А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Криминалисту следовало бы об этом помнить, тем более если он собрался на конфиденциальный разговор к даме, которая годилась в младшие сестры Анке-пулеметчице. Поэтому, когда из-за закрытой двери раздался вопрос «Кто?», он удивился явному недовольству, слышавшемуся в голосе.– Мне нужна Анна Васильевна Савицкая.– По какому поводу?– Я хотел бы задать вам несколько вопросов по уголовному делу, которое ведется в отделении милиции Ладожского вокзала… – начал Дубинин через дверь и снова попал пальцем в небо, причем именно в ту точку, куда попадать не стоило.– Я имею некоторое отношение к следственным органам…– Не желаю с вами разговаривать, – сухо ответила старая дама. – Сделайте одолжение, не беспокойте меня больше. Ни вы и никто другой из вашего ведомства. Я хочу умереть честным человеком! – И Анна Васильевна отошла от двери, гордо подняв голову.Осаф Александрович, стоя на лестничной площадке, с недоумением слушал, как удаляются шаркающие шаги.Бабка оказалась крепким орешком. Значит, с милицией она не хочет иметь никаких дел. Причем «больше не хочет». А ведь она участвовала в составлении фоторобота на убийцу. Это было какую-то неделю назад. Что же случилось за это время?Осаф Александрович мучительно соображал, переминаясь с ноги на ногу на черном резиновом коврике. С бабулей надо переговорить обязательно.Но он очень плохо начал. Назвался, по сути дела, милиционером, не подозревая, что старушка приходит в ярость от одного этого слова… И явился 7 но-ября… Старая кадровичка, конечно, отмечает этот день. «Кадровичка», – вдруг полыхнуло в голове у Дубинина. Милицию она не уважает, но зато должна чтить другое ведомство. К которому Осаф Александрович имел некоторое отношение.Куда более прямое, нежели к Министерству внутренних дел.Выждав некоторое время, достаточное для того, чтобы прошла острота первой неудачной попытки, Дубинин снова надавил на кнопку звонка. Вот и уже 6 знакомые шаркающие шаги…– Кто?– Анна Васильевна, извините, что я снова беспокою вас, да еще в такой день… Но интересы дела превыше всего. Возможно, вы меня не совсем правильно поняли. К милиции я непосредственного отношения не имею. Я занимаюсь расследованием злоупотреблений в системе МВД. И делаю это от лица совершенно другого ведомства. Вот мое удостоверение, можете убедиться.Дубинин вынул из внутреннего кармана документ и четко зафиксировал его в раскрытом виде на уровне лица. На этот раз он нашел те ключевые слова, которые подошли к сердцу Анны Васильевны. Конечно, через глазок она не могла разглядеть удостоверение. Однако «доверяй, но проверяй». Погремев замками, она приоткрыла дверь, оставив ее на цепочке.Вид дубининского документа удовлетворил кадровичку на пенсии, а ее радостно блеснувший взор удовлетворил Дубинина. Дверь широко распахнулась. И сама Савицкая в праздничном наряде, и ее жилище в точности соответствовали ожиданиям Осафа Александровича. Он быстро исправил первые промахи:– Дорогая Анна Васильевна, еще раз извините, что вынужден беспокоить вас в такой день. Но вы понимаете, что наша работа (слово «наша» он многозначительно подчеркнул) не может ограничиваться буднями. Но прежде чем переходить к делу, я от всей души хочу поздравить вас и в вашем лице всех ветеранов с восьмидесятой годовщиной Великого Октября!Теперь тон был найден верно. Дубинин даже дерзнул протянуть бабульке руку и получил в ответ вполне бодрое рукопожатие.– Прошу к столу. Я вижу, что и для вас Седьмое ноября не пустой звук.– Как и для всякого, для кого «социализм», «социалистическая законность» не пустые слова, – изрек Дубинин.Выпили за залп «Авроры». Дубинин от души похвалил салаты и огурчики, которые Анна Васильевна солила сама. Второй тост был за законность. Старушка дала допеть Клавдии Ивановне очередную песню и выключила проигрыватель.– Я вас слушаю, – сказала она, и Дубинин в тот же миг увидел перед собой завкадрами, сухую и жесткую, – из тех советских чиновников, которые наводили на многих панический ужас.– Наше ведомство, – Дубинин не стал уточнять относительно агентства «Эгида-плюс», – заинтересовалось деятельностью транспортной милиции. Особенно, знаете, вокзальные отделения…Он мог бы не продолжать дальше – лицо Анны Васильевны исказилось.