А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я вовсе не собиралась оставлять дверь открытой, но… Слушай, не знаю даже, что сказать. У меня такое чувство, что уже случилось многое такое, о чем нам не хотелось говорить, и вот одной вещью теперь стало больше. Я и сама не понимаю, как я вляпалась в эту историю с Энтони. Это… Ничего подобного раньше у меня не было, да и с тобой мы никогда о таком не говорили…
Внезапно Сара почувствовала себя беззащитной и глупенькой – стоя на улице в халате, наброшенном прямо на черное, трахай-не-снимая, белье.
– А причиной нашей той ночи тоже был Энтони? – спросила Белинда.
Сара знала, что они обе поймут друг друга, употребляя эти два слова: «та ночь» – любые другие определения были от сути еще дальше, чем та дистанция, которая разделяла теперь ее и Белинду.
– Не знаю, – честно ответила Сара. – Иногда мне кажется, что после нашей с ним встречи он причина всему.
Белинда приблизилась к ней на шаг, обняла Сару, прижала к себе. Они простояли так, наверное, несколько минут, вдыхая запах плотской, физической любви – единственное в тот момент напоминание о двух мужчинах, которых Белинда не знала, а Сара могла знать, но могла и не знать – в зависимости от того, насколько честной она была сама с собой. Затем Белинда отклонилась назад, настолько, чтобы окинуть Сару взглядом. Тела их еще касались друг друга, но между лицами струился прохладный ночной ветерок. Губы их находились так близко, что Сара ощущала исходивший от Белинды мятный запах жевательной резинки. Разделявшая их узкая пропасть на этот раз полностью принадлежала Белинде; как мало нужно, чтобы преодолеть ее, – и очень может быть, что для этого потребуется все.
Сделав торопливый вдох, Белинда первая отвернула свое лицо.
– Спокойной ночи, – негромко произнесла она. Сара не пыталась остановить ее, когда подруга направилась к машине.
Уже у самой двери в дом Сара заметила, что проделала обратный путь, прижимая кончики пальцев к губам. Как будто ее только что поцеловали и сейчас она пытается осознать это. Или сделать вид, что так оно и было.
18
Сара
Все чаще Сара задавала себе один и тот же вопрос: по-видимому, в Калифорнии и в самом деле безраздельно правит непостоянство? Изначальная переменчивость, подобная разбегающимся шарикам ртути или крошечным парашютикам одуванчиков, которые поднимает и кружит в воздухе малейшее дуновение ветра. Не то чтобы такого нет в других местах, но, похоже, эта неустойчивость свойственна Калифорнии в первую очередь. Вполне вероятно, что тут решающую роль сыграла калифорнийская погода, размытость границ между временами года: осень – это когда листья желтеют, зима – когда они падают на землю, а весна – когда появляются вновь. Она вспоминала Новую Англию – там тоже в жизни хватало неожиданностей, но зато там были и вещи стабильные, помогавшие ориентироваться. Взять хотя бы двойные рамы – к зиме их вставляют, а с приходом тепла убирают. Или первый снег: его может не быть на Рождество, но он все равно обязательно выпадет, и детишки будут плющить носы о холодное оконное стекло, глядя на порхающие первые снежинки. Может, в таких мечтах, с отчетливой сменой времен года, и отношения между людьми тоже более ясные и определенные, а связывающие их нити прочнее, долговечнее.
Стояла середина октября, и, как весь сентябрь, шли дожди. Зима в Калифорнии приходит тогда, когда ей заблагорассудится, не оглядываясь на календарь, а затем, верная всеобщему непостоянству, тут же уходит.
В последнюю неделю съемок «Опасностей любви» безоблачное небо было затянуто удушливой дымкой, солнце затопило улицы Лос-Анджелеса густой, вязкой жарой. Цинику могла бы прийти в голову мысль наделать фотоснимков города и разослать их по всей стране в виде почтовых открыток с предупреждением: «Подумайте дважды, прежде чем приезжать».
Собственно говоря, погода вела себя подобно человеку, размышляла Сара, плавясь под солнцем в ожидании смены костюмов для следующей сцены. А уж Рэнди вел себя явно как мужчина, и это было абсолютно естественным. Он привлекал к себе открытостью, отсутствием всякой игры. Пользуясь терминологией «Новой Эры», можно было сказать, что до этого дня в нем преобладало мягкое, женское начало. Теперь же он держал себя так, будто прошел краткий курс мужественности – недельный семинар на тему «Мужчина – это подобие Божие». На память Саре пришла песенка из «Моей прекрасной леди», где Хиггинс сокрушается: «И почему бы даме не стать похожей больше на мужчину?» Но на кой черт ей это нужно? Чтобы оказаться в полной власти своего отростка? Праздно стоять, наблюдая за его реакцией на каждую юбку, которую любопытство привело слишком близко к границам его владений?
