Ну, ты понимаешь. Пусть он будет Федя. Федор! Звучит! Ты ему паспорт поменяй. - А согласится ли он? - При его-то бедности?
Менять имя Фидель Михайлович отказался: все его друзья и знакомые привыкли к "Фиделю". Ананий Денисович мягко сослался на русскую национальную традицию: нет в русском языке таких имен! - Иное дело - Федя, говорил он, мягко улыбаясь. - Был царь Федор Иоаныч или как там - Иоанович.
Шеф ломал рыжую бровь и его рыжее лицо в лучах утреннего солнца выглядело торжественным и умиротворенным, а голова довольно сильно смахивала на петушиную: вот-вот закукарекает. Он готов был и закукарекать, лишь бы Фидель согласился стать Федей.
Фиделя Михайловича подмывало возразить: "А имя-то вашего братца - не того...Какой нормальный русский назовет своего сына в честь первого месяца календарного года? Тогда второго - пусть даже незаконнорожденного следовало назвать Фебруарием". Но, помня наставления Аркадия Семеновича, ни в коем случае не возражать, - удержался. При себе оставил недоумение: "Зачем это вдруг начальству потребовалась замена имени? Ведь я не тот Фидель. Тот бы говорил по-другому."
Фидель Михайлович был далек от мысли, что его имя уже упоминают некоторые деятели - проявляют к нему интерес. Тот же Януарий Денисович при огромной, как ему казалось, занятости нашел время нанести визит Дарьяне Манукяновне ( хотя не раньше, как вчера, звонил в Берн, разговаривал с банкиром армянской диаспоры). Спросил он у хозяйки, как её здоровье, как будто он и пришел спросить только о здоровье. Несдержанная дочь банкира треп не любила, ответила резко: - Януарий, ты ко мне по делу? Я на здоровье не жалуюсь, отец - тем более. А братик твой по-прежнему обожает президента - влюблен до печенок. Так что его здоровье - сам понимаешь. - Мне нужен твой совет, - объявил брат мужа цель своего визита. - Интересуюсь Фиделем. Как он - надежен? - В каком смысле? - Наш или не совсем наш? - Для меня он - наш. - Меня он интересует не в сексуальном плане.
"Пронюхал, паскуда", - злобно подумала о родственнике Дарьяна Манукяновна. Она не испытывала ни малейшего смущения. Мелькнула было догадка: "Никак настучал товарищ полковник? Если да - уволю. Какое его поросячье дело?"
Но догадка осталась догадкой, важнее было - зачем ему аналитик? У них там в правительстве, да и в президентской команде, есть ребята с извилистыми мозгами. Но то, что Януарий Денисович положил глаз на аналитика, это её озадачило, хотя и не было неожиданностью. Фидель Михайлович уже набил руку на отслеживании потоков теневых капиталов ( а такие капиталы есть у каждого предпринимателя ), значит, он уже чего-то стоит, уже фигура. И любой, крепко стоящий на ногах предприниматель не прочь заполучить такую фигуру.
Януарий Денисович, пожалуй, первый сообразил, что братцу с его недостаточным капиталом не удержать при себе редкого, очень нужного специалиста. Вот он и пожелал не мешкая перевести его в свою команду, а то, чего хорошего, ещё пристукнут - чтоб чужое не отслеживал, или же переманит соперник. Примеров тому великое множество. Когда Шахрай и Шумейко сцепились из-за чеченской нефти - кому она достанется, чтоб потом многие годы сливать её на Украину, - сразу начали отстреливать умных, взаимно ослабляя президентскую команду. Чеченцы пока присматриваются, как в Москве делят их нефть, просят у Москвы оружие - на всякий случай: тоже будут отстреливать сначала самых умных, потом всех подряд, но охотней всего - русских. Пусть Шахрай и Шумейко только начнут.
"Януарий для себя хочет заполучить Фиделя", - сообразила Дарьяна Манукяновна. Она была не далека но истины и сама имела виды на аналитика. Я его сделаю предпринимателем. - По архангельскому варианту? - Януарий Денисович хохотнул. - Хотя бы... - Тогда меня больше в эту грязь не вталкивай.
Крупное лицо Дарьяны Манукяновны посетила хмурая улыбка. - Как получится. Ему нужны деньги. - Всем они нужны, - согласился Януарий Денисович и взаимно, как это он часто практикует на телеэкране, улыбнулся. - Всем нужны, но не у всех хватает ума наклониться и поднять эту самую денежку. Ведь мы же по золоту ходим. Как бы тебе наглядней... Топчемся по России... - Фидель тебе - зачем? - перебила его Дарьяна Манукяновна. Патетику о России она и от мужа слышит. - Ну, зачем?