– Вам плохо? – испугался Осаф Александрович.– Нет, мне хорошо, – ледяным голосом ответила постаревшая Анка-пулеметчица. – К сожалению, у меня хорошее сердце и я протяну еще долго.Потому что, скажу вам честно, сил нет смотреть на то, что творится. И дело вовсе не в том, что я стараюсь выискивать что-то плохое. Оно само бьет в глаза.– Мне известно, что вы участвовали в создании фоторобота на маньяка-убийцу.– В первый и последний раз пошла на сотрудничество с милицией… Вы не возражаете, если я закурю? Врачи запрещают, но сейчас что-то разволновалась…На столе появилась пепельница, спички и пачка «Беломора».– Да, я составляла фоторобот, – начала Савицкая, – и, признаюсь, в тот раз не заметила никаких нарушений. Но затем, когда меня вызвал следователь Березин, я не смогла скрыть возмущения. Хотя ранее следователь Самарин произвел на меня впечатление честного человека.Фамилии Анна Васильевна запоминала с первого раза, так же как и лица.Чем больше Осаф Александрович слушал эту женщину, тем больше убеждался в том, что чутье его не подвело – он пришел по адресу.Оказалось, что Анну Васильевну Савицкую вызывали на опознание Глеба Пуришкевича вместе с другими свидетелями. Однако в протоколе это не было отражено. Собственно, вопознаниионанеучаствовала.– Березин вместе с замначальника отделения Русаковым завели нас в какой-то кабинет и включили телевизор. Это, знаете, меня сразу насторожило. С какой стати? Оказалось, что это не телевизор, а это современный видеомагнитофон.Стали показывать молодого человека, которого они задержали на основании фоторобота. Имени его не называли, но следователь Березин дал понять, что убийца уже во всем признался, что следствие располагает неопровержимыми доказательствами его вины и процедура опознания – пустая формальность.– То есть как? – не поверил своим ушам Дубинин. – Они прокручивали перед свидетелями видеозапись? Перед опознанием?– Именно, – Анна Васильевна усмехнулась, – конечно, я всегда знала, что милиция допускает разнообразные нарушения, но такое! Вы, конечно, можете назвать меня сталинисткой, фашисткой – нам, честным людям, сейчас умеют приклеить ярлык, – но, извините, в прежнее время такого безобразия не бывало.– Так. – Дубинин лихорадочно думал. Так вот почему все свидетели были столь безошибочны и единодушны. Они только что видели Глеба на экране видеомагнитофона и на этот раз, разумеется, его хорошо рассмотрели. Теперь понятно, чему так удивлялся Дмитрий Самарин: люди, которые не могли вспомнить ничего, кроме очков, шапки и портфеля, вдруг все вспомнили, – А что конкретно показывали вам? – спросил он.– Как он сидит за столом в кабинете следователя, как его ведут по коридору.– А как он выглядел, этот подозреваемый?– Я так поняла, что он уже обвиняемый… Как он выглядел? Пришибленным.Какой-то, взъерошенный. Когда его вели по коридору, шел неуверенно. Может быть, плохо видел без очков… Он действительно был похож на сознавшегося преступника. И представьте себе, кроме меня, никто не возмутился. Как будто так и надо. В наше время людей приучили к беззаконию.– А вы после этого просмотра не стали принимать участия в опознании?– Я? – Анна Васильевна затянулась. – Я прямо и во всеуслышание заявила, что происходящее есть грубейшее нарушение законности. Да, за которую мы с вами пили, Осаф Александрович.Дубинин внутренне улыбнулся: престарелая Анка-пулеметчица нравилась ему все больше и больше. Редко кто запоминал его имя с первого раза.– И что сказал следователь?– Ничего. Он вообще вышел. А Гусаков, заместитель начальника, пригласил меня в отдельный кабинет и объяснил, что я выжила из ума, что я старая гэбэшница, – в общем, что мое место на помойке. А потому будет лучше, если я уберусь подобру-поздорову, и чтобы больше он меня не видел и не слышал. Это я смягчаю, он употреблял выражения покрепче.– И вы не пытались жаловаться?– Куда? – Савицкая презрительно пожала плечами. – У нас теперь вседозволенность.– И последний вопрос, Анна Васильевна. Вы-то опознали в человеке из видеозаписи того, кого видели в электричке?