А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Сидя рядом с Андреем, Линч все время курил и давал ему последние наставления.
— Я знаю тебя, Стоун. О твоем упрямстве Алекс предупреждал особо. Так вот, учти, о возвращении домой пока и не думай.
— Я не думаю.
— Думаешь. А должен понять — в Россию тебе вход закрыт. Что бы после того как ты испаришься, ни писали газеты — убит, погиб, пропал без вести, — для тех, кто идет по следу, — это не довод. Они поставят на уши всю свою службу. В точках, откуда можно уйти в Россию, красный свет зажгут у каждой щели…
— Догадываюсь.
— Учти, наши, если их так можно назвать сегодня, в случае чего сделают вид, будто тебя не знают, в глаза не видели и ничего о тебе не слыхали.
— Понимаю.
— Ты мне еще ответь «так точно».
— Отвечу.
— Что с тобой? — Линч явно встревожился.
— Со мной? Я помер.
— Брось глупить. Если на то пошло, помер Чарльз Стоун. А он к этому моменту и без того был достаточно мертв.
— Глупость, — Андрей ответил зло и резко. — Он был жив. Стоун — это я. Нельзя жить и не быть тем, в чьем обличии существуешь. Несколько лет привыкал к чужой жизни, пока она не стала моей. В каждом движении, в каждой моей привычке, в моих картинах — я Стоун, Стоун, Стоун. И вот теперь умер. Сдох. Жизнь окончена. Навсегда.
— Ты успокойся, — Линч положил ладонь на колено Андрея.
— Убери руку! — взорвался тот. — Мне это не очень приятно.
— Успокойся, — повторил Линч, но руку убрал.
— Я спокоен. Я просто мертв. Во мне нет интереса к жизни. Я не могу начать все сначала. Все, чем жил, что меня волновало — в прошлом. Еще вчера мое прошлое оставалось в минувшем дне. В минувшем, а теперь оно даже не в будущем. Не в дне завтрашнем, послезавтрашнем. Я труп, понимаешь?
— Все сказал? — Линч завелся и психанул. — А теперь слушай меня. Ты понимаешь, что вокруг нас запалили лес? Чтобы выгнать наружу и схватить? Был бы я подлецом и трусом, давно бы унес ноги подальше. А я вывожу первым тебя. Потому что есть долг. У тебя, у меня. И не перед сраными дураками, которые загубили страну. Долг перед нашим братством. Перед сообществом, в котором провал одного может повалить остальных. Да, наши вожди и цари нынешней России — непотребные люди. Для них мы пешки, которыми можно жертвовать без ощущения укоров совести. Сталин, тот был честнее, когда называл людей винтиками. Сейчас мы просто серая масса сограждан, на которых вождям наплевать. Они дрожат за свои шкуры. За кресла, в которых устроили задницы. Но я рядом с тобой. Думаю о тебе. Пройдет время, и ты поймешь — ты еще не умер вместе со Стоуном. Да, часть тебя отмерла, это верно. Но только часть. Тебе еще жить и жить. И ради этой твоей жизни я делаю то, что делаю…
— Спасибо, Линч, — сказал Андрей искренне.
Он назвал бы товарища и настоящим именем, но оба они не знали, кем были в жизни до этого…
— Не за что, Стоун. Главное, успокойся и действуй по схеме. Все будет о'кей!
— Вы подумали о себе?
— Спасибо, Стоун. Подумаю. Но пока — о тебе. Главное — не перепутай бумаги. На каждом этапе — своя.
— Помню.
— Придержите машину, Стоун, — попросил Линч.
Андрей съехал на обочину и притормозил. Линч помог ему надеть черный парик с короткой ершистой стрижкой.
— Все, отлично. Поехали дальше.
За небольшим поселком, который стоял на берегу реки, стекавшей с гор, они свернули с шоссе и углубились в массивы кукурузных полей. Здесь, на границе плантаций и леса, была оборудована взлетная полоса для легкомоторных самолетов. Ею время от времени пользовались контрабандисты. Сколько и кому отвалил Линч, Андрей не знал, но их уже ждал двухмоторный «твин-бич».
Летчик, худенький живчик с загорелым лицом и выцветшими от солнца белыми волосами, увидев приехавших, пошел к ним навстречу.
— Я Джон Макгрейв. Кто из вас летит, джентльмены? Нам надо поторопиться. Приближается грозовой фронт.
— Летит мистер Райли, — сказал Линч и положил руку на плечо Андрея.
Взревев двигателями, самолет сорвался с места, легко оторвался от земли. Входя в рваные серые тучки, Макгрейв накренил машину, и Андрей увидел оставшуюся внизу взлетную дорожку и маленький, как спичечный коробок, «Понтиак» — призрак своего прошлого…
Они летели на кромке надвигавшейся непогоды, то ныряя в обгонявшие их тучи, то выныривая из них. Машину качало.
