— Сэр.Мэтью вышел и вернулся к себе. Он залез в кровать, потушил фонарь и лег на спину. В темноте он слышал, как миссис Неттльз идет по коридору к комнате Бидвелла и тихо открывает дверь. Какое-то время ничего не было слышно. Мэтью представил себе, как женщина держит фонарь над кроватью, глядя на своего спящего — и почти безумного — хозяина. Потом послышались ее шаги, идущие по коридору и вниз по лестнице, и все стихло.Оставалось спать меньше четырех часов, и надо было ими воспользоваться. Действительно, многое предстояло сделать завтра, и почти все не только трудно, но и весьма опасно.Как получить ключ у Грина? Может быть, что-нибудь придет на ум. Мэтью на это надеялся. И компас — вопрос жизни и смерти. И одежда и обувь для Рэйчел — тоже. Потом следует добыть еды, предпочтительно — вяленую говядину, хотя, если она будет сильно просолена, воды понадобится больше. Надо написать письмо магистрату, и это — самая трудная из работ.— Бог мой, — шепнул он. — Что же это я делаю?По крайней мере сто сорок миль. Пешком. Через земли жестокие и коварные, идя путем наименьшего сопротивления, обозначенным давно умершим картографом. До самой Флориды, где он отпустит свою ночную птицу на свободу. А потом обратно? Одному?Миссис Неттльз права. Он ни черта не знает о том, как ловить рыбу.Но когда-то он, предоставленный сам себе, выжил четыре месяца в гавани Манхэттена. Он дрался за крошки, воровал и питался падалью в этих городских джунглях. Он выдержал все лишения, потому что должен был выдержать. И то же было на пути с магистратом через мокрый лес по раскисшей земле от таверны Шоукомба. Он заставлял магистрата идти, когда Вудворд хотел все бросить и сесть прямо в грязь. И Мэтью сделал это, потому что должен был сделать.Двое детей добрались почти до самой Флориды. И добрались бы, не сломай мальчик ногу.Это возможно. Должно быть возможно. Другого ответа нет.Но остался вопрос, и он не давал покоя, прогонял сон. Что же это я делаю? Мэтью перевернулся на бок, свернулся как младенец, которому предстоит изгнание из утробы в жестокий мир. Он был испуган до мозга тех самых костей, что, по предсказанию миссис Неттльз, будут лежать разгрызенные в логове лесного зверя. Он боялся, и горячие слезы страха жгли глаза, но он смахивал их рукой раньше, чем они могли пролиться. Да, он не борец, не кожаный чулок, не рыбак.Но он, видит Бог, умеет выживать. И он сделает так, что Рэйчел тоже выживет.Это можно сделать. Можно. Можно. Можно! Он повторял это сотни раз, но на рассвете под крик петухов страх был не меньше, чем в безжалостной темноте. Глава 13 — Мэтью, что с тобой? Только честно.Мэтью смотрел из открытого окна комнаты магистрата, откуда видны были омытые солнцем крыши и сверкающая синяя вода источника. Стоял полдень, и только что Мэтью видел, как очередной фургон проехал сквозь далекий свет жаркого дня. Сегодня с самого утра почти непрерывно уезжали фургоны и телеги. Скрип колес, глухой топот копыт, пылевая дымка, повисшая занавесом возле ворот. Но самое грустное зрелище являл собою Роберт Бидвелл, в пыльном парике, с выбившейся позади рубашкой, стоявший посреди улицы Гармонии и умолявший жителей не покидать дома. Потом Уинстону и Джонстону удалось увести его к Ван-Ганди, хотя сегодня и было воскресенье. Сам Ван-Ганди уже погрузил пожитки — в том числе свою дурацкую лиру — и отряхнул от ног прах Фаунт-Рояла. Мэтью предположил, что сколько-то бутылок в таверне еще осталось, и в них Бидвелл и пытается утопить муку провидимого поражения.Мэтью был бы удивлен, если бы из Фаунт-Рояла уехали меньше шестидесяти человек. Конечно, опасения встретить ночь между поселком и Чарльз-Тауном убавляли поток по мере того, как утро сменялось днем, но нашлись, очевидно, и такие, которые предпочли рискнуть ночной поездкой, чем провести хоть один вечер в городе, где правит ведьма. Мэтью предвидел такое же бегство и на следующее утро, вопреки даже тому, что это будет утро казни Рэйчел, поскольку из декларации, столь умно написанной в доме Ланкастера, следовало, что любой сосед может оказаться слугой Сатаны.