Нельзя сказать, что Рэнди превратился вдруг в неподкупного часового с каменным взглядом, нет, но его отношение к ней изменилось радикально. Сейчас он вел себя так, будто они никогда не касались друг друга, будто их тела не составляли единое целое, не делились самым сокровенным. У людей, испытавших физическую близость, когда они смотрят друг на друга, во взгляде появляется нечто особенное. Окружающим этого не заметить. Связующая нить либо существует, либо пространство между этими двумя заполнено пустотой. Середины быть не может: либо один полюс, либо другой.
Рэнди продолжал избегать глаз Сары. Уловив мимолетное движение его зрачков, Сара почему-то вспомнила о пластыре, который мать собиралась снять с порезанного пальца дочери.
– Я сделаю это очень быстро, так что ты не почувствуешь никакой боли, – сказала мать, но это была ложь.
Детское воспоминание и сейчас обожгло ее как огнем. Боль – всегда боль.
В течение нескольких дней Саре пришлось избегать Ганнибала – из-за своего нездоровья. Теперь она понимала, что должны были испытывать индейские женщины, которым раз в месяц запрещалось входить в вигвам, где хранился тотем племени. Но даже когда Ганнибал отдыхал на своем матрасе в фургоне, ее, в свою очередь, избегал Рэнди. Когда вынужденная ссылка закончилась и можно было без опаски возобновить контакт с Ганнибалом, Сара решила попытаться пробить брешь в мучившем ее равнодушии Рэнди.
Съемки велись на Мелроуз-авеню. Вокруг стояла огромная толпа зевак, каждый прохожий считал своим долгом остановиться и посмотреть, что происходит. Рэнди и Ганнибал сидели под навесом витрины магазина, наблюдая за проходящими мимо машинами.
– Ты не против, если я побуду рядом с вами? – обратилась Сара к Рэнди.
– Отчего же. – Он скосил на нее взгляд и вновь вернулся к созерцанию уличного движения.
Сара взяла в руну ладонь орангутана, и тот приподнял в улыбке верхнюю губу. По крайней мере, хоть ОН был рад ее видеть.
– Рэнди, нам необходимо поговорить, – после некоторого молчания произнесла Сара.
– Есть о чем?
– Да, и я думаю, что немало. Поэтому-то ты и сторонишься меня. Послушай, я ведь и представления не имела, что должно было произойти той ночью. С Энтони вечно так – не знаешь, чего от него ждать. Мне всегда трудно сказать ему «нет» – иногда он просто заставляет меня забыть о том, что в языке есть это слово. Но ты-то сам на все согласился. А теперь ведешь себя так, будто я чем-то обидела тебя, вынудила к чему-то. Мне кажется, это несправедливо.
– Нет, это не так, то есть я имею в виду, что ты меня ни к чему не вынуждала.
Он взял Ганнибала за другую ладонь, и Саре показалось, что оба они используют орангутана в качестве посредника. Вся беседа протекала через него – будучи не в состоянии выйти на непосредственный контакт, они усадили меж собой обезьяну. А Ганнибал поворачивал голову от Сары к Рэнди, будто переживал за исход теннисного матча.
– У меня такое ощущение, что я куда-то погружаюсь, не пойму только куда, – сказал Рэнди. – Со мной раньше такого не было. Я вряд ли и думал о подобном. Я самый нормальный человек, честное слово, и вдруг потерял над собой всякий контроль.
– Энтони умеет выбрасывать всякий контроль в форточку.
Рэнди посмотрел на Сару, и впервые с той ночи завеса, разделявшая их, пала – по обе стороны от Ганнибала сидели двое чуть смущенных людей. И обоим Ганнибал представлялся мостом – над их потревоженными душами.
– Рэнди, – вновь заговорила Сара, – Белинда – моя лучшая подруга, а я никогда не рассказывала ей о том, чем мы занимались с Энтони. Ни слова – но теперь кое-что она видела собственными глазами. Другими словами, той ночью ты вступил в очень своеобразный клуб. До тебя в нем было только двое членов.
