У мужчины был такой вид, словно он предпочел бы снова встретиться лицом к лицу с французами, а не с теми, кто теперь к нему явился. Крохотная квартирка выглядела так, словно военный отряд французов уже промаршировал по ней. Дети, грязные и голодные, смотрели на пришедших бессмысленными глазами все те десять минут, в течение которых Ардет объяснял мужчине, что его сестра выиграла по лотерейному билету, что теперь он может нанять для детей нянек (кстати, он мог бы сделать предложение одной из дочерей викария, подумал во время этого разговора граф) и получить работу в Ардсли-Кип. Дети станут ходить в бесплатную школу.
Каждый из них нес на руках по ребенку к ожидающей у дома наемной карете, даже сам Ардет. Ему в качестве нагрузки, естественно, досталось то единственное чадо, которое не плакало в голос. Джини считала, что Ардет выглядит чудесно с малышом на руках, однако умилительную картину портил ворон, который, в этом она готова была поклясться, мерзко хихикал, сидя у хозяина на плече.
Наконец все собрались в Ардет-Хаусе, включая и Дейзи, убийцу, которой сторонились все остальные женщины. Мужчины этого не делали. Все они, исключая детей, которых накормили, искупали и уложили спать миссис Рэндольф и служанки, выслушали то, что предложил им на выбор граф. Он сказал, что вернется, как только покончит с еще двумя поручениями, и выслушает их решения.
На сей раз Джини за ним не последовала. Все эти люди были ее гостями, это одно, а другое заключалось в том, что ей не хотелось ехать в морг и общаться с владельцами похоронных бюро. Ардет уехал, взяв с собой Джеймса Винросса в качестве помощника.
Когда Ардет через несколько часов вернулся, все уже были наверху и либо спали, либо пересчитывали свои монеты. Жена его бодрствовала. Он рассказал ей о своих успехах, она ему о своих.
Дейзи хотела уехать в Канаду.
Молодой солдат хотел Дейзи.
Вдова сапожника желала детей и внуков, которых у нее никогда не было, чтобы все они вместе могли уехать в колонии и открыть обувной магазин.
Отставной школьный учитель подумал, что тоже хочет Дейзи, однако вскоре понял, что сердце его к ней не лежит, и потому выбрал коттедж, место учителя в новой школе и кошек. Мисс Калвертон опасаясь плыть по морю на корабле, еще больше боялась краснокожих индейцев и одиночества, а потому предпочла ухаживать за кошками и поддерживать общение с джентльменом.
Вдова викария и ее дочери решили, что будут учительствовать в деревне весь год траура. Поскольку у них теперь имеется приданое, они с течением времени найдут себе мужей.
Каждого надо было устраивать утром после похорон. Ардет и Джини просидели еще два часа, составляя списки и планы, отправляя извещения и приглашения. Приложив немало усилий и потратив целое состояние на взятки, Ардет сумел организовать всем усопшим достойные проводы: викарию, сапожному мастеру, сестре солдата, расточительной жене школьного учителя и цветочнице, о родственниках которой никто ничего не знал. Только двое из тех, чьи души забрал Эфф, не были приняты во внимание: леди Уикершем, чьи родственники были чересчур надменны, и сутенер Предлоу, чья гибель была вполне заслуженной.
– Я не мог бы уладить все это без вас, дорогая, – сказал Джини муж, целуя жену на сон грядущий у двери в ее спальню. Мари все еще возилась в комнате у Джини – нарезала черные ленточки, подрубала края черной шали, прикрепляла густую черную вуаль на один из капоров Джини, который должна была надеть Дейзи: под вуалью ее никто не узнает. Она помогла Джини переодеться в ночную рубашку, потом ушла, захватив свою рабочую корзинку и получив обещание повысить ей жалованье.
Джини расчесала волосы, думая, как обычно, о муже. Целуя, он коснулся губами ее губ. Джини потрогала губы пальцем. Ардет впервые поступил так, а не просто чмокнул ее в щеку. Она хотела большего.
Этот день показал ей, какой удивительный человек ее Ардет. Ее? Она хотела, чтобы это стало правдой… Джини не имела представления, каким образом он выбрал людей, которым требуется помощь. Быть может, он нашел их имена в газете, пока сидел возле Питера, как знать? Но все его поступки показывали его доброту и силу, благородство его души. Одарять немедленно и видеть результаты – это удовлетворяет гораздо больше, чем размещение фондов и выбор подходящих зданий, хотя школы и больницы приносят пользу куда более значительному числу людей.