Церковь сегодня опустела, но лагерь Исхода Иерусалима переполнился перепуганными жителями. У Мэтью мелькнула мысль, что Иерусалиму воистину свалился в руки горшок с золотом. Громовой голос проповедника взлетал и падал, как терзаемое штормом море, и взлетали и падали в унисон с ним горячечные крики и вопли утонувшей в страхе публики.— Мэтью, что с тобой? — снова спросил лежащий на кровати Вудворд.— Я просто задумался, — ответил Мэтью. — Подумал, что... хотя солнце ярко светит и небо синее... день сегодня очень пасмурный.С этими словами он закрыл ставни, которые только минуту назад открыл. Потом он вернулся к стулу у кровати магистрата и сел.— Что-нибудь... — Вудворд запнулся, потому что голос у него все еще был слаб. Горло снова заметно болело, ныли кости, но он не хотел приставать к Мэтью с этими тревожащими вестями накануне казни. — Что-нибудь случилось? У меня слух, похоже, отказывает, но... кажется, я слышал колеса фургонов... и сильную суматоху.— Некоторые жители решили уехать из города, — объяснил Мэтью, стараясь говорить небрежно. — Подозреваю, что это как-то связано с сожжением. На улице произошла неприглядная сцена, когда мистер Бидвелл встал посередине, пытаясь их отговорить.— Ему это удалось?— Нет, сэр.— Ах, бедняга. Я ему сочувствую, Мэтью. — Вудворд положил голову на подушку. — Он сделал все, что мог... но Дьявол смог больше.— Согласен, сэр.Вудворд повернулся получше посмотреть на своего клерка.— Я знаю, что мы последнее время... во многом были несогласны. Я сожалею о любых сказанных мною суровых словах.— Я тоже.— Я также понимаю... какие у тебя сейчас должны быть чувства. Подавленность и отчаяние. Потому что ты все еще веришь в ее невиновность. Прав ли я?— Вы правы, сэр.— И ничем... ничего я не могу сказать или сделать, чтобы тебя переубедить?Мэтью вымученно улыбнулся:— А я вас, сэр?— Нет, — твердо ответил Вудворд. — И я подозреваю, что... мы никогда в этом деле не найдем общий язык. — Он вздохнул, на лице его отразилось страдание. — Ты, конечно, не согласишься... но я призываю тебя отложить в сторону очевидные эмоции и рассмотреть факты, как это сделал я. Свой приговор я вынес... на основании этих фактов, и только фактов. Не на основе физической красоты обвиняемой... или ее мастерстве выворачивать слова... или злоупотреблять разумом. На фактах, Мэтью. У меня не было иного выбора... как объявить ее виновной, и приговорить именно к такой смерти. Как ты не можешь понять?Мэтью не ответил — смотрел на собственные сложенные руки.— Никто никогда мне не говорил, — тихо сказал Вудворд, — что быть судьей легко. На самом деле мне было обещано... моим учителем... что это как железный плащ: раз надев его, никогда не снимешь. Оказалось, что это — вдвойне правда. Но... я всегда старался быть справедливым и старался не ошибаться. Что еще я могу сделать?— Больше ничего, — ответил Мэтью.— А! Тогда, быть может... мы все-таки еще найдем общий язык. Ты это будешь понимать куда лучше... когда сам наденешь железный плащ.— Не думаю, что это случится, — прозвучал ответ, который Мэтью даже не успел обдумать.— Это ты говоришь сейчас... и это в тебе говорят молодость и отчаяние. Твое оскорбленное чувство... правоты и неправоты. Тебе сейчас видна темная сторона луны, Мэтью. Казнь заключенного... никогда не бывает радостным событием, каково бы ни было преступление. — Он закрыл глаза: силы покидали его. — Но какая радость... какая легкость... когда удается найти истину и возвратить свободу невиновному. Одно это... оправдывает железный плащ. Ты это сам увидишь... когда Бог даст.Легкий стук в дверь объявил о посетителе.— Кто там? — спросил Мэтью.Дверь открылась. На пороге стоял доктор Шилдс со своим саквояжем. Мэтью заметил, что со времени убийства Николаса Пейна доктор так и ходил осунувшись, с запавшими глазами — такой, каким нашел его Мэтью тогда в лазарете. Если честно, то Мэтью казалось, будто доктор страдает под собственным железным плащом. Чуть влажное лицо Шилдса стало молочно-бледным, глаза слезились и покраснели под увеличительными стеклами очков.— Извините за вторжение, — произнес он. — Я принес магистрату дневную дозу.— Входите, доктор, входите! — Вудворд даже сел в постели, с нетерпением ожидая целительного средства.