Как мог столь прекрасный мужчина стать затворником?
Гвендолен чувствовала, что этот человек опасен. Зачем он преследует ее? Может быть, это один из людей Дрого или Дюка Стефана? Скорее всего так. Иначе зачем понадобилось ему рядиться в чужую одежду? Его внешность совершенно не соответствовала облику обычного монаха-отшельника.
Гвендолен потянула возницу за рукав, показывая глазами на странного монаха. Торолф сразу же все понял.
– Не волнуйся, Гвен.
Сейчас он уже хорошо изучил поведение девушки: ему достаточно часто приходилось прятать ее в повозке и пересекать вересковые пустоши и леса-, направляясь к очередному безопасному убежищу.
Девушка судорожно цеплялась за рукав возницы, в глазах ее плескался страх. Тем временем светловолосый монах двинулся в их сторону.
Голубые глаза Гвендолен округлились – она умоляла Торолфа о защите. Он посмотрел на хрупкую блондинку, и в груди шевельнулась жалость. Она ничего не знала об этом мире и все еще оставалась ребенком. В ней не было гнева, она была лишь замкнутой и робкой. В течение последних шести-семи лет ей давали приют монастыри аббатства. Послушница вела уединенный образ жизни, знала только монахинь, верила, что в темноте скрываются плохие люди, готовые схватить ее и увезти из убежища. Дни ее заполняли прогулки по лабиринтам длинных коридоров и прохладных залов монастырей. Аббатство было тихим, как могила. За длинными столами что-то писали люди в рясах, и кроме шелеста сутан, скрипа гусиных перьев и шепота молившихся, никакие другие звуки не нарушали покой.
Он приближался.
Гвендолен еще сильнее вцепилась в руку возницы. Высокий светловолосый монах уже стоял перед ними, и его необычные золотистые глаза не отрывались от девушки. Она тут же опустила ресницы.
– Вам не нужен сопровождающий? – спросил незнакомец у Торолфа.
– Мы прекрасно обходимся сами, добрый монах.
Торолф почувствовал, что пальцы Гвендолен разжались, как только золотистые глаза скользнули по ее руке и заметили взволнованное состояние девушки.
– Тогда можно спросить, почему монахиня едет в глубине повозки, будто прячется от кого-то?
Он взглянул в прекрасные глаза Гвендолен и не смог продолжать. Тайриан почувствовал, что растворяется в их чистой прозрачной голубизне.
Торолф взял руку Гвендолен в свою, пожал и случайно опустил на рукав монаха. Девушка отскочила назад, будто ее укусила бешеная собака. Тайриан услышал, что она пискнула, словно котенок. Нахмурившись, он отвел возницу в сторону. Торолф не спускал глаз с хрупкой женской фигурки.
– Я знаю тебя, – сказал Тайриан.
– Неужели? – Торолф казался обеспокоенным. «У каждого человека есть своя тайна», – подумал Тайриан.
– Ты не тот ли человек, который… – взгляд монаха скользнул по лошадям, впряженным в повозку, – недавно ездил в Лондон?
Торолф посмотрел на своих больших сильных лошадей. Неужели монах знает, как он приобрел одну из них?
Торолф проворчал:
– Что ты пытаешься выяснить, добрый монах? Ты знаешь о моих лошадях, то есть об одной. Откуда?
– Ну, друг мой, упряжь на ней новая, недавно купленная в Лондоне, так что, полагаю, лошадь – тоже недавно сделанная покупка? – Тайриан сверлил взглядом возницу. – Нет? Лошадь приобретена не совсем законным путем? Аи, аи, аи!
Тайриан потирал подбородок, обдумывая положение.
– Какие неприятности у маленькой монахини? – неожиданно спросил он.
– Неприятности? – пробурчал Торолф. – Кто упоминал о неприятностях, добрый монах?
– Да вы оба. Это написано на твоем лице и на личике красивой монахини.
– Она не монахиня. Гвендолен еще не приняла постриг. Она послушница.
– Гвендолен, да?
– Что ты хочешь, монах? – прорычал Торолф, готовый защищать Гвендолен ценой собственной жизни.
– Почему она не говорит?
– У нее нет голоса.
Тайриан посмотрел на девушку – она была испугана, как маленькая мышка. Но он знал, что на самом деле она робка и безжизненна: он увидел скрытый огонь в глазах небесной голубизны. В ней очень много жизни, хотя сама она еще не осознавала это.
– Кем ты можешь быть? – спросил Торолф. – Ты не похож ни на одного из монахов, которых мне приходилось встречать. Ты… работаешь на кого-то?
