Пока Пуришкевич отвечал, Дмитрий напряженно думал, как найти те несколько вопросов, которые поставят вурдалака в тупик.«Вы знаете, за что вас задержали?» Нет, не верно. Он, конечно, знает.Ребята со Школьной наверняка выложили ему все, что о нем думают, причем без обиняков. Вообще-то идеальный сотрудник правоохранительных органов так поступать не должен, но Дмитрию еще не приходилось встречать этого идеального милиционера. «Где вы были в ночь с двадцать второго на двадцать третье октября?» Нет. тоже не то…Дмитрий открыл папку и положил перед задержанным фотографию. На убийцу смотрела его жертва. Марина Сорокина, такая, какой она была до той минуты, когда открыла дверь своего дома, вернувшись в неурочное время. Красивая улыбающаяся женщина с пышными светлыми волосами.– Вам знакомо это лицо? – спросил Самарин.– Извините, я почти не вижу без очков, – ответил Пуришкевич. Он сощурился и пристально вгляделся в снимок. – Нет, – наконец ответил он и отрицательно покачал головой, – не знакомо.– Никогда ее не видели?– Кажется, нет.– То есть вы не уверены, видели ее или нет?– Я ее не помню. – Пуришкевич покачал головой более определенно:– Нет, не могу вспомнить.– Знакомы с ней не были?– Нет.– Хорошо. А что вы делали поздно вечером двадцать второго октября?– Двадцать второго… Какой это был день недели?– Среда, – подсказал Самарин.«Наверняка есть уже готовое алиби. Такие все удумывают заранее. Ну давай, вешай свою лапшу на уши».– Я… – Пуришкевич потер виски, будто пытался вспомнить. – В среду больница закрыта для посещений. Значит, днем я ходил в библиотеку, а потом поехал на дачу.– Где находится ваша дача?– На станции Школьная.– Но опознать эту женщину вы не можете. А ведь это ваша соседка по дачному поселку. Вы могли видеть ее на станции, в магазине, на улице.– Не помню, – беспомощно повторил Глеб. «Какой же он малахольный, – подумал Самарин. – Трус, тряпка. Так испугался за свою шкуру, что вот-вот в штаны наложит».– Итак. двадцать второго октября вы ездили на дачу, расположенную на станции Школьная. В котором часу вы возвращались?– Вечером. Это была предпоследняя электричка… Кажется, гдовская… Я мог поехать на последней, но, знаете, сейчас так часто бывают отмены, что я, решил подстраховаться.– Цель вашей поездки?– Надо было взять варенье, мама просила. Она лежит в больнице. Потом она хотела, чтобы я проверил, как работает АГВ, мы обычно включаем так, чтобы в доме был небольшой плюс.«Мама просила, мама хотела… Маменькин сынок!»– В каком вагоне вы ехали?– Где-то в середине, точнее не могу сказать.– И вы всегда садитесь в середину?– Нет чаше стараюсь ближе к началу – я выхожу на Цветочной и иду пешком до «Электросилы». Но было поздно, холодно…."Марина села в последний вагон, – пронеслось в голове Дмитрия, – если бы она ехала домой, на Фурштатскую, ей было бы выгоднее сесть в начало поезда.Значит, домой она не собиралась. Ехала к родителям на Московский проспект".– Когда вернулись домой? – задал он следующий вопрос.– Около двенадцати, наверно, – пожал плечам! Пуришкевич, – пока сел в метро, пока дошел…– Что на вас было надето?– Да что и сейчас.«Все по показаниям свидетелей: темная куртка, шапка…»– В руках что?– Сумка с овощами, я патиссоны вез… Портфель… Туда я банки с вареньем сложил.«А также запасные брюки, на тот случай если эти испачкаются. И вероятно, железнодорожный ключ».– Кто может подтвердить факт вашего возвращения домой в указанное время?Задержанный задумался.– Никто, – обреченно ответил он наконец. – Мама в больнице, я уже говорил.Так что никто.«Маменькин сынок. Малахольная тряпка! Патиссоны вез! Какая же сволочь! С ним все ясно – нереализованные сексуальные потребности. Возможно, подспудная ненависть к матери, переродившаяся в ненависть ко всем женщинам вообще… Вот бы ее и резал, свою старую каргу».Пуришкевич поднял глаза и сразу опустил. "В глаза смотреть не может.Слизняк!" Если полчаса назад он даже немного волновался перед встречей с убийцей, то теперь этот человек не вызывал в Самарине ничего, кроме презрения.Пуришкевич как будто прочел мысли следователя. Он затравленно взглянул на него, обхватил голову руками и пробормотал:– Это какой-то бред…– Вы подозреваетесь в убийстве Марины Сорокиной, происшедшем поздно вечером двадцать второго октября в электричке Гдов – Санкт-Петербург.