А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

когда его человек возвращается с того света, притом, целым и невредимым - это уже событие.
Алик хотел было вслед за парей шагнуть в кабинет, но телохранитель шефа - Дима, по прозвищу Башня, - всегда у двери, схватил Алика за плечо, повелительно посадил рядом с собой, ощупал его одежду, рюкзак, тихо, не глядя по сторонам, утробно произнес: - Пригласят - пойдешь.
Но Алика не пригласили ни сейчас, ни потом. Он сидел, скучал, глотая слюни, за высокой дубовой дверью пили и закусывали, а у него в рюкзаке ни корочки, ни буля - все, что было в бутылке, высосал перед Москвой и бутылку выбросил, целя в километровый столб. Он слышал, как маленький человек с огненно-рыжими волосами и острым птичьим носиком на худощавом лице, крикнул: "Тоня! Коньяк и рюмки!"
Алик сидел в кресле рядом с неразговорчивым телохранителем, злобная зависть накаляла кровь: "Миллионеры... Не успели поздороваться - сразу за коньяки... Ничего, и я в Америке напьюсь от пуза".
Поглядывая на молчаливого и строгого цербера, он уже не сомневался, что паря, которого он вывел из леса, кишащего рабами, действительно миллионер. Теперь он был спокоен: паспорт почти у него в кармане.
Вскоре через приемную в кабинет проследовал старик - мясистая голова без шеи, туловище в два обхвата, ноги толстые, короткие - не человек, а хряк, не хватает только на пунцовых щеках рыжей щетины.
Охранник не остановил. Значит, этот старик свой.
А в кабинете после первой рюмки за благополучное возвращение, выслушивали аналитика. Товарищ полковник, опоздавший на первую рюмку, ни о чем Фиделя Михайловича не расспрашивал - у них разговор будет длинный и обстоятельный, но не у шефа, а в кабинете-сейфе.
Вопросы задавал Ананий Денисович. Судя по ним, шеф знал если не все, связанное с покупкой Поморского комбината, то главное. Деталей он не касался. Он только напомнил: - Аркадий Семенович отправился вас выручать, а вы сами себя выручили. - Не совсем так, - мягко возразил Фидель Михайлович. - Мой спаситель в приемной. - Прекрасно. Мы его отблагодарим, - сказал Ананий Денисович. - Тоня займется. Он кто? - Инженер-технолог. Специалист по взрывчаткам. Когда-то работал в "Почтовом ящике". Но однажды напился и проиграл себя в карты. Его купил Александр Гордеевич. Он у него был инструктором. Но, видимо, работой тяготился. Готовился к побегу, а тут я...
Этих слов оказалось достаточно, чтобы Ананий Денисович изменил свое решение: - Вашим спасителем займется Иван Иванович.
Товарищ полковник сделал в своей папке пометку. Да, шеф, конечно, прав - такого специалиста отпускать нельзя. Специалисты по взрывчаткам на дороге не валяются. Так посчитал и Фидель Михайлович. Он тешил себя тем, что благодаря ему фирма заполучит инженера-технолога, дефицитного по ныненшим временам умельца.
Ананий Денисович взглянул на часы - он, как всегда, торопился. Обращаясь к Фиделю Михайловичу, сказал как приказал: - Вечером я жду вас в гости.
Перехватив умоляющий взгляд своей секретарши, улыбнулся, что случается с ним довольно редко, великодушно разрешил ей сегодня уже не появляться в офисе: - Забирайте нашего именинника. А вас, - повернулся к товарищу полковнику, - прошу остаться.
Когда Фидель Михайлович вышел в приемную, Алика уже не было. Не было и телохранителя - Димы-Башни. Участливо подумал: "Наверное, в буфете".
29
Из окна квартиры на Котельнической набережной Кремль - как на ладони. Фидель Михайлович смотрел на краснокирпичную громадину, словно видел её впервые. Он испытывал легкий озноб от сознания, что отсюда, из этой краснокирпичной громадины, исходит необычное свечение. Кто попадает в его лучи, тот стремительно взмывает к государственной верхотуре, занимая лучшие кремлевские кабинеты, но на верхотуре, как правило, долго не держится низвергается в бездну.
Не иначе как в стенах этой громадины замуровано проклятье. Оно и низвергает владыку, порой не оставляя от него даже пепла.
