Похоже, что человек этот когда-то преподавал литературу, а теперь живет в тени своей тележки и отлично знает, где можно найти не до конца опустошенную консервную банку.
Она поднялась, пробормотала: «Спокойной ночи, мне пора» – как если бы собиралась уйти незаметно с вечеринки – и оставила на скамье бумажку в десять долларов.
Она увидела их сразу же, как только подъехала к дому и выбралась из машины. Они стояли у ворот подобно стражам – трое; одновременно зашагали ей навстречу, похожие в предрассветном сумраке на каких-то призраков. Белинду ждали, и она тут же поняла, что и сама ждала их прихода. По мере того как фигуры приближались, она смогла различить, кто из них кто: Кеннет, Астрид и Мишелль, их имена она вычеркнула из своей записной книжки несколько часов назад. Белинда не остановилась, даже шаг ее не замедлился, она прошла мимо них без всяких усилий, как тень, – зная, что троица последует за ней, заранее соглашаясь принять то, что они принесли ей. На лбу каждого, меж бровей, был вырезан крест. Рука Белинды машинально поднялась, коснулась собственного лба. Почему-то он показался ей до странности голым.
– На нас лежит печать Господня, – произнес Кеннет.
– А на тебе? Кровь. Кровь Филлипа. Кровь агнца Божьего, – подхватила слова Кеннета Мишелль.
Оказавшись в доме, они окружили ее в сумрачной гостиной, едва освещенной светом единственной лампы. Даже если бы Белинда хотела дать им отпор, все равно она не смогла бы собраться с силами. Ощущение было такое, что внутри у нее что-то растаяло, потеряло жесткость. Она заслужила наказание, которое троица пришла возложить.
– Садись, Белинда, – сказала Астрид с необычной для нее властностью в голосе.
Белинда опустилась в кресло, купленное где-то на распродаже. С выцветшей обивки на нее смотрели розы.
Круг, в котором оказалась Белинда, сузился еще более, отступать было некуда. Кеннет уселся на угол кушетки, женщины устроились на стульях, поставив их прямо перед креслом.
– Ты заблудилась, – произнесла Мишелль. – В Библии говорится о войнах на земле, о том, что возникают они и в небесах.
– Михаил и его ангельское воинство сражаются с драконом, – добавила Астрид. – И в этой битве мы на стороне ангелов. Филлип послан на землю, чтобы призвать помощь. Ты же переметнулась к дракону.
– К зверю, – продолжила Мишелль. – К зверю из Откровения Иоанна Богослова, и пасть его изрыгает чудовищные богохульства и клевету на тех, кто обитает в небесах.
– Филлип – не Бог, – слабым голосом произнесла Белинда.
– «Поднявший меч от меча и погибнет», – громко возгласил Кеннет, как на проповеди. – Так написано в Библии. – Он извлек из кармана небольшой томик. – И меч этот – твое обвинение.
Поднявшись, они подошли к Белинде вплотную, и, когда чьи-то руки обхватили ее, лишив возможности двигаться, на мгновение Белинде показалось, что кровь ее уже льется на затканные красными розами подушки кресла. Однако видение тут же исчезло, кровь текла там, где и положено, по жилам, – пока, во всяком случае. Мишелль достала ручку и, оттянув голову Белинды за волосы назад, написала что-то у нее на лбу. Не похоже, чтобы это был крест, решила Белинда, значит, они не собираются насильно включить меня в свое войско.
И даже наоборот. Они приговорили ее к изгнанию.
Сильные руки вырвали Белинду из кресла, втолкнули в спальню, поставили перед высоким, в человеческий рост, зеркалом. Кто-то включил верхний свет. В зеркале Белинда увидела написанное посреди лба рукой Мишелль число «666». Кеннет раскрыл заложенную страницу своей Библии и принялся читать:
– «Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере перед святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его».
Все трое внезапно подались в стороны, освобождая Белинду. Лишенная поддержки, та рухнула на пол. Лежа, Белинда слышала, как они уходят – в ногу, так что шаги троих казались шагом одного человека. И лишь после того как дверь дома захлопнулась, Белинда нашла в себе силы приподнять голову и вновь посмотреть в зеркало. Она увидела в нем бледное лицо с выписанными на лбу черными цифрами.