Он темнить не стал. - Хочу его сосватать в президентскую команду. Если он согласится, свои деньги, притом большие, он получит. И не обязательно награждать его деревообрабатывающим комбинатом. - Но и недвижимость ему не помешает. - Ты так решила? - Не я - Тоня. - Понятно. Вы обе...Ну, бабы! Раз вы все можете, внушите ему: надо поработать у президента. Умных он уважает. Среди наших рож увидеть русскую для него это праздник... Кстати, Фидель пьет? - В меру. - Подходит. Это чтоб они вместе - при случае - могли дуэтом и "Уральскую рябинушку".
Никому - ни Дарьяне Манукяновне, ни друзьям-министрам, ни даже родному брату - он не признался, что такой человек как Фидель Михайлович, нужен не президенту, а ему. Он поможет занять главную должность, но сначала, конечно, ему нужно будет стать премьером. Президент без поддержки медицины довольно скоро перекочует в мир иной, и тогда, согласно конституции, он, уже премьер Пузырев-Суркис, автоматически становится президентом, вернее, пока исполняющим обязанности. На очередных выборах, как правило, побеждает и.о. - большинство голосов ему обеспечивают властные структуры - они ставят оппозицию в железные рамки, надевают ей своего рода наручники. По-другому и не может быть в демократическом государстве.
Этот план предстояло осуществить самому, не посвящая в него даже самого господа бога, если таковой имеется. Разные детали плана будут реализовывать разные люди. Как в свое время по воле автора капитан Немо строил свой "Натилиус". Намеками он кое-кому даст понять, что акция затевается против Банкира, лесопромышленника и держателя общака Северо-Западного политбюро.
В своем служебном рвении Януарий Денисович выкладывался перед президентом: женщины семьи президента были им очарованы, не уставали нашептывать президенту, что для России Януарий Денисович самый идеальный премьер. Но президент - в политике волк матерый - не спешил убирать корявоговорящего премьера и на его место ставить Суркиса. Он словно чувствовал подвох. Да и фамилия насторожит любого русского. Вдобавок странное имя. Вроде и родители не дураки - как-никак отец пропагандист полка, а мать из торгового сословия - не приняли во внимание очевидное: в стране, где проживаешь, дают имена и фамилии коренной нации - в России это Сидоровы, Яковлевы, Киреевы, на Украине - Кириенки, в Польше - Явлинские, на Кавказе - Алиевы, в Белоруссии - Поздняки и так далее. Фамилия - это обложка паспорта. Не подумали Пузыревы-Суркисы, произведя огненно-рыжего Януария...
Президент колебался - не подписывал указ о смещении одного и назначении другого - тем самым невольно отдалял от себя свою смерть.
35
Когда человек затевает подлость, он уверен, что только он один посвящен в свою тайну и что никому не придет в голову усомниться в его порядочности. Да и кто усомнится в человеке, занимающему высокий государственный пост? Ведь на высоту - веками внушается обывателю - идут люди государственные. А значит, надежные и проверенные.
К таким, по заверениям телеведущих, принадлежал и молодой реформатор Януарий Денисович. Почти каждый вечер его худощавое лицо с петушиным носиком и сурчиными глазками мелькало на цветных экранах. В каждой российской семье к этому лицу привыкли, как привыкают к купленной на базаре иконе, его уже перестали замечать, как не замечают заставку программы "Время".
Но среди десятков миллионов телезрителей был один, который фиксировал в своей памяти его каждое слово, каждый жест, отмечал, как с годами менялось это рыжее лицо: ранее снисходительно улыбчивое, теперь сурово-надменное - лицо вечного руководителя. В голосе этого молодого реформатора все чаще звенела сталь, особенно когда он произносил надгробные речи по убиенным своим соратникам. В Питере все чаще киллеры подсиживали его друзей, дырявили им головы. "Мы обязательно найдем убийц и жестоко их накажем". Это была его дежурная фраза.
Убийц пока не находили и наказывать было некого.
Человек, следивший за Пузыревым-Суркисом, не желал ему скорой смерти. Он жаждал уничтожить его собственноручно, но прежде - лишить капиталов.
Этим человеком был профессор Герчик.
Догадывался ли Януарий Денисович, что смерть ему готовит не кто иной, как личный врач его брата?
Тут надо быть господом богом. А божественными качествами олигарх не обладал.
