Военным химиком Тер стал по случайному стечению обстоятельств. В годы войны молодой инженер работал на крупном химическом заводе и был надежно «прикрыт» от призыва в армию. В середине сорок третьего года неожиданно для всех и больше всего для самого Тера его вызвали в Москву. При этом приказали прибыть как можно быстрее.
Тер торопился изо всех сил и добрался до столицы за четверо суток. С вокзала позвонил по телефону, который ему дали перед отъездом. Машина за ним прибыла через двадцать минут. Все это время Тер, как ему приказали, сидел в тесной и душной комнатке уполномоченного НКВД по транспорту и пил чай. Выпил пять стаканов, нахально беря к каждому по черному сухарю и по куску сахара.
С вокзала Тера доставили прямо в наркомат обороны — небритого, неумытого. Как велено, так исполнено. Здесь хмурый парикмахер — молодой однорукий парень, у которого из-под белого халата выгладывали брюки галифе, привел приехавшего в порядок. Тер чуть не заснул в кресле, распаренный и разморенный. Из парикмахерской его провели в кабинет одного из заместителей начальника Генерального штаба.
Не зная, как вести себя с высоким начальством в военном учреждении, Тер переступил порог кабинета и произнес сугубо по-граждански:
— Здравствуйте!
Генерал-полковник, плотный, коренастый, с лицом усталым, землисто-серым, тяжело поднялся из-за стола и вышел навстречу. Протянул тяжелую, по-мужицки крепкую руку, улыбнулся:
— Здравствуйте, коли не шутите. — Представился: — Кузнецов. — Предложил: — Садитесь.
Показал на стул, прочный, тяжелый, как все в его — кабинете, в том числе и сам хозяин.
Генерал вернулся за стол. Сел. Открыл ящик стола, достал оттуда папку в красном сафьяновом переплете. Положил перед собой. Опустил на нее крупные тяжелые руки с короткими сильными пальцами.
— По нашим сведениям, Сурен Гургенович, вы специалист в области органической химии. Это так?
Тер смущенно пожал плечами.
— В определенной мере,
— Вы защитили диссертацию?
— Нет. Помешала война.
— Неважно. По знаниям вы ученый. И нас это интересует.
Тер промолчал. Спорить не хотелось. Если быть искренним, то и он считал себя далеко не простым инженером-химиком.
— Можно ли по формуле что-либо сказать о неизвестном ранее веществе? — спросил генерал.
— Да, — ответил Тер. — С определенной степенью точности.
— Как вас понять? — Генерал посмотрел на химика с подозрением. В этих стенах привыкли к тому, что начальству отвечают коротко и ясно: «Да» или «Нет», смотря по обстоятельствам. Но ни при каких обстоятельствах «Может быть, да, а может быть, нет».
— Очень просто, — объяснил Тер. — К примеру, вы называете мне две фамилии: Иванов и Шмидт. В первом случае я скажу, что скорее всего это русский, мужчина, во втором — вероятнее всего немец. А вот мужчина или женщина — нужно выяснить. Узнать это толстые или худые люди, честные или вороватые, добрые или злые — по фамилии невозможно. Для выяснения истины нужно увидеть Иванова и Шмидта собственной персоной.
— Вы мне нравитесь, Оганджанян, — сказал генерал и улыбнулся.
Тер, всегда сохранявший ершистость, спросил:
— С чего это?
— Логично мыслите, доходчиво объясняете. А то я тут двух химиков уже видел. Они крутили, вертели, говорили много, но, как видите, пришлось искать третьего.
— В науке не все однозначно и просто, — сказал Тер. Он не желал поддерживать выпад генерала против коллег-химиков. Тот это разгадал.
— Да, конечно, — иронически произнес он. — Это только у нас, военных, все просто, и ноги главнее головы.
— Я так не говорил.
— Но подумали. — Генерал раскрыл папку и вынул из нее плотный продолговатый листок, похожий на визитную карточку. Протянул Теру. Спросил:
— Итак, что вы можете сказать об этом Шмидте?
Тер прочитал формулу, отпечатанную удивительно четким текстом на пишущей машинке.
Вещество оказалось незнакомым, но кое с чем подобным Тер был знаком. Подсказку давало и то место, где ему показали формулу. Здесь, судя по всему, новыми средствами парфюмерии не интересовались.
— Фосфорорганическое вещество. Скорее всего жидкость. Достаточно высокая температура кипения. Кое-какие соображения позволяют говорить о токсичности вещества.