Она попыталась встать – и не смогла. Ползком добралась до кровати, с трудом влезла на нее, закуталась в одеяло. В любое мгновение ее могла поразить молния гнева Господня, думала Белинда, и только натянутое на голову одеяло давало слабую надежду на спасение. Ощущение это хорошо знакомо детям, взрослые забывают его. Зубы Белинды выбивали дробь, чернила оставили пятна на наволочке – но до ванной комнаты слишком далеко, а ноги ее не слушаются.
Возможно, утром Господь переключится на другого грешника, и тогда выбраться из постели будет не так опасно. Но Белинда знала, что в любом случае Он вернется. Ей дали цену, меж глаз ее начертали имя зверя.
Если родной отец так и не простил ее, стоит ли ожидать прощения от Бога?
20
Сара
Теперь уже Сара без всякого внутреннего сопротивления позволила завязать себе глаза – шарф лег на них двумя слоями. Обычно это пугало ее – погружение в темноту, в слепоту, обострявшее все другие органы чувств. Сейчас же она была абсолютно готова остаться в неведении относительно того, какую часть тела Энтони она ощущает. Так нежно он проходил по ее коже, что поначалу невозможно было понять – то ли это его пальцы, то ли трепещущая плоть. Заключенная в темницу, Сара была целиком в его власти. Он позволял ей знать лишь то, что ему хотелось, чтобы она знала, – и не раньше, чем ему этого хотелось. Власть его бывала беспредельной именно в те моменты, когда Сара переставала видеть: даже со связанными руками и ногами у нее сохранялись крохи самоконтроля, если глаза ее оставались открытыми. В полной же темноте, где единственным источником информации были нервные окончания кожи, Сара превращалась в его рабыню.
Конечно, он добился этого не сразу. Сначала она сопротивлялась – напрягала мышцы, пыталась что-то разглядеть сквозь шелковую ткань. Он оставлял без внимания ее протесты, и теперь, через несколько месяцев, Сара научилась подчинять себя без оглядки. Она привыкла к этому, она уже знала симптомы – как начнет сжиматься время, как нервная дрожь будет достигать такого накала, что сдержать ее удастся лишь криком. В конце концов она смирилась со всем этим.
Всякий раз, приближаясь к завершению акта любви, Энтони развязывал ее. Шарф всегда снимался в последнюю очередь. Существовала только одна последовательность: сначала лодыжки, потом запястья, потом шарф. В некоторых вещах Энтони бывал исключительно пунктуален, и освобождение Сары от уз входило в их число. Нечто подобное проявлялось и в его отношении к собственному дому: там все должно было оставаться так, как есть, он терпеть не мог, когда кто-нибудь перекладывал конверт на его столе. Не выносил следов чашек на мебели, приобрел несколько пачек салфеток и требовал от своих гостей, чтобы они неукоснительно пользовались ими. Вот почему решено было, что чаще они станут встречаться у Сары – в доме Энтони между ними постоянно вспыхивали споры. Сара вечно нарушала что-нибудь в его подчеркнуто мужской атмосфере. Когда они были у Энтони в последний раз, началась обычная перебранка, в пылу которой Сара назвала его «анальным мастурбатором», а Энтони, чтобы не остаться в долгу, выпалил: «Зато ты – задиристая сука». Так что в доме Сары оба чувствовали себя куда спокойнее. В безопасности оставалась и мебель, и взаимоотношения.
От внезапно ударившего в глаза света Сара заморгала, хотя свет этот был весьма приглушенным. Ее теплая кожа оставалась еще влажной, глаза смотрели в спину Энтони, комкавшего в ладонях шарф и оковы-пояса. Он поднялся с постели и направился к шкафу, где для этих принадлежностей теперь была отведена специальная полка.
– А знаешь, – сказала Сара почти неслышным шепотом, – не будь твое тело таким совершенным, я, наверное, никогда не легла бы с тобой в одну постель.
Глядя на его ягодицы, пока Энтони наклонялся и выпрямлялся, закрывая шкаф, она любовалась игрой его мускулатуры.
Энтони вернулся в постель.
– Легла бы.
– Нет, мне всегда казалось, что ты полон самодовольства. Но у тебя тело атлета – я убедилась в этом. Это видно, даже когда ты одет. Поэтому мне так трудно не поддаться искушению.
Пальцы Энтони прошлись вокруг ее глаз, как бы желая нарисовать новую непроницаемую повязку. Но теперь Сара видела все: его глаза, светящиеся в розоватом свете лампы, выразительную нижнюю челюсть, отбрасывавшую причудливую тень.
