— Ты и я едем к коровам, чтобы любить… Понял?
— Я-а, — кивнул Раймо Кузьмичу, пьяно встал из-за стола и, пошатываясь, побрел искать Качалова.
Тот все еще стоял у коровы, держась за ее рога.
Михалыч и Семенов стреляли из табельного оружия милиционера по банкам из-под пива. Стреляли метко.
Напарник Семенова снова орал в рацию:
— Все нор-рмально! Уничтожаем! Экологи-чес-ски вредные про-дукты! Так и запиши!..
— Кузьмич предлагает поехать в коровник для любви… — Раймо попытался освободить корову от Жени.
— Поезжай… нельзя отказываться…
— Но… заниматься любовью с коровами…
— Не обижай Кузьмича… поезжай… — Женя, наконец, оторвался от коровы и рухнул на землю. — Я бы тоже с вами поехал, да только не могу изменить ей… — он посмотрел на невозмутимо стоящую над ним корову, — а ты езжай…
Кузьмич затащил Раймо в милицейский “УАЗ”, сам плюхнулся на водительское кресло. Тут же взревел мотор, и они бодро поехали в сторону темнеющей стены леса. Машину сильно трясло на кочках. Раймо подпрыгивал, ударяясь головой о потолок автомобиля, но ухитрялся вести разговор…
— Я еще ни разу не делал это с коровами… и не очень хочу, — признался по-немецки Раймо Кузьмичу.
— Ха! Знаешь, какие у них зады? Во!.. — на таком же корявом немецком заорал тот и на мгновение отпустил руль, показывая неимоверный размер. Машину как-то особенно сильно тряхнуло.
— У нас в Финляндии коровы тоже очень большие… — кивнул Раймо.
— Груди — во!.. — опять попытался показать нечто фантастическое Кузьмич.
— У наших таких грудей нет… — честно признался финн.
Сержант Семенов бродил по поляне в поисках своего “уазика”. Ему помогал Михалыч.
— Если машины нет, значит, уехали на задание… или за водкой… — вслух анализировал ситуацию Лева Соловейчик. — Водки у нас много… Значит, поехали на задание…
Лева вылез из-за стола и отправился доложить о своих выводах сержанту.
— Вас было двое в форме? А сейчас только ты один… — резонно заметил Лева. — Что это значит?.. Это значит, что второй поехал на задание, но не за водкой… потому что водки у нас много!..
— Много? — заинтересованно переспросил Семенов и немедленно прекратил поиски машины.
Важнее поисков была инспекция стола…
В полутьме покосившегося коровника орали тощие и грязные коровы. Раймо оторопело смотрел на их изможденные тела.
— Ты оглядись тут пока, я сейчас схожу кой-куда, поищу для тебя… — сказал Кузьмич по-немецки, показывая Раймо объем таза и грудей, которые он собирался искать.
— Я не хочу… — промямлил на немецком Раймо. — У меня желание пропало… И не было.
Он вдруг весь как-то обмяк. Кузьмич вовремя это заметил, подхватил его под руку и потащил куда-то в глубь коровника.
Когда Раймо открыл глаза, он находился за столом в маленькой комнатушке. Перед ним напротив сидели два Кузьмича и две молодые румяные девки внушительных объемов. На столе стояла бутылка водки. Или две бутылки — Раймо уже ничего не соображал…
— Ой, смотри, кавалер очнулся… — хихикнула одна из молодух.
В глазах у Раймо Кузьмичи немного поплавали в воздухе и соединились воедино. Тогда он собрал остаток сил и спросил у единственного оставшегося Кузьмина:
— Боже мой, когда же мы пойдем на охоту?!
Хотя вопрос был задан по-фински, Кузьмич понял все правильно.
— Скоро! Вот допьем, отдохнем немного — и на охоту… — пообещал он по-немецки.
Как ни странно, но чем больше Кузьмич вливал в себя алкоголя, тем лучше становился его немецкий…
Егерь протянул стакан с водкой Раймо. Последнее, что смог увидеть финн, было то, как Кузьмич одной рукой подносит стакан ко рту, а другой прижимает к себе молодуху… Затем все куда-то понеслось, земля полетела навстречу, убегая из-под ног…
…земля полетела навстречу, убегая из-под ног орловца. Егерь что-то кричал, страшно выкатывая глаза. Он сорвал с себя шапку и показал ею на что-то впереди.
— Берегись! — вырвалось из него, когда он заметил матерого. Тот бежал как-то боком, будто и не торопился вовсе.
