А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Спустя более двух месяцев после начала пути они добрались до первой бухарской крепости, а на следующий день встретили предусмотрительно посланный самим эмиром караван, везущий свежие фрукты, хлеб и корм для их лошадей. Вряд ли на что-то подобное могли бы рассчитывать наступавшие с севера силы вторжения. Четыре дня спустя они разбили лагерь перед воротами города и стали ждать приглашения эмира.
Здесь-то Эверсманну и выпал шанс. Пользуясь всеобщим возбуждением, вызванным прибытием «оросов», он под видом купца умудрился проскользнуть незамеченным в город и найти жилье в караван-сарае. Когда члены миссии и их эскорт расположились в кишлаке вне городских стен, этот таинственный персонаж, о котором мало что известно, взялся за работу, собирая информацию, простиравшуюся от военных вопросов до сексуальных наклонностей жителей Бухары. Позднее он писал: «Если бы меня не сдерживал стыд, я мог бы собрать невероятные факты». Видимо, в Бухаре творились вещи, которые были запрещены «даже в Константинополе». Как рассказывает Эверсманн, люди не имели понятия об «утонченных чувствах», но думали только о сексуальных удовольствиях. Не помогали и жестокие кары, настигавшие тех, кто был схвачен при удовлетворении своих «чудовищных и преступных желаний». Сам эмир тоже не составлял исключения. Как сообщал доктор, в городе, где практиковались «все ужасы и мерзости Содома и Гоморры», он, в дополнение к своему гарему, наслаждался услугами «тридцати или сорока развращенных существ».
Маскировка Эверсманна, точные детали которой неизвестны, видимо, оказалась исключительно убедительной, так как даже тайная полиция эмира, повсюду имевшая своих информаторов, за его трехмесячное пребывание в Бухаре ничего не заметила. Но сам он прекрасно понимал, какую опасную игру ведет. Он писал, что задать вопрос или просто прогуляться по улице было достаточно, чтобы вызвать подозрение и в результате этого привлечь к себе нежелательное внимание. Всю разведывательную информацию, которую удавалось собрать за день, он должен был записать «ночью и скрытно». Однако в конце концов везение доктора закончилось. К несчастью, местный житель, знавший доктора по Оренбургу, опознал его и выдал тайной полиции. Доктор собирался отдать все свои заметки одному из членов миссии, а сам присоединиться к каравану, который двинется в Кашгар в китайском Туркестане, где предполагал собрать аналогичную разведывательную информацию для своих хозяев. Но его предупредили, что, как только он покинет город и тем самым лишится защиты русских, его убьют.
Даже убедившись в двуличии русских, эмир не позволил испортить сердечные отношения, которые установились у него с могущественным соседом. Видимо, именно потому Эверсманна следовало убрать тихо, когда его путь и пути его спутников разойдутся. Так что доктор поспешно изменил свои планы и решил присоединиться к миссии, которая выполнила все свои задачи (включая тайное составление плана городских стен) и теперь пережидала зиму — самое мерзкое время года в Центральной Азии, чтобы вернуться в Оренбург.
10 марта 1821 года с декларациями о нерушимой дружбе русские покинули столицу эмира, из которой он правил страной, по размерам почти равной Британским островам. Пятнадцать дней спустя они покинули последние его земли. Единственно о чем они сожалели, как Муравьев в Хиве, — это о своих соотечественниках, которых обнаружили в Бухаре среди рабов. Некоторые из них так долго находились в рабстве, что практически забыли родной язык. «Глядя на нас, — писал один из членов миссии, — они не могли сдержать слез». Но что бы члены миссии ни чувствовали, они мало что могли сделать для этих несчастных, разве что сообщить об их судьбе, как Муравьев. Да еще мечтать о том дне, когда Центральная Азия перейдет под управление России и такие жестокие варварские обычаи будут навсегда запрещены.