– Я не работаю ни на кого, э… кроме Бога, конечно.
– Конечно, – повторил Торолф. – Не могу понять почему, но ты вызываешь во мне чувство доверия и привязанности, добрый монах. Поедешь с нами?
– В качестве сопровождающего? – подмигнув, уточнил Тайриан.
– Почему бы и нет?
За поясом Торолф носил длинный нож, и он знал, как им пользоваться.
Той ночью было полнолуние. Гвендолен дрожала под одеялами, глубже зарываясь в солому в повозке. Нельзя сказать, что она испытывала неудобства – она привыкла к жесткой постели. Единственное, к чему она не смогла приспособиться, – ночная прохлада. Девушка гадала, согреется ли ее тело когда-нибудь. Имеет ли этот постоянный ночной озноб какое-то отношение к ее прошлому? Гвендолен ничего не помнила; порой ей казалось, что она никогда не была ребенком, а жизнь началась с подросткового возраста. Настоятельница Аманда говорила, что девушка захлопнула дверь в свое прошлое. Может, Гвендолен никогда не узнает, есть ли у нее родители, братья, сестры, дяди, тети. И перестанет ли она когда-нибудь мучиться от ночных кошмаров?
Гвендолен слышала, как Торолф и странный монах разговаривали у костра, даже не разговаривали, а шептались в ночи. Девушка решила, что они беседуют о ней, и с тревогой думала о причине подобного интереса. Кто тот человек? Что ему нужно? Почему он едет с ними? Она не могла задать эти вопросы вслух; правда, благодаря обучению настоятельницы Аманды можно было написать кое-какие предложения, но Торолф не умел читать.
Возница не объяснил причину присутствия чужого человека в их лагере. Он лишь похлопал Гвендолен по плечу и энергично закивал головой, как бы успокаивая девушку, но она не поняла точно, что он имел в виду.
Тайриан никак не мог уснуть. Смеживая веки, он видел перед собой прозрачные голубые глаза, блестевшие от невыплаканных слез. Сердце сжималось от неведомой до сих пор боли. Что с ним происходит? Может, он заболевает? Нет, сама мысль об этом смешна – он никогда не болел!
Некоторые вещи озадачили и заинтриговали его. Например, почему Торолф везет юную послушницу в Кирклейский скит, ведь он расположен очень далеко отсюда. Возница не предложил никаких объяснений, сказал только, что должен отвезти туда Гвендолен, потому что получил приказ от аббатисы в Уитби.
– Почему тебе надо ехать туда? – спросил Тайриан. – У аббатисы должны быть причины для подобного решения.
– Я и раньше отвозил Гвен в Кирклей. За последние несколько лет мы с ней множество раз ездили туда и обратно. Мы прекрасно ладим. Она не доставляет никаких хлопот в отличие от других женщин. Понимаешь?
– Понять не трудно, – Тайриан пожал плечами, – она ведь не может говорить.
Торолф рассмеялся, потом серьезно добавил:
– Я отдам жизнь за эту малышку.
Его налитые кровью глаза предупреждающе сузились.
– Я сплю с открытыми глазами и рукой на кинжале.
– Я сам бы хотел защищать ее, – сказал Тайриан. – Она маленькая, беззащитная и изящная, как стеклянная куколка, которую я видел как-то раз.
– Откуда ты, монах?
– Хочешь знать? Торолф кивнул.
– Из леса.
– Из Ноттингема?
– Да.
После этого возница погрузился в молчание. а когда он встал, чтобы отправиться спать, между ним и молодым мужчиной промелькнул понимающий взгляд.
Весь день повозка тряслась по неровной дороге. Днем потеплело, чистое небо и хорошая погода выманили многочисленных путников. Бесконечный поток пилигримов и коробейников, нагруженных товарами купцов, королевских служащих и сборщиков налогов, монахов и продавцов индульгенций, менестрелей и странствующих ученых, посыльных и курьеров, сплетающих сеть сообщений между поселениями, тянулся по прогретым солнцем дорогам. Перед наступлением ночи путники прекращали движение; люди познатнее находили приют в каком-нибудь близлежащем замке или монастыре, а остальные останавливались на постоялых дворах и в гостиницах, которые часто были переполнены, грязны и кишели насекомыми.
