Нет, не скребется - грызет. Она задрожала, затряслись даже губы, и стала подниматься по лестнице, внушая себе, что ошиблась, что этого не может быть, что слух ее подвел. Но, пройдя полпути, она почувствовала знакомый запах, и сомнения ее улетучились. Пробежав оставшееся до двери расстояние, она остановилась и, прижав к ней ладони, почувствовала как дубовые доски вздрагивают под напором бесчисленных зубов, одолевающих дверь снаружи.
Алан! Боже праведный, где же Алан?
Она повернула ручку и прижала дверь плечом. Жуки уже в Тоад-Холле. Ей нужно было увидеть их. Она слышала их, чувствовала их запах, но ей нужно было увидеть их собственными глазами, чтобы до конца поверить, что множество этих чудовищ пробралось в ее дом. Она чуть приоткрыла дверь и увидела лучину, освещающую коридор. Насекомые тут же бросились к этой щели, и она захлопнула дверь. Увиденного было вполне достаточно.
Жуки. Коридор кишел ими - они носились в воздухе, метались в разные стороны, сталкивались друг с другом, висели на стенах.
Сильвию начала бить дрожь. Если они проникли в коридор, то где тогда Алан? Чтобы вторгнуться сюда, они должны были пролететь мимо него.
- Алан? - крикнула она, прислонившись лицом к сотрясающейся двери.
Может быть, он забрался в кинозал и заперся там? Может быть, он в безопасности?
Но все это были только слова. И в достоверность их она не могла поверить ни сердцем, ни разумом. Рыдание вырвалось из ее груди.
- АЛАН!
ПВО,
(Никаких передач.)
2. Возвращение
Монро, Лонг-Айленд
- Скорее, Джек. Прибавь, пожалуйста, скорость.
Ба хотел бы сейчас сам сидеть за рулем - по мере того, как появлялись знакомые улицы и фасады домов Монро, беспокойство вьетнамца все возрастало. Пустынные улицы, разбитые витрины магазинов, и лишь горстка людей, спешащих домой. За те два дня, что их не было, город сильно изменился, и не в лучшую сторону.
- Успокойся, Ба, - сказал ему сидевший рядом Джек, - я делаю все от меня зависящее. Черт возьми, я и так почти не сбавляю скорость у знаков "стоп", а светофоры вообще не действуют. Стоит врезаться в кого-нибудь, едущего по поперечной улице, и мы вообще не доберемся до места.
Билл Райан мягко положил руку на плечо Ба.
- Джек прав. Между нами говоря, мы облетели в обе стороны почти половину земного шара. Было бы просто неприлично разбиться и погибнуть так близко от дома. В конце концов, на этой машине есть надпись: "Безопасна при любой скорости".
- Ложь! - энергично возразил Джек. - Большая ложь Найдера.
Ба любил сам вести машину, но эта, снятая с производства еще до того, как он приехал в Америку, была такой крошечной, что Ба за рулем просто не умещался. Он закрыл глаза и думал лишь о том, как бы скорее добраться до Тоад-Холла.
Весь обратный путь от Мауи до их штата он провел, терзаемый страхом. Никак не мог отделаться от чувства, что пока его не было в Тоад-Холле, там случилось что-то ужасное. Он так и не смог дозвониться до миссис из самолета. Несколько слов, сказанные ею, - вот все, что ему было нужно, чтобы успокоиться. Но связаться по телефону не удалось.
К счастью, на обратном пути все сложилось удачно. Они попали в попутный поток и вернулись на Лонг-Айленд без дозаправки в Калифорнии. Еще большей удачей было то, что Билл Райан и Ник уже прилетели и ждали их в условленном месте.
Ба снова попытался дозвониться по телефону из ангара, но на звонки по-прежнему никто не отвечал. И вот теперь он едет в машине к месту трагедии. Он знал это. Ему не следовало покидать Тоад-Холл. Если что-нибудь случилось с миссис или с кем-то из ее близких...
Прибрежное шоссе. Передняя часть стены, которой обнесен Тоад-Холл, ворота, извилистая дорожка, ивы, дом, входная дверь...
- Эх, черт, - с мягкой досадой произнес Джек, - нет, не может быть.
- Миссис!
Это слово непроизвольно вырвалось у Ба, когда он увидел, что нижняя часть двери выломана. Он на ходу выпрыгнул из машины и бросился к дому. Потом стремглав взбежал по ступенькам крыльца. Дверь болталась на одной выгнутой петле. Он бросился в дом и от увиденного в коридоре замер.
Полный разгром. Опрокинутая мебель, обрывки обоев, свисающие со стен, словно шелушащаяся кожа, кресло доктора посреди комнаты и кровь. Засохшие лужи крови на пороге и по всему полу.