Если Санкт-Петербург и вынашивал мысли о захвате Бухары, из этого фактически ничего не вышло. Действительно, прошло еще четыре десятилетия, прежде чем Бухара оказалась под властью царя. Однако Муркрофту опасность возвращения русских с победоносной армией представлялась достаточно реальной. Во время собственного пребывания в Бухаре, где его радушно принял эмир, Муркрофт сделал еще два неприятных открытия. Одним стало то, что на базарах предпочитают товары русского производства, даже если они хуже по качеству тех, которые он со спутниками привезли в Бухару, преодолев столько трудностей и опасностей. Не менее обескураживающим было и другое открытие — что быстроногих и выносливых лошадей, о которых он столько мечтал, в стране эмира больше нет.
Вконец удрученный этой последней неудачей, Муркрофт решил вернуться домой до того, как перевалы в Северную Индию в связи с наступлением зимы занесет снегом. Прихватив с собой тех немногих лошадей, которых удалось заполучить, он со спутниками двинулись обратно по той же дороге, которой пришли. Однако, уже форсировав Оксус, Муркрофт решил предпринять еще одну, последнюю попытку купить лошадей в отдаленной деревушке, расположенной в пустыне на юго-западе. По слухам, там их еще можно было найти. Оставив Требека и Гутри в Балхе, с горсткой людей он отправился в путь. Больше его никогда не видели.
* * *
Судьбу Муркрофта и его спутников всегда окружала тайна. Официально он умер от лихорадки где-то около 27 августа 1825 года. Ему было под 60, по индийским стандартам он был стариком, который несколько месяцев жаловался на боли в сердце. Его тело, слишком разложившееся, чтобы установить причину смерти, вскоре было доставлено обратно в Балх его людьми и похоронено там. Через некоторое время умер Гутри, вскоре за ним последовал и Требек, обе смерти внешне выглядели вызванными естественными причинами. Однако скончался и переводчик экспедиции, долго проработавший с Муркрофтом. Этого было уже слишком для простого совпадения, и вскоре по Индии начали циркулировать слухи, что их убили, вероятнее всего, отравили русские агенты. Другая версия, гораздо менее сенсационная, состояла в том, что их убили, чтобы завладеть их имуществом. С точки зрения биографа Муркрофта доктора Олдера, он почти наверняка скончался от какой-то лихорадки; возможно, его воля к жизни была окончательно сломлена открытием, что в кишлаке, с которым он связывал свои последние надежды, не оказалось лошадей той породы, которую он так долго разыскивал.
Но есть в этой истории еще один поворот. Больше двадцати лет спустя после вероятной даты его смерти два французских странствующих миссионера, успевших добраться до расположенной в 1500 милях к востоку Лхасы до того, как их выдворили из Тибета, услышали любопытную историю. Их уверяли, что там двенадцать лет прожил англичанин по фамилии Муркрофт, выдававший себя за кашмирца. И только после его смерти по дороге в Ладак открылась вся правда — в его доме нашли карты и планы запретного города, которые, видимо, составлял этот таинственный чужестранец. Ни один из французских священников никогда прежде не слыхал о Муркрофте, но они писали, что кашмирец, утверждавший, что ему прислуживал, подтвердил историю тибетцев. Когда отчет об их странствиях в 1852 году впервые был опубликован на английском, это невероятное сообщение вызвало в Великобритании настоящую сенсацию. Возник вопрос, действительно ли разложившееся тело, погребенное его спутниками в Балхе, принадлежало Муркрофту — или кому-нибудь другому.
Биограф Муркрофта не исключает полностью возможность, что тот фальсифицировал собственную смерть, чтобы не возвращаться домой, где он столкнулся бы с критикой и официальным осуждением. Тем не менее он считает, что это в высшей степени невероятно, против этого свидетельствуют «слишком много фактов и возможностей». Доктор Олдер заключает, что только временное умопомрачение, «возможно, под влиянием приступа лихорадки, могло бы стать причиной действий, до такой степени несогласующихся с характером Муркрофта, его биографией и всем, за что он боролся». Вот одно из возможных объяснений рассказанной французами истории: когда после смерти Муркрофта и его спутников караван распался, один из слуг-кашмирцев мог добраться до Лхасы вместе с принадлежавшими Муркрофту картами и бумагами. Когда затем по пути домой в Кашмир слуга умер, бумаги, на которых стояла фамилия Муркрофта, вполне могли обнаружить у него дома. Невежественные и всегда крайне подозрительные относительно намерений чужестранцев тибетцы вполне могли решить, что это карты их страны, что покойный слуга был тем англичанином, чье имя стояло на картах и который, очевидно, все эти годы за ними шпионил.