– Ты хочешь сказать, что я нужен тебе исключительно благодаря моему телу? – спросил Энтони, нежно касаясь губами ее рта. Невесомый поцелуй.
– Мм… не совсем так. Я хочу сказать, что это, вполне возможно, было решающим фактором.
– Даже не мой острый ум и блестящий интеллект?
– Хорошо, тогда я скажу так: если бы я встретила мужчину с могучим интеллектом и потрясающе умного, а к тому же в складках жира, с кривыми зубами и нездоровой кожей, я, может быть, и захотела бы поболтать с ним по телефону, но явно не испытала бы никакого восторга, увидев его без одежды.
– Это снобизм, Сара. Тебе это известно? Морщинки лучиками собрались в уголках его глаз.
Временами такой была его улыбка, улыбка, которая нравилась Саре.
– Я – настоящий сноб и горжусь этим.
Неожиданным, режущим слух звоном разразился телефон. Сара протянула руку к трубке, но Энтони остановил ее.
– Оставь.
– Нет, – ответила она. – Уже слишком поздно. Никто не стал бы в такое время беспокоить по пустякам.
Произнеся «алло», она подумала, не звучит ли в ее голосе нечто вроде «меня-только-что-трахнули».
– Сара, это Марк. Извини за поздний звонок, но я… С тобой все в порядке?
– Да, а что?
– Не знаю. Просто у тебя был такой голос, когда ты ответила… Слушай, я сейчас у родителей. Я знаю, что уже за полночь, но тебе, наверное, стоит прийти.
Сев в постели, Сара внезапным этим движением едва не сорвала телефонный аппарат с тумбочки. К голове прилила кровь. Так вот как, значит, это происходит – телефонный звонок посреди ночи.
– Что такое? Что случилось?
– С ними все нормально, – быстро ответил Марк. – Отец и мать чувствуют себя отлично. Это не… ну, не то, что ты подумала. Странные какие-то вещи начали твориться сегодня вечером. Я звонил в полицию. По-моему, это как-то связано с предстоящим судом, и думаю, что тебе лучше подъехать ненадолго.
– Постараюсь добраться до вас как можно быстрее.
– Выслушай меня, Сара. Никто не пострадал. Я вовсе не хочу, чтобы ты мчалась как сумасшедшая, ясно?
После аварии Марк с опаской проезжал мимо каждого дорожного знака. Его «тойота» теперь прочно занимала место в крайнем правом ряду. Гонки на «порше» канули в прошлое.
– В чем дело? – спросил Энтони, когда Сара, положив трубку, направилась к шкафу.
Вытащив джинсы и свитер, она швырнула их на кровать.
– Пока не знаю. Звонил Марк – он сейчас у родителей. С ними все нормально, но что-то все-таки там случилось.
– Я поеду с тобой.
Сара не стала спорить, хотя у нее мелькнула мысль о том, что Марк и Энтони еще не знакомы, а родители и вовсе ничего о нем не слышали. Она появится в доме глубокой ночью, когда Бог знает что там происходит, – в сопровождении человека, которого в семье никто в глаза не видел. Но сейчас не время об этом размышлять. Ей ничуть не хотелось ехать в долину в полном одиночестве, к тому же и машина у Энтони гораздо мощнее.
У дома родителей они сразу же увидели два полицейских автомобиля.
– Вон там разбитое окно, – заметил Энтони, когда они уже шли по тропинке к дому.
Сара всмотрелась в окна гостиной. В одном из стекол зияла дыра размером с футбольный мяч, но Сара не поверила, что это результат неосторожных ребяческих игр. Входная дверь плотно прикрыта, и, протянув руку, чтобы толкнуть ее, Сара вдруг остановилась, как бы с размаху налетев на стену из стекла. Лежавший на верхней ступеньке крыльца коврик был залит кровью. Сара опустила голову, чтобы посмотреть на подметку туфли – та тоже оказалась красной от крови. Может, Марк обманул ее – хотел избавить от тревоги по дороге сюда.
По-видимому, Марк услышал их шаги, так как дверь распахнулась, послышался его голос:
– Заходи, Сара. Зрелище, конечно, отвратительное, но с отцом и матерью все в порядке. С ними ничего не случилось. – Тут он заметил Энтони. – О! Привет, меня зовут Марк. Я брат Сары.
– Энтони Коул.
– Вот и хорошо. Рад познакомиться.
Сара уже достаточно пришла в себя, чтобы поймать взгляд, брошенный братом. «Теперь-мне-ясно-чем-вы-там-занимались» – говорил этот взгляд.