Задержанный судорожно сглотнул.– Я… – хрипло произнес он наконец. – Этого… не может быть…В кабинете повисло напряженное молчание. Задержанный тяжело дышал, как выброшенная; на берег рыба.– Я не убивал. Я не убивал! Гражданин следователь, я не убивал! – Он снова взглянул на Самарина и прошептал:– Вы мне не верите, я вижу. Но я… Я не убивал…– Факты свидетельствуют против вас, Глеб Сергеевич. Посудите сами. Марина Александровна Сорокина села на электричку Гдов – Санкт-Петербург на станции Школьная. В ту самую предпоследнюю электричку, что и вы. Она села в последний вагон, где к ней подошел мужчина. С ним она вышла в тамбур, а затем далее, в кабину машиниста. Там она была убита. К счастью, нашлись свидетели. С их помощью мы составили фоторобот, который был разослан всем отделениям транспортной милиции города и области. На станции Школьная вас по нему опознали.Пуришкевич опустил голову.– Пока обвинение вам не предъявлено и вы не считаетесь обвиняемым, – продолжал следователь, – пока вы – подозреваемый, и мы имеем право задержать вас.– Задержать… – повторил Глеб. – Я должен в больницу…«Собирается под невменяемого косить? Не так уж прост, оказывается…»– Мама будет волноваться… Вы разрешите ей позвонить…– У вас право одного звонка, – сурово ответил Дмитрий. – Это не я, а уголовно-процессуальный кодекс. – Он вышел в коридор и позвал сержантов:– Уведите.– Здравствуйте, Николай Степанович, мы вас отпускаем.Гринько стоял посреди следовательского кабинета и мрачно смотрел на Самарина.– Но, – продолжал Дмитрий, – вы должны дать подписку о невыезде. И по первому требованию, по первому моему звонку вы являетесь в следственный отдел транспортной прокуратуры. Вам понятно?Гринько молча кивнул.– И все-таки на прощание я хочу вам задать один вопрос. Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, вы мне сказали о себе: «Темная личность. Что-то хотел скрыть – то ли труп, то ли краденое. Или и то и другое…» Это ведь не ваши слова, так, Николай Степанович?– Мои. – Это было первое слово, которое произнес путевой обходчик.– Ну, значит, мы с вами мыслим одними и теми же словами, – усмехнулся Самарин, – потому что так сказал я, разговаривая с капитаном Жебровым. Вы с ним знакомы?– Нет, – отрезал Гринько.– Вот как? – поднял брови Самарин.– С говном не знакомлюсь, – отрезал Гринько.– Я вас не понимаю. – Самарин был поставлен в тупик. – Вы противоречите сами себе, Николай Степанович. Вы с ним не знакомы – и в то же время твердо знаете, что он плохой человек, так скажем.– Допустим, я знаю, что Чубайс – говно, – пожал плечами обходчик. – Это же не значит, что я с ним обязательно знаком лично.– Ну, капитан Жебров не такая важная фигура. Вам кто-то рассказывал о нем?Кто же? Гринько снова пожал плечами.– Вам-то что? – Он поднял голову и посмотрел на следователя:– Или вы думаете, что это он поджег мой дом? А что? Я, пожалуй, поддержу такую версию. – он улыбнулся.Лицо его сразу изменилось, он показался моложе, в глазах промелькнуло что-то мальчишеское. Но улыбка мелькнула и тут же погасла. Перед Самариным снова сидел мрачный бирюк, ненавидящий весь белый свет.– Больше вы ничего не хотите мне сказать?– Я должен дать подписку, – ответил Гринько.– Да, – сказал Самарин. Он быстро оформил обходимый документ. – Подпишитесь. Гринько взял бумагу.– Кстати, это вы отвели в отделение милиции негритенка?– Я, – спокойно отреагировал Гринько.– Вы знаете, что он пропал?– Как это может быть? – Гринько удивленно поднял брови. – Я же сдал с рук на руки дежурному по отделению… – он внимательно посмотрел на Самарина, – собирались вызвать инспектора.– Того самого Жеброва, – напомнил Дмитрий. – Он приехал и должен был отвезти мальчика в приемник-распределитель. Но не довез. Мальчик исчез.– Я же вам сказал – он говно, – мрачно проговорил Гринько.– Вы что-то знаете о нем?Путевой, обходчик только отрицательно покачал головой.Хорошо, вы свободны.