В суд подашь? Да подавай, сколько хочешь!
Вика, напрасно прождавшая своего Максика до утра, встала с постели разбитая бессонницей. Она, конечно, временами теряла терпение и впадала в дрему, но сны, в которые погружалось сознание, были темные и мучительные, такие что она пробуждалась после каждого с тяжелой похмельной головой и тянущим ощущением внизу живота..
Спустившись на первый этаж, Вика вышла на веранду. Максик сидел в плетеном кресле-качалке и курил.
— Ты что? — Вика зло шипела, и глаза её от гнева потемнели. — Почему не явился?
Опупевший от ночной требовательности ненасытной Антонины Анатольевны, Макс еле держал голову. Глаза слипались, руки подрагивали. За удовольствие он заплатил утомительным старанием. Тем не менее Макс сразу заметил, что Вика употребила по отношению к нему слова «не явился», словно была его командиром. И это его зацепило.
— А пошла ты! — Макс довольно точно обозначил адрес посыла. — «Не явился». Тоже мне начальница. В гостиной улеглась старуха и не спала. Я не мог пройти мимо.
В слово «старуха» Макс вложил столько презрения, что Вика поверила в искренность его переживаний и сменила гнев столбовой дворянки на милость жаждущей ласки любовницы.
— Мама любит там возлежать. Ладно, Максик, скоро она уезжает в город. Я тебя буду ждать.
— У-у-у, — застонал батрак полового поля, будто у него враз заболели все зубы.
С той поры так и пошло — работа в две смены с мамой и дочкой, как в горячем цеху с непрерывным процессом производства. Правда, планы Антонины Анатольевны по переустройству усадьбы внезапно изменились, и от обязанной перекапывать сад Макса освободили, позволив ему сосредоточиться на другом, не менее важном для двух дамочек деле.
***
В один из дней Макса пригласили отремонтировать сантехнику на соседней даче, которая высилась на ровном поле как французский форт Баяр над гладью моря. Макс видел этот дом издали, но не обращал на него особого внимания — мало ли кто что понастроил вокруг?
Он работал в траншее, заканчивая подводку труб к хозблоку, когда сверху его окликнул молодой женский голос.
— Мастер, вас можно?
Макс выпрямился и вытер руки тряпкой, торчавшей из кармана.
— Меня можно, — ответил он с многозначительным подтекстом. — Так в чем дело?
— У нас на даче небольшая авария. Нужно бы исправить.
— Значит текёть, — Макс знал, зачем обращаются к водопроводчикам, и постарался показать свое понимание задачи шутливым образом.
— Текёть, — приняла его шутку женщина.
Макс оглядел её с головы до ног взглядом оценщика, решающего — брать или отказываться от предлагаемого. Химическая блондинка (сколько отбеливателя пошло для достижения такой белизны волос представить непросто), яркие румяна на щеках, выщипанные черные брови, зад вертлявый — бедра при движении покачивались по горизонтали — туда-сюда. Сказать сразу выглядела она полураздето или полуодето было трудно. Однако все эти признаки, вместе взятые, показались Максу хорошим знаком, и он, рассчитывая на удачу, решил согласиться.
— Если надо, помогу. Кто хозяин дачи?
— Господин Хренасин. Аристарх Еремеевич.
— Крутой?
— Не-е, он у нас тихий. Начальник налоговой инспекции.
— А-а, — протянул Макс. — Тогда задарма не пойду.
— О чем разговор? — Женщина вызывающе качнула бедрами. Полы блузки-распашонки, на которой не было ни единой пуговички, разошлись, открыв две аккуратные грудочки, прикрытые бюстгальтером. Настолько прозрачным, что Макс разглядел темные окружья сосков на фоне белого тела. Разглядел и облизал губы.
— Ладно, приду. Только закончу здесь.
Через час, затянув муфту на последнем стыке труб, Макс собрал инструмент. Вышел за ограду, постоял, прикинул расстояние на глаз. До дачи налогового чиновника было метров восемьсот, если не меньше. Когда любопытство велико, можно пройтись, прогуляться.
Макс двинулся напрямик через поле. Сделал шагов пятьсот, остановился. Сказал восхищенно:
— Во, курвец, ни хренасеньки домик отгрохал!
Он обошел забор, внимательно его разглядывая. Трудно сказать, думал ли хозяин коттеджа о возможности налета хазар на его усадьбу, но глухая трехметровая стена походила на крепостную и могла остановить даже танк. Не было только зубцов с бойницами как на кремлевской, и скошенных амбразур, чтобы поливать через них осаждающих кипящей смолой.