Троица останавливалась у рек и ручьев, чтобы половить рыбу, а Гвендолен тихо сидела на камне, устремив вдаль печальный взгляд. На коленях она держала молитвенник; книга была богато иллюстрирована – и не только на библейские темы. На полях Гвендолен нарисовала цветы, птиц, замки, рыцаря, взбирающегося на башню, чтобы поцеловать и похитить румяную деву. Она изобразила также красивого аристократа, который лез на дерево к прекрасной женщине с длинными волнистыми волосами. Эта вторая девица в лесу заставила Гвендолен улыбнуться своему не совсем благочестивому творчеству.
– Что она там видит? – спросил Тайриан, когда Торолф прокалывал острогой большую крупную рыбу. – Иногда она сидит, уставившись вот так, целыми часами.
– Значит, ты не спускаешь глаз с нашей драгоценной Гвендолен? – выражение лица Торолфа стало жестким. – Надеюсь, у тебя не появилось мысли о том, что скрыто под монашеским одеянием?
Тайриан глубоко вздохнул и помрачнел.
– Нет, подобных мыслей у меня не возникает. Она затронула мою душу так, как не затрагивала ни одна другая девушка, ни один великолепный клинок. Я не питаю вожделения к женщинам – по правде говоря, я пресытился ими.
– Гм… – густые брови возницы приподнялись. – Насытился, да? Тогда почему пялишься на нежную Гвен?! Ладно, о чем ты говорил?
– Ах, да. Что у меня было много женщин. Я не святой и не притворяюсь им, – схватив вторую рыбину, Тайриан вышвырнул ее на берег и разрезал с быстротой и ловкостью, удивившими Торолфа. – Совершенно неожиданно моей миссией стала помощь другу в поисках молодой женщины, которая исчезла шесть лет назад из деревни Херстмонсо. Отем Мюа говорила, что ее сестра очень красива и светловолоса.
– Гвендолен блондинка.
Тайриан перестал потрошить рыбу и взглянул на послушницу, напоминавшую вырезанную из дерева статую. Казалось, время не имело для нее значения. Она была воплощением очарования, нежности, чистоты. Глядя на нее, Тайриан начинал верить в вечность.
– Есть у нее фамилия? – спросил Тайриан, заканчивая чистить и потрошить рыбу.
– Нет. Никто не знает, была ли она у Гвен вообще.
– Хватит! – крикнул Тайриан, когда еще одна извивающаяся рыба шлепнулась возле ног. – Они сгниют, если ты наловишь слишком много.
– А я их засолю, – с широкой ухмылкой ответил Торолф.
Тайриан боковым зрением уловил движение белого покрова.
– Куда она направляется? – спросил он Торолфа, ощутив тревогу при неожиданном порыве девушки.
– В кусты. Она не задержится там. Гвендолен внимательна, осторожна и наблюдательна. У нее есть свои незамысловатые мысли.
«Возможно, более сложные и загадочные, чем ты подозреваешь, старина», – подумал Тайриан.
Гвендолен смотрела на воду, когда передвижения странного монаха привлекли ее внимание. Недоумение отразилось в голубых глазах – он больше похож на рыцаря, чем на священнослужителя. Солнце играло на золотистых волосах красавца, и девушке удалось увидеть его глаза – они тоже имели золотистый оттенок. Гвендолен не рассмотрела спутника, когда он находился рядом. Ей хотелось бы сделать это, но послушницы не должны так поступать. Вообще-то, она не ощущала себя духовным лицом. Чего ей действительно хотелось в жизни, так это узнать свое прошлое и, возможно, спасти кое-что из той жизни, которой она лишилась. Ей хотелось знать. Где она родилась, кем были ее родители, какая у нее была семья. Эти вопросы мучили девушку изо дня в день.
А сейчас появился еще этот человек с золотистыми глазами. Чего он хочет? Представляет ли он опасность? Может, он один из людей Дрого?
Гвендолен спрашивала у аббатисы, кто такой Дрого, и та ответила, что это барон-грабитель. Почему имя негодяя засело в памяти? Что этот Дрого хочет от нее? Почему пытается добраться до нее и куда-то увезти? Связан ли с ним тот факт, что она не в состоянии ничего вспомнить о прежней жизни? Настоятельница Аманда полагала, что да: Дрого уничтожил ее родных, и зрелище настолько потрясло девочку, что она лишилась голоса, моральных сил и утратила представление о том, кто она на самом деле.
«Нет, – подумала про себя Гвендолен, – я не утратила присутствия духа. Я не верю в это». И прислушиваться к словам сестры Фиаметты ей тоже не хотелось. Сестра говорила, что женщина является или может стать, если увлечется своим естественным самолюбованием, разрушительницей, препятствием на пути к святости, искусительницей, сосудом склок и, конечно же, помехой истинного самоотречения.