– Не уверена, – покачала головой пожилая женщина. – Конечно, это было уже достаточно давно и видела я его мельком, но поручиться за то, что это тот самый человек, не могу. Пуришкевич, пожалуй, повыше… И общий вид, знаете ли, иной.Тот был увереннее в себе.– Ну, посидишь пару-тройку дней в отделении, уверенность в себе как рукой снимет!– Верно, конечно. Но… В общем, скажу так: не могу с уверенностью ни утверждать, что это именно тот человек, ни отрицать. И если бы Гусаков меня не выгнал, я бы потребовала, чтобы так было записано в протоколе.– Не ко двору вы пришлись в Ладожском отделении, Анна Васильевна.– Что ж поделаешь. Какая есть. Я вообще не ко двору в современной жизни, как и все наше поколение.Дубинин медленно спускался по лестнице. Теперь все встало на свои места.Он отчетливо представил себе то, что уже произошло с Глебом Пуришкевичем, и то, что произойдет с ним дальше. И от этого делалось страшно. Обвинение ему еще не предъявили, значит, выбить из него признание пока не удалось. Но сколько он сможет продержаться? Умельцы из милиции ломали людей куда покрепче, чем Глеб, который из-за, зрения не дрался и подростком. Теперь очков на нем нет.«Разбили, гады». Что ж, это в их стиле.«Господи, – снова возникла прежняя тревожная мысль, – что же я скажу Соне?» 8 ноября, суббота Седьмого его оставили в покое. Если бы не эта передышка, Глеб забыл бы о красном дне календаря. Впрочем, передышка была относительной: избитое тело ныло и каждое движение отдавало тупой болью. Но хуже всего было с глазами. Черных точек временами становилось так много и они жались друг к другу так плотно, что Глеб вообще переставал ,что-либо видеть. Ему не надо было объяснять, что происходит. Очкарик со стажем, которому врачи запрещали поднимать больше пяти килограммов, он сам стал почти офтальмологом. И потому понимал – он слепнет.Быстро и неизбежно. Еще несколько ударов по голове – и начнется отслоение сетчатки, а тогда уже все равно, признается ли он, будет жить или нет, и если будет, то где и как. Все это не будет иметь никакого значения, потому что он станет слепым.За него взялись утром. Далеко не ранним. Вчера был праздник, но в субботу дознаватель вышел на трудовую вахту – с вампиром надо было кончать.Снова все тот же коридор. С лязгом открывается дверь одиночки. Глеба поднимают с нар и снова волокут в подвал.«Как сделать, чтобы застрелили? Прямо сейчас. Раз – и все. Чтобы все кончилось…»Глеб почти не почувствовал удара о пол. Тупая боль все равно не отпускала ни на секунду. Где-то рядом слышались голоса. Обсуждали, кто как провел вчерашний день. Игорь Власенко жаловался на похмелье.На миг все затихло. Глеб не шевелился; не отрывая от пола головы, он открыл глаза – за серой завесой черных точек отчетливо виднелся раздавленный окурок, дальше все расплывалось и видны были только пятна.Вот одно из темных пятен двинулось и стало приближаться. Теперь Глеб увидел, что это ноги. Они шли на него, становясь с каждым шагом все более отчетливыми. Одна из них оторвалась от пола, чтобы нанести удар. Глеб зажмурился, инстинктивно спасая глаза. Удар пришелся по ребрам. Глеб почувствовал, как что-то сломалось внутри, и только потом ощутил страшную, пронизывающую боль. Он не пытался поднять веки и не видел, как готовится следующий удар.Казалось, еще миг – и он не выдержит. Боль была такой, что отключался рассудок. Хотелось крикнуть:«Да, да, это я! Я убил». Лишь бы прекратилось ЭТО.Но Глеб молчал. Он стиснул зубы так, что они крошились друг о друга, но молчал.– Ах ты, сука! А ну говори, ты убил? Глеб молчит. Он лежит щекой на цементном полу и только тяжело дышит.– Скотина!Снова удар ботинком с металлической набойкой. Глеб издает слабый стон, больше похожий на крик смертельно раненного животного.– Хватит, Игорек. Пусть пока отдохнет, подумает о жизни. Может, надумает чего.Глеб с трудом разлепляет веки. Левый глаз видит только участок пола.Правый наблюдает, как ноги постепенно теряют очертания и превращаются в темное расплывчатое пятно.– Смотри, Чекасов, какой орел у тебя растет.– Стараемся, Валентин Николаевич.– Ну и чего с ним теперь? – слышится молодой голос.– А ничего. Пусть полежит. Пойдем, возьмем пивка.– Вот это дело. А то после вчерашнего голова раскалывается.– Ничего, сейчас поправимся, полегче станет.