Генерал слушал химика с видимым вниманием: так военные слушают своих начальников.
— Все? — спросил генерал, когда Тер замолчал.
Тот пожал плечами.
— Я многого не обещал.
— А сказали больше других.
Генерал замолчал. Тер крутил в руках карточку с формулой, не зная, что с ней делать. Подумал, положил на стол, пальцем подтолкнул к генералу. Тот взял листок и вложил в папку. Постучал по красной сафьяновой крышке пальцем, потом сказал:
— Может быть, Сурен Гургенович, мы ломаем ваши планы, но идет война. Каждый должен быть там, где он нужнее. Вы сегодня нужны армии.
Тер пожал плечами.
— Я подавал три заявления послать меня на фронт…
— Считайте, ваше желание удовлетворено.
Генерал снова раскрыл папку, достал стандартный лист с машинописным текстом. Взял с подставки ручку, обмакнул в чернила и аккуратно расписался. Посмотрел на подпись, как смотрят художники на дело рук своих, и, видимо, остался доволен.
— Вы призваны в кадры с сегодняшнего дня и назначаетесь начальником специальной лаборатории химзащиты. Кадры для нее практически подобраны. Нужен только опытный специалист для руководства. Вам присваивается звание майор. Выписку из приказа, аттестат на снабжение получите в канцелярии.
— Какова цель лаборатории?
— Наши люди, Сурен Гургенович, достали образцы новейшего химического оружия гитлеровцев. Формулу одного из отравляющих веществ вы сейчас видели. Обстоятельства требуют срочной разработки методов защиты войск и населения. Это раз. У нас должен быть и ответ на тот случай, если фашисты попробуют новое оружие применить. Это два…
Так Тер стал военным химиком. В последний год войны, когда Советская Армия шла по земле поверженной Германии, он вслед за войсками побывал в тех местах, где гитлеровцы производили и хранили боевые отравляющие вещества. Сотни, тысячи тонн жидкой и газообразной смерти. Озера, моря токсинов, предназначенных для массового убийства. И в том, что катастрофа не разразилась, немалая заслуга безвестных людей из разведки, скромных химиков, подготовивших достойный ответ на вызов врага.
Шло время. Новый вызов, еще более грозный, чем в давние времена, рождался в новых местах. Рождался вопреки международным договорам, конвенциям, запретам.
Когда Теру позвонил генерал Григорьев и дружески попросил поработать с молодым офицером, у которого прорезался интерес к химии, профессор понял все. Опытный военный, он прекрасно понимал, что человек, о химическом образовании которого заботился его старый знакомый, может быть, со временем положит на стол своего шефа прямоугольный листок, похожий на визитную карточку, с формулой нового страшного зла, грозящего миру и всему живущему. А раз так, то кому, как не ему, генералу Оганджаняну, вложить в эти акции свои знания и опыт?
— Как мне вас называть? — спросил генерал Андрея. — Давайте не будем играть, словно я не знаю, в чем дело. Чтобы я занялся с вами, мне позвонил генерал Григорьев. Мы с ним знакомы долгие годы. Я осведомлен о его ведомстве.
— Меня зовут Николай. Фамилия — Лукин. Как вы заметили, я из ведомства генерала Григорьева. И очень нуждаюсь в освежениизнаний химии.
Генерал встал, высокий, худой, костистый. Андрей заметил на его кителе несколько разномерных пятен — следы каких-то реактивов, попавших на ткань и обесцветивших ее своим воздействием.
— Мне приходилось работать в контакте с людьми вашей фирмы, — сказал Тер задумчиво. — Во время войны в Германии встречался с неким Таубе. В сорок пятом году он помог мне обследовать химическую лабораторию в Шпандау. Позже я встречал его в Москве под фамилией Васильева. Григорьев, помнится, называл и другую. То ли Кривицкий, то ли Комарницкий… Вы его знаете?
Андрей понял, кого имел в виду генерал. При этом сделал для себя открытие: у Алексея Павловича, оказывается, была когда-то фамилия Таубе. Забавно. Однако Теру он ответил твердо, без тени колебания:
— Прошу прощения, я его не знаю.
— Впрочем, что это я, — сказал генерал и усмехнулся. — В вашей фирме никто никогда ничего и никого не знает. Оставим это. Скажите, в какой мере вы считаете готовым себя к серьезной работе? Что предварительно изучали?
— Книгу Кэмпбелла о фосфорорганических соединениях и Дэвиса о нервно-паралитических отравляющих веществах.