Джини хотела помочь ему сделать больше. Он убедился, какой она способный помощник. Она сохранила полное спокойствие, когда белокурая проститутка Дейзи обосновалась у нее в гостиной. И это была ее идея – нанять оркестр, который сопровождал бы похоронную процессию… Тут Джини спохватилась, что не напомнила Ардету о музыке. Это привело к другой блестящей идее: она может провести несколько минут в его обществе.
Ни минуты не задумываясь, она постучалась в дверь, соединяющую их спальни, и вошла прежде, чем он успел бы ответить отказом.
– Я вот подумала о… – начала она.
Полуодетый Ардет стоял к ней спиной, расстегивая брюки. При свете огня в камине Джини отлично разглядела широкие обнаженные плечи Ардета и тонкую талию.
Не поворачиваясь к ней лицом, он быстро протянул руку за своим халатом, сунул руки в рукава и запахнул халат на груди.
Джини вздохнула.
– О чем? – спросил он.
– О гимне.
– О чем? – повторил Ардет. – Или о ком? Обмен репликами выглядел так, словно в разговоре принимал участие Олив, который устроился спать возле Шона Рэндольфа и его собачки Хелен, – до того времени, как увезут кошек.
Джини заставила себя отвести взгляд от треугольника курчавых темных волос, который начинался на уровне ключиц Ардета.
– Я говорю не о человеке, а о церковном гимне, который надо исполнить в церкви. Какой вы предпочитаете?
Ардет смотрел на нее, одетую в полупрозрачную ночную рубашку. Вот оно – все его эмоции разбушевались. Он видел сквозь тонкую ткань темно-розовые кончики грудей и темный треугольник между бедрами, внизу живота. Это не могло не волновать. И рассыпавшиеся по плечам волосы цвета солнечного заката. Помогите ему, небеса!
– Гимн? – только и мог он произнести.
– Может, вы хотите, чтобы я сама сделала выбор?
Она уже сделала выбор, явившись к нему в спальню. Оба понимали, что этот выбор не имеет ничего общего с похоронной музыкой.
– Джини, вам лучше уйти.
– Но ведь еще так много надо сделать! К тому же я успела вздремнуть до приезда моей сестры сегодня во второй половине дня. – Неужели это было сегодня? Господи, кажется, что прошло уже несколько дней, ведь так много удалось уладить.
Десятилетия, века, эры прошли с тех пор, как он испытывал подобные ощущения. Ардет потер шею, чтобы не потереть там, где у него болело.
– Вам пора уходить, – повторил он, притворно зевнув.
– О, вы наверняка неимоверно устали. Позвольте мне помассировать вам шею.
Прежде чем он успел возразить, она слегка подтолкнула его к постели, а сама забралась на нее и ждала, когда он к ней присоединится. Джини в его постели. Джини пренебрегла всеми запретами. Джини.
Сам Юпитер не мог бы спасти его сейчас! Ардет вздохнул и подошел к кровати. Чтобы защитить ее чувства и самому сохранить благопристойность, он лег на постель лицом вниз. Джини опустилась рядом с ним на колени, сдвинула вниз ворот его халата и начала растирать ему шею и плечи. О боги!
Потом она наклонилась и стала целовать те места, которые гладили ее руки. Дыхание Джини участилось, правда, не так сильно, как его собственное, однако оно обжигало ему кожу. Прикосновения кончиков ее волос к его шее казались ударами молний. Движения ее рук участились, вздохи были полны желания. И невозможно угадать, кто издает стоны наслаждения, боли и страсти, он или она.
Ардет вцепился в подушку, как утопающий в спасительное бревно. Его надежда на добрые намерения унесена была вздымающейся волной желания. И тут он сделал то, чего и в мыслях не держал и никогда не считал возможным, – ради того, чтобы спасти их обоих.
Джини услышала его вздох, поняла, что он подчинился жару вспыхнувшей между ними страсти, поняла, что он сейчас перевернется и заключит ее в объятия, унесет ее к звездам, овладеет ею. Слегка куснув мочку его уха, Джини ждала. Ардет снова вздохнул. Джини подула ему в ухо. Новый вздох.
И вдруг она сообразила, что он вовсе не вздыхает. Ее герой умудрился уснуть и к тому же захрапел. Каков негодяй!