Но в его изощренном мозгу жило не чувство, а всего лишь предчувствие страха. И оно время от времени давало о себе знать. Так иной раз досаждает микроскопическая заноза от иголки кактуса: не нажмешь - не беспокоит, а нажмешь - отзывается острой болью.
Обычно занозу вынимают сразу. Заноза, которую Януарий Денисович не вынул по горячим следам, нет-нет да и беспокоила память.
"Надо было ту стервозу прикончить. Тогда еще. Немедленно", - корил себя, вспоминая теперь уже давнюю историю.
...Был такой же, как этот, солнечный апрельский день. Вечером на рублевскую виллу должны были нагрянуть гости - профессор из Чикаго и его друг нью-йоркский банкир. Гости пожелают сыграть на лужайке в покер, а мячи - их не покажешь гостям - ободранные, будто их грызли собаки.
Януарий Денисович подъехал на "Вольво" к спортивному магазину и вдруг через тонированное стекло увидел девушку в белой шапочке и в белом спортивном костюме фирмы "Адидас".Она в теннисную сумку прятала только что купленную ракетку - девушка несомненно направлялась на теннисный корт.
Она стояла буквально в метре от подъехавшей "Вольво". Телохранитель ещё не успел распахнуть дверцу, Януарий Денисович, сидевший сзади, положил ему руку на плечо: обожди.
Девушка не могла закрыть сумку, дергала "молнию", и за эти несколько секунд, пока возилась с сумкой, он успел её рассмотреть. Ей было лет шестнадцать. По красоте она не уступала тем, чьи портреты украшают Третьяковскую галерею: крупные черные глаза, смуглое личико, изящный носик, полноватые губы.
"Нашего племени, - определил он безошибочно. - Небось ещё не распечатана. Вот я её и распечатаю".
Дальше все произошло стремительно. Он мигнул телохранителю, глазами показал на девушку в белом спортивном костюме и одновременно приоткрыл дверцу, давая понять, куда спортсменку бросить.
Девушка даже ойкнуть не успела. И редкие прохожие не обратили внимания на то, как плечистый молодой человек помогал ей сесть в машину. Она не знала, куда её везут, и не могла звать на помощь: её глаза и рот были заклеены пластырем.
Привезли её на Рублевское шоссе, поместили в темную комнату. Голодной продержали до позднего вечера. Вечером она слышала голоса, по ним она определила, что хозяин принимает гостей. Гости говорили по-английски с американским акцентом.
Где-то ближе к полночи гости уехали, и тогда в темную комнату вошел, как девушка поняла, хозяин виллы и с ним ещё кто-то, по всей вероятности, тот, кто её хватал и заталкивал в машину. - Будем знакомиться, - сказал хозяин. - как тебя зовут, девочка?
- Выпустите меня! Вам придется ответить, - угрожающе пообещала пленница. - Вы как Берия. Тот тоже девушек хватал на улице. - "Тоже, тоже", - передразнил. - Сравнила...с врагом народа... Ну, так как тебя звать? - Не скажу...А вы - подонок. - Понятно... А кто твои родители? Мне же надо им сообщить, что с тобой все в порядке. Что ты у друзей. - У левита. У гадюки.
Назвать домашний адрес и телефон она не рискнула: их же убьют! Когда выскочивший из машины широкоплечий мужчина её схватил и зажал ей рот, в этот момент задняя дверца приоткрылась, и за долю секунды она увидела лицо человека, даже не все лицо - он был в кепочке, надвинутой на самые глаза... Она увидела его острый нос и тонкие губы, изображавшие хмельную улыбку. Ей достаточно было одного мгновения, чтобы это лицо запомнить. В следующее мгновение она почувствовала, как ей на губы и на глаза нашлепнули что-то липкое, от чего она чуть было не задохнулась. Догадалась: пластырь.
Звать на помощь было бесполезно. Пластырь сняли уже в помещении, но здесь было так темно, что она ужаснулась: никак ослепили?! Но вскоре где-то под потолком она увидела пятнышко. Свет падал от неплотно прикрытой двери.
Ее оставили одну и она попыталась встать и приблизиться к щелочке, откуда проникал свет. Это была высокая дверь, запертая снаружи. Она обошла всю комнату, натыкалась на мебель: кресло, диван, стол, на столе какие-то тряпки.
Принялась было стучать в дверь - никто не отозвался. Хотя могли бы, ведь голоса доносились. И вот голос, обращенный к ней: - Клара, со мной надо дружить... Отсюда выйдешь, когда меня полюбишь.