Ворота усадьбы были широко распахнуты. Через них то и дело въезжали и выезжали грузовики. Два самосвала завозили чернозем для цветочных клумб и газона, три крытые «Газели» доставляли в дом новую мебель — большие картонные упаковки, изрисованные надписями на каком-то заграничном языке.
Преграждая посторонним, вход во двор, у створок ворот на складном стульчике с парусиновым сидением и алюминиевыми ножками, подставив голый торс солнцу сидел охранник — мужик ого-го! Бугристые бицепсы, плечи с рельефной мускулатурой, развитая сильная грудь…
— Пропустишь? Меня позвали по делу.
— Значит, ты токарь?
— Слесарь.
— Ага, слесарь. По металлу, по хлебу и по салу.
— А где бабенка?
— Какая?
— Та, что ко мне приходила.
— Экономка? В доме. Чо, понравилась?
— Ничего. Вертлявая. Вполне годится.
Охранник крепости посуровел, насупился, угрожающе расправил плечи и шевельнул ими.
— Насчет этого — застегни мотню. Танька — моя жена. Протянешь к ней лапы, оторву ноги вместе с яйцами. Просек?
Чтобы переключить разговор с опасной темы на более нейтральную, Макс спросил:
— Ничего у вас работка, или так-сяк?
— Кайф, — ответил охранник лениво.
Макс удивился совершенно искренне:
— Чего ж хорошего? Чужое стерегти — какой кайф?
— А может я свое стерегу? — страж крепости взглянул на Макса, хищно сверкнув глазами.
— Ладно вам! — Макс вложил в слова столько сомнения, чтобы они звучали, как «меня не купишь».
— Чудак! — Страж ворохнулся на стульчике, и тот жалобно скрипнул соединительными винтами. — Слыхал про миллионщика Рабиновича?
Макс понял: имелся в виду какой-то анекдот, но про Рабиновича анекдотов сочинены тысячи тысяч, поэтому лучше не угадывать.
— Нет, не слыхал.
— Так вот, паря, у Рабиновича в доме было три сортира и в каждом по толчку. Один — серебряный, второй — золотой, третий — алмазный. И все равно, когда пришли наши этого олигарха раскулачивать, он наложил в собственные штаны.
Макс засмеялся.
— Здорово, но к чему? Вы что, красный?
— Нет, милок, я либеральный демократ. — Охранник взял со стола черную фуражку с высоким околышем, которую трудно сказать по какой причине в народе прозвали «поцкой» и возложил на голову, как корону. — Похож на Жириновского? Так вот, когда мы придем к власти, я у этих ворот этой хазы окажусь первым. Мы олигархов пощиплем.
— Хорошая мысль, только если другие это раньше не сделают.
— Что? — охранник не сразу понял намек.
— Придут ночью и общиплют хазу. Ты один за всем не уследишь.
— Ну, ну, размечтался! Тут по всей ограде натыкана электроника. Перелезь — шухер вмиг пройдет даже до милиции.
— А-а, — сказал Макс, — Тогда дело другое. Так вы меня пропустите?
— Иди, иди, тебя уже ждут.
Макс прошел через двор, приблизился к парадному крыльцу, над которым простирался огромный козырек, сделанный так, чтобы на выходивших из автомобиля людей не капал дождь. Экономка ждала Макса у двери.
— Пойдемте в дом. Сюда.
Чтобы пройти к санузлу, они пересекли просторную гостиную. Макс обалдел от роскоши, которую увидел. Лепные карнизы, с веточками и золочеными яблочками. Хрустальная люстра, цену которой он не мог назвать даже предположительно. Два дивана вдоль стен. На стенах — картины. Они на Макса впечатления не произвели, и он определил их одним словом — хренота. И в самом деле — женщина с телом красного цвета с головой, приплющенной как тыква. Пестрые квадраты, круги и прямоугольники, разбросанные по полотну. Так, блажь для фраеров.
В стеклянном шкафу на стеклянных полках одна к одной стояли маленькие фигурки — то ли слоновая кость, то ли пластмасса. Подогнув под себя ноги, сидели мордастые божки с узким разрезом глаз. Пучились какие-то существа, непонятного происхождения, короче, так — мура всякая, но глаз привлекала, внимание задерживала своей вызывающей необычностью.
— Что это? — спросил Макс у Танечки, которая шла за ним, не отставая ни на шаг. Должно быть боялась, как бы слесарь не запустил руку в хозяйские тайники.
— Нэцкэ.
— Чо-чо?
Танечка бросила на Макса взгляд, полный превосходства.
— Произведение японского национального искусства. Слоновая кость. Девятнадцатый век.