Ужас, какого Ба прежде никогда не испытывал, сдавил ему горло. Он воевал с вьетконговцами, сражался с пиратами в Южно-Китайском море, но никогда не чувствовал себя таким слабым и беспомощным, как при виде этой крови, разбрызганной по Тоад-Холлу.
Он пробежал по дому, зовя миссис, доктора, Джеффи. Поднялся по пустынной лестнице, потом спустился в кинозал и перед дверью в подвал снова остолбенел. Дверь была приоткрыта, низ ее прогрызен, доски расщеплены. Ба распахнул дверь настежь и, стоя на верхней ступеньке, позвал:
- Миссис! Доктор! Джеффи!
Никто не ответил. Он заметил на одной из ступенек фонарик. Поднял его и с замиранием сердца медленно спустился по лестнице.
Подвал был пуст. От свечи на столе для пинг-понга осталась лишь лужица стеарина. Дрожащей рукой Ба потрогал ее. Стеарин остыл.
Чувствуя, что сердце сейчас остановится, вьетнамец побрел вверх по лестнице, потом вышел на улицу. Джек и Билл ожидали его возле машины.
- Они?.. - Билл не договорил.
- Их нет, - сказал Ба так тихо, что сам едва расслышал.
- Слушай, Ба, - начал было Джек, - может быть, они уехали?
- Там кровь, много крови.
- Ах ты Господи, - мягко произнес Джек.
Билл опустил голову, прикрыл рукой глаза.
- Что нам сделать, Ба? - спросил Джек. - Только скажи, и мы все сделаем.
Он хороший друг, этот Джек. Они знакомы всего несколько дней, а он для Ба как брат. Но ничто не могло унять боль в сердце Ба. Скорбь и горькое чувство отвращения к самому себе охватили его. Зачем он оставил свою семью, дорогих ему людей незащищенными? Зачем он это сделал?
И тут он вздрогнул от шума мотора на заднем дворе. Он знал этот двигатель. Это "Грэхэм 1938" - любимая машина миссис.
Не давая прорваться своей радости, боясь, что надежды его могут не оправдаться, Ба побежал за дом. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как из-за угла показался заостренный, словно нос акулы, капот "грэхэма". За рулем сидела миссис. Рядом с ней - Джеффи. При виде Ба рот у нее образовал букву "О". Старый автомобиль резко остановился, она выскочила из него и побежала по траве к Ба, раскинув руки, с искаженным страданием лицом.
- Ах, Ба, Ба! Мы ждали вас весь день. Я подумала, что вас тоже больше нет!
И тут миссис сделала то, чего не делала никогда раньше. Обняла Ба, прижалась к его груди и заплакала.
Ба не знал, как себя вести. Он подбоченился просто потому, что не знал, куда девать руки. Сейчас, когда он с ума сходил от радости, ему определенно не следовало обнимать миссис. Но горе ее было настолько глубоко, настолько безысходно... Он и представить себе не мог, что она способна так страдать.
В этот миг к нему подбежал Джеффи - он тоже плакал. Мальчик обхватил руками его ногу и повис на ней.
Мягко, робко, нерешительно Ба положил одну руку на плечо миссис, а вторую на голову Джеффи. Радость, захлестнувшая его в тот момент, когда он увидел их, немного померкла.
Кого-то не хватало.
- А где доктор, миссис?
- Ах, Ба, его больше нет. - Сильвия заплакала. - Эти твари убили его и уволокли куда-то! Его нет, Ба! Алана нет - мы никогда больше его не увидим!
В какой-то момент Ба показалось, что перед ним мелькнуло лицо доктора, сидящего на заднем сиденье, и он почувствовал теплоту его улыбки, ауру, создаваемую его глубоким благородством и спокойным мужеством.
А потом это лицо стало расплываться и исчезло, и тут с Ба произошло то, что с ним не случалось с детских лет, проведенных в рыбацком поселке, в котором он родился.
Ба заплакал.
Изменения на поверхности земли и в ее недрах происходят одновременно.
Новое тело Расалома выросло еще больше. Оно по-прежнему подвешено к стенам пещеры и уже достигло размеров слона. Чтобы вместить его, новые пласты породы в мерцающем, желтом свете обвалились в бездонную пропасть.
Органы чувств, все глубже внедряющиеся в толщу земли сообщают Расалому, что изменения набирают скорость, опережая установленные им сроки. Везде царит хаос. Медово-сладкий нектар страха, божественный напиток ярости и разрушения просачивается сквозь земную кору и насыщает его, помогает ему расти, делает его все сильнее.