Церковь осуждала женщину, с одной стороны, как рабыню тщеславия и моды, а с другой стороны, как слишком «приземленное» существо, отдающее все свое время детям и домашней работе, которое не уделяет должного внимания размышлениям о духовных делах.
Гвендолен подумала: «Какие ощущения испытываешь, когда надеваешь прекрасные одежды?»
Она видела некоторых посетителей монастырей в великолепных нарядах из меха и шелка с объемными капюшонами и широкими палантинами; на украшенных драгоценными камнями поясах таких людей висели позолоченные кошельки.
В некоторых орденах монахи имели карманные деньги, носили украшения и отороченные мехом одежды, ели мясо, выпивали по галлону эля в день и нанимали слуг, число которых в состоятельных монастырях в несколько раз превышало число монахов.
Тяжелый вздох слетел с губ Гвендолен, когда она вспомнила рассказы сестры Фиаметты о дворянах, которые имели множество поместий и замков, носили бархатные камзолы с вышитыми фамильными гербами. Затаив дыхание, Гвендолен хотела узнать, что носят женщины, но сестра Фиаметта ответила, что описывать это – слишком большой грех.
Кровь Гвендолен побежала быстрее, когда она рассматривала молодого монаха, стоявшего с пойманной рыбой. На миг глаза их встретились, 'и девушка представила его рыцарем в сверкающих доспехах, а затем он оказался полностью… Гвен залилась ярким румянцем. Потом часто заморгала, желая избавиться от ослепительного образа. Он снова стал монахом в коричневой рясе, и все же… Гвен могла поклясться, что он тоже смотрел на нее, будто она была принцессой или кем-то столь замечательным. После ужина, состоявшего из жареной рыбы, разбавленного водой кислого сока и черствых овсяных лепешек, дождавшись, пока уснет Гвендолен, Торолф заговорил с Тайрианом:
– Я понял, что кроме поисков светловолосой девушки ты преследуешь еще какую-то цель. Какова она?
Они посмотрели друг на друга, но Тайриан ничего не сказал.
Торолф ждал.
Тайриан изредка поглядывал на спящую девушку. Хотя Гвендолен вела себя, как печальный ребенок, она заполнила его жизнь приятным трепетным светом. Глядя на Гвен, он почувствовал легкую дрожь, пробежавшую в груди.
– А вот это – моя тайна, – наконец ответил Тайриан.
Глава 12
– Как интересно, как необычно! – воскликнула Отем, глядя на старый город, пристроившийся на склонах Ист-Клифф.
Хрупкие домики и мастерские, какие только можно вообразить, ютившиеся в лабиринтах живых изгородей, еще не проснулись для хлопот нового дня. Виноградная лоза покрывала пологие склоны, создавая впечатление, что зеленеет сама земля.
– Стренгшалч, – произнес Рейн.
– Что?
– Саксонское название Уитби. Плоскодонные рыбачьи лодки качались у причала, над крытыми соломой хижинами кружились чайки.
Отем оглянулась на дорогу, по которой они пришли, на зеленые и тускло-красные цвета леса и холмов, оставшихся позади. Затем снова посмотрела вперед – огромные скопления серых камней виднелись меж деревьев; домишки рискованно цеплялись за серые скалы.
– Здесь очень красиво, – сказала Отем, обнимая Гоуст за шею. Лошадь в ответ нежно фыркнула, и девушка улыбнулась. – А что еще Вы знаете об этом месте, сэр Гардиан?
– Здесь расположено религиозное братство, основанное на месте аббатства в 656 году. Кэдмон, пастух, который стал отцом английского духовного гимна, умер здесь в 680-м, в том же году, что и Святая Хильда.
– Какая святая?
– Это монастырь ордена бенедиктинцев. Его настоятельница Хильда противостояла притязаниям Рима на духовном синоде в 664-м. Своим названием Уитби обязан датчанам, разграбившим его в IX веке. Он снова был отстроен уже как колония датчан. После того, как Уитби стал самым процветающим городом в округе, Вильгельм Завоеватель вновь разрушил его. Затем было множество даров, взяток, и борьба продолжалась вплоть до конца прошлого столетия.
Отем снова села в седло.
– Имеет ли это какое-то отношение к пошлинам?