Гон незаметно оказался совсем рядом с ними. Волк повернул к нему лобастую голову, мягким скоком пошел дальше, плавно мотнув хвостом-обрубком. Орловец всхрапнул. Егеря качнуло в седле. Пришлось пригнуться к гриве коня, ловя носком потерянное стремя…
Из подлеска выскочила вторая свора борзых.
Следом из прозрачного орешника вылетели скопом конные; на первом, в смушковом полушубке, не было шапки — верно, сорвало в гоне через подлесок. Он зло срезал глазом, поворачивая своего коня за бегущей впереди сворой.
— Улю-лю-лю-лю! — хрипло заорал он, — лю-лю-му-ууу! Му-у-у!..
Раймо открыл глаза и увидел низкий грязный потолок. За хлипкой дощатой стеной, увешанной портретами киноартистов, надсадно мычали коровы… Он приподнялся на локте и осмотрелся. В комнате никого не было. На столе — чисто, только стоит крынка молока и лежит ломоть хлеба, прикрытый тряпицей. Раймо свесил ноги с топчана, на котором он лежал, дотянулся до крынки и жадно припал к ней губами — так, что мимо рта полились белые струйки… Он глотал, пока хватило сил, потом долго не мог отдышаться.
Через несколько минут он обнаружил, что крынка опустела. Оторвавшись от нее, Раймо увидел, что напротив него сидит давешняя молодуха и умильно смотрит, как он пьет. Финн протянул руку и поставил пустую крынку обратно на стол. Вдруг он увидел, что, кроме майки, на нем ничего нет… Лицо его вспыхнуло, и он непроизвольно прикрыл причинное место руками. Молодуха заметила это движение и усмехнулась.
Раймо понял, что вчера что-то такое с ним было. Но что, как — это совершенно не отпечаталось в памяти.
Молодуха, кажется, чего-то ждала. Она молча сидела напротив финна, не проявляя никакой инициативы. Раймо стало стыдно. Он пошарил глазами в поисках своей одежды — и обнаружил, что деваха сидит прямо на его брюках, из которых торчит кончик трусов… Прикрывая срам простыней, Раймо согнулся и, дотянувшись до штанов рукой, попытался выдернуть их из-под доярки. Так как формы у нее были куда как внушительны, ничего не получилось. Он дернул еще несколько раз… Девица разочарованно хмыкнула и встала. Раймо вместе со штанами повалился на спину. Когда он снова обрел вертикальное положение, ее в комнате уже не было.
Он быстро оделся и вышел за дверь. Там находился рабочий отсек; рядами стояли коровы, суетились доярки. На него никто не обращал внимания.
— Кузьмич!.. — хрипло позвал Рай-мо. — Кузьмич?..
Ответа не последовало. Он, скользя ногами в зловонной жиже, пошел к светлому пятну выхода. Перестав щурится от яркого дневного света, Раймо заметил неподалеку от коровника сиротливо стоящий милицейский “УАЗ”.
Доковыляв до кабины, Раймо никого в ней не обнаружил. Неожиданно сзади, изнутри, в зарешеченном отсеке для задержанных, кто-то заскребся и заскулил:
— Эй, кто-нибудь!.. Христом Богом прошу, выпустите!.. На минуточку!. Мочи нет больше терпеть!.. Что вы, не люди, что ли?..
Раймо посмотрел в маленькое заднее оконце и увидел искаженное страданием лицо какого-то небритого человека. Это был явно не Кузьмич…
— Эй, парень! — обрадовался человек внутри машины. — Открой дверцу-то! Сижу тут, почитай, уже целые сутки! Мочи нету терпеть!
Раймо совершенно не мог понять, чего просит этот человек. С похмелья голова у него раскалывалась, во рту была неимоверная сухость, а желудок гулко переваривал выпитое молоко…
Неожиданно откуда-то сбоку появился Кузьмич. На нем по-прежнему был милицейский китель. На голове косо сидела форменная фуражка. Он хмуро подошел к машине.
— Кузьмич, — обрадовался задержанный, — выпусти! Христом Богом…
Кузьмич молча распахнул дверцу. Оттуда пулей выскочил мужичонка и скрылся в ближайших кустах.
— Кузьмич… Кузьмич… вот спасибо-о-о!.. — послышался оттуда протяжный довольный голос.
— Давай за руль… — сказал Кузьмич Раймо и полез в кабину. — У тебя башка не гудит? — спросил он, устроившись. — Кажется, вчера перебрали малость… Ну, поехали!
— Я не могу садиться за руль, я пьяный… — сказал по-немецки Раймо.
— Да ладно! Давай, поехали! — Кузьмич жестом показал, чтобы Раймо сел за руль автомобиля.
— Я не понимаю по-русски, говори на немецком, — попросил финн.