Мэтью встал и отошел, чтобы доктор Шилдс мог дать лекарство. Доктор сегодня утром еще раз — как вчера — предупредил, чтобы магистрату не говорили о происходящих в Фаунт-Рояле событиях, на что у Мэтью хватило бы собственного здравого смысла без всяких предупреждений. Доктор согласился с Мэтью, что, хотя магистрат, кажется, и поправляется, лучше будет не напрягать его здоровье разрушительными новостями.Когда лекарство было проглочено и Вудворд снова улегся ожидать драгоценного сна, Мэтью вышел за доктором Шилдсом в коридор и закрыл дверь.— Скажите мне, — начал Мэтью осторожно, — ваше честное и профессиональное мнение: когда можно будет увезти магистрата?— Ему с каждым днем все лучше. — Очки съехали вниз по носу, и доктор подвинул их на место. — Я очень доволен его реакцией на лекарство. Если все пойдет хорошо... я бы сказал, через две недели.— Что значит "если все пойдет хорошо"? Он ведь вне опасности?— Его состояние было весьма серьезным. Угрожающим, как вы отлично понимаете. Сказать, что он вне опасности, было бы излишним упрощением.— Я понял вас так, что вы довольны его реакцией на лекарство.— Да, доволен, — с упором произнес Шилдс. — Но я должен вам кое-что сказать про это средство. Я его создал сам из того, что у меня есть. И намеренно усилил его настолько, насколько осмелился, чтобы подстегнуть тело увеличить кровоток, и тем самым...— Да-да, — перебил Мэтью. — Насчет застойной крови я все это знаю. Что там с лекарством?— Оно... как бы это лучше сказать... весьма экспериментальное. Я никогда не давал именно эту пропись и именно в таких сильных дозах.Мэтью теперь начинал понимать, к чему ведет доктор.— Да, я слушаю.— Лекарство создано достаточно сильным, чтобы улучшить его самочувствие. Уменьшить болевые ощущения. Вновь... разбудить природные процессы исцеления.— Другими словами, — сказал Мэтью, — это сильный наркотик, который дает ему иллюзию хорошего состояния?— Слово "сильный" — это, боюсь... гм... недооценка. Правильный термин — "геркулесовский".— То есть без этого средства он вернется к состоянию, в котором был до того?— Этого я не знаю. Но я знаю определенно, что лихорадка отступила и дыхание стало намного свободнее. Также улучшилось состояние горла. Итак: я сделал то, что вы от меня требовали, молодой человек. Я вернул магистрата от врат смерти... и он заплатил за это зависимостью от лекарства.— Что означает, — мрачно добавил Мэтью, — что магистрат зависим также и от изготовителя лекарства. На всякий случай, если в будущем я вздумаю преследовать вас за убийство Николаса Пейна.Шилдс вздрогнул и приложил палец к губам, прося Мэтью умерить голос.— Нет, вы ошибаетесь, — сказал он. — Я клянусь вам. При составлении лекарства это не учитывалось. Я уже сказал: я воспользовался тем, что было в наличии, в тех дозах, которые я счел достаточными для данного случая. Что же касается Пейна... не будете ли вы так любезны мне о нем более не напоминать? Извините, но я требую, чтобы это прекратилось.Мэтью увидел в глазах доктора вспышку, будто в нем повернулся нож боли, — мимолетную, тут же исчезнувшую, будто ее и не было.— Хорошо, — сказал он. — Что будет дальше?— Я собираюсь, когда свершится казнь, начать разбавлять дозу. Останутся те же три стакана в день, но один из них будет иметь половинную силу. Далее, если все пойдет без осложнений, мы снизим до половины силу второго стакана. Айзек — сильный человек с сильной конституцией. Я надеюсь, что его тело продолжит выздоровление собственными силами.— Но вы не станете возвращаться к ланцету и банкам?— Нет. Эти дороги мы уже прошли.— А что вы скажете о его перевозке в Чарльз-Таун? Выдержит он ее?— Возможно, да, возможно, нет. Я не могу сказать.— И ничего больше для него сделать невозможно?— Невозможно, — подтвердил Шилдс. — Теперь все зависит от него... и от Бога. Но у него лучше самочувствие и лучше дыхание. Он может разговаривать. Это — учитывая, как мало у меня под рукой было лекарств, — я бы назвал своего рода чудом.— Да, — согласился Мэтью. — Согласен с вами. Я... не хотел бы казаться неблагодарным за все, что вы сделали. И понимаю, что в этих обстоятельствах вы проявили искусство, достойное восхищения.— Спасибо, сэр. Быть может, здесь было больше удачи, чем искусства... но я сделал все, что мог.Мэтью кивнул.— Да... вы уже осмотрели тело Линча?