Глава 19
– Кого это собираются венчать, особу королевской крови?
– Это не свадьба, ты, тупая башка! – прикрикнул кучер с облучка тележки, на которой громоздилась бочка с пивом, на ломового извозчика, застрявшего позади него в длинной очереди повозок и телег. – Ты что, гробов не видишь?
Теперь уже и ломовик разглядел деревянные ящики под грудами цветов на крышках.
– А кто умер? Какой-нибудь набоб и весь его гарем?
– Не знаю. Может, и правда кто-нибудь из королевской семьи.
Сказать по правде, похоронный кортеж был самым торжественным из всех, какие когда-либо видели лондонцы, и самым нарядным. Единственным, кто имел по-настоящему похоронный вид на фоне мужчин с черными повязками на рукаве и женщин, в большинстве своем надевших черные платья, был возглавлявший процессию высокий черноволосый мужчина на вороном коне. Наблюдавшие за шествием горожане почтительно склоняли головы и умолкали, когда он проезжал мимо.
За лордом Ардетом и похоронными дрогами следовал оркестр, исполнявший гимны, а за музыкантами бодро вышагивали родственники и знакомые усопших, оживленно болтая между собой, дети бросали цветы и монеты в толпу зевак на тротуарах, а элегантные экипажи, запряженные прекрасными лошадьми, двигались за траурным кортежем по направлению к церкви Святой Цецилии.
Гробы, лошади и ребятишки были украшены цветами в честь цветочницы, которой ее приятели из числа тех, кто развозил по рынку товары на тележках, дали прозвище Клевер. Да, так вот просто – Клевер. У нее были такие грандиозные похороны, о каких никогда не смела бы и мечтать простая цветочница, – чуть ли не весь рынок Ковент-Гарден шел за гробом. А почему бы и нет? Их товары были раскуплены людьми Ардета ранним утром, к тому же им была обещана поездка в Ричмонд на погребение, а после этого добрая трапеза в гостинице.
Клиенты и соседи сапожного мастера шли за гробом в начищенных до блеска башмаках. Бывшие ученики отставного школьного учителя явились выразить соболезнование его утрате, так же поступили и прихожане усопшего викария. Никто не знал, кого лишилась женщина под густой вуалью, но было ясно, что она не слишком скорбит о своей потере, бросая цветы в толпу и посылая воздушные поцелуи привлекательным молодым людям.
В экипажах разместились люди разных сословий – и разодетая знать, и люди попроще; некоторые утирали слезы, некоторые казались ошеломленными внезапной переменой своего материального положения к лучшему, а очень приметная из-за своих золотисто-рыжих волос женщина в дорогом траурном платье с черными кружевами то и дело хмурила брови… особенно в те минуты, когда одинокий неулыбчивый всадник оказывался поблизости от нее.
Служба в церкви была достойной, торжественной и недолгой. Службу совершал епископ, он неоднократно справлялся со списком, который держал в руке, и несколько раз обращался к лорду Ардету по поводу данного последим обещания оплатить новую крышу для церкви.
Похороны заняли гораздо больше времени. Не хватало могильщиков, да и откуда их было взять в такой короткий срок? На помощь в буквальном смысле слова пришли некоторые из участников похоронной процессии: они копали землю в то время, как в церкви звучали гимн за гимном. Погребение цветочницы совершалось с тем же благоговением, как и погребение викария, сапожного мастера и сестры солдата – к вящему удивлению и восторгу ее друзей, которые проливали столь же обильные слезы, как и родственники прочих усопших.
Ардет был доволен. Джини не могла сказать того же о себе. Она, разумеется, была рада, что спешно подготовленные планы осуществились без особых помех и вроде бы никто не чувствовал себя лишним, что люди знатного происхождения и уличные торговцы с одинаковым воодушевлением пели псалмы. Радовалась, она и тому, что люди эти облегчили тяжесть потери тем, кто переживал истинное горе.
Джини была довольна, что на похороны приехали ее сестра с мужем. Главным образом потому, что их присутствие означало: Питер чувствует себя хорошо, его можно оставлять дома на попечении няни. А Лоррейн явно изменилась к лучшему: стала менее эгоистичной и, кажется, обрела чувство долга по отношению к окружающим. Джини заметила и то, что Лоррейн прилагает все усилия, чтобы удерживать Роджера подальше от Дейзи.