Самарин медленно вышел из отделения, но пошел к метро не по подземному переходу, а верхом. Спешить было некуда. Внезапно его внимание привлекли светящиеся буквы, выполненные славянской вязью: «Елы-палы». Через большие стекла был хорошо виден ярко освещенный зал типичного заведения «фаст-фуд». У входа стоял молодой человек, одетый в красную косоворотку, черный жилет и широкие синие брюки, – этакий опереточный русский. Сразу вспомнилось описание того, как был одет пропавший негритенок.Не было нужды узнавать, кто открыл это кафе. Ясно – Завен Погосян. Что ж, ему нельзя отказать в остроумии: нарядить по-русски негритенка! Публика оценит.Вот только о правах ребенка он не подумал. Может быть, это и не его дело. Но инспектор по делам несовершеннолетних не мог об этом не думать.Мысли перекинулись на задержанного убийцу. С этим было проще. Правда, вину свою он отрицал, но Дмитрий был уверен, что рано или поздно он сознается под давлением фактов. И скорее рано, чем поздно. Трус, тряпка – ему долго не продержаться. 3 ноября, понедельник Отделение милиции Ладожского вокзала буквально кипело. Транспортники находились в приподнятом настроении. Еще бы – так оперативно, так быстро взять садиста-убийцу. Это была победа, и каждый чувствовал себя причастным к ней.Полковник Жебров сиял – в кои-то веки возглавляемое им отделение отличилось. И не просто отличилось, оно теперь прославится на всю Россию. И действительно, это первый случай, когда маньяка взяли так быстро – буквально за десять дней.Теперь все взоры были обращены на старшего следователя Самарина. Когда Дмитрий в понедельник вошел, в дежурку, вокруг него собралась небольшая толпа.Секретарша Таня спустилась вниз и восторженно смотрела на Дмитрия.– Дмитрий Евгеньевич, – спросила она, – он признался?– Коли его, Дима, давай! Так держать! – крикнул капитан Селезнев.К Дмитрию подошел молодой человек с диктофоном в руках:– Несколько слов для криминальной хроники. Каковы предварительные выводы следствия?– Пока никаких, – отрезал Дмитрий и, стал подниматься по лестнице на второй этаж, в комнату следователей.Шумиха была ему неприятна. Тем более что вина Пуришкевича еще не доказана.Дмитрий не успел вынуть папку с делом, как верь открылась и вошли полковник Жебров и его Заместитель майор Гусаков.– Ну что ж, Самарин, у транспортников праздник! – громко сказал начальник отделения.«Есть повод, чтобы отметить», – подумал Дмитрий, зная о некоторых наклонностях полковника.– Обезврежен опасный преступник, сексуальный маньяк, – громогласно продолжал Жебров-старший. – Подумай, мы выследили и обезвредили убийцу-садиста, а это считается очень трудным делом. Мы же должны и довести дело до суда.– Иван Егорович, – не выдержал Самарин, – его задержали только на основании фоторобота. Нельзя забывать о презумпции невиновности. Так что еще нет оснований говорить…– Дмитрий, вот чего тебе не хватает для того, чтобы стать настоящим следователем! Конечно, надо помнить и о презумпции, и о невиновности, и о всех других высоких материях, но следователю прежде всегo необходимо чутье.Понимаешь, настоящее чутье ищейки!Самарин промолчал.В разговор вступил майор Гусаков:– Тебе, конечно, известно, что без предъявления обвинения в отделении мы имеем право задерживать его до трех суток. Так вот, хотелось бы, чтобы за эти три дня мы добились от него полного признания Чтобы дело, начатое в нашем отделении, было здесь же и закончено.– Утрем нос муниципалам, – не выдержал полковник Жебров, который, как настоящий транспортник, постоянно соревновался с территориальной милицией.И начальник, и его заместитель вызвались присутствовать на допросе.Полковник решил взять это дело под свой контроль. Уже звучали в голове приятные слова «Иван Егорович Жебров лично возглавил…».Как ни странно, после ночи, проведенной в одиночке, задержанный Пуришкевич выглядел несколько лучше, чем накануне. С его лица сошло изумленно-испуганное выражение, и он даже стал меньше похож на слизняка. После обычных вопросов Самарин снова вынул фотографию Марины Сорокиной:– Еще раз взгляните на снимок. Вспомните, видели ли вы эту женщину.– На даче-то небось не раз с ней встречался, – заметил Жебров.– Понимаете, у меня не очень хорошее зрение, – сказал Пуришкевич, – и я не могу разглядеть и запомнить лица людей, которых встречаю случайно. У меня плохая память на лица. – И он пристально посмотрел на начальника отделения, сильно прищурив глаза.