Было нетрудно догадаться, что сказано это так, как должно быть говорил хозяин дачи своим гостям, демонстрируя им коллекцию.
— И на что они?
Наивный вопрос человека, который не представляет, зачем на пустяки тратить деньги, если их можно израсходовать с куда большим толком — проесть и пропить. И опять Танечка посмотрела на Макса, будто на несмышленыша.
— Денег у них много. — Было ясно, что «они» — это хозяева дачи. — А нынче что такое деньги? Бумажки. Другое дело — произведения искусства. Или там ювелирка, брулики… Эти штучки не дешевеют.
— Так и брали бы ювелирку.
— Ха! Ты знаешь, сколько стоит вот этот пузатый? — Танечка ткнула пальчиком в стекло, указывая на маленькую фигурку из слоновой кости, местами посеревшую от времени.
— Сколько?
Во всех случаях, когда в отношении чего-то можно было задать такой вопрос, ответы на него всегда волновали Макса. К вещам он подходил только с денежными мерками. Какая разница между «Нисаном» и «Мерседесом» (кроме отличий в их внешнем виде) Макс не знал: за руль он никогда не садился, ни одного метра даже в качестве пассажира в таких машинах не проехал. Все для него определяла цена: «Мерседес» дороже «Нисана» — значит он и лучше.
— Угадай.
Именно в тот момент Макс заметил, что Танечка откровенно заигрывает с ним. Она вдруг легонько подтолкнула его плечом и взглянула с особой многозначительностью.
— А что угадывать? Я бы за неё ничего не дал.
— Тундра! — Танечка заливисто засмеялась и ладошкой легонько дотронулась до груди Макса, словно отталкивала его. — Ну, тундра. Эта штука стоит тысячу баксов.
— Откуда знаешь?
— Хозяин гостям говорил.
— Трёп! — Макс покачал головой. — Твой штымп чернуху лепит.
— Ну да! Тут недавно к нему япошка подваливал. Увидел все это и глаза плошками.
Танечка оказалась в такой близости от Макса, что он ощутил тепло её тела, и тут же притянул её, прижал к себе.
— Какая ты мягкая.
— Пусти, — сказала Танечка, не повышая в голоса, но в нем не было главного — протеста и возмущения.
— Ой, ой, — Макс сомкнул объятия ещё крепче. — Будут ещё желания?
Он чувствовал — женщина в его руках млела. Она задышала отрывисто, ещё более обмякла, расслабилась. Макс поцеловал её в губы, и Танечка ему ответила — её рот полуоткрылся и гибкий язык коснулся его языка. Это произошло неожиданно, быстро, и в тот же миг она оттолкнула его от себя.
— Побаловался и хватит. Пошли, покажу, где надо исправить.
Санузел выглядел шикарно — широкая ванная комната с ванной, утопленной краями до уровня пола, отдельная душевая кабинка, раковина типа «тюльпан», сверкавшие позолотой краны, крючки вешалок, задвижки и ручки дверей.
— Вот эта бандура течет, — сказала Танечка и показала на блестевшую никелем спираль полотенцесушителя.
Макс осмотрел устройство и обнаружил черную точку свища, из которого на кафельную стенку брызгала тоненькая струя воды.
— Надо ставить хомут, — сказал он. — Иначе тут ничего не сделаешь. Либо снимать все и паять.
— Еще чего! — Танечка говорила как капризная хозяйка, кому не по душе кустарщина, к которой прибегали при ликвидации протечек обычные российские обыватели — всякие там хомуты и пайка. — Надо ставить новый.
— А есть?
— Что за вопрос.
— Где вентиль? Надо перекрыть магистраль.
— В гараже.
Они спустились по лестнице на первый этаж, внутренней дверью прошли в гараж. Вдоль стены тянулись трубы водяные и газовые. Макс нашел нужный вентиль, перекрыл линию. Повернулся и столкнулся с Танечкой. Та стояла за его спиной так близко, что не налететь на неё он не мог. Танечка качнулась. Чтобы не позволить ей упасть, Макс обхватил её за талию.
Танечка уперлась ладошками в его грудь — не очень сильно, чтобы не показалось, будто она его отталкивала.
— Не надо…
Глаза её блестели озорством, а влажные губы были полураскрыты.
— Почему? — нахально удивился Макс и запустил руки под распашонку.
Танечка не сопротивлялась. Вдруг Танечка оттолкнула Макса обеими руками.
— Дурак!
— Что, плохо? — Макс выкатил буркалы, оскорбленный до самых печенок.
— Я не сказала плохо. Я сказала — дурак.
— Почему?