А вот новых, скороспелых правителей, на местах, где нет высоких краснокирпичных стен, проклинают рабы. У каждого правителя они свои. Есть они и у вора в законе Александра Гордеевича Тюлева. Они его тихо проклинают, но одними проклятьями в бездну не свалят - не те это рабы, Эти, потерявшие работу на Украине и в Молдавии и заарканенные тюлевскими гвардейцами, покорно валят лес, оголяют северные просторы. Бездумные вырубки уже можно разглядеть из кремлевских кабинетов.
Да мало что можно! Можно не значит, нужно. Вот когда Тюлев станет ломиться в кресло главного кремлевского кабинета, тогда его заметят и попытаются напомнить, что он проклят своими рабами. Значит, нет ему места под солнцем. Но для заметивших будет, конечно, поздно.
Его заметит заряженный проклятьем народ, люди-работяги, чьи прапрадеды возводили эти кремлевские стены, замуровывали в них свое проклятье.
Народ обнадежится и обрадуется, видя, как в бездну низвергают с верхотуры до печенок опостылевшего того же Пузырева-Суркиса, по существу иноземца. И кто низвергает! Крепкий, решительный молодой российский предприниматель, друг детей и престарелых - Александр Гордеевич Тюлев.
Иной принципиальный россиянин возмутится:"Но это же бандит!" Возмущенного обывателя тут же осадят: "А кто сказал, что Суркис не уголовник?"
Так, глядя на Кремль из окна квартиры курдистанки, Фидель Михайловаич размышлял и сам себя спрашивал: кто очередной на верхотуру? Кремлевское кресло пусто не бывает. Он думал о тех несчастных десятках, а может, и сотнях тюлевских рабов - их проклятье никто не услышит, они так и сгинут безвестными и не оплаканными своими родными и близкими. Полупьяные гвардейцы бросят в костер их окоченевшие трупы. Трупы сгорят, как швырки-поленья. Будут преданы огню и их паспорта с трезубцами и гербами со всем тем, что напоминало им о родных местах, о женах, которые послали их в Россию на заработки, о детях, ради которых они согласились завербоваться на север - на тюлевский лесоповал.
Многое, о чем сейчас думал Фидель Михайлович, он уже рассказал Тоне, но она, как ему показалось, глубоко не восприняла его слова: в Курдистане, в каменоломнях, она видела и не такое - она видела деяния турок: там курдам давали жить не больше месяца.
Тоня сейчас была под свежим впечатлением "ночевки днем". Разгоряченная, но все ещё не уставшая от жарких телодвижений, а только дав мужчине передышку, она лежала, рассеянно слушала партнера, как слушает старый, но ещё крепкий священник исповедь молодой женщины, просунув руку под её кофточку: смысл слов уже не улавливается, но четко ощущается биение женского сердца.
Так и Тоня. Она рассеянно слушала Фиделя Михайловича, после долгих дней молчания путь выговорится, а заодно и передохнет.
И вдруг он спросил, требуя осмысленного ответа: - Не слишком ли легко я вырвался от Тюлева? Откуда-то Алик появился и сразу предложил бежать? Ты мне рассказывала, как совершила побег из анатолийской крепости. Просто ли было?
"Просто ли?" - подумала она с горечью. Тогда её перед побегом целый месяц пытали. Держали обнаженную и распятую на солнцепеке. Сутками не давали воды. На груди, где расплавленным оловом ей выжгли соски, гноились раны. И вот тогда товарищи рискнули её выкрасть. Двое молодых ребят, почти подростки, были убиты турецкими полицейскими...
О том, что у Фиделя Михайловича закрадется сомнение относительно легкости побега, она не предполагала. Ему ли сомневаться, не имея опыта? Опыт был у нее. И потому ещё в офисе, перед тем, как увести Фиделя к себе на квартиру, она заглянула в кабинет-сейф к товарищу полковнику. Высказала предположение: а не распорядился ли Тюлев таким образом отпустить аналитика?
Товарищ полковник, похвалив свою помощницу за толковую догадку, сказал: - Эту версию я уже прорабатываю. Возьмемся за Алика. Обсудим потом. А тебе желаю всяческих приятностей. И ему тоже. Он их заслужил.
Кто "он", было яснее ясного. По её необыкновенно сияющим глазам товарищ полковник видел: она счастлива, что Фидель Михайлович благополучно вернулся.
И сейчас, когда он высказал догадку, что сомневается в легкости побега, она с удовлетворением про себя отметила: аналитик он уже не только в экономике.