Клэр и Роджер Нортон сидели рядышком на кушетке, держась за руки. Оба выглядели сгорбленными и напуганными, как часто бывает с пожилыми людьми, когда жизнь поворачивается к ним какой-нибудь неожиданной своей стороной, наваливается вдруг непомерной тяжестью. Кроме них в гостиной находились трое полицейских, один держал в руке кирпич с прикрепленной к нему резиновым кольцом запиской.
– Я понимаю ваши чувства, – произнес он. – Но, в общем-то, в этой записке нет никаких угроз. Вы можете подать нам заявление об акте вандализма, но, повторяю, здесь не содержится никаких открытых угроз.
– Марк, черт возьми, что случилось? – шепотом спросила брата Сара. Родители даже не обратили внимания на дочь.
Кивком головы Марк предложил Саре и Энтони пройти в столовую.
– Они сидели там и смотрели телевизор, – начал он, – и обоим одновременно показалось, что у входной двери скребется кошка. Мама пошла, чтобы открыть, но не успела она взяться за ручку, как в окно влетел кирпич. С запиской – похоже на цитату из Библии, но я не уверен. Тан, во всяком случае, это звучит. В общем, отец велел маме остаться в комнате, а сам пошел к двери, думая, что успеет заметить кого-нибудь. На крыльце лежала убитая ножом кошка. В ее-то кровь ты и наступила.
– Господи, – проговорил Энтони. – Ваша кошка? Марк покачал головой.
– Мама думает, что кого-то из соседей. Но ошейника на ней не было. Полицейские уложили ее в пластиковый пакет, чтобы отвезти в ветлечебницу – там знают, как с ней поступить. Они делают, что могут, и, по-моему, им даже неловко от того, что могут они так мало.
Повернув голову в сторону гостиной, Сара увидела, что полицейские готовятся уходить.
– Я хочу прочесть записку.
Марк и Энтони остались вдвоем у стола, за которым в лучшие времена звучала когда-то перед обедом благодарственная молитва, произносились слова, полные добра, за которым давно-давно сидела Сара, готовя свои уроки.
– Сара, а я и не знала, что ты здесь, – с удивлением проговорила Клэр, увидев входившую в гостиную дочь.
– Да, в тот момент ты была занята. Могу я взглянуть? – Она повернулась к полицейскому, державшему в руке кирпич.
Затянутый в форму полисмен выглядел таким юным, что внезапно Сара ощутила себя старухой.
Записка была отпечатана на маленьком белом листке.
– «Если же не, будешь бодрствовать, – вслух прочитала Сара, – то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя».
Она вернула бумажку полицейскому.
– И вы считаете, что это не угроза?
– В общем-то это нельзя назвать угрозой, – ответил тот. – Я знаю, что вам это кажется несправедливым, но у нас есть определенные инструкции.
– Это из Откровения, – подал голос Энтони, становясь рядом с Сарой.
– Откуда тебе это известно?
– Прослушал в колледже курс по Новому Завету. Сара посмотрела на него с удивлением: оказывается, Энтони и Библию изучал? В гостиную вошел Марк.
– Спокойной ночи и спасибо вам, – обратился он к полицейским.
Клэр и Роджер Нортон продолжали сидеть на кушетке. После ухода полисменов в комнате установилось неловкое молчание, нарушенное наконец словами Роджера, повернувшегося к Энтони.
– Рад вас видеть. По-моему, мы еще не встречались. Выпустив руку жены, он поднялся.
– Простите меня. Папа, мама, это Энтони Коул, – запинаясь, произнесла Сара, явно не зная, как его представить. Друг? Знакомый? Мужчина, связавший меня по рукам и ногам? Затем она решила: вполне достаточно того, что вот он пришел и стоит перед ее родителями во втором часу ночи.
Отец с Энтони обменялись рукопожатием.
– Это ужасно, что вам с супругой пришлось пережить такое, – сказал Энтони, и Сара увидела, как сразу же потеплело лицо отца.
– Раньше мир был совсем другим, – с сожалением произнес Роджер Нортон. – Никто и не запирал своих дверей, а уж если что-то влетало в окно, то только бейсбольный мяч от неловкого удара соседского мальчишки. А всех своих соседей мы знали по именам. Теперь же люди стараются не общаться друг с другом. Обзаводятся всякими сигнальными системами, готовы подозревать каждого…
Сара уже знала, чем кончится речь отца – выкорчеванными апельсиновыми деревьями и грохочущим транспортом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Она поднялась, пробормотала: «Спокойной ночи, мне пора» – как если бы собиралась уйти незаметно с вечеринки – и оставила на скамье бумажку в десять долларов.