— Ты погляди — мы перемазались. В побелке…
Она залилась радостным смехом ребенка, получившего в подарок желанную игрушку…
Со сломанной сушкой Максу пришлось повозиться, и все время над его душой стояла экономка, спрашивая:
— Ты скоро?
— Скоро, а чо?
— Надо воду пускать. На кухне волноваться будут.
Танечка проводила Макса до выхода. Уже взявшись за ручку двери он потер пальцы левой руки друг о друга, показывая, что готов получить гонорар.
— Ну, ты, братец, нахал! — Танечка озорно улыбнулась. — Тебе ещё и деньги?
— Да нет, — Макс устыдился своих желаний и гордо вскинул голову. — Гусары денег не берут.
— Вот так-то, — сказала Танечка. — Иди, родной. Иди.
Макс посмотрелся в трюмо, стоявшее в прихожей. Рожа его, как сказал бы поэт, светилась восторгом сладострастья. Это могло навести ревнивого супруга, охранявшего ворота усадьбы, на опасные подозрения. Стоило ли рисковать по пустякам?
Макс вынул из инструментальной сумки разводной ключ, мазнул пальцем по червяку. Палец стал черным. Им Макс тут же провел по щеке. Масляная линия, протянувшаяся от скулы к глазу, придала ему вид утомившегося в трудах работяги.
Страж ворот пристально посмотрел Максу в глаза. Тот не отвел взгляда.
— Ну, — спросил охранник, — по морде не схлопотал?
Макс удивился.
— От кого?
— От Таньки. Она не любит, когда к ней мужики липнут.
— А-а, — протянул Макс. — Я краны крутил. Мне не до баб.
Охранник понимающе кивнул:
— Это хорошо, а то бы схлопотал. И я бы ещё добавил. — Он взял со стола полотенце, протянул Максу. — Вытри лицо. Весь измазался.
Через поле Макс шел усталый, как крестьянин с покоса, а в душе темной мутью клубилась смута. Маленькие фигурки — нэцкэ — взбудоражили, взбаламутили, задымили воображение. Вот ведь оказывается в какие интересные цацки играет русская буржуазия. Не больше картошки штучка — сунь такую в карман и не заметишь, а за неё штуку баксов — алямс! И ты в дамках. А если их все сразу социализнуть? Пардон, господа, приватизировать… А?
Мысль искателя, чем хороша. Она бьется, не дает ни минуты покоя, будит инициативу, подталкивает к смелым решениям. Это в равной степени касается мысли ученого и банального жулика.
К вечеру Макс созрел окончательно. Он решил действовать немедленно. Не зря говорят: «Пей чай, пока горячий».
Хозяев дома не было: и Антонина Анатольевна и Вика умотали в город по каким-то делам. Макс был предоставлен самому себе. В сарайчике за дачей он набрал реечек, сложил их в сумку. Взял молоток, приготовил гвозди. Когда стемнело, двинулся в путь.
Добрался к даче Хренасина в темноте. Еще днем, обходя усадьбу вдоль забора, Макс обнаружил со стороны, противоположной воротам, штабель досок. Ко всему здесь и дом стоял всего метрах в двух от ограды — самое удобное место для атаки крепости.
Вытащив из штабеля доску, Макс приколотил к ней реечки, сделав нечто вроде трапа. Затем под наклоном прислонил сооружение к забору и быстро залез на стену. Огляделся. Слезть с забора во двор возможности не было: на металлических кронштейнах крепился навес из колючей проволоки. Его верхний уровень контролировали инфракрасные датчики.
— Ладно, — сказал сам себе Макс, — мы пойдем по другому пути.
Он осторожно, стараясь не греметь, втянул наверх доску, послужившую ему лестницей, и перебросил один её конец на крышу дома. Попробовал потрясти доску и убедился, что она держалась крепко.
Макс лег на живот и осторожно переполз над пустотой с забора на крышу. Полежал, прислушиваясь. Все было тихо. Тогда он встал, подошел к широкой кирпичной трубе и заглянул в нее. Черное жерло дышало пустотой и слабым запахом горелой бумаги. Видимо, мастера, проверяя тягу, спалили в камине несколько газет.
Эх, печники, мастера-хреновы! Кто же так камины кладет? За внутренними дубовыми створками дверей строители не забыли смонтировать стальные раздвижные решетки. Окна изнутри закрывались надежными ставнями. Что поделаешь, пристрастие воров проникать в дома сквозь двери и окна на Руси известно давно. А вот о том, что можно залезть внутрь через каминную трубу здесь не слышали, поскольку камины в России клали редко. Русская печь, кирпичная печь «голландка», обтянутая железным листом, буржуйка;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Вика, напрасно прождавшая своего Максика до утра, встала с постели разбитая бессонницей. Она, конечно, временами теряла терпение и впадала в дрему, но сны, в которые погружалось сознание, были темные и мучительные, такие что она пробуждалась после каждого с тяжелой похмельной головой и тянущим ощущением внизу живота..