Они готовились к визиту к Лозинским. Фидель Михайлович, словно загипнотизированный, опять загляделся в окно. В лучах закатного солнца Кремль казался огромным кровавым сгустком. Над ним возвышались пылающие золотом купола Успенского собора.
Антонина Леонидовна, как дрессированная тигрица, мягко подошла сзади, смуглой щекой потерлась о его упругое плечо. - О чем задумался? - Все о том же... - О сыне? - И о нем... Почему-то мне кажется, что виновники всех наших бед вон за теми краснокирпичными стенами. - Может быть, неопределенно ответила Тоня. - Но чтоб не казалось, надо самому там регулярно бывать. Если там твои враги, их лучше всего рассматривать с близкого расстояния. И не подавать виду, что ты им готовишь смерть. Врага заверь, что ты его друг, и тогда он - твоя добыча .
Фиделю Михайловичу почудилось, что это говорит не Тоня, а его внутренний голос. Этот голос в нем все настойчивей звучит после каждой встречи с Аркадием Семеновичем.
Уже давно Фидель Михайлович понял, что профессор, еврей по крови, ненавидит еврейство, засевшее в Кремле. Поискал причину. Нашел. Трагедия Клары. Мерзавец, её искалечивший, кто-то из сановитых евреев, забравшихся в Кремль. Но кто он?
Молчит профессор. Каменно молчит. Но не бездействует. И с ним, видимо, заодно Антонина Леонидовна.
"Ах, Тоня! Твой голос - это мой голос".
Фидель Михайлович все больше убеждался в том, что пытаются спасти Россию не только русские. Тот же Аркадий Семенович Герчик, выросший среди русских, в русской среде, для него с рождения стала землей обетованной Приосколье, небольшой город с его современным металлургическим заводом гордостью советской оборонки. Та же курдистанка Антонина Малахут ( её подлинное имя, под которым она известна как боец народной армии, ему все ещё не удалось узнать, да, собственно, он и не любопытствовал: Тоня так Тоня) - эта женщина любила и ненавидела русских: любила тех, для которых Россия великая самобытная держава с её сложной и загадочной историей, держава, способная противостоять богатой и спесивой Америке, и ненавидела тех, кто русский был по крови, но чуждый России по духу, кто жил грабежом своей же страны.
Но если Аркадий Семенович помогал России умом и хитростью, раскрывая глаза тем же русским и настраивая их на сопротивление продажному режиму, а сам оставался как бы в стороне, то Антонина Леонидовна, приобретя бойцовские качества в среде своего мужественного и свободолюбивого народа, здесь, в России, помогала обездоленным русским своей отвагой.
Оба они, и Аркадий Семенович и Антонина Леонидовна, обнаружив в лице Фиделя Михайловича истинно русского, со всеми преимуществами и недостатками, характерными для его нации, внушали ему, что победить продажный режим сегодня возможно не митингами и баррикадами - у режима силовые структуры в считанные минуты разгонят митинг и огнем танковых пушек сметут любую баррикаду, - победить продажный режим возможно только, разрушив его изнутри. А это значит, нужно сначала самому выбраться на вершину этого режима.
"Это нечестно, - однажды возразил своему другу Фидель Михайлович. Говорить в глаза одно, а думать другое". В ответ Аркадий Семенович сдержанно усмехнулся, но, видя, что усмешка не понята, с мягким упреком сказал: "Когда ты поближе познакомишься с теми, кто правит деньгами, посмеешься над своей наивностью".
Пока он не смеялся - он размышлял. Он колебался: принимать ли советы своих друзей как благое пожелание или как руководство к действию?
С детства он помнил слова, которые часто произносил отец: благими пожеланиями выстелена дорога в ад. Сам ли это отец придумал, или он откуда-то вычитал, уточнять не стал ни тогда, в детстве, ни потом, когда осознал смысл этого мудрого изречения. Чья это мысль - какая разница? Главное - она умная.
А вот воспринять совет, чтоб действовать... Тут мало умения анализировать потоки теневых капиталов, чем он, собственно, и занимался как служащий фирмы и за что получал деньги. Тут нужно обладать умом и хитростью психиатра Герчика и хладнокровной смелостью бывшей террористки Малахут.
События следовали одно за другим и каждое таило в себя все новые и новые загадки. Был бы рядом отец... Он старик мудрый, но жизнь его то и дело обессиливала. Как и любого советского пенсионера. Для борьбы он уже не годился - он и так всю жизнь боролся...Приехать к нему в Приосколье, хотя бы на один день, Фидель Михайлович не решался. Олежка все ещё за океаном. Так что разговор с отцом вряд ли и получится: вину за потерю внука отец взял на себя, дескать, недосмотрел. Они будут говорить, но только об Олежке...