Рейн удивленно приподнял бровь, услышав вопрос:
– Да. Сэр Александр Перси претендовал на наследственное право продавать и покупать в Уитби, не выплачивая пошлины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Гвендолен чувствовала, что этот человек опасен. Зачем он преследует ее? Может быть, это один из людей Дрого или Дюка Стефана? Скорее всего так. Иначе зачем понадобилось ему рядиться в чужую одежду? Его внешность совершенно не соответствовала облику обычного монаха-отшельника.
Гвендолен потянула возницу за рукав, показывая глазами на странного монаха. Торолф сразу же все понял.
– Не волнуйся, Гвен.
Сейчас он уже хорошо изучил поведение девушки: ему достаточно часто приходилось прятать ее в повозке и пересекать вересковые пустоши и леса-, направляясь к очередному безопасному убежищу.
Девушка судорожно цеплялась за рукав возницы, в глазах ее плескался страх. Тем временем светловолосый монах двинулся в их сторону.
Голубые глаза Гвендолен округлились – она умоляла Торолфа о защите. Он посмотрел на хрупкую блондинку, и в груди шевельнулась жалость. Она ничего не знала об этом мире и все еще оставалась ребенком. В ней не было гнева, она была лишь замкнутой и робкой. В течение последних шести-семи лет ей давали приют монастыри аббатства. Послушница вела уединенный образ жизни, знала только монахинь, верила, что в темноте скрываются плохие люди, готовые схватить ее и увезти из убежища. Дни ее заполняли прогулки по лабиринтам длинных коридоров и прохладных залов монастырей. Аббатство было тихим, как могила. За длинными столами что-то писали люди в рясах, и кроме шелеста сутан, скрипа гусиных перьев и шепота молившихся, никакие другие звуки не нарушали покой.
Он приближался.
Гвендолен еще сильнее вцепилась в руку возницы. Высокий светловолосый монах уже стоял перед ними, и его необычные золотистые глаза не отрывались от девушки. Она тут же опустила ресницы.
– Вам не нужен сопровождающий? – спросил незнакомец у Торолфа.
– Мы прекрасно обходимся сами, добрый монах.
Торолф почувствовал, что пальцы Гвендолен разжались, как только золотистые глаза скользнули по ее руке и заметили взволнованное состояние девушки.
– Тогда можно спросить, почему монахиня едет в глубине повозки, будто прячется от кого-то?
Он взглянул в прекрасные глаза Гвендолен и не смог продолжать. Тайриан почувствовал, что растворяется в их чистой прозрачной голубизне.
Торолф взял руку Гвендолен в свою, пожал и случайно опустил на рукав монаха. Девушка отскочила назад, будто ее укусила бешеная собака. Тайриан услышал, что она пискнула, словно котенок. Нахмурившись, он отвел возницу в сторону. Торолф не спускал глаз с хрупкой женской фигурки.
– Я знаю тебя, – сказал Тайриан.
– Неужели? – Торолф казался обеспокоенным. «У каждого человека есть своя тайна», – подумал Тайриан.
– Ты не тот ли человек, который… – взгляд монаха скользнул по лошадям, впряженным в повозку, – недавно ездил в Лондон?
Торолф посмотрел на своих больших сильных лошадей. Неужели монах знает, как он приобрел одну из них?
Торолф проворчал:
– Что ты пытаешься выяснить, добрый монах? Ты знаешь о моих лошадях, то есть об одной. Откуда?
– Ну, друг мой, упряжь на ней новая, недавно купленная в Лондоне, так что, полагаю, лошадь – тоже недавно сделанная покупка? – Тайриан сверлил взглядом возницу. – Нет? Лошадь приобретена не совсем законным путем? Аи, аи, аи!
Тайриан потирал подбородок, обдумывая положение.
– Какие неприятности у маленькой монахини? – неожиданно спросил он.
– Неприятности? – пробурчал Торолф. – Кто упоминал о неприятностях, добрый монах?
– Да вы оба. Это написано на твоем лице и на личике красивой монахини.
– Она не монахиня. Гвендолен еще не приняла постриг. Она послушница.
– Гвендолен, да?
– Что ты хочешь, монах? – прорычал Торолф, готовый защищать Гвендолен ценой собственной жизни.
– Почему она не говорит?
– У нее нет голоса.
Тайриан посмотрел на девушку – она была испугана, как маленькая мышка. Но он знал, что на самом деле она робка и безжизненна: он увидел скрытый огонь в глазах небесной голубизны. В ней очень много жизни, хотя сама она еще не осознавала это.
– Кем ты можешь быть? – спросил Торолф. – Ты не похож ни на одного из монахов, которых мне приходилось встречать. Ты… работаешь на кого-то?