— Нихт шпрехен зи дойч, — признался Кузьмич. — В школе когда-то изучал, но теперь все забыл… Давай, садись за руль — и поехали! Ну что ты смотришь?
Я сроду машину не умел водить, ясно? Машина… Тру-у-у! Я — нихт! Понял?
— Ты же вчера вел машину? — не понял Раймо.
— Поехали, только медленно, а то кочан рассыплется… — попросил Кузьмич.
Он мог бы и не предупреждать. Раймо сел за руль и повел машину очень осторожно. Кузьмич только указывал, где нужно сворачивать…
Соловейчик проснулся на сеновале. На своих ногах он обнаружил форменные хромовые сапоги. Лева долго разглядывал их, не понимая, откуда они взялись. По двору шастал босой Семенов и что-то искал вместе с напарником. Им помогал Кузьмич, что-то объясняя или успокаивая милиционеров. Лева понял, что ищут эти самые сапоги. Он попытался снять их — но не тут-то было: сапоги оказались размера на два меньше его собственного… После нескольких неудачных попыток, доведших Леву чуть ли не до истерики, он, наконец, стянул их и с тревогой посмотрел на скрюченные босые пальцы ног — ему показалось, что они уже никогда не смогут разогнуться… Держа сапоги под мышкой, Соловейчик осторожно спустился с сеновала и аккуратно поставил их у входа. Затем на отдающих болью при каждом шаге ступнях захромал навстречу Раймо, который бродил по двору и зачем-то собирал мусор в железную бочку. Лева долго смотрел на него, пока наконец не понял:
— Природу бережешь? Экология? — спросил он по-русски.
— Да, экология… — откликнулся по-английски Раймо. — Очень много мусора-Лева, крехтя, помог: поднял пустую пивную банку и сразу же почувствовал усталость от этого насилия над собственным организмом.
В стороне зашумел мотор “уазика”: милиционеры уехали ни с чем. Соловейчик поплелся к избе.
— Нашли сапоги? — спросил он у Кузьмича.
— Какие сапоги? — не понял тот.
— Ну, менты сапоги же искали? — поморщился Лева.
— Пистолет Семенов потерял, — ответил Кузьмич. — А, ладно, потом отыщется!..
Сапоги так и остались стоять в сарае у сеновала.
Раймо одели в генеральский полевой китель. Был он ему чуть широковат, но зато не длинен — в общем, форма была Михалыча. Рядом шли Женя Качалов и Кузьмин, который вел за веревку корову.
Около КПП их даже не остановили Только солдатик, увидев Раймо, сделал “на караул” Они не спеша провели корову мимо часового и сразу же свернули к видневшимся неподалеку самолетам. Огромные стратегические бомбардировщики бесполезным металлом стояли под открытым небом
— У вас очень много армии, — сказал по-английски Раймо.
— Это плохо? — откликнулся на замечание Качалов.
— Не знаю… Я просто сказал, что очень много..
— Кончайте по-ненашему болтать! Мы все же на территории секретной части, еще не так поймут… — прервал их разговор Кузьмич.
Возле одного из самолетов прохаживался прапорщик. Они подошли к нему, тот лениво взглянул на “генерала”, пожал руку. Кузьмич оставил корову на попечение Раймо и Жени, а сам отошел с пра портиком в сторонку. Они что-то ожив ленно начали обсуждать…
Прошли трое летчиков, удивленно посмотрели на корову. Прапорщик заспешил к ним. Заговорили. Потом и Кузьмич попытался вклиниться в их разговор, что-то объясняя… Неподалеку взревели реактивные двигатели одного из самолетов — и Раймо с Качаловым могли понять, о чем идет разговор, только по жестам: как нужно подвести корову, как ее подсадить в бомболюк, как на малой высоте — чтобы не задохнулась от недостатка кислорода — отправить куда нужно…
Тем временем техники и солдаты обслуги стали подтаскивать ящики, сооружая пандус для погрузки коровы в самолет.
Подбежал радостный Кузьмич, достал у Жени из сумки водку и помчался к прапорщику. Снова прибежал, ухватился за веревку и повел корову к самолету. Корова упиралась, будто предчувствуя что-то. Раймо и Женя бросились на подмогу Кузьмичу.
— Давайте быстрее! — торопил их прапорщик; сам, правда, в погрузке не участвовал. — Вы глаза ей завяжите, а то она боится — впервые все же…
Из люка несколько раз высунулся пилот: показывал жестами — шевелись, дескать…
Наконец общими усилиями корову все же затолкали. Прапорщик добежал до кабины и жестом объяснил пилоту, что можно закрыть бомболюк. Створки люка сошлись. Недовольное мычание коровы потонуло в реве двигателей…
Самолет стал выруливать на взлетную полосу. Кузьмич выдал прапорщику приготовленную водку. Одну бутылку распили тут же, у взлетной полосы, на четверых: Раймо вынужден был молчать, поэтому и отказаться он не мог. Пили из горлышка, закусывая рукавом.