— Серьезные работы, — сказал Тер задумчиво. — Главное, честные. Оба автора заслуживают доверия. Думаю, вы теперь представляете и медицинские аспекты фосфорорганических ОВ.
Сказал и внимательно посмотрел на Андрея. Тот удивленно вскинул брови.
— Напротив, товарищ генерал. Ни у первого, ни у второго авторов в работах медицинские аспекты не затронуты.
Тер улыбнулся. Потер переносицу, чтобы скрыть смущение. Пояснил:
— Я часто задаю такой вопрос слушателям. Это позволяет выяснить, сколь глубоко они проработали источники. — Генерал помолчал, еще раз потер переносицу. — Так с чего мы начнем?
— Как прикажете.
— Если так, то я позволю вам взглянуть на боевую химию собственными глазами. Вы лучше поймете, что нас беспокоит.
Генерал Тер-Оганджанян, пройдя большую войну, не сделал ни одного выстрела, не отдал ни одного приказа стрелять по противнику, тем не менее свыше тысячи дней провел лицом к лицу с незримой и беспощадной смертью. Три его лаборанта, нарушив в мелочах правила, которые предписывали сугубую осторожность при работе с ОВ, пали на передовой, куда ездили из дома на трамвае.
В жизни военные чаще всего высоко ценят только те вещи, которые им необходимы в данный момент. Пистолет-пулемет Шпагина — ППШ, пистолет-пулемет Дегтярева — ППД — в глазах солдат-фронтовиков были вещами. Они помогали отбиться в обороне, пробиться и выйти из окружения, прикрыться в наступлении. Потому, кто такие Шпагин и Дегтярев, знал каждый, кто побывал на фронте. Противогаз во всех трех видах боя всякий раз оказывался предметом ненужным, лишенным смысла. Никакие увещевания войсковых химиков, строгость ротных и взводных командиров не могли понудить солдат видеть в противогазе вещь столь же необходимую для войны, как ППШ или ППД.
Противогаз в общем мнении был захребетником — ездил на солдатских плечах и служил лишь дополнительной тяжестью при движении пехом. Зато он всегда играл важную роль в солдатском юморе и разгуливал по анекдотам.
«Рядовой Карапузов, — говорил командир подчиненному. — Снимите противогаз». — «Я уже его снял, товарищ лейтенант». — «Ну, братец, — охал командир, — у тебя и рожа!»
«Сынок, — ахала мамаша солдата, приехавшая в дальний гарнизон проведать сына. — Что они тут с твоим лицом сделали? — „А ничего, мама. Это я просто в противогазе“.
Чтобы Лукин сразу проникся серьезностью дела, которое ему предстояло познать, Тер с первого шага решил показать ему то, что прикрывал занавес военной тайны.
Они двинулись по пустому коридору. Стук шагов по каменному полу отдавался под высокими сводчатыми потолками. Щелкнули замки, запиравшие стальную дверь. Они вошли в просторную светлую лабораторию. Андрей огляделся.
Главной частью лаборатории был большой бокс из нержавеющей стали. Он выходил в помещение на одну треть своего объема, был застеклен двойным стеклом, которое при нужде задергивалось занавеской цвета хаки. Остальная часть короба находилась в смежной комнате.
Генерал подошел к боксу и пошире раздернул занавеску. Андрей увидел, что сооружение разделено внутри на две почти равные части. Одну от другой отделяла прозрачная перегородка из стекла или плексигласа.
В правой части бокса сидел огромный черный кот, глазастый и длинноухий. Перед ним с другой стороны перегородки суетливо бегала белая лабораторная мышка. Кот видел добычу и не скрывал желания ее заполучить. Он как маленький тигр в клетке зоопарка легкими пружинистыми шажками прохаживался перед прозрачным препятствием и не сводил глаз с мыши. Та, ощущая кошачью угрозу, металась из угла в угол, маленькая и беззащитная.
— Ситуация обнаженная, — сказал Тер. — Она о запрограммирована природой, и изменить ее мы не о в силах. Вы согласны? Тем не менее люди создали газ, способный вселять в живые существа беспричинный ужас. Не страх, а именно ужас. Панический, неудержимый. В камере лежит ампула. Да, вон та, с зеленой полоской. В ней ОВ. Следите, я раздавлю ее манипулятором.
Профессор нажал кнопку на пульте, и металлическая лапка манипулятора внутри бокса расплющила стеклянную миндалину.
— Теперь наблюдайте, — предупредил профессор.