— Не обращайте внимания, — предупредил летчик по внутренней связи. — Все нормально. Такие ветры здесь в порядке вещей. Сейчас выйдем к океану…
После нескольких часов полета трудолюбивый «твин-бич» совершил посадку на небольшом аэродроме в Панаме в районе Сантьяго. Легко коснувшись посадочной полосы, машина прокатилась к небольшому ангару, над которым нависали зеленые опахала высоких пальм.
— Мы прилетели, мистер Райли, — устало объявил летчик.
Дверца распахнулась. В самолет ворвался раскаленный воздух духовки. Подхватив кейс, Андрей пожал руку пилоту, двинулся к выходу, простучал ногами по металлическому трапу. Быстро огляделся.
Все прекрасно. Местность глухая. Посадочная площадка уединенная. Самолет отправится в обратный путь сразу после заправки. Мало кому в голову придет выяснять, зачем он прилетал. Все отлично. Главное теперь — добраться вовремя до Панамы.
У ангара Андрея ожидал загорелый высокий мулат с кукольно-красивым лицом модного певца.
— Буэнос диас, сеньор, — сказал он доброжелательно. — Нас предупредили, что будет нужна машина. Она ждет.
Они обменялись рукопожатиями.
В тени ангара на грунтовой дороге под сенью пальм стоял «БМВ» серебристого цвета.
— Сколько я должен? — спросил Андрей мулата.
— Заказ оплачен, сеньор, — сообщил тот. — Ваше дело ехать.
Андрей сел на заднее сиденье, поставив кейс в ноги. Водитель — молодой темнокожий парень — за всю дорогу к нему не оборачивался и не проронил ни слова.
Машина какое-то время шла по лесной дороге, потом выехала на магистраль. Леса, поджимавшие ее с двух сторон, были густыми и выглядели непроходимыми. На свободных от деревьев участках тянулись прекрасно возделанные поля кукурузы. Свежий ветер, врывавшийся в машину, трепал волосы и в какой-то мере снимал лютую жару. Перед аэропортом в Панаме водитель притормозил. На неплохом английском сообщил:
— Сеньор, мы прибыли. Дальше вам идти самому.
Андрей вылез из машины, не прощаясь двинулся к зданию. Обойдя стоянку автомобилей, неожиданно оказался лицом к лицу с полицейским патрулем. Пугаться причин не имелось, но любая встреча со стражами закона могла таить в себе неприятные последствия. Тем более что патруль был в форме военно-морской полиции флота США. О том, чтобы повернуться назад и удалиться, не могло быть и речи. Такой маневр неизбежно показался бы подозрительным для людей, которые настороженно наблюдали за происходившим вокруг. «Эм Пи» — флотские полицейские — стояли, разговаривая между собой и куря, однако по тому, как они расположились, было заметно — все трое внимательно следят за проходившими. Надеяться на их беспечность не приходилось. Раз так, надо идти на сближение.
Помахивая кейсом, Андрей направился к патрулю. Выбрал самого крупного полицейского с сержантскими шевронами на рукаве, изобразил смущение и спросил:
— Сэр, будьте добры… Гальюн…
Полицейские засмеялись. Увидеть в чужой стране соотечественника, обуреваемого нуждой, — разве не смешно?
— Поднялось давление в системе? — спросил сержант.
— Да, сэр, — Андрей изобразил почтение, которое обычно испытывают люди, отслужившие свой срок в армии и не избавившиеся от уважения к военным чинам. — Есть такая необходимость.
— Ближе всего заведение в зале отлета, — объяснил сержант. — Беги, только не расплескай!
Быстрым шагом, чуть ссутулясь, Андрей вошел в зал отлета. Он успел заметить, что полиция и агенты в штатском держали в плотном кольце зал прилета: кого-то выборочно задерживали, просматривали документы, вежливо козыряли, отпуская, или провожали к полицейскому фургончику для более детальной проверки. Кого искали, можно было только гадать, не было сомнения в одном: поиск велся среди тех, кто прилетал в Панаму. На улетавших внимания не обращали.
Прямо в аэропорту Андрей приобрел билет и уже час спустя вылетел прямым рейсом в Боготу. В дело пошла новая кредитная карточка, которая позволила оборвать ему связь с фамилией Райли. Дальше он летел как Джон Лоулесс. Если кому-то и удастся проследить его маршрут на этом этапе, то придется затратить немало времени.
Перед тем как уничтожить карточку, Андрей выбрал остававшиеся на ней три тысячи долларов наличными в двух банкоматах — на почте и в ресторане.