Она увидела их сразу же, как только подъехала к дому и выбралась из машины. Они стояли у ворот подобно стражам – трое; одновременно зашагали ей навстречу, похожие в предрассветном сумраке на каких-то призраков. Белинду ждали, и она тут же поняла, что и сама ждала их прихода. По мере того как фигуры приближались, она смогла различить, кто из них кто: Кеннет, Астрид и Мишелль, их имена она вычеркнула из своей записной книжки несколько часов назад. Белинда не остановилась, даже шаг ее не замедлился, она прошла мимо них без всяких усилий, как тень, – зная, что троица последует за ней, заранее соглашаясь принять то, что они принесли ей. На лбу каждого, меж бровей, был вырезан крест. Рука Белинды машинально поднялась, коснулась собственного лба. Почему-то он показался ей до странности голым.
– На нас лежит печать Господня, – произнес Кеннет.
– А на тебе? Кровь. Кровь Филлипа. Кровь агнца Божьего, – подхватила слова Кеннета Мишелль.
Оказавшись в доме, они окружили ее в сумрачной гостиной, едва освещенной светом единственной лампы. Даже если бы Белинда хотела дать им отпор, все равно она не смогла бы собраться с силами. Ощущение было такое, что внутри у нее что-то растаяло, потеряло жесткость. Она заслужила наказание, которое троица пришла возложить.
– Садись, Белинда, – сказала Астрид с необычной для нее властностью в голосе.
Белинда опустилась в кресло, купленное где-то на распродаже. С выцветшей обивки на нее смотрели розы.
Круг, в котором оказалась Белинда, сузился еще более, отступать было некуда. Кеннет уселся на угол кушетки, женщины устроились на стульях, поставив их прямо перед креслом.
– Ты заблудилась, – произнесла Мишелль. – В Библии говорится о войнах на земле, о том, что возникают они и в небесах.
– Михаил и его ангельское воинство сражаются с драконом, – добавила Астрид. – И в этой битве мы на стороне ангелов. Филлип послан на землю, чтобы призвать помощь. Ты же переметнулась к дракону.
– К зверю, – продолжила Мишелль. – К зверю из Откровения Иоанна Богослова, и пасть его изрыгает чудовищные богохульства и клевету на тех, кто обитает в небесах.
– Филлип – не Бог, – слабым голосом произнесла Белинда.
– «Поднявший меч от меча и погибнет», – громко возгласил Кеннет, как на проповеди. – Так написано в Библии. – Он извлек из кармана небольшой томик. – И меч этот – твое обвинение.
Поднявшись, они подошли к Белинде вплотную, и, когда чьи-то руки обхватили ее, лишив возможности двигаться, на мгновение Белинде показалось, что кровь ее уже льется на затканные красными розами подушки кресла. Однако видение тут же исчезло, кровь текла там, где и положено, по жилам, – пока, во всяком случае. Мишелль достала ручку и, оттянув голову Белинды за волосы назад, написала что-то у нее на лбу. Не похоже, чтобы это был крест, решила Белинда, значит, они не собираются насильно включить меня в свое войско.
И даже наоборот. Они приговорили ее к изгнанию.
Сильные руки вырвали Белинду из кресла, втолкнули в спальню, поставили перед высоким, в человеческий рост, зеркалом. Кто-то включил верхний свет. В зеркале Белинда увидела написанное посреди лба рукой Мишелль число «666». Кеннет раскрыл заложенную страницу своей Библии и принялся читать:
– «Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере перед святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его».
Все трое внезапно подались в стороны, освобождая Белинду. Лишенная поддержки, та рухнула на пол. Лежа, Белинда слышала, как они уходят – в ногу, так что шаги троих казались шагом одного человека. И лишь после того как дверь дома захлопнулась, Белинда нашла в себе силы приподнять голову и вновь посмотреть в зеркало. Она увидела в нем бледное лицо с выписанными на лбу черными цифрами.
Она попыталась встать – и не смогла. Ползком добралась до кровати, с трудом влезла на нее, закуталась в одеяло. В любое мгновение ее могла поразить молния гнева Господня, думала Белинда, и только натянутое на голову одеяло давало слабую надежду на спасение. Ощущение это хорошо знакомо детям, взрослые забывают его. Зубы Белинды выбивали дробь, чернила оставили пятна на наволочке – но до ванной комнаты слишком далеко, а ноги ее не слушаются.