Спустившись на первый этаж, Вика вышла на веранду. Максик сидел в плетеном кресле-качалке и курил.
— Ты что? — Вика зло шипела, и глаза её от гнева потемнели. — Почему не явился?
Опупевший от ночной требовательности ненасытной Антонины Анатольевны, Макс еле держал голову. Глаза слипались, руки подрагивали. За удовольствие он заплатил утомительным старанием. Тем не менее Макс сразу заметил, что Вика употребила по отношению к нему слова «не явился», словно была его командиром. И это его зацепило.
— А пошла ты! — Макс довольно точно обозначил адрес посыла. — «Не явился». Тоже мне начальница. В гостиной улеглась старуха и не спала. Я не мог пройти мимо.
В слово «старуха» Макс вложил столько презрения, что Вика поверила в искренность его переживаний и сменила гнев столбовой дворянки на милость жаждущей ласки любовницы.
— Мама любит там возлежать. Ладно, Максик, скоро она уезжает в город. Я тебя буду ждать.
— У-у-у, — застонал батрак полового поля, будто у него враз заболели все зубы.
С той поры так и пошло — работа в две смены с мамой и дочкой, как в горячем цеху с непрерывным процессом производства. Правда, планы Антонины Анатольевны по переустройству усадьбы внезапно изменились, и от обязанной перекапывать сад Макса освободили, позволив ему сосредоточиться на другом, не менее важном для двух дамочек деле.
***
В один из дней Макса пригласили отремонтировать сантехнику на соседней даче, которая высилась на ровном поле как французский форт Баяр над гладью моря. Макс видел этот дом издали, но не обращал на него особого внимания — мало ли кто что понастроил вокруг?
Он работал в траншее, заканчивая подводку труб к хозблоку, когда сверху его окликнул молодой женский голос.
— Мастер, вас можно?
Макс выпрямился и вытер руки тряпкой, торчавшей из кармана.
— Меня можно, — ответил он с многозначительным подтекстом. — Так в чем дело?
— У нас на даче небольшая авария. Нужно бы исправить.
— Значит текёть, — Макс знал, зачем обращаются к водопроводчикам, и постарался показать свое понимание задачи шутливым образом.
— Текёть, — приняла его шутку женщина.
Макс оглядел её с головы до ног взглядом оценщика, решающего — брать или отказываться от предлагаемого. Химическая блондинка (сколько отбеливателя пошло для достижения такой белизны волос представить непросто), яркие румяна на щеках, выщипанные черные брови, зад вертлявый — бедра при движении покачивались по горизонтали — туда-сюда. Сказать сразу выглядела она полураздето или полуодето было трудно. Однако все эти признаки, вместе взятые, показались Максу хорошим знаком, и он, рассчитывая на удачу, решил согласиться.
— Если надо, помогу. Кто хозяин дачи?
— Господин Хренасин. Аристарх Еремеевич.
— Крутой?
— Не-е, он у нас тихий. Начальник налоговой инспекции.
— А-а, — протянул Макс. — Тогда задарма не пойду.
— О чем разговор? — Женщина вызывающе качнула бедрами. Полы блузки-распашонки, на которой не было ни единой пуговички, разошлись, открыв две аккуратные грудочки, прикрытые бюстгальтером. Настолько прозрачным, что Макс разглядел темные окружья сосков на фоне белого тела. Разглядел и облизал губы.
— Ладно, приду. Только закончу здесь.
Через час, затянув муфту на последнем стыке труб, Макс собрал инструмент. Вышел за ограду, постоял, прикинул расстояние на глаз. До дачи налогового чиновника было метров восемьсот, если не меньше. Когда любопытство велико, можно пройтись, прогуляться.
Макс двинулся напрямик через поле. Сделал шагов пятьсот, остановился. Сказал восхищенно:
— Во, курвец, ни хренасеньки домик отгрохал!
Он обошел забор, внимательно его разглядывая. Трудно сказать, думал ли хозяин коттеджа о возможности налета хазар на его усадьбу, но глухая трехметровая стена походила на крепостную и могла остановить даже танк. Не было только зубцов с бойницами как на кремлевской, и скошенных амбразур, чтобы поливать через них осаждающих кипящей смолой.