В аэропорту Боготы он купил свежий номер «Коуст таймс». В разделе «Хроника Побережья» нашел маленькую заметку. Она была заверстана в колонку происшествий, не имела заголовка и отделялась от другой информации тремя звездочками.
«В среду неподалеку от Черного мыса береговая охрана нашла полузатонувшую весельную лодку Чарльза Стоуна. Судя по повреждениям, лодку таранило металлическое судно, возможно, быстроходный катер. Есть предположения, что совершено преднамеренное покушение. Тело художника не обнаружено. Наличие в этом районе океана большого числа акул позволяет сделать вывод, что Стоун погиб…»
Итак, он умер…
Сменив в уборной парик и документы, Андрей вышел из здания аэровокзала и нашел такси. Машина была старой, дышала жаром, в ней одуряюще пахло бензиновым перегаром. На ходу такси дребезжало, лихорадочно тряслось, демонстрируя каждым скрипом, что они никуда не доедут, а сама машина вот-вот развалится.
Водитель, пожилой усатый колумбиец, не переставая болтал.
— Вы не ошиблись, сеньор, что взяли именно меня. Хосе Рохас — это я, сеньор, — человек надежный. Со мной предпочитают ездить все деловые люди. Вчера на трассе застрелили полицейского. Полиция вне себя от ярости. Уже второй день трясут все машины подряд. Я вас провезу так, что нас никто не остановит. Это будет чуть дальше и чуть дороже, но спокойней…
— Я похож на преступника? — спросил Андрей.
— Нет, сеньор, но зачем лишний раз встречаться с полицией?
— Мне это не повредит. Поехали прямо, — приказал Андрей.
— Си, сеньор, — разочарованно согласился таксист и замолчал. Должно быть, потерял интерес к спутнику. Окажись тот не в ладах с законом, возможность сорвать с него лишнее песо, а затем шепнуть полиции о странном пассажире была бы совеем неплохой. А коли сорвалось — ничего не попишешь.
По дороге машину никто не задерживал, хотя несколько полицейских с мотоциклами им попались.
В Боготе на имя канадского гражданина Ричарда Лайтона Андрей арендовал старенькую «Тойоту», объявив, что едет в город Кали — центр провинции Валье-дель-Каука. Добравшись до места, он сдал авто в указанном ему месте и на такси уехал в порт Буэнавентура.
После двух дней ожидания Ричард Лайтон отплыл на теплоходе «Пэсифик» в Сидней.
Из Австралии на товаропассажирском судне «Кофу-мару», уже Айра Олдингтон, подданный Ее Величества королевы английской Елизаветы Второй, отбыл в Папуа — Новую Гвинею. Дальше его след потерялся в просторах Тихого океана.
31
К вечеру душный ветер, тянувший с океана, начал слабеть. Воздух на острове посвежел, стало легче дышать и двигаться. Солнце, умерив полуденную ярость, огромным шаром скатилось к горизонту, легло на воду и начало растворяться в ней, быстро уменьшаясь в размерах. Синяя даль сперва порозовела, затем накалилась докрасна, сделалась темно-вишневой. А солнце все таяло, пока наконец не исчезло совсем.
И тогда мир сделался темно-синим, холодным. В небе заискрились, замерцали южные звезды.
Высокий, худощавый мужчина, еще не старый, но с головой, которая в свете луны отливала серебром, сидел на опрокинутой лодке, которая лежала у самого моря. У его ног, набегая на песок, утрачивали силу и умирали волны. Вода, песок — текучие символы времени…
Транзистор, стоявший на лодке, негромко лил музыку.
«Тра— та-та, тра-та-та!» -били барабаны. Воскресло в памяти утраченное — всего лишь один эпизод, краткий миг несостоявшейся жизни. Незабываемое и забытое…
«Тра— та-та, тра-та-та!» -били барабаны. «Мы идем, мы идем! — пели флейты. — Мы идем, поступь наша тверда! Нас не задержать!»
Но куда мы идем, и придем ли? Кому нас не задержать?!
Человек с головой, отливавшей серебром, сжал виски пальцами.
«Тра— та-та!» -вели барабаны убыстрявшийся ритм — резкий, напористый, полный скрытой угрозы и силы. Что-то далекое, но удивительно знакомое рождалось в воспоминаниях. Но что? И когда это было? Когда? И было ли это вообще?
Может быть, все, что рождалось в памяти — всего лишь дрожащий мираж; сон, мелькнувший в утомленном воображении?
У самых ног человека, набегая на песок, умиротворенно шипели утратившие ярость волны. Стихла музыка. А он все сидел и сидел, одинокий, и смотрел куда-то в неведомую даль…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25