Возможно, утром Господь переключится на другого грешника, и тогда выбраться из постели будет не так опасно. Но Белинда знала, что в любом случае Он вернется. Ей дали цену, меж глаз ее начертали имя зверя.
Если родной отец так и не простил ее, стоит ли ожидать прощения от Бога?
20
Сара
Теперь уже Сара без всякого внутреннего сопротивления позволила завязать себе глаза – шарф лег на них двумя слоями. Обычно это пугало ее – погружение в темноту, в слепоту, обострявшее все другие органы чувств. Сейчас же она была абсолютно готова остаться в неведении относительно того, какую часть тела Энтони она ощущает. Так нежно он проходил по ее коже, что поначалу невозможно было понять – то ли это его пальцы, то ли трепещущая плоть. Заключенная в темницу, Сара была целиком в его власти. Он позволял ей знать лишь то, что ему хотелось, чтобы она знала, – и не раньше, чем ему этого хотелось. Власть его бывала беспредельной именно в те моменты, когда Сара переставала видеть: даже со связанными руками и ногами у нее сохранялись крохи самоконтроля, если глаза ее оставались открытыми. В полной же темноте, где единственным источником информации были нервные окончания кожи, Сара превращалась в его рабыню.
Конечно, он добился этого не сразу. Сначала она сопротивлялась – напрягала мышцы, пыталась что-то разглядеть сквозь шелковую ткань. Он оставлял без внимания ее протесты, и теперь, через несколько месяцев, Сара научилась подчинять себя без оглядки. Она привыкла к этому, она уже знала симптомы – как начнет сжиматься время, как нервная дрожь будет достигать такого накала, что сдержать ее удастся лишь криком. В конце концов она смирилась со всем этим.
Всякий раз, приближаясь к завершению акта любви, Энтони развязывал ее. Шарф всегда снимался в последнюю очередь. Существовала только одна последовательность: сначала лодыжки, потом запястья, потом шарф. В некоторых вещах Энтони бывал исключительно пунктуален, и освобождение Сары от уз входило в их число. Нечто подобное проявлялось и в его отношении к собственному дому: там все должно было оставаться так, как есть, он терпеть не мог, когда кто-нибудь перекладывал конверт на его столе. Не выносил следов чашек на мебели, приобрел несколько пачек салфеток и требовал от своих гостей, чтобы они неукоснительно пользовались ими. Вот почему решено было, что чаще они станут встречаться у Сары – в доме Энтони между ними постоянно вспыхивали споры. Сара вечно нарушала что-нибудь в его подчеркнуто мужской атмосфере. Когда они были у Энтони в последний раз, началась обычная перебранка, в пылу которой Сара назвала его «анальным мастурбатором», а Энтони, чтобы не остаться в долгу, выпалил: «Зато ты – задиристая сука». Так что в доме Сары оба чувствовали себя куда спокойнее. В безопасности оставалась и мебель, и взаимоотношения.
От внезапно ударившего в глаза света Сара заморгала, хотя свет этот был весьма приглушенным. Ее теплая кожа оставалась еще влажной, глаза смотрели в спину Энтони, комкавшего в ладонях шарф и оковы-пояса. Он поднялся с постели и направился к шкафу, где для этих принадлежностей теперь была отведена специальная полка.
– А знаешь, – сказала Сара почти неслышным шепотом, – не будь твое тело таким совершенным, я, наверное, никогда не легла бы с тобой в одну постель.
Глядя на его ягодицы, пока Энтони наклонялся и выпрямлялся, закрывая шкаф, она любовалась игрой его мускулатуры.
Энтони вернулся в постель.
– Легла бы.
– Нет, мне всегда казалось, что ты полон самодовольства. Но у тебя тело атлета – я убедилась в этом. Это видно, даже когда ты одет. Поэтому мне так трудно не поддаться искушению.
Пальцы Энтони прошлись вокруг ее глаз, как бы желая нарисовать новую непроницаемую повязку. Но теперь Сара видела все: его глаза, светящиеся в розоватом свете лампы, выразительную нижнюю челюсть, отбрасывавшую причудливую тень.
– Ты хочешь сказать, что я нужен тебе исключительно благодаря моему телу? – спросил Энтони, нежно касаясь губами ее рта. Невесомый поцелуй.