– Ты хочешь сказать, что я исключение? – Глаза Рэнди сузились.
– Ну, когда-то давно был еще один человек. Но это совсем другое дело…
– Мужчина?
– Нет, женщина. Даже, скорее, девушка. По возрасту она только-только вышла из подростка, что же касается ее чувств, то навряд ли. В любом случае, это не имеет никакого значения. Я хочу, чтобы ты понял одно: ты стал частью чего-то такого, о чем я не могу рассказать даже своей лучшей подруге. Теперь мы не имеем права стать посторонними друг другу – мы не посторонние. Есть вещи, которые связывают людей воедино, и я боюсь, что та ночь из их числа.
– Меня она напугала, – мягко произнес Рэнди. – Добираясь домой, я так и не мог понять, кто это был в моей шкуре. Впечатление такое, что на несколько часов я превратился в совершенно иного человека. Звучит, конечно, дико, но я был будто околдован.
– Ничуть не дико. С Энтони все возможно. Минуту-другую Рэнди в молчании смотрел на Сару, а затем спросил:
– Он вселяет в тебя страх?
– Да, – ответила она.
– Тогда почему же ты с ним?
– Потому что я больна им. И еще потому, что я верю: с этим можно справиться.
Окончание съемок было решено отметить в маленьком ресторанчике в Голливуде. Поскольку заведение сняли на всю ночь, в число гостей включили и Ганнибала. Однако орангутан был занят исключительно поеданием деликатесов; видимо, у него не было настроения веселить собравшихся своими проделками. Сара пришла в одиночестве. По целому ряду причин она не стала ничего говорить Энтони.
Взбодрив себя двумя бокалами вина – это было больше того, что она обычно себе позволяла, – Сара выжидала момента, когда Рэнди закончит разговор с одним из приглашенных, и, как только собеседник его отошел, она тут же заняла его место.
– Ну так что, – заговорила она, – обменяемся телефонными номерами, пообещаем звонить друг другу, чтобы никогда не сдержать обещания, или обменяемся номерами и в самом деле будем поддерживать связь, или же пожмем руки, вежливо попрощаемся и разойдемся в разные стороны, даже не оглянувшись?
– Господи, как тебе удалось произнести все это, не переводя дыхания? – Улыбку Рэнди она увидела как бы сквозь туман – похоже, ей и одного бокала вина было более чем достаточно.
– Запросто – спиртное увеличивает мой объем легких.
– Сара, – голос Рэнди стал серьезным, – я думаю, не стоит нам искать встреч. Я по-прежнему ощущаю неловкость по поводу того, что было. Просто не знаю, как мне о тебе думать, – не знаю, была ли ты вообще в моей жизни.
– Подожди, разве тебе обязательно как-то думать о человеке, чтобы впустить его в свою жизнь? Это походит на то, как если бы ты брал с прилавка супермаркета только ту банку, на которой есть ярлык с ценой.
– Ты поняла, что я хотел сказать?
– Думаю, поняла, – с неохотой признала Сара. – Значит, вот оно, да? Прощальный ужин? А увидев фамилии на афише, мы оба подумаем: «Ага, где-то я это имя уже слышал».
Даже после всего выпитого Сара была уверена в том, что в это мгновение Рэнди почувствовал к ней жалость, а ей хотелось вовсе не этого. Она заговорила вновь, но он прервал ее.
– Сара, не стоит все усложнять. Не делай этого хотя бы ради самой себя.
– В общем-то я старалась ради тебя, но выстрел оказался мимо цели, – негромко произнесла она, признавая поражение, уходя в себя. Часы уже пробили полночь, и пора бежать с бала – пока ее «вольво» не превратился в тыкву. Или она сама.
Киты, обитающие в безбрежном океане, посылают в воду сигналы, за многие мили призывая друг друга. В поисках общества себе подобных кит издает низкий, резонирующий звук, прося собрата ответить, подойти ближе, составить компанию.
На протяжении нескольких часов ту часть своего внутреннего мира, где царило одиночество, где жила лишь она и Энтони, Сара делила вместе с Рэнди. В течение этих часов он сроднился с нею, захваченный врасплох, как раньше она сама, загадочной силой, исходящей от Энтони.