Впрочем, Андрей и без того не отрывал глаз от камеры.
Прошло какое-то мгновение, а кот вдруг остановился и замер. Внезапно его глаза утратили осмысленность, расширились, застыли. Еще миг, и кот резко отпрыгнул в сторону, сгорбился, прижался к стене. Потом произошло вообще нечто невероятное.
Ощутив позади себя опору, кот вскочил, встал на прямые задние лапы, как приговоренный к расстрелу, прижался спиной к стенке бокса, обречено закинул голову и заорал истошным, полным ужаса голосом. В свою очередь и мышонок, парализованный страхом, взъерошив шерсть, забился в противоположный угол и замер, похожий на безжизненный комочек меха.
Генерал нажал на кнопку. Перегородка, разделявшая животных, опустилась. Кот получил свободный доступ к мыши. Но ничего в поведении животного не изменилось. Самый страшный, с точки зрения мыши, зверь сам умирал от неведомого страха. Он так и стоял на задних лапах, будто распятый, и под ним появилась лужица — позорное проявление недержания.
Андрей стоял, сжав кулаки так, что на ладонях от давления ногтей образовались красные дужки. Он испытывал легкое головокружение, и ярость душила его. В гневе, требовавшем разрядки, он понял, что кто-то изощренный, предельно циничный, глубоко знающий физиологию живых организмов и нашедший в них слабые точки, мог нанести удар по главному, чем одарила живые существа природа, — по сознанию. Невесть откуда в памяти всплыли пушкинские строки, которых он никогда не заучивал, а лишь один раз прочитал мельком: «Не дай мне бог сойти с ума, уж лучше посох и сума…»
Головокружение не проходило.
— Итак? — спросил Тер, потирая подбородок. Лицо его было суровым, словно высеченным из серого камня.
— Все ясно, товарищ генерал.
— Тогда продолжим, — Тер нажал очередную кнопку на пульте. — Продуем камеру кислородом.
Посмотрел на часы.
— Наблюдайте. Через некоторое время действие ОВ прекратится.
Андрей и без пояснений видел, что перепуганный кот стал постепенно приходить в себя. Он сполз со стены, сгорбился. Понюхал лужицу, которую с перепугу сам же и надул, поморщился то ли от возмущения, то ли от стыда, отодвинулся в сторону. Посидел, потряс головой, как пьяница, приходящий в себя после похмелья. Огляделся. Стал умываться, старательно расчесывая усы.
Вдруг, прервав туалет, кот навострил уши. Он заметил мышь. Не вспомнил, как показалось Андрею, а именно заметил наново. Не успел Андрей подумать о том, что произойдет, как кот, оттолкнувшись сразу всеми лапами, взмыл вверх и обрушился на добычу, прижал ее к полу. Довольно облизываясь, он сжал мышонка и замурлыкал…
— Кот, как видите, — сказал Тер, — вышел из переделки вроде бы без моральных потерь. Вроде бы, потому что исследовать психику кота до и после воздействия на него ОВ нам, химикам, просто не под силу. Да и зачем, в конце концов? Вполне ясно — человек не кошка. Он не будет в состоянии после испытанного ужаса вот так же, как и кот, отрешиться от пережитого и съесть с аппетитом котлетку. Я уверен, что человек, хотя бы однажды ошарашенный этим гнусным снадобьем, окажется травмированным на всю жизнь. Боль души, пережитый ужас так и останутся в нем. Замечу, — генерал сделал вид, будто не обратил внимания на состояние Андрея, — я продемонстрировал вам всего одно ОВ из множества. Их на наши души оппоненты заготовили полной мерой. Как говорят аптекари: квантум сатис. Впрочем, и у нас кое-что есть помимо противоядий…
Андрей сразу отметил, что даже при таких невеселых обстоятельствах профессор сохранял верность науке и вместо слов «вероятный противник», характерных для военного лексикона, произнес научно-нейтральное «оппонент». Он явно избегал употребления сильных моральных и этических категорий и видел перед собой только структурные комбинации атомов, рождающие молекулы смерти. Незаметно для себя Андрей в тот момент сделал вывод: ему, как и ученому-химику, в оценках будут противопоказаны эмоции. Только так может быть достигнуто главное — информативность и точность разведки.
— Чтобы позволить оценить весь спектр современных боевых ОВ, мы посмотрим еще одно, — подумав, сказал Тер. — Оно, кстати, было принято на вооружение гитлеровского вермахта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25