Однако если начальство Муркрофта при жизни не удостаивало его вниманием и только смерть спасла его от унижений и официального осуждения, то посмертно это было более чем компенсировано. Сегодня он в большом почете у географов за огромный вклад в исследование региона, сделанный в ходе бесконечных поисков лошадей. Многие считают его отцом исследований Гималаев. Никого особенно не огорчают его неудачи в поиске лошадей или в открытии Бухары для британской торговли, даже если те так много значили для самого Муркрофта. С нашей точки зрения, его действительная правота и заслуги лежат в сфере геополитики. Ведь вскоре после смерти Муркрофта его неоднократные, но так и не услышанные предупреждения насчет намерений русских в Центральной Азии начали подтверждаться жизнью. Именно они, а также его замечательные путешествия по странам Большой Игры вскоре превратили его в идола молодых британских офицеров, которым выпала судьба идти по его стопам.
Видимо, самое главное оправдание Муркрофта — в местонахождении его одинокой могилы, которую последний раз видел в 1832 году следовавший по его пути на север в Бухару Александр Бернс, его земляк и тоже участник Игры. С большим трудом он отыскал ее при лунном свете в окрестностях города Балха, ничем не отмеченную и полускрытую глинобитной стеной. Его измученным спутникам как неверным не разрешили похоронить беднягу в городской черте. Поэтому Муркрофт лежит недалеко от того места, где спустя более полутора веков советские войска и тяжелая техника двигались через реку Оксус на юг, направляясь в Афганистан. Он не мог бы рассчитывать на лучшую эпитафию.
9. Барометр падает
Перемирие на Кавказе между Россией и Персией остановило продвижение казаков и обратило хищные взгляды Санкт-Петербурга в сторону Центральной Азии. Но продолжалось оно недолго. И царь, и шах рассматривали заключенный в 1813 году при посредничестве англичан Гулистанский договор не более как временное средство, позволяющее им нарастить свои вооруженные силы перед следующим раундом схватки. Целью шаха было отвоевать утерянные земли, уступленные согласно договору русским победителям, тогда как Санкт-Петербург намеревался в подходящий момент расширить и укрепить свою южную границу с Персией. Примерно через год после смерти Муркрофта та вновь оказалась в состоянии войны — к недовольству англичан, которые не имели ни малейшего желания видеть, как Персия будет разгромлена русскими.
На этот раз непосредственной причиной враждебности стало толкование договора, в котором было недостаточно ясно оговорено, кому именно принадлежит конкретный регион между Эриванью и озером Севан. Чтобы решить эту проблему, начались переговоры между русским генерал-губернатором Кавказа генералом Ермоловым и персидским крон-принцем Аббасом Мирзой. Но они закончились провалом, и в ноябре 1825 года спорную территорию заняли войска генерала Ермолова. Персы потребовали их отвода, но Ермолов сделать это отказался. Шах пришел в бешенство, его подданные тоже, и со всей страны под знамена Аббаса Мирзы начали стекаться добровольцы на священную войну с неверными русскими.
Персы знали, что русские еще не были готовы к войне. Санкт-Петербург прочно увяз в войне греков за независимость против турок. Да и дома, особенно в армии, после смерти царя Александра в декабре 1825 года тоже возникли серьезные беспорядки. Воодушевленный своей недавней победой над турками, Аббас Мирза решил ударить по русским в тот момент, когда те нападения не ждали. Неожиданно и без всякого предупреждения тридцатитысячная армия персов пересекла русскую границу, сметая на своем пути все подряд. Один русский полк был целиком захвачен в плен, взяты ключевые города, в свое время принадлежавшие шаху, а нерегулярные персидские отряды совершали набеги вплоть до самых ворот Тифлиса, кавказской штаб-квартиры Ермолова. Торжествующие персы попытались даже вернуть себе Ленкорань, крепость на побережье Каспийского моря.