Сара могла себе представить, как в каком-то будущем она шлет сигнал – одну-единственную ноту, на которую, подобно камертону, настроена ее душа. Звук понесется через бесконечное пространство, призывая кого-нибудь, призывая Рэнди, поскольку он и был уже однажды этим «кем-то». Но так же ясно Сара представляла себе, что ответом на ее призыв будет лишь молчание. Пространство сохранит полное безмолвие.
Она гнала машину на запад, в сторону дома, внимательно глядя на спидометр, на встречные машины, на каждый дорожный знак. Выпитое вино молоточками стучало в ее висках, сидя за рулем, Сара сама себе не доверяла. Она переживала один из тех моментов, в которые жизнь укладывается в простейшую схему – «все-это-разумеется-само-собой». С мгновенной, неожиданной четкостью она увидела неразрывную связь всего сущего в этом мире. Киты, приматы, люди – это их голоса разносятся над землей, надеясь быть услышанными, надеясь на ответ. И временами ответ приходит, однако чаще всего – нет.
Последнее слово всегда остается за тем, кто промолчал. На бульваре Сансет Сара остановила машину на желтый сигнал светофора и терпеливо дожидалась, пока красный сменится зеленым. Напротив нее на автобусной остановке сидела женщина, по-видимому бездомная, рядом с ней тележка из супермаркета. В джипе позади Сары четверо подростков орали что-то в окно пассажирам «хонды». Подпирая спиной стену кинотеатра, на расстроенной гитаре бренчал мужчина, изо всех сил пытаясь извлечь из струн мелодию Эрика Клаптона (вряд ли сам Клаптон узнал бы свою вещь – она больше напоминала погребальное песнопение). Люди на улицах, люди в ночи – каждый ждет, за кем же останется последнее слово. И каждый знает – не за ним.
Предварительное слушание было назначено на утро понедельника, всего через три дня после того, как Сара закончила свою работу на съемках, и эти три дня она безраздельно отдала заботам о Белинде.
Марк предпринял две попытки подготовить Сару к тому, что сам он называл «одним из наиболее интересных судебных процессов».
– Это мнение юриста? – поинтересовалась Сара.
– Это просто логика. Что представляет собой этот парень? Лидер религиозной группировки. Значит, Белинда будет выступать в качестве свидетеля – и только в этом качестве ей позволят единственный раз появиться в зале суда. Я хочу, чтобы ты это знала.
До этого момента Сара хранила относительное спокойствие, но слово «свидетель» привело ее в ярость.
– Свидетеля? Да она же жертва, – напомнила Сара брату. – Что, черт побери, у нас за правосудие, если жертву изнасилования называют свидетелем? Она не видела преступление – она ПОСТРАДАЛА от него.
– С юридической точки зрения против Филлипа выступает штат Калифорния. Если позже Белинда захочет возбудить гражданское дело, то тогда против него выступит она лично. Но в настоящий момент это дело штата.
– Какая мерзость, – ответила Сара. – Ничего странного в том, что у нас вся страна какая-то трахнутая. Надеюсь, мне никогда не придется сидеть в жюри присяжных.
– Думаю, тебе не стоит об этом беспокоиться, – заметил Марк.
Ни Сара, ни Белинда не получали больше телефонных звонков с угрозами, которые так трепали нервы обеим. Почта тоже приносила лишь обычные счета, торговые каталоги и, время от времени, номера «Автоклуба», хотя на них никто не подписывался.
Заместителем окружного прокурора, в чьем ведении находилось дело Филлипа, была женщина лет сорока, которая, как сказал Марк, провела на своем веку немало процессов по изнасилованиям.
– Вам повезло, – добавил он. – Попадись вам кто-нибудь с меньшим опытом… Не то чтобы это стало катастрофой, но меня бы это обеспокоило. У Айрис Хэнсли крепкая хватка.
Белинду не беспокоило ничего, и это, казалось бы, должно было обеспокоить Сару, но она так переживала из-за предстоящих событий, что мысленно уже претерпела все грядущие бури, и теперь перед ее взором расстилались спокойные воды, по которым без труда можно будет добраться до заветной гавани – вердикта присяжных «виновен».
Сара сказала Белинде, что заедет за ней в понедельник, в половине девятого утра. Она вошла в ее дом минут на десять раньше и застала Белинду перед зеркалом – та снимала только что наложенную косметику.
– Мне нужно выглядеть консервативной, – объяснила Белинда, втирая вазелин в веки, обведенные полукружьями черной туши. – Не знаю даже, о чем я думала, намазываясь. Чуть-чуть губной помады еще куда ни шло. Но только не красной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37