"Он знает мое имя. Откуда?" Вспомнила: да на сумки же! Она нарисовала, чтоб не перепутать в раздевалке. - Негодяй! Сволочь! - ругалась по-детски, наивно. - Тогда придется тебя раздеть.
Голос - рядом, в комнате. Через какие-то секунды с неё сорвали одежду, бросили на диван. Она была сильной девочкой, но мужчины оказались намного сильней. Ее прижали к дивану, и она почувствовала, как в ягодицу входит игла.
Ей ввели снотворное. Изнасиловали уже спящую. Потом уже не усыпляли. Только перед тем, как в комнате появлялся хозяин, его человек ей заклеивал глаза пластырем.
Так продолжалось несколько суток подряд. И вдруг её оставили в покое. Верзила намекнул, что хозяин в командировке.
Еду приносили регулярно. Показали, где туалет. Из окошка туалета был виден бетонный забор и высокие сосны. А ещё немного были видны ворота. Время от времени их открывали, впускали и выпускали одну и ту же машину желтого цвета "москвич"-пикапчик. За рулем была женщина. Она, видимо, привозила продукты.
Клара понимала, бунтовать нет смысла и поэтому внешне вела себя прилежно: не протестовала, как в первый день, не требовала, чтобы её выпустили. И о ней словно забыли.
Она уже бродила по комнатам. Однажды зашла на кухню. Видит: женщина, водитель пикапчика, стоит к ней спиной и в шкаф закладывает какие-то пакеты.
Клара мгновенно оценила обстановку. Под руку ей попалась тяжелая кофеварка. Кофеваркой она ударила женщину по голове. Сбила с ног. В следующее мгновение бросилась обыскивать карманы этой женщины. Нашла ключи от машины. Женщина была без сознания и она её относительно легко раздела. На себя натянула её синюю куртку и брюки-джинсы. С пустой коробкой вышла во двор. Ей повезло: поблизости никого не оказалось, только в отдалении около ворот в тени сосны скучал охранник.
Он видел, как женщина в синей джинсовой курточке и в таких же синих брюках садилась в пикапчик. Принялся открывать ворота, но когда пикапчик с ним поравнялся, разглядел водителя. Что-то крикнул и, на бегу расстегивая кобуру, бросился наперерез машине.
Машина ударила охранника бампером, отбросила в кювет. Клара, стараясь быть осмотрительной, вырулила на магистраль, взглянула в зеркало заднего вида и ... ужаснулась: следом уже мчалась "Вольво" со включенной мигалкой.
Клара проскочила три перекрестка под красный свет, а около четвертого, на повороте, выскочила на обочину и врезалась в фонарный столб...
Пришла в сознание уже на операционном столе. Над ней - склоненные лица. Все люди в белом. И голос глухой, незнакомый: - Товарищ генерал, что могли... Но ходить и рожать не будет...
Клара поняла: она - в военном госпитале.
Госпиталь стал её спасением. А попала она туда совершенно случайно. Военная "скорая помощь" доставляла в госпиталь генерала, у которого обострилась почечно-каменная болезнь. Врач, капитан, сидевший рядом с водителем, увидел желтый пикапчик, угодивший в железобетонный столб. Товарищ генерал, авария. Может, потребуется наша помощь?
Генерал, лежа на брезентовых носилках и страдая от боли, молча махнул рукой: действуйте.
Капитан побежал к пикапчику. Через минуту вернулся, схватил вторые носилки. - Что там? - Девушка... Ноги раздробило.
Капитан вдвоем с водителем внесли в машину пострадавшую. Генерал с трудом приподнялся, взглянул на девушку: лицо юное, почти детское, обескровленное. - Капитан, меняй маршрут. Спасай ребенка. Гони в Бурденко. - Сначала я вас... - заикнулся было капитан. - Кому приказано? Немедленно в операционную. Мой камень подождет.
"Скорая", включив сирену, рванула по правой обочине. В это время суток поток машин уже образовывал пробки.
Вскоре к месту аварии подлетела "Вольво" Пузырева-Суркиса. Никто толком не смог сказать, куда увезли попавшую в аварию водительницу пикапчика. Очевидцы аварии твердили: забрала "скорая", а какая, в какую больницу - молча разводили руками. Да и вообще, что этим крутым надо? Машину Януария Денисовича приняли за тачку матерого бандита, которых теперь в Москве предостаточно.
Телохранители Пузырева-Суркиса где только не искали дерзкую беглянку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32