"Ах, Тоня! Тоня!.. О чем я задумался? Да все о том же..."
Тоня словно читала его мысли. Читала и ... молчала.
За Кремлем солнце падало в бездну. - Ждут нас... Будем собираться. Да, конечно, - ответил он, сгоняя с лица тяжелую задумчивость. - Я пообещала перед выездом сделать звоночек. Дарьяна вышлет машину. - Возьмем такси. - Зачем? В такси тебе уже опасно. - Кому я нужен? - Ты уже в орбите чьих-то интересов. Как и все Лозинские. А мы их ближайшие друзья.
Фидель Михайлович вспомнил, о чем надо было сообщить шефу ещё в кабинете, но и сейчас было не поздно. - Не знаю, Тоня, это правда или треп, вроде отыскались следы Сузика. - Они и не пропадали, - ответила Антонина Леонидовна. - Он учится в лесотехнической школе. Как сказали бы в Китае, он в деревне на исправлении. - Вот и нет, - возразил Фидель Михайлович. Сузик оттуда уже давно сбежал. И знаешь, к кому он прибился? - К Тюлеву, что ли? - А откуда тебе известно? - В тех краях больше не к кому, ответила Антона Леонидовна. - Всю территорию России уже поделили между собой кланы. Северо-Западная зона досталась Тюлеву... А чем Сузик занимается в зоне? - В зоне его нет. По утверждению Алика, хозяин его переправил на Северный бумкомбинат, на тот самый, где на днях случилась авария. Об этом надо поставить в известность Дарьяну Манукяновну. Ты ей шепни. - Шепну. Только о Сузике никому ни звука. Разве что товарищу полковнику. Ну, об этом я ему сама доложу.
То, что она докладывает главному разведчику фирмы, для Фиделя Михайловича не было секретом. Он уже давно догадывался, что они работают в паре: товарищ полковник - коренник, она - пристяжная, но Тоня тянет агентурную работу не хуже коренника. А вот по субординации она ближе к шефу, она - глаза и уши Дарьяны Манукяновны. А с Дарьяной Манукяновной незримыми, но прочными нитями связан брат Анания Денисовича - Януарий Денисович. Януарий уже министр, назначен на этот пост вопреки мнению Государственной Думы самим президентом. А президент окружен советниками, которые говорят в основном по-английски с американским акцентом и у каждого в американском посольстве есть своя комната, где они готовят российскому президенту свои предложения.
Об этом , конечно, Фидель Михайлович скоро и не узнал бы, не будь с ним рядом Антонины Леонидовны, не чувствуя её горячего дыхания. Она питала его только точными данными, а до всего остального он доходил уже своим умом. Ведь капитал, солнечный он или теневой, обязательно преломляется в головах президентских советников.
Самым перспективным - не на президентское кресло, чуточку пониже - они считают Пузырева-Суркиса. Он и никто другой, по оценкам западных советников, способен заменить коряво говорящего премьера.
А премьера с его капиталами можно только столкнуть, но сталкивать должны не соратники, а противники. Противникам же было не до премьера. Когда-то они состояли в одной партии, а премьер был даже членом ЦК, теперь же их разделяла бездонная пропасть и к ней они даже не приближались - а вдруг кто столкнет? Противники премьера отошли от пропасти на безопасное расстояние и уже который год между собой выясняют, кто из них умней, кто весомей.
А ум, как и глупость, на вес не определяются. Пока они взвешивали в митинговых баталиях, их сторонников растаскивали по мелочевским партиям, среди которых не последнее место занимала Партия Дураков. Лидеры этой партии предложили: все левые силы объединить в единый союз, сохранив прежнее название.
И об этом, оказывается, Антонина Леонидовна была хорошо осведомлена. Руководители партии каким-то хитроумным способом помогали премьеру держаться на плаву и это очень злило Януария Денисовича. Но когда она растолковала Фиделю Михайловичу, что деятели противоположных классов по-прежнему общаются друг с другом, на банкетах сидят за одним столом, из одних бутылок пьют коньяки, рассказывают друг другу анекдоты, она ждала, что Фидель Михайлович рассмеется, дескать, ничего себе враги, а он вдруг посуровел, с нескрываемой грустью произнес: "Жаль отца. По себе судил о партийцах".
Фиделю Михайловичу не довелось быть в партии, хотя и было желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32