— Осмотрел. Судя по свертыванию крови, я считаю, что его убили в промежутке от пяти до семи часов до того, как нашли тело. Рана на горле наиболее страшная, но еще он получил две колотые раны в спину. Удары были направлены сверху вниз, обе раны проникают в привое легкое.— Так что его ударил кто-то, стоявший над ним и за спиной?— Похоже на то. Потом, я думаю, ему оттянули голову назад и нанесли рану на горле.— Наверное, он сидел за столом, — сказал Мэтью. — Разговаривал с тем, кто его убил. А потом, когда он лежал на полу, были сделаны все эти разрезы.— Да. Когтями Сатаны. Или какого-то неизвестного демона.Мэтью не собирался вступать по этому поводу в спор с доктором Шилдсом и потому сменил тему.— А как мистер Бидвелл? Пришел в себя?— К сожалению, нет. Он сидит сейчас в таверне с Уинстоном и напивается сильнее, чем мне приходилось его видеть. Не могу его осудить. Все вокруг рассыпается в прах, и теперь, когда появились новые, еще не опознанные ведьмы... город вскоре опустеет. В эту ночь я спал — это, кстати, был очень недолгий сон — с Библией в обоих концах кровати и с кинжалом в руке.Мэтью подумал, что в руках Шилдса ланцет — куда более смертоносное оружие, чем кинжал.— Нет нужды бояться. Удар нанесен, и лисе не нужно больше ничего делать, как только ждать.— Лисе? То есть вы хотите сказать — Сатане?— Я хотел сказать то, что сказал. Извините, доктор, у меня тут кое-какие дела.— Да, конечно. Увидимся ближе к вечеру. * * * Мэтью вернулся к себе. Выпив воды, он взял в руки компас черного дерева, найденный утром в доме Пейна. Это был прекрасный прибор размером с ладонь, с синей стальной иглой над напечатанной на бумаге диаграммой, указывающей градусы направления. Мэтью понимал, что этот компас — главный пример явления магнетизма: иголка магнетизируется — способом, который Мэтью до конца не понимал, — таким образом, что указывает на север.В обескровленном доме Пейна Мэтью ждали и другие открытия — помимо пятна размером с человека на полу под лежанкой, где половицы были отодраны, а потом наспех приколочены на место. Матерчатый мешок с кожаной лямкой содержал эти другие находки: нож с семидюймовым лезвием и рукояткой слоновой кости, замшевые ножны с поясом, пара сапог до колен, вполне пригодных, если подложить тряпок в носок. Еще Мэтью нашел пистолет Пейна и шомпол для заряжания, но так как он абсолютно ничего не знал о том, как заряжать, взводить и пускать в ход это своенравное оружие, попытки его использовать могли привести к тому, что он прострелил бы себе голову.Еще многое надо было сделать, поскольку решение Мэтью принял.Около полудня это решение — до той минуты еще нетвердое — застыло окончательно. Он прогулялся к полю казни и подошел прямо к костру со столбом. Здесь он стоял, представляя себе этот ужас, но не настолько было испорчено его воображение, чтобы дать полную и красочную картину. Фаунт-Роял ему не спасти, но он еще может не дать лисе сожрать жизнь Рэйчел.Это возможно, и он это сделает.Мэтью направлялся к тюрьме, известить Рэйчел, как вдруг замедлил шаги. Конечно, она должна знать заранее... должна ли? А если к вечеру его решимость дрогнет, а она будет ждать в темноте защитника, который так и не придет? Если не удастся ни хитростью, ни силой отобрать у Грина ключ, следует ли Рэйчел ждать в надежде на свободу?Нет. От такой пытки он ее избавит.И Мэтью повернул прочь от тюрьмы, далеко не дойдя до ее двери.Сейчас, у себя в комнате, Мэтью сел за стол с ящиком документов в руках. Открыв его, он аккуратно выложил на стол три чистых листа бумаги, перо и чернильницу.Еще секунду он приводил в порядок мысли. Потом начал писать. Дорогой Айзек! Вы уже знаете, что я вывел Рэйчел из тюрьмы. Я сожалею об огорчениях, которые доставил Вам этот мой поступок, но я не мог поступить иначе, поскольку знаю о ее невиновности и не могу представить доказательства. Мне теперь известно, что Рэйчел была пешкой в планах людей, желающих уничтожения Фаунт-Рояла. Это было осуществлено с помощью техники манипуляции сознанием, которую называют "животным магнетизмом" и которая, насколько я понимаю, будет для Вас такой оке загадкой, какой была для меня. Крысолов Фаунт-Рояла был не тем, за кого он себя выдавал, а мастером подобных манипуляций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83