Ворота усадьбы были широко распахнуты. Через них то и дело въезжали и выезжали грузовики. Два самосвала завозили чернозем для цветочных клумб и газона, три крытые «Газели» доставляли в дом новую мебель — большие картонные упаковки, изрисованные надписями на каком-то заграничном языке.
Преграждая посторонним, вход во двор, у створок ворот на складном стульчике с парусиновым сидением и алюминиевыми ножками, подставив голый торс солнцу сидел охранник — мужик ого-го! Бугристые бицепсы, плечи с рельефной мускулатурой, развитая сильная грудь…
— Пропустишь? Меня позвали по делу.
— Значит, ты токарь?
— Слесарь.
— Ага, слесарь. По металлу, по хлебу и по салу.
— А где бабенка?
— Какая?
— Та, что ко мне приходила.
— Экономка? В доме. Чо, понравилась?
— Ничего. Вертлявая. Вполне годится.
Охранник крепости посуровел, насупился, угрожающе расправил плечи и шевельнул ими.
— Насчет этого — застегни мотню. Танька — моя жена. Протянешь к ней лапы, оторву ноги вместе с яйцами. Просек?
Чтобы переключить разговор с опасной темы на более нейтральную, Макс спросил:
— Ничего у вас работка, или так-сяк?
— Кайф, — ответил охранник лениво.
Макс удивился совершенно искренне:
— Чего ж хорошего? Чужое стерегти — какой кайф?
— А может я свое стерегу? — страж крепости взглянул на Макса, хищно сверкнув глазами.
— Ладно вам! — Макс вложил в слова столько сомнения, чтобы они звучали, как «меня не купишь».
— Чудак! — Страж ворохнулся на стульчике, и тот жалобно скрипнул соединительными винтами. — Слыхал про миллионщика Рабиновича?
Макс понял: имелся в виду какой-то анекдот, но про Рабиновича анекдотов сочинены тысячи тысяч, поэтому лучше не угадывать.
— Нет, не слыхал.
— Так вот, паря, у Рабиновича в доме было три сортира и в каждом по толчку. Один — серебряный, второй — золотой, третий — алмазный. И все равно, когда пришли наши этого олигарха раскулачивать, он наложил в собственные штаны.
Макс засмеялся.
— Здорово, но к чему? Вы что, красный?
— Нет, милок, я либеральный демократ. — Охранник взял со стола черную фуражку с высоким околышем, которую трудно сказать по какой причине в народе прозвали «поцкой» и возложил на голову, как корону. — Похож на Жириновского? Так вот, когда мы придем к власти, я у этих ворот этой хазы окажусь первым. Мы олигархов пощиплем.
— Хорошая мысль, только если другие это раньше не сделают.
— Что? — охранник не сразу понял намек.
— Придут ночью и общиплют хазу. Ты один за всем не уследишь.
— Ну, ну, размечтался! Тут по всей ограде натыкана электроника. Перелезь — шухер вмиг пройдет даже до милиции.
— А-а, — сказал Макс, — Тогда дело другое. Так вы меня пропустите?
— Иди, иди, тебя уже ждут.
Макс прошел через двор, приблизился к парадному крыльцу, над которым простирался огромный козырек, сделанный так, чтобы на выходивших из автомобиля людей не капал дождь. Экономка ждала Макса у двери.
— Пойдемте в дом. Сюда.
Чтобы пройти к санузлу, они пересекли просторную гостиную. Макс обалдел от роскоши, которую увидел. Лепные карнизы, с веточками и золочеными яблочками. Хрустальная люстра, цену которой он не мог назвать даже предположительно. Два дивана вдоль стен. На стенах — картины. Они на Макса впечатления не произвели, и он определил их одним словом — хренота. И в самом деле — женщина с телом красного цвета с головой, приплющенной как тыква. Пестрые квадраты, круги и прямоугольники, разбросанные по полотну. Так, блажь для фраеров.
В стеклянном шкафу на стеклянных полках одна к одной стояли маленькие фигурки — то ли слоновая кость, то ли пластмасса. Подогнув под себя ноги, сидели мордастые божки с узким разрезом глаз. Пучились какие-то существа, непонятного происхождения, короче, так — мура всякая, но глаз привлекала, внимание задерживала своей вызывающей необычностью.
— Что это? — спросил Макс у Танечки, которая шла за ним, не отставая ни на шаг. Должно быть боялась, как бы слесарь не запустил руку в хозяйские тайники.
— Нэцкэ.
— Чо-чо?
Танечка бросила на Макса взгляд, полный превосходства.
— Произведение японского национального искусства. Слоновая кость. Девятнадцатый век.