– Артист, а! – восхищенно воскликнул полковник Жебров. – Какой артист пропал! Смоктуновский! Немирович-Данченко!– Но Немирович-Данченко был не актером, а режиссером, – вдруг выдал Пуришкевич.«Идиот, – пронеслось в голове у Самарина, – он же теперь не успокоится, пока тебя не утопчет».Действительно, начальник сквозь зубы сообщил подозреваемому, что вы…ываться как муха на стекле без веских на то оснований в его права не входит. Пока Жебров наставительно делал эти разъяснения, благостная ухмылка постепенно сползала с его лица.Наконец и цвет, и выражение полковничьей физиономии приняли тот вид, какой имели после пары бутылок пива, и он оглушительно рявкнул:– Ты у меня поговори, сукин сын! – и чуть (спокойнее добавил нечто трехэтажное, но легко понимаемое.– Значит, опознать эту женщину однозначно вы не можете? – стиснув зубы, продолжал допрос Дмитрий. Все происходящее действовало ему на нервы. («Если этот дебил действительно хочет, чтобы я продвинулся с расследованием за три дня, лучше бы он сидел у себя в кабинете, там портил воздух», – мрачно думал он.– Нет, не могу, – отрицательно покачал головой Глеб.– Итак, вчера вы показали, что двадцать второго октября вы ездили на дачу, расположенную на станции Школьная, вернулись предпоследней электричкой Гдов – Петербург.– А чего это ты, умник, среди недели по дачам разъезжаешь? На работу-то ты в тот день ходил? – поинтересовался полковник Жебров.– У нас в институте только один обязательный присутственный день – вторник, – ответил Пуришкевич.– Во дармоеды! – не сдержался Жебров и, обратившись к Русакову, сказал:– А у нас все стонут – «наука, мол, гибнет». Кому нужна такая наука, когда присутствуют раз в неделю.– Так, по вашим словам, вы ехали где-то в середине состава, – сухо продолжал Самарин. – На вас была темная куртка, темные брюки, шапка, очки, в руках черный портфель и сумка. Верно?Пуришкевич кивнул.– И вы отрицаете, что дошли до последнего вагона и вступили в разговор с женщиной, снимок которой был вам предъявлен.– Отрицаю, – уверенно сказал Пуришкевич.Начальник отделения недовольно застучал пальцами по поверхности стола. Он, по-видимому, pacсчитывал на то, что вампир расколется на первом же допросе.– А ну, ты, крыса, – он решил взять инициативу допроса на себя, – мы все о тебе знаем. На тебя составлен фоторобот, и по нему тебя взяли. Отпираться бесполезно. Лучше признайся по-хорошему! Ты убил Сорокину?Пуришкевич молчал.– Ты, сволочь! Говори!– Я не убивал, – тихо сказал задержанный. Начальник отделения побагровел и едва сдерживался, чтобы не вмазать этому говну.– Уведите, – сказал Самарин. Это был единственный способ разрядить обстановку.Второй допрос мало чем отличался от первого. Если не считать того, что задержанный Пуришкевич, несмотря на вспышки полковника, был спокойнее и собраннее. На Дмитрия он произвел более благоприятное впечатление, если можно назвать таким словом впечатление, которое производит маньяк-убийца. Впрочем, стоп! Человек, который подозревается в том, что он убийца.Дмитрий быстро закончил оформление протокола – с появлением компьютеров это дело стало занимать в пять раз меньше времени, тем более что «рыба» любого документа уже висела в соответствующей директории.– Ну, Димка, поздравляю! – Кто-то хлопнул его по плечу. Это был Толька Жебров, счастливый племянник счастливого дяди.– С чем поздравляешь-то? Вроде еще не Новый год…– Ты чего! Дядька-то на тебя это дело повесил, думал, что «глухарь», а тут такой успех.– Гм, – кивнул Дмитрий, – прямо головокружение от успехов.– Да ладно тебе прибедняться! Этого слюнтяя-очкарика не то что в три, в один день расколоть можно!– Хорошие у тебя, Жебров, представления о следствии.– Да ну тебя!Дверь захлопнулась. Дмитрий уже начал составлять основной текст протокола:«В среду 22 октября 1997 года я совершил поездку в поселок Школьный Ленинградской области, где находится моя дача. Целью поездки была проверка работы АГВ, а также привоз продуктов…»Дмитрий Самарин не был литератором, и его менее всего заботили красоты слога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43