– Мм… не совсем так. Я хочу сказать, что это, вполне возможно, было решающим фактором.
– Даже не мой острый ум и блестящий интеллект?
– Хорошо, тогда я скажу так: если бы я встретила мужчину с могучим интеллектом и потрясающе умного, а к тому же в складках жира, с кривыми зубами и нездоровой кожей, я, может быть, и захотела бы поболтать с ним по телефону, но явно не испытала бы никакого восторга, увидев его без одежды.
– Это снобизм, Сара. Тебе это известно? Морщинки лучиками собрались в уголках его глаз.
Временами такой была его улыбка, улыбка, которая нравилась Саре.
– Я – настоящий сноб и горжусь этим.
Неожиданным, режущим слух звоном разразился телефон. Сара протянула руку к трубке, но Энтони остановил ее.
– Оставь.
– Нет, – ответила она. – Уже слишком поздно. Никто не стал бы в такое время беспокоить по пустякам.
Произнеся «алло», она подумала, не звучит ли в ее голосе нечто вроде «меня-только-что-трахнули».
– Сара, это Марк. Извини за поздний звонок, но я… С тобой все в порядке?
– Да, а что?
– Не знаю. Просто у тебя был такой голос, когда ты ответила… Слушай, я сейчас у родителей. Я знаю, что уже за полночь, но тебе, наверное, стоит прийти.
Сев в постели, Сара внезапным этим движением едва не сорвала телефонный аппарат с тумбочки. К голове прилила кровь. Так вот как, значит, это происходит – телефонный звонок посреди ночи.
– Что такое? Что случилось?
– С ними все нормально, – быстро ответил Марк. – Отец и мать чувствуют себя отлично. Это не… ну, не то, что ты подумала. Странные какие-то вещи начали твориться сегодня вечером. Я звонил в полицию. По-моему, это как-то связано с предстоящим судом, и думаю, что тебе лучше подъехать ненадолго.
– Постараюсь добраться до вас как можно быстрее.
– Выслушай меня, Сара. Никто не пострадал. Я вовсе не хочу, чтобы ты мчалась как сумасшедшая, ясно?
После аварии Марк с опаской проезжал мимо каждого дорожного знака. Его «тойота» теперь прочно занимала место в крайнем правом ряду. Гонки на «порше» канули в прошлое.
– В чем дело? – спросил Энтони, когда Сара, положив трубку, направилась к шкафу.
Вытащив джинсы и свитер, она швырнула их на кровать.
– Пока не знаю. Звонил Марк – он сейчас у родителей. С ними все нормально, но что-то все-таки там случилось.
– Я поеду с тобой.
Сара не стала спорить, хотя у нее мелькнула мысль о том, что Марк и Энтони еще не знакомы, а родители и вовсе ничего о нем не слышали. Она появится в доме глубокой ночью, когда Бог знает что там происходит, – в сопровождении человека, которого в семье никто в глаза не видел. Но сейчас не время об этом размышлять. Ей ничуть не хотелось ехать в долину в полном одиночестве, к тому же и машина у Энтони гораздо мощнее.
У дома родителей они сразу же увидели два полицейских автомобиля.
– Вон там разбитое окно, – заметил Энтони, когда они уже шли по тропинке к дому.
Сара всмотрелась в окна гостиной. В одном из стекол зияла дыра размером с футбольный мяч, но Сара не поверила, что это результат неосторожных ребяческих игр. Входная дверь плотно прикрыта, и, протянув руку, чтобы толкнуть ее, Сара вдруг остановилась, как бы с размаху налетев на стену из стекла. Лежавший на верхней ступеньке крыльца коврик был залит кровью. Сара опустила голову, чтобы посмотреть на подметку туфли – та тоже оказалась красной от крови. Может, Марк обманул ее – хотел избавить от тревоги по дороге сюда.
По-видимому, Марк услышал их шаги, так как дверь распахнулась, послышался его голос:
– Заходи, Сара. Зрелище, конечно, отвратительное, но с отцом и матерью все в порядке. С ними ничего не случилось. – Тут он заметил Энтони. – О! Привет, меня зовут Марк. Я брат Сары.
– Энтони Коул.
– Вот и хорошо. Рад познакомиться.
Сара уже достаточно пришла в себя, чтобы поймать взгляд, брошенный братом. «Теперь-мне-ясно-чем-вы-там-занимались» – говорил этот взгляд.