Было нетрудно догадаться, что сказано это так, как должно быть говорил хозяин дачи своим гостям, демонстрируя им коллекцию.
— И на что они?
Наивный вопрос человека, который не представляет, зачем на пустяки тратить деньги, если их можно израсходовать с куда большим толком — проесть и пропить. И опять Танечка посмотрела на Макса, будто на несмышленыша.
— Денег у них много. — Было ясно, что «они» — это хозяева дачи. — А нынче что такое деньги? Бумажки. Другое дело — произведения искусства. Или там ювелирка, брулики… Эти штучки не дешевеют.
— Так и брали бы ювелирку.
— Ха! Ты знаешь, сколько стоит вот этот пузатый? — Танечка ткнула пальчиком в стекло, указывая на маленькую фигурку из слоновой кости, местами посеревшую от времени.
— Сколько?
Во всех случаях, когда в отношении чего-то можно было задать такой вопрос, ответы на него всегда волновали Макса. К вещам он подходил только с денежными мерками. Какая разница между «Нисаном» и «Мерседесом» (кроме отличий в их внешнем виде) Макс не знал: за руль он никогда не садился, ни одного метра даже в качестве пассажира в таких машинах не проехал. Все для него определяла цена: «Мерседес» дороже «Нисана» — значит он и лучше.
— Угадай.
Именно в тот момент Макс заметил, что Танечка откровенно заигрывает с ним. Она вдруг легонько подтолкнула его плечом и взглянула с особой многозначительностью.
— А что угадывать? Я бы за неё ничего не дал.
— Тундра! — Танечка заливисто засмеялась и ладошкой легонько дотронулась до груди Макса, словно отталкивала его. — Ну, тундра. Эта штука стоит тысячу баксов.
— Откуда знаешь?
— Хозяин гостям говорил.
— Трёп! — Макс покачал головой. — Твой штымп чернуху лепит.
— Ну да! Тут недавно к нему япошка подваливал. Увидел все это и глаза плошками.
Танечка оказалась в такой близости от Макса, что он ощутил тепло её тела, и тут же притянул её, прижал к себе.
— Какая ты мягкая.
— Пусти, — сказала Танечка, не повышая в голоса, но в нем не было главного — протеста и возмущения.
— Ой, ой, — Макс сомкнул объятия ещё крепче. — Будут ещё желания?
Он чувствовал — женщина в его руках млела. Она задышала отрывисто, ещё более обмякла, расслабилась. Макс поцеловал её в губы, и Танечка ему ответила — её рот полуоткрылся и гибкий язык коснулся его языка. Это произошло неожиданно, быстро, и в тот же миг она оттолкнула его от себя.
— Побаловался и хватит. Пошли, покажу, где надо исправить.
Санузел выглядел шикарно — широкая ванная комната с ванной, утопленной краями до уровня пола, отдельная душевая кабинка, раковина типа «тюльпан», сверкавшие позолотой краны, крючки вешалок, задвижки и ручки дверей.
— Вот эта бандура течет, — сказала Танечка и показала на блестевшую никелем спираль полотенцесушителя.
Макс осмотрел устройство и обнаружил черную точку свища, из которого на кафельную стенку брызгала тоненькая струя воды.
— Надо ставить хомут, — сказал он. — Иначе тут ничего не сделаешь. Либо снимать все и паять.
— Еще чего! — Танечка говорила как капризная хозяйка, кому не по душе кустарщина, к которой прибегали при ликвидации протечек обычные российские обыватели — всякие там хомуты и пайка. — Надо ставить новый.
— А есть?
— Что за вопрос.
— Где вентиль? Надо перекрыть магистраль.
— В гараже.
Они спустились по лестнице на первый этаж, внутренней дверью прошли в гараж. Вдоль стены тянулись трубы водяные и газовые. Макс нашел нужный вентиль, перекрыл линию. Повернулся и столкнулся с Танечкой. Та стояла за его спиной так близко, что не налететь на неё он не мог. Танечка качнулась. Чтобы не позволить ей упасть, Макс обхватил её за талию.
Танечка уперлась ладошками в его грудь — не очень сильно, чтобы не показалось, будто она его отталкивала.
— Не надо…
Глаза её блестели озорством, а влажные губы были полураскрыты.
— Почему? — нахально удивился Макс и запустил руки под распашонку.
Танечка не сопротивлялась. Вдруг Танечка оттолкнула Макса обеими руками.
— Дурак!
— Что, плохо? — Макс выкатил буркалы, оскорбленный до самых печенок.
— Я не сказала плохо. Я сказала — дурак.
— Почему?