Трапеза после похорон скорее походила на деревенскую ярмарку, нежели поминки. Ардет отправил в ближайшую маленькую гостиницу, которая не могла самостоятельно справиться с таким наплывом гостей, многочисленные корзины с готовой едой и поставщиков провизии. Все были обслужены – и те, кто оказался в помещении, и те, кто остался на свежем воздухе, местные жители и лондонцы, оплакивающие умерших, и любители угоститься за чужой счет по любому поводу.
Ардет был хозяином стола, владетельным лордом и Санта-Клаусом в одном лице. Он выражал соболезнования; он давал советы; он раздавал монеты. Подолгу беседовал почти с каждым мужчиной и с каждой женщиной, избегая Джини, как ей самой показалось. Даже детям уделил частицу своего внимания – показал им несколько фокусов при участии Олива.
Мисс Хэдли и Джеймс Винросс, в свою очередь, заботились о том, чтобы каждый был ублаготворен, а также о том, чтобы все экипажи, повозки и тележки были освобождены от продовольствия и чтобы в них поместились утомленные участники поминок. Все они разъехались еще до наступления темноты. Несколько экипажей направилось в лондонские доки, а две кареты – в Ардсли-Кип, не дожидаясь того дня, когда туда соберутся уехать из города лорд и леди Ардет. Джини показалось, что при расставании было пролито больше слез, чем на похоронах. Ее чувства были разнородными: она и радовалась тому, что ее новые друзья начнут новую жизнь, и печалилась от того, что столько людей умерло.
Джини, разумеется, знала и до этого, но сегодня увидела с особенной ясностью, насколько богат ее муж – и насколько ненормален, чтобы не сказать больше. Однако, будучи настоящей леди, она не могла себе позволить устраивать сцены, особенно на глазах у столь пестрой толпы. Она видела, что Лоррейн, которая чувствовала себя не слишком уютно в среде городской черни, тем не менее держалась с полным самообладанием и была вежлива со всеми. Мисс Хэдли не проявляла признаков нервозности ни при каких обстоятельствах, хотя здесь ей пришлось немало потрудиться, чтобы удерживать дочерей викария подальше от местных фермеров. Джини заметила, с какой ласковой заботливостью относилась вдова сапожного мастера к осиротевшим детям, хоть и сама потеряла спутника жизни. Даже мисс Калвертон, не без труда заталкивая кошек в их клетки, сохраняла полную выдержку.
Джини считала себя обязанной вести себя соответственно. Она покажет своему супругу, что при всей поспешности их необычного брака он женился на достойной его особе, преданной ему и стойкой.
Она улыбалась, когда это было возможно, или сохраняла серьезное выражение лица при иных обстоятельствах, утешала и поддерживала тех, кто в этом нуждался, раздала несколько монет из собственного кошелька. Она была графиней, по ней равнялись, на нее смотрели с любопытством. Джини держалась уверенно, несмотря на сумбур в голове, спазмы в желудке и раздражение в глубине души. Если она в состоянии устраивать жизнь других людей, значит, в состоянии устроить и свою собственную. И жизнь своего мужа.
Она с нетерпением ждала, когда они вернутся домой.
Мисс Хэдли, невероятно усталая, рано удалилась на покой. Джеймс остался в гостинице на пристани с теми, кто должен был отплыть на корабле рано утром. Джини разрешила Мари удалиться к ней в комнату – или в обиталище Кэмпбелла над конюшней, – в награду за ее сегодняшние труды.
Джини постучалась в дверь библиотеки и вошла. Она не хотела дожидаться, пока он придумает какую-нибудь отговорку, чтобы отделаться от нее. Если кого-то надо спасать, кто-то получил увечье и тому подобное, это подождет до завтра. Сейчас ее, Джини, черед.
Она не распустила волосы. Не надела на себя прозрачную ночную сорочку с низким вырезом. Она пришла не за тем, чтобы соблазнить мужчину. Одному Богу известно, возможно ли это вообще. А дьяволу ведомо, что она безуспешно пыталась это сделать. Она пришла, чтобы высказать несколько, по ее мнению, разумных замечаний.
– Не надо, – заговорила Джини, направляясь через всю комнату к кожаному креслу, в котором до ее появления, потягивая бренди, сидел Ардет.
Он встал, когда она вошла, и поставил стакан прямо на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35