Клэр и Роджер Нортон сидели рядышком на кушетке, держась за руки. Оба выглядели сгорбленными и напуганными, как часто бывает с пожилыми людьми, когда жизнь поворачивается к ним какой-нибудь неожиданной своей стороной, наваливается вдруг непомерной тяжестью. Кроме них в гостиной находились трое полицейских, один держал в руке кирпич с прикрепленной к нему резиновым кольцом запиской.
– Я понимаю ваши чувства, – произнес он. – Но, в общем-то, в этой записке нет никаких угроз. Вы можете подать нам заявление об акте вандализма, но, повторяю, здесь не содержится никаких открытых угроз.
– Марк, черт возьми, что случилось? – шепотом спросила брата Сара. Родители даже не обратили внимания на дочь.
Кивком головы Марк предложил Саре и Энтони пройти в столовую.
– Они сидели там и смотрели телевизор, – начал он, – и обоим одновременно показалось, что у входной двери скребется кошка. Мама пошла, чтобы открыть, но не успела она взяться за ручку, как в окно влетел кирпич. С запиской – похоже на цитату из Библии, но я не уверен. Тан, во всяком случае, это звучит. В общем, отец велел маме остаться в комнате, а сам пошел к двери, думая, что успеет заметить кого-нибудь. На крыльце лежала убитая ножом кошка. В ее-то кровь ты и наступила.
– Господи, – проговорил Энтони. – Ваша кошка? Марк покачал головой.
– Мама думает, что кого-то из соседей. Но ошейника на ней не было. Полицейские уложили ее в пластиковый пакет, чтобы отвезти в ветлечебницу – там знают, как с ней поступить. Они делают, что могут, и, по-моему, им даже неловко от того, что могут они так мало.
Повернув голову в сторону гостиной, Сара увидела, что полицейские готовятся уходить.
– Я хочу прочесть записку.
Марк и Энтони остались вдвоем у стола, за которым в лучшие времена звучала когда-то перед обедом благодарственная молитва, произносились слова, полные добра, за которым давно-давно сидела Сара, готовя свои уроки.
– Сара, а я и не знала, что ты здесь, – с удивлением проговорила Клэр, увидев входившую в гостиную дочь.
– Да, в тот момент ты была занята. Могу я взглянуть? – Она повернулась к полицейскому, державшему в руке кирпич.
Затянутый в форму полисмен выглядел таким юным, что внезапно Сара ощутила себя старухой.
Записка была отпечатана на маленьком белом листке.
– «Если же не, будешь бодрствовать, – вслух прочитала Сара, – то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя».
Она вернула бумажку полицейскому.
– И вы считаете, что это не угроза?
– В общем-то это нельзя назвать угрозой, – ответил тот. – Я знаю, что вам это кажется несправедливым, но у нас есть определенные инструкции.
– Это из Откровения, – подал голос Энтони, становясь рядом с Сарой.
– Откуда тебе это известно?
– Прослушал в колледже курс по Новому Завету. Сара посмотрела на него с удивлением: оказывается, Энтони и Библию изучал? В гостиную вошел Марк.
– Спокойной ночи и спасибо вам, – обратился он к полицейским.
Клэр и Роджер Нортон продолжали сидеть на кушетке. После ухода полисменов в комнате установилось неловкое молчание, нарушенное наконец словами Роджера, повернувшегося к Энтони.
– Рад вас видеть. По-моему, мы еще не встречались. Выпустив руку жены, он поднялся.
– Простите меня. Папа, мама, это Энтони Коул, – запинаясь, произнесла Сара, явно не зная, как его представить. Друг? Знакомый? Мужчина, связавший меня по рукам и ногам? Затем она решила: вполне достаточно того, что вот он пришел и стоит перед ее родителями во втором часу ночи.
Отец с Энтони обменялись рукопожатием.
– Это ужасно, что вам с супругой пришлось пережить такое, – сказал Энтони, и Сара увидела, как сразу же потеплело лицо отца.
– Раньше мир был совсем другим, – с сожалением произнес Роджер Нортон. – Никто и не запирал своих дверей, а уж если что-то влетало в окно, то только бейсбольный мяч от неловкого удара соседского мальчишки. А всех своих соседей мы знали по именам. Теперь же люди стараются не общаться друг с другом. Обзаводятся всякими сигнальными системами, готовы подозревать каждого…
Сара уже знала, чем кончится речь отца – выкорчеванными апельсиновыми деревьями и грохочущим транспортом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37