– Я не работаю ни на кого, э… кроме Бога, конечно.
– Конечно, – повторил Торолф. – Не могу понять почему, но ты вызываешь во мне чувство доверия и привязанности, добрый монах. Поедешь с нами?
– В качестве сопровождающего? – подмигнув, уточнил Тайриан.
– Почему бы и нет?
За поясом Торолф носил длинный нож, и он знал, как им пользоваться.
Той ночью было полнолуние. Гвендолен дрожала под одеялами, глубже зарываясь в солому в повозке. Нельзя сказать, что она испытывала неудобства – она привыкла к жесткой постели. Единственное, к чему она не смогла приспособиться, – ночная прохлада. Девушка гадала, согреется ли ее тело когда-нибудь. Имеет ли этот постоянный ночной озноб какое-то отношение к ее прошлому? Гвендолен ничего не помнила; порой ей казалось, что она никогда не была ребенком, а жизнь началась с подросткового возраста. Настоятельница Аманда говорила, что девушка захлопнула дверь в свое прошлое. Может, Гвендолен никогда не узнает, есть ли у нее родители, братья, сестры, дяди, тети. И перестанет ли она когда-нибудь мучиться от ночных кошмаров?
Гвендолен слышала, как Торолф и странный монах разговаривали у костра, даже не разговаривали, а шептались в ночи. Девушка решила, что они беседуют о ней, и с тревогой думала о причине подобного интереса. Кто тот человек? Что ему нужно? Почему он едет с ними? Она не могла задать эти вопросы вслух; правда, благодаря обучению настоятельницы Аманды можно было написать кое-какие предложения, но Торолф не умел читать.
Возница не объяснил причину присутствия чужого человека в их лагере. Он лишь похлопал Гвендолен по плечу и энергично закивал головой, как бы успокаивая девушку, но она не поняла точно, что он имел в виду.
Тайриан никак не мог уснуть. Смеживая веки, он видел перед собой прозрачные голубые глаза, блестевшие от невыплаканных слез. Сердце сжималось от неведомой до сих пор боли. Что с ним происходит? Может, он заболевает? Нет, сама мысль об этом смешна – он никогда не болел!
Некоторые вещи озадачили и заинтриговали его. Например, почему Торолф везет юную послушницу в Кирклейский скит, ведь он расположен очень далеко отсюда. Возница не предложил никаких объяснений, сказал только, что должен отвезти туда Гвендолен, потому что получил приказ от аббатисы в Уитби.
– Почему тебе надо ехать туда? – спросил Тайриан. – У аббатисы должны быть причины для подобного решения.
– Я и раньше отвозил Гвен в Кирклей. За последние несколько лет мы с ней множество раз ездили туда и обратно. Мы прекрасно ладим. Она не доставляет никаких хлопот в отличие от других женщин. Понимаешь?
– Понять не трудно, – Тайриан пожал плечами, – она ведь не может говорить.
Торолф рассмеялся, потом серьезно добавил:
– Я отдам жизнь за эту малышку.
Его налитые кровью глаза предупреждающе сузились.
– Я сплю с открытыми глазами и рукой на кинжале.
– Я сам бы хотел защищать ее, – сказал Тайриан. – Она маленькая, беззащитная и изящная, как стеклянная куколка, которую я видел как-то раз.
– Откуда ты, монах?
– Хочешь знать? Торолф кивнул.
– Из леса.
– Из Ноттингема?
– Да.
После этого возница погрузился в молчание. а когда он встал, чтобы отправиться спать, между ним и молодым мужчиной промелькнул понимающий взгляд.
Весь день повозка тряслась по неровной дороге. Днем потеплело, чистое небо и хорошая погода выманили многочисленных путников. Бесконечный поток пилигримов и коробейников, нагруженных товарами купцов, королевских служащих и сборщиков налогов, монахов и продавцов индульгенций, менестрелей и странствующих ученых, посыльных и курьеров, сплетающих сеть сообщений между поселениями, тянулся по прогретым солнцем дорогам. Перед наступлением ночи путники прекращали движение; люди познатнее находили приют в каком-нибудь близлежащем замке или монастыре, а остальные останавливались на постоялых дворах и в гостиницах, которые часто были переполнены, грязны и кишели насекомыми.