А в центре умирающего города стоит невредимым дом Глэкена, островок спокойствия в океане ужаса. Люди, входящие в компанию этих романтиков, мчатся сюда, возвращаясь после того, как они по всему миру разыскивали кусочки, осколки обоих мечей. Они все еще судорожно хватаются за соломинку надежды.
Замечательно. Расалом позволит этой надежде разрастись, пока она не превратится в последнюю надежду всего человечества. Пусть они считают, что совершают что-то важное, эпохальное. И чем выше вознесет их надежда, тем глубже пропасть, в которую они будут лететь, когда узнают, что боролись и умирают впустую.
Но Расалом чувствует, как они начинают наслаждаться уютом, находясь в относительной безопасности, как черпают силы в дружбе. Их спокойствие, хотя и не совсем безмятежное, - для него словно бельмо на глазу. Он не может оставить это безнаказанным.
Он не хочет уничтожать их - пока. Но он хочет пробить брешь в их круговой обороне, привести их в замешательство, напугать, заставить озираться в страхе.
Один из них должен умереть.
Но не на улице, а в самом сердце их спокойного пристанища. Это должна быть ужасная смерть - не быстрая и чистая, а медленная, мучительная, чудовищная. И чтобы эта смерть обескуражила их, настигла самого лучшего, самого безвинного, самого беззлобного, чтобы и представить себе не могли подобного надругательства.
Его губы, там, внутри мешка, скривились в каком-то подобии улыбки.
Настало время немного поразвлечься.
Лежащая в туннеле, ведущем в пещеру, кожа Расалома, которую он сбросил несколько дней назад, зашевелилась. По ней пробежала дрожь, она стала раздуваться и приняла очертания человеческого тела. Потом это тело поднялось и отправилось по пути, ведущему на поверхность.
И на ходу оно проверяло звучание своего голоса:
- Мама.
"Лучше бы вел машину Ба", - думал Билл, проезжая по пустынной магистрали, влетая на старом "грэхэме" в туннель Куинс в центральной части города, словно пуля, выпущенная из ружья. Он посмотрел на часы. 2.32. До захода солнца осталось меньше сорока минут. Вообще он предпочел бы проехать по мосту Куинсборо, но помнил, что этот мост стал непригодным для езды из-за возникших там гравитационных дыр.
Джек сидел за автоматом - в буквальном смысле слова. Он расположился на пассажирском сиденье с этой массивной, короткоствольной штукой - он называл ее "спаз", - демонстративно направив ствол вверх. Так же демонстративно держал свой автомат Ба, сидевший позади Билла. Оба всем своим видом говорили: "Не связывайтесь с этой машиной". Ник сидел позади Джека, Сильвия и Джеффи в середине, мальчик держал на руках кота, одноглазая собака примостилась на полу.
Таким образом Билл оказался за рулем. Билл знал, что он не самый блестящий водитель, но если они натолкнутся на одну из бродячих банд, хозяйничавших в городе в последнее время, то уж лучше он будет вести машину, чем стрелять.
Он посмотрел на Джека, необычно молчаливого и отрешенного с тех самых пор, как они снова встретились на аэродроме. Видно, что он на пределе. Что-то гложет его, что-то, о чем он не хочет говорить.
Билл мысленно пожал плечами. Ну что же, если это имеет отношение к ним, то скоро они обо всем узнают.
Чем ближе они подъезжали к Куинсу, тем больше всяческих препятствий поджидало их на дороге: он лавировал на машине настолько быстро, насколько у него хватало духу, среди разного мусора и разбитых и брошенных машин. Они задерживали его, а между тем он хотел бы взлететь на своей машине.
Кэрол... Он сгорал от желания увидеть ее, услышать ее голос, прикоснуться к ее руке. Она заполнила его мысли, его чувства. Так хотелось позвонить ей из аэропорта и сказать, что он прилетел, что он скоро приедет к ним.
- Лучше нам поспешить, - сказал Ник.
- Я и так еду настолько быстро, насколько возможно.
- Лучше ехать еще быстрее, - сказал он своим абсолютно бесстрастным голосом. С тех пор как они покинули крепость, он снова впал в свое обычное состояние, близкое к ступору. - Из-за Кэрол.
Машину слегка повело в сторону, когда Билл судорожно сжал руками руль.
- Что с Кэрол?
- Она в беде. Ей нужна помощь.
Телевизионный канал.
(Передач нет.)
Манхэттен
Голова поджидала ее в кухне.