Первый раз за всю свою долгую блестящую карьеру Ермолов, прозванный «львом Кавказа», был захвачен врасплох. Оскорбленный Санкт-Петербург обвинил Лондон в том, что тот подтолкнул персов к агрессии, ведь ни для кого не было секретом, что английские офицеры служат в армии шаха в качестве советников, а некоторые даже командуют его артиллерией. Новый царь Николай I решил немедленно сместить Ермолова и назначил на его место одного из самых блестящих молодых русских генералов — графа Паскевича. Но если стареющий «лев» и утратил доверие начальников, он все еще сохранял уважение и признательность своих войск, обвинявших в поражении Санкт-Петербург. Когда он в наемной карете покидал Тифлис, многие из его людей не скрывали слез.
Получив подкрепление, Паскевич обрушился на захватчиков и переломил ход войны. Вскоре Аббас Мирза потерпел целую серию поражений, кульминацией которых стало падение Эривани, столицы нынешней советской Армении. Чтобы отметить победу, Николай присвоил Паскевичу звание князя Эриванского, этот жест был специально рассчитан на то, чтобы привести в ярость персов. В ответ Паскевич послал Николаю саблю, сообщив, что она принадлежала самому Тамерлану и была отобрана у одного из персидских генералов. Теперь шах в соответствии с недавно заключенным договором об обороне принялся настойчиво добиваться помощи у своих союзников — англичан. Это вызывало в Лондоне немалую растерянность. С военной точки зрения Британия, не имевшая войск на Кавказе, ничем помочь не могла. Более того, в Лондоне вовсе не хотели ссориться с Россией, все еще официально являвшейся союзником Британии.
Первоначальная цель договора между Лондоном и Тегераном, как ее представляли себе англичане, состояла в том, чтобы защитить Индию от нападения агрессора, движущегося через Персию. Несмотря на предупреждения Вильсона — и не только его, — в Лондоне считали, что риск возникновения подобной ситуации слишком незначителен. К счастью для англичан, договор содержал статью, которую можно было использовать как лазейку. Согласно этой статье они были обязаны прийти на помощь шаху только в том случае, если на него совершено нападение, а не он сам является агрессором. А формально, несмотря на многочисленные провокации и унижения, он был агрессором, ведь его войска пересекли русскую границу, с демаркацией которой по Гулистанскому договору он согласился. Так что англичанам второй раз за последние двадцать два года удалось соскочить с крючка. Но это нанесло существенный ущерб репутации Британии не только среди персов, но и на всем Востоке. Немедленно возникло предположение, что англичане слишком боятся России, чтобы прийти на помощь своим друзьям. Но гораздо тревожнее было то, что в это начали верить и сами русские.
Без надежды на помощь от британских союзников персам оставалось только снова просить мира. К счастью для них, русские в тот момент воевали с Турцией, иначе условия капитуляции, подписанной в 1828 году в Туркманчи, могли оказаться гораздо жестче. Тем не менее царь Николай навсегда присоединил к свой империи богатые провинции Эривань и Нахичевань. Персы же со своей стороны получили горький урок того, как делается большая политика, не говоря уж о том, что убедились в двуличности англичан.
Лондон, зная, что несчастный шах отчаянно нуждается в деньгах, убедил его в обмен на весьма приличную сумму отказаться от всех надежд на помощь со стороны англичан в том случае, если его страна станет жертвой агрессии. В результате бывшее до того весьма значительным влияние Британии в Персии испарилось, чтобы смениться влиянием России. Теперь персы обнаружили, что имеют реального покровителя в лице гигантского северного соседа, который получил право размещать своих консулов там, где считал нужным, а для своих купцов добился особых привилегий.
Зимой 1828 года в Тегеран ко двору шаха прибыл новый российский посол Александр Грибоедов. Он был принят со всем возможным формальным политесом и официальными церемониями, хотя враждебность к нему и его правительству давали себя знать. Именно Грибоедов — выдающийся литератор с весьма либеральными взглядами, одно время состоявший политическим секретарем Ермолова, составлял унизительные условия договора о капитуляции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69