Троица останавливалась у рек и ручьев, чтобы половить рыбу, а Гвендолен тихо сидела на камне, устремив вдаль печальный взгляд. На коленях она держала молитвенник; книга была богато иллюстрирована – и не только на библейские темы. На полях Гвендолен нарисовала цветы, птиц, замки, рыцаря, взбирающегося на башню, чтобы поцеловать и похитить румяную деву. Она изобразила также красивого аристократа, который лез на дерево к прекрасной женщине с длинными волнистыми волосами. Эта вторая девица в лесу заставила Гвендолен улыбнуться своему не совсем благочестивому творчеству.
– Что она там видит? – спросил Тайриан, когда Торолф прокалывал острогой большую крупную рыбу. – Иногда она сидит, уставившись вот так, целыми часами.
– Значит, ты не спускаешь глаз с нашей драгоценной Гвендолен? – выражение лица Торолфа стало жестким. – Надеюсь, у тебя не появилось мысли о том, что скрыто под монашеским одеянием?
Тайриан глубоко вздохнул и помрачнел.
– Нет, подобных мыслей у меня не возникает. Она затронула мою душу так, как не затрагивала ни одна другая девушка, ни один великолепный клинок. Я не питаю вожделения к женщинам – по правде говоря, я пресытился ими.
– Гм… – густые брови возницы приподнялись. – Насытился, да? Тогда почему пялишься на нежную Гвен?! Ладно, о чем ты говорил?
– Ах, да. Что у меня было много женщин. Я не святой и не притворяюсь им, – схватив вторую рыбину, Тайриан вышвырнул ее на берег и разрезал с быстротой и ловкостью, удивившими Торолфа. – Совершенно неожиданно моей миссией стала помощь другу в поисках молодой женщины, которая исчезла шесть лет назад из деревни Херстмонсо. Отем Мюа говорила, что ее сестра очень красива и светловолоса.
– Гвендолен блондинка.
Тайриан перестал потрошить рыбу и взглянул на послушницу, напоминавшую вырезанную из дерева статую. Казалось, время не имело для нее значения. Она была воплощением очарования, нежности, чистоты. Глядя на нее, Тайриан начинал верить в вечность.
– Есть у нее фамилия? – спросил Тайриан, заканчивая чистить и потрошить рыбу.
– Нет. Никто не знает, была ли она у Гвен вообще.
– Хватит! – крикнул Тайриан, когда еще одна извивающаяся рыба шлепнулась возле ног. – Они сгниют, если ты наловишь слишком много.
– А я их засолю, – с широкой ухмылкой ответил Торолф.
Тайриан боковым зрением уловил движение белого покрова.
– Куда она направляется? – спросил он Торолфа, ощутив тревогу при неожиданном порыве девушки.
– В кусты. Она не задержится там. Гвендолен внимательна, осторожна и наблюдательна. У нее есть свои незамысловатые мысли.
«Возможно, более сложные и загадочные, чем ты подозреваешь, старина», – подумал Тайриан.
Гвендолен смотрела на воду, когда передвижения странного монаха привлекли ее внимание. Недоумение отразилось в голубых глазах – он больше похож на рыцаря, чем на священнослужителя. Солнце играло на золотистых волосах красавца, и девушке удалось увидеть его глаза – они тоже имели золотистый оттенок. Гвендолен не рассмотрела спутника, когда он находился рядом. Ей хотелось бы сделать это, но послушницы не должны так поступать. Вообще-то, она не ощущала себя духовным лицом. Чего ей действительно хотелось в жизни, так это узнать свое прошлое и, возможно, спасти кое-что из той жизни, которой она лишилась. Ей хотелось знать. Где она родилась, кем были ее родители, какая у нее была семья. Эти вопросы мучили девушку изо дня в день.
А сейчас появился еще этот человек с золотистыми глазами. Чего он хочет? Представляет ли он опасность? Может, он один из людей Дрого?
Гвендолен спрашивала у аббатисы, кто такой Дрого, и та ответила, что это барон-грабитель. Почему имя негодяя засело в памяти? Что этот Дрого хочет от нее? Почему пытается добраться до нее и куда-то увезти? Связан ли с ним тот факт, что она не в состоянии ничего вспомнить о прежней жизни? Настоятельница Аманда полагала, что да: Дрого уничтожил ее родных, и зрелище настолько потрясло девочку, что она лишилась голоса, моральных сил и утратила представление о том, кто она на самом деле.
«Нет, – подумала про себя Гвендолен, – я не утратила присутствия духа. Я не верю в это». И прислушиваться к словам сестры Фиаметты ей тоже не хотелось. Сестра говорила, что женщина является или может стать, если увлечется своим естественным самолюбованием, разрушительницей, препятствием на пути к святости, искусительницей, сосудом склок и, конечно же, помехой истинного самоотречения.