Кэрол возвращалась из комнаты Магды с подносом, на котором приносила ей завтрак, охваченная волнением за Билла, - о нем до сих пор ничего не было слышно. Завернув за угол, она вскрикнула и выронила поднос, увидев голову, зависшую в воздухе. Она узнала это лицо.
- Джимми! - вскрикнула она, теряя самообладание.
Это была даже не голова, а только лицо. И это не Джимми. Это не ее сын. Она почти перестала думать о нем как о своем сыне.
Расалом. Это был Расалом.
Лицо улыбнулось - даже от арктической бури веяло большим теплом, чем от этой улыбки. Теперь губы его зашевелились, выговаривая слова, но голос, казалось, доносился откуда-то еще. Или все-таки из головы?
- Здравствуй, мама.
Кэрол попятилась из кухни. Лицо перемещалось вслед за ней.
- Мамочка, не оставляй меня! - Голос был насмешливым.
Кэрол остановилась, наткнувшись спиной на обеденный стол в гостиной. Она оглянулась, надеясь увидеть Глэкена, хотя знала, что его не должно быть здесь. Час назад он ушел, поручив Магду ее заботам. Кэрол сглотнула слюну и постаралась совладать со своим голосом.
- Не называй меня так.
- Почему нет ? Ведь ты на самом деле моя мама.
Кэрол покачала головой:
- Нет. Я девять месяцев носила тебя под сердцем, но ты никогда не был моим ребенком. А я - твоей матерью.
Снова улыбка, такая же холодная, как и предыдущая.
- Я понимаю твое стремление отмежеваться от меня. То же самое я хотел сделать по отношению к тебе. Возможно, тебе это удалось лучше.
- О чем ты?
- Об узах плоти. Со дня зачатия я был облечен в плоть, которую ты мне дала. И она нас связала. Мне это нравится не больше, чем тебе, но это неоспоримый факт, от которого не отмахнешься. Которого нельзя не признать.
- Я теперь знаю, как относиться к этому факту, - просто забыть о нем.
- Но факт остается фактом. Я много думал и нашел другой, более удачный выход, позволяющий мне сохранить соединяющие нас узы плоти. Мы оба от этого только выиграем.
Его голос был таким спокойным, почти убаюкивающим. Даже гипнотизирующим. Кэрол постаралась встряхнуться.
- Мне... мне ничего от тебя не нужно.
- Нельзя думать только о себе. Ведь у тебя есть друзья. Я могу предложить вам безопасное пристанище, шанс выжить в бесконечной ночи.
- Я не верю тебе.
Снова улыбка, на этот раз грустная.
- Я бы и сам себе не поверил. Но выслушай меня. Ведь ты ничего не потеряешь.
Кэрол вспомнила, как Билл рассказывал ей о женщине по имени Лизл, которая лишилась души, а потом и жизни из-за того, что послушала Расалома. Но что кроме разума и собственного достоинства могла она еще потерять? Независимо от того, появилось бы сегодня это видение или нет, завтра должен был наступить последний светлый день. В пятницу все они окажутся на тонущем плоту.
- Что ты называешь убежищем? И сколько моих друзей я смогу взять с собой?
- Разумное количество.
- И Глэкена в том числе?
Лицо откинулось назад и вернулось обратно, как если бы Расалом встряхнул головой.
- Нет. Глэкена нельзя. Кого угодно, только не Глэкена. Я слишком долго ждал случая рассчитаться с ним.
Кэрол не знала, что ей думать, что предпринять. Если бы Расалом согласился дать прибежище Глэкену, она поняла бы, что он лжет. Возможно, в истории человечества не было более долгого и жестокого противоборства, вражды, имеющей более глубокие корни, чем вражда между ними. Но он исключил Глэкена. Что это означает? Может ли быть искренним его предложение? Если бы она смогла спасти Билла и некоторых других...
- Спускайся вниз, и мы все с тобой обсудим.
- Вниз? Ну уж нет. Я не покину дома.
- Я не прошу тебя покидать дом. Я нахожусь этажом ниже. В твоей комнате.
- Как... как ты там оказался?
- Иди сюда, дорогая мама. Я могу сделать все, что пожелаю. Все. Зайди ко мне. Поговорим. Я пробуду здесь до наступления темноты. После этого у меня будет много дел.
Лицо поблекло, стало прозрачным, а потом исчезло. Как будто его вообще здесь не было.
Кэрол в изнеможении облокотилась о стол. Нужно быть готовой к невероятному. Разве не об этом говорил Глэкен? Легко сказать - а лицо Расалома, плывущее по воздуху, разговаривающее с ней так непринужденно, будто они столкнулись друг с другом в проходе между кресел на веселом представлении? Та легкость, с которой он проник в здание, сама по себе была дурным предзнаменованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47