«Все. Началась новая жизнь, – сказал себе Дмитрий, проснувшись, но еще не открывая глаз. – Беру пример с Мишки Березина. Теперь он –»герой моего романа".Значит, можно не вскакивать с постели, не носиться из кухни, где шипит глазунья, в ванную, чтобы наскоро побриться, в то время как яичница неминуемо подгорает. Наоборот, можно все делать медленно, спокойно, жить ради самой жизни и ее маленьких радостей.Тем более сегодня суббота.Все еще не открывая глаз, он прислушался. На кухне жужжала кофемолка, Агнесса уже поднялась. Значит, часов десять, не раньше. Кстати, сегодня ее очередь гулять с Чаком. Опять ведь выскочит на пять минут. Скажет: холодно, сыро. Ничего, теперь началась новая жизнь не только у самого Дмитрия, но и у Чака, и даже у Агнессы – ей больше вообще не придется гулять с собакой. Пусть ходит по своим музыкальным делам.Дмитрий открыл глаза, потянулся и медленно вылез из-под одеяла, Натянул халат и не спеша пошел в ванную. По дороге заглянул на кухню. Агния пила кофе и одновременно читала «Итоги».– Видишь, о встрече соотечественников, – сказала сестра. – Нас с тобой, правда, не упоминают, а вот Сонечку Захарьину даже поместили крупным планом.Хотя чем она…– Внешностью, – ответил Дмитрий. – Посмотри на нее и посмотри на себя.– Злой мальчик, – буркнула Агния. – Ладно, сейчас допью кофе и…– Агнесса, ты не торопись, – сказал Дмитрий. – Я сам погуляю с Чаком.Сестра бросила на него изумленный взгляд:– Ну спасибо. А то сегодня так промозгло… Да, кстати, – она улыбнулась, – кофе остался намолотый. Что-то я не рассчитала.– Нарочно или случайно? – поинтересовался Дмитрий.В ответ Агнесса рассмеялась:– Много будешь знать, скоро состаришься. Во всем теле появилась легкость, будто Дмитрий наконец принял важное решение, к которому все время шел и никак не мог прийти. И даже то, что Штопка успела найти другого, почти не уменьшало этой легкости. Что ж, ее избранник – достойный человек и, наверно, лучше, чем Дмитрий Самарин. Новая жизнь…Дмитрий подошел к зеркалу. Ему показалось, что у него изменилось лицо – с него сошла постоянная озабоченность. Он враз помолодел.Дальше случилось то, что не могло присниться и во сне – ни в кошмарном, ни в самом приятном. Агния допила кофе и вышла в прихожую.– Дмитрий, что с тобой? – спросила она, заглядывая брату в лицо.– Со мной все прекрасно! – Тот изобразил радостную улыбку, какая должна играть на губах человека, начавшего новую жизнь.– Что-то на работе случилось? – тревожно спросила Агнесса.– А что там может случиться? – пожал плечами Дмитрий. – Да что бы ни случилось, гори все синим пламенем. Мне-то какое дело? Мне приказывай – я выполняй.– Так". А что нового по маньяку?– Вот уж не в курсе, слава Богу, – бодро ответил Дмитрий и снова улыбнулся. – И что ты об этом вспомнила? Сегодня суббота, вот позавтракаю, пойду с Чаком гулять. А потом хоть телевизор посмотрю по-человечески. Да что ты так на меня уставилась?– Дима, – Агнесса положила руку ему на плеч чо, – что-то случилось, да?
Дмитрий взглянул в зеркало – он увидел себя и Агнию. Ее рука лежит у него на плече, и он чувствуе тепло ее ладони. Он вспомнил себя маленьким мальчиком, а Алю – высокой долговязой девчонкой c косами, которая успокаивала его, когда он падал с велосипеда или разбивал коленку. Давно забытое чувство. И сейчас перед ним появилась та старшая сестра, которая немного мама.Вот что значит – новая жизнь!– Нет, ничего не случилось. Просто… – Дмитрий попытался найти правильные слова, – просто я устал. С меня хватит. Теперь все будет по-другому. Буду опять с Чаком, ходить в магазин, супы варить.– Что-то ты мне не нравишься, – покачала головой Агнесса.Часы на кухне сказали механическим голосом:– Одиннадцать часов ноль минут.– Ой, опаздываю! Хотела заскочить на репетицию в Мариинку! – крикнула Агнесса и бросилась в ванную наводить марафет.«Все-таки хорошо, когда есть старшая сестра», – явилась непрошеная мысль.Да, новая жизнь начиналась как нельзя лучше.Дмитрий разбил на сковородку пару яиц и впервые за много дней сделал яичницу именно такой, какой она должна быть, – чтобы белок подсох, а желток оставался в середине немного сырым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43