— Ты погляди — мы перемазались. В побелке…
Она залилась радостным смехом ребенка, получившего в подарок желанную игрушку…
Со сломанной сушкой Максу пришлось повозиться, и все время над его душой стояла экономка, спрашивая:
— Ты скоро?
— Скоро, а чо?
— Надо воду пускать. На кухне волноваться будут.
Танечка проводила Макса до выхода. Уже взявшись за ручку двери он потер пальцы левой руки друг о друга, показывая, что готов получить гонорар.
— Ну, ты, братец, нахал! — Танечка озорно улыбнулась. — Тебе ещё и деньги?
— Да нет, — Макс устыдился своих желаний и гордо вскинул голову. — Гусары денег не берут.
— Вот так-то, — сказала Танечка. — Иди, родной. Иди.
Макс посмотрелся в трюмо, стоявшее в прихожей. Рожа его, как сказал бы поэт, светилась восторгом сладострастья. Это могло навести ревнивого супруга, охранявшего ворота усадьбы, на опасные подозрения. Стоило ли рисковать по пустякам?
Макс вынул из инструментальной сумки разводной ключ, мазнул пальцем по червяку. Палец стал черным. Им Макс тут же провел по щеке. Масляная линия, протянувшаяся от скулы к глазу, придала ему вид утомившегося в трудах работяги.
Страж ворот пристально посмотрел Максу в глаза. Тот не отвел взгляда.
— Ну, — спросил охранник, — по морде не схлопотал?
Макс удивился.
— От кого?
— От Таньки. Она не любит, когда к ней мужики липнут.
— А-а, — протянул Макс. — Я краны крутил. Мне не до баб.
Охранник понимающе кивнул:
— Это хорошо, а то бы схлопотал. И я бы ещё добавил. — Он взял со стола полотенце, протянул Максу. — Вытри лицо. Весь измазался.
Через поле Макс шел усталый, как крестьянин с покоса, а в душе темной мутью клубилась смута. Маленькие фигурки — нэцкэ — взбудоражили, взбаламутили, задымили воображение. Вот ведь оказывается в какие интересные цацки играет русская буржуазия. Не больше картошки штучка — сунь такую в карман и не заметишь, а за неё штуку баксов — алямс! И ты в дамках. А если их все сразу социализнуть? Пардон, господа, приватизировать… А?
Мысль искателя, чем хороша. Она бьется, не дает ни минуты покоя, будит инициативу, подталкивает к смелым решениям. Это в равной степени касается мысли ученого и банального жулика.
К вечеру Макс созрел окончательно. Он решил действовать немедленно. Не зря говорят: «Пей чай, пока горячий».
Хозяев дома не было: и Антонина Анатольевна и Вика умотали в город по каким-то делам. Макс был предоставлен самому себе. В сарайчике за дачей он набрал реечек, сложил их в сумку. Взял молоток, приготовил гвозди. Когда стемнело, двинулся в путь.
Добрался к даче Хренасина в темноте. Еще днем, обходя усадьбу вдоль забора, Макс обнаружил со стороны, противоположной воротам, штабель досок. Ко всему здесь и дом стоял всего метрах в двух от ограды — самое удобное место для атаки крепости.
Вытащив из штабеля доску, Макс приколотил к ней реечки, сделав нечто вроде трапа. Затем под наклоном прислонил сооружение к забору и быстро залез на стену. Огляделся. Слезть с забора во двор возможности не было: на металлических кронштейнах крепился навес из колючей проволоки. Его верхний уровень контролировали инфракрасные датчики.
— Ладно, — сказал сам себе Макс, — мы пойдем по другому пути.
Он осторожно, стараясь не греметь, втянул наверх доску, послужившую ему лестницей, и перебросил один её конец на крышу дома. Попробовал потрясти доску и убедился, что она держалась крепко.
Макс лег на живот и осторожно переполз над пустотой с забора на крышу. Полежал, прислушиваясь. Все было тихо. Тогда он встал, подошел к широкой кирпичной трубе и заглянул в нее. Черное жерло дышало пустотой и слабым запахом горелой бумаги. Видимо, мастера, проверяя тягу, спалили в камине несколько газет.
Эх, печники, мастера-хреновы! Кто же так камины кладет? За внутренними дубовыми створками дверей строители не забыли смонтировать стальные раздвижные решетки. Окна изнутри закрывались надежными ставнями. Что поделаешь, пристрастие воров проникать в дома сквозь двери и окна на Руси известно давно. А вот о том, что можно залезть внутрь через каминную трубу здесь не слышали, поскольку камины в России клали редко. Русская печь, кирпичная печь «голландка», обтянутая железным листом, буржуйка;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19