музыкально-сценическим произведени­ям Дворжака, Ян Неруда писал: «... нам больше всего по душе «Хитрый крестьянин». Парень - крепыш: искрящиеся глаза, шаг - прыжок, и сло­во - как песня... Это опера действительно народ­ная, истинно чешская, подобно операм Сметаны».
Однако либретто оперы тоже оставляло желать лучшего. Дворжаку определенно не везло с либ­реттистами. Йозеф Отакар Веселы, молодой, но крайне самонадеянный' и самовлюбленный студент медицинского факультета Пражского университе­та, считал себя «спасителем» бедной чешской ли­тературы. Говоря всегда с необыкновенным пафо­сом о своих литературных произведениях, он утверждал, что ничего подобного со времен Шекспира создано не было. Однако, хотя он имел сюжетов якобы на четыреста драматических сочинений, либ­ретто «Хитрого крестьянина» назвать оригиналь­ным, самостоятельным произведением никак нельзя. Он беззастенчиво позаимствовал характеры из «Проданной невесты», сохранив даже многие име­на, а драматургические ситуации взял из «Свадьбы Фигаро».
Так же как и в «Проданной невесте», в «Хитром крестьянине» появляются два претендента на руку героини - Бетушки. Один из них - Вашек - богат и глуповат, так же, как его тезка у Сметаны; дру­гой - Еник, тоже тезка сметановского героя - бе­ден, но зато горячо любим Бетушкой. Для того что­бы выйти замуж, Бетушка должна получить раз­решение сиятельного вельможи, у жены которого она состоит в услужении. Вельможа этот, подобно графу Альмавиве из «Свадьбы Фигаро», обещает дать согласие на брак, если Бетушка придет к нему на свидание в беседку. Дальше, вплоть до счастли­вой развязки, сохраняется полная аналогия с оперой Моцарта. Ревнивая супруга вельможи обо всем узнаёт и сама приходит на свидание, переодевшись служанкой, вызывая, в свою очередь, ревность Еника, уверенного в том, что на свидание к госпо­дину пошла Бетушка. Вельможа посрамлен, супру­га его, подобно Розине, утешается своей доброде­телью, а Бетушка и Еник благополучно женятся.
И вот, несмотря на такое либретто, оперу «Хит­рый крестьянин» можно причислить к бесспорным музыкальным удачам Дворжака. Берясь за нее, Дворжак, очевидно, задался целью дать, подобно Сметане, картины национально-самобытной жизни чешского народа, а в образе Бетушки - раскрыть художественно обобщенные черты чешской девуш­ки: лирическое обаяние, бескорыстную верность возлюбленному, трудолюбие, настойчивость, жиз­нерадостность и смекалку, помогающие преодолеть все препятствия. Все музыкальные характеристики почерпнуты из чешской народной песенности и танцевальности. Тема Бетушки, например, очерчена ритмом польки, развивающимся и в вокальной пар­тии. Музыка легкая, грациозная, с преобладанием быстрых темпов, что с самого начала еще в увер­тюре создает впечатление жизнерадостной припод­нятости. Национальный колорит всюду ярко выра­жен. Вокальная декламация естественна. Все это сделало «Хитрого крестьянина», наряду с «Продан­ной невестой» одним из любимейших спектаклей чехов и привлекло к этому сочинению внимание и за рубежом.
«Жаль, жаль, что Вас не было в Дрездене...- писал Дворжак Зимроку после первого исполнения
там его оперы. - Шух поставил оперу сказочно. Все шло как по маслу, и нюансы в окрестре и хорах были прекрасны... Уже увертюра была встречена бурными аплодисментами, как почти все остальные номера... После каждого акта меня вызывали».
Из Дрездена «Хитрый крестьянин» перекочевал в Гамбург, а затем в Вену. Дворжак был очень горд, особенно когда узнал, что в Вене премьеру назначили на день рождения императрицы Елиза­веты. Он не подозревал, что его веселая, коротень­кая опера может послужить причиной скандала. А именно так и случилось. Угодливые люди обратили внимание на то, что в опере чешские крестьяне оду­рачивают австрийского вельможу. Помилуйте, как это можно? - раздались возмущенные голоса. Так недалеко и до бунта. Поднялся шум. Полиции пришлось выводить из театра разбушевавшихся субъектов. Политическая ситуация в империи про­должала оставаться достаточно острой. В столице сочли нужным проучить чешского композитора.
После второго спектакля «Хитрый крестьянин» был снят, а Гуго Вольф обрушился на Дворжака со страниц венского «Салонного листка». Инстру­ментовку его он назвал «отвратительной, грубой и пошлой». Попутно он замахнулся и на Брамса, за­метив: «Может быть, существуют люди, которые достаточно серьезны, чтобы считать эту оперу ко­мической так же, как существуют люди, которые настолько комичны, что, принимают всерьез симфо­нии Брамса».
Венские доброжелатели и покровители Дворжа­ка стали уговаривать его написать оперу на не­мецкий текст. Больше всех старался Ганслик. Он позаботился о том, чтобы Дворжаку послали из Вены несколько немецких либретто. Заодно он сове­товал композитору не очень увлекаться чешской национальной спецификой в музыке. Как дьявол-искуситель, не жалея лестных слов, он говорил, что такому таланту, как Дворжак, нужно освобо­диться от уз национальных мелодий, сделаться, так сказать, интернациональным композитором, и это поможет выйти на международную арену.
Дворжаку, конечно, хотелось приумножить свою славу. Успех - это пьянящий напиток, и тому, кто вкусил его раз, не просто отказаться от него в даль­нейшем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21