Бомбардировщик все еще стоял на взлетной полосе в ожидании разрешения на вылет. Пришлось доставать вторую бутылку. Раймо попытался было открыть рот, но его вовремя толкнул Женя. Пришлось выпить…
— Чего это он там делает? — вдруг спросил Кузьмич, приглядываясь к самолету.
Около готового к взлету бомбардировщика расхаживал какой-то офицер.
— Черт! — выругался прапорщик. — Это комендант!..
Комендант, стоя под самолетом, настороженно вслушивался в посторонние шумы, но из-за рева двигателей никак не мог определить, что это за шумы и откуда они берутся. Может быть, все предприятие благополучно бы и обошлось, но тут из щелей бомболюка потекла вниз желтоватая жидкость… Комендант протянул к струйке руку, понюхал, даже попробовал на язык — и тут же побежал к кабине пилотов, отчаянно маша руками — “глуши двигатели!”. Но бомбардировщик уже, набирая скорость, пошел на взлет. Комендант стремглав бросился к диспетчерскому пункту…
— Застукали! — досадливо сплюнул прапорщик, глядя на бегущего по бетонке коменданта. — Все…
Он допил оставшуюся водку и забросил бутылку в бурьян.
— Коровка-то долетит? — спросил Кузьмич, все еще не потерявший надежды.
— Иди ты!.. — странно глянул на него прапорщик. — Теперь многие полетят… — многозначительно добавил он и побрел к строениям, куда побежал комендант.
Комендант стоял в диспетчерской и орал в телефонную трубку:
— …точно говорю, у них в бомболюке животное, да… да что я, мочу скотины с чьей-то перепутать могу?!
Дежурный диспетчер прислушивался к его голосу, затем тихо поведал в эфир:
— Говорит Поле. Всем бортам… тут у нас легкий казус: пришла информация, что у кого-то в экипаж зачислена корова. Борт полсотни семь, как понял?..
— Отставить информацию в эфир! — комендант весь горел рвением разоблачить-наказать. Он уже снова звонил по телефону. — Милиция? Срочно приезжайте!..
Раймо, Женя и Кузьмич сидели на траве и смотрели, как к диспетчерской подкатила машина. Из нее вышли трое офицеров. Их уже встречал суетящийся комендант. Жесты его были красноречивы: он показывал, как стоял под самолетом, как что-то протекло, как он попробовал на вкус… Прибывших аж передернуло от последней подробности. Все отправились в рубку диспетчера…
— …ладно-ладно, капитан, — остановил коменданта командир, — эти подробности уже не интересны. Дайте связь с полсотни семь! — приказал он.
— Учтите, я это так не оставлю!.. — предупредил комендант. — Сообщу и выше, и туда, куда они летят… Так что лучше пусть возвращаются…
— Полсотни семь. Это Поле. Первый говорит… — командир на секунду задумался: — Приказываю вернуться! Как понял?..
* * *
В кабине пилотов летящего бомбардировщика командир слушал приказ Первого: — …вернуться! Как понял?..
— Вас поняли. Идем домой… — откликнулся командир и переглянулся со вторым пилотом.
— …тут у нас та-акое творится… — донесся до самолета доверительный голос диспетчера. — Милиция приехала, даже особиста подняли… Полсотни семь, веду вас по северному коридору… Курс час… — неожиданно перешел на официальный тон диспетчер.
Командир посмотрел на штурмана, тот жестами показал, что теперь им… короче, будет плохо. Второй пилот таким образом дал понять, что надо избавляться от коровы… Говорить они не могли: все переговоры писались на “черный ящик”. Командир думал. Второй постучал себя по плечам, убедительно демонстрируя, как звездочки полетят с их погон…
— Давай! — командир движением руки приказал открыть бомболюк…
Штурман в отчаянии сплюнул. Второй пилот показал, что ему тоже жалко животину, но что делать?..
Загорелась лампочка индикатора “сброс произведен”. По кивку командира бомболюк закрыли.
“Котлета!” — написал на листочке второй пилот. По его лицу было видно, что он рад избавлению от улики.
“Над водой надо было бы сбросить…” — вывел на пластике планшета штурман, всем своим видом показывая, что тогда, может, у их “пассажира” остались бы шансы на выживание…
— С парашютом! — зло вырвалось у командира.
— Какой парашют?! — сразу же в наушниках раздался голос коменданта:
1 2 3 4 5 6 7 8