Церковь осуждала женщину, с одной стороны, как рабыню тщеславия и моды, а с другой стороны, как слишком «приземленное» существо, отдающее все свое время детям и домашней работе, которое не уделяет должного внимания размышлениям о духовных делах.
Гвендолен подумала: «Какие ощущения испытываешь, когда надеваешь прекрасные одежды?»
Она видела некоторых посетителей монастырей в великолепных нарядах из меха и шелка с объемными капюшонами и широкими палантинами; на украшенных драгоценными камнями поясах таких людей висели позолоченные кошельки.
В некоторых орденах монахи имели карманные деньги, носили украшения и отороченные мехом одежды, ели мясо, выпивали по галлону эля в день и нанимали слуг, число которых в состоятельных монастырях в несколько раз превышало число монахов.
Тяжелый вздох слетел с губ Гвендолен, когда она вспомнила рассказы сестры Фиаметты о дворянах, которые имели множество поместий и замков, носили бархатные камзолы с вышитыми фамильными гербами. Затаив дыхание, Гвендолен хотела узнать, что носят женщины, но сестра Фиаметта ответила, что описывать это – слишком большой грех.
Кровь Гвендолен побежала быстрее, когда она рассматривала молодого монаха, стоявшего с пойманной рыбой. На миг глаза их встретились, 'и девушка представила его рыцарем в сверкающих доспехах, а затем он оказался полностью… Гвен залилась ярким румянцем. Потом часто заморгала, желая избавиться от ослепительного образа. Он снова стал монахом в коричневой рясе, и все же… Гвен могла поклясться, что он тоже смотрел на нее, будто она была принцессой или кем-то столь замечательным. После ужина, состоявшего из жареной рыбы, разбавленного водой кислого сока и черствых овсяных лепешек, дождавшись, пока уснет Гвендолен, Торолф заговорил с Тайрианом:
– Я понял, что кроме поисков светловолосой девушки ты преследуешь еще какую-то цель. Какова она?
Они посмотрели друг на друга, но Тайриан ничего не сказал.
Торолф ждал.
Тайриан изредка поглядывал на спящую девушку. Хотя Гвендолен вела себя, как печальный ребенок, она заполнила его жизнь приятным трепетным светом. Глядя на Гвен, он почувствовал легкую дрожь, пробежавшую в груди.
– А вот это – моя тайна, – наконец ответил Тайриан.
Глава 12
– Как интересно, как необычно! – воскликнула Отем, глядя на старый город, пристроившийся на склонах Ист-Клифф.
Хрупкие домики и мастерские, какие только можно вообразить, ютившиеся в лабиринтах живых изгородей, еще не проснулись для хлопот нового дня. Виноградная лоза покрывала пологие склоны, создавая впечатление, что зеленеет сама земля.
– Стренгшалч, – произнес Рейн.
– Что?
– Саксонское название Уитби. Плоскодонные рыбачьи лодки качались у причала, над крытыми соломой хижинами кружились чайки.
Отем оглянулась на дорогу, по которой они пришли, на зеленые и тускло-красные цвета леса и холмов, оставшихся позади. Затем снова посмотрела вперед – огромные скопления серых камней виднелись меж деревьев; домишки рискованно цеплялись за серые скалы.
– Здесь очень красиво, – сказала Отем, обнимая Гоуст за шею. Лошадь в ответ нежно фыркнула, и девушка улыбнулась. – А что еще Вы знаете об этом месте, сэр Гардиан?
– Здесь расположено религиозное братство, основанное на месте аббатства в 656 году. Кэдмон, пастух, который стал отцом английского духовного гимна, умер здесь в 680-м, в том же году, что и Святая Хильда.
– Какая святая?
– Это монастырь ордена бенедиктинцев. Его настоятельница Хильда противостояла притязаниям Рима на духовном синоде в 664-м. Своим названием Уитби обязан датчанам, разграбившим его в IX веке. Он снова был отстроен уже как колония датчан. После того, как Уитби стал самым процветающим городом в округе, Вильгельм Завоеватель вновь разрушил его. Затем было множество даров, взяток, и борьба продолжалась вплоть до конца прошлого столетия.
Отем снова села в седло.
– Имеет ли это какое-то отношение к пошлинам?
Рейн удивленно приподнял бровь, услышав вопрос:
– Да. Сэр Александр Перси претендовал на наследственное право продавать и покупать в Уитби, не выплачивая пошлины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34