— Не стреляйте, сдаемся!
Голос, прозвеневший в истошном накале, обнажил ужас, который испытывал кричавший.
— Бросить оружие! — повторил команду Гусь. — Поднять руки! — Затем последовало ещё одно, отнюдь не уставное предупреждение. — Иначе посеку автоматами, гавно такая!
Четверо неизвестных в армейском камуфляже побросали карабины и вскинули руки. Прапорщик выбежал из-за дерева на открытое место.
— Ложись! — Гусь повел автоматом, и пули, разбрызгивая в стороны колючки прошлогодней хвои, прочертили строчку перед ногами браконьеров. Те дружно бросились на землю.
— Руки в стороны! Ноги развести! — Гусь выкрикивал команды одну за другой, при этом не избегал и метода активного убеждения — носком ботинка врубал строптивым и непонятливым по ребрам.
Когда четыре мужика распластались на земле, как шкуры медведей, выложенные для сушки, Гусь повернулся к первым подбежавшему ему на подмогу Караваеву.
— Обыщи их!
Караваев довольно умело обшарил чужие карманы, потрогал ноги через брючины. Нашел три охотничьих билета, две зажигалки, коробку спичек, три начатые пачки сигарет и два больших ножа, английского производства.
— Все, товарищ прапорщик, — доложил он, передавая Гусю трофеи.
Гусь подошел к типу, лежавшему посередине. Подковырнул ботинком под бок.
— Зачем стреляли?
— Думали охотинспекция.
— Значит, завалить инспектора в тайге дело законное?
— Нет, мы в людей не целились. Стреляли в воздух. Чтобы попугать. В таких случаях инспектора на рожон не лезут. Это уж так заведено.
— Значит в воздух? Ну, ну. Тебя отвести к дереву, в которое ты влупил жакан?
Браконьер не ответил.
— И на что вы тут охотились? — спросил Федотыч. Он уже заметил стоявшую в стороне большую плетеную корзину с крышкой. — На мышей?
Федотыч подошел к корзине и открыл её. Заглянув внутрь. Потом сунул туда руку и вытащил на свет птицу, спеленутую широким бинтом, чтобы не махала крыльями.
— Глянь, Леонид, что они вытворяют.
Гусю птица понравилась. Глаза, оттененные темными пятнами, смотрели внимательно и вместе с тем сурово. Верх головы, спина, крылья и хвост были темно-серыми, на светлой груди виднелись похожие на капли пестрины. Хищный крючковатый нос с выступом, напоминавшим зуб, крупные ноздри придавали птице характерную внешность.
— Сокол? — спросил Гмыза.
— Точно, — подтвердил Федотыч, с восторгом смотревший на птицу. — Сапсан. Охотник. Падаль не подбирает. А вот в воздухе от него не уйдут ни голубь, ни ворона, ни утка.
— Гусей тоже бьет? — Рогоза задал вопрос нейтральным голосом со взглядом абсолютно невинным. Но прапорщик все понял сразу.
— Я те дам, — сказал он. — Я те дам гусей. Гуси никого не боятся и никому не поддаются. Понял?
— Гусей он не бьет, — поддержал приятеля Федотыч и подморгнул сержантам. — Гусь птица серьезная.
— Значит, браконьеры соколов ловят? — спросил Рогоза. — Зачем?
— Прибыльное дело. Их продают скупщикам, по крайней мере, по пятьсот долларов за штуку. Те контрабандой везут птиц за границу. Арабские шейхи в эмиратах за них отваливают большие деньги. Короче, грабят нашу природу без стыда и совести. Скоро соколов в Сибири начисто изведут. Как извели их в России.
Федотыч распеленал птицу и подкинул её вверх. Сокол взмахнул крыльями, стремительно взлетел и унесся вдаль. За ним последовали ещё три птицы, томившихся в корзине. Рогоза яростно растоптал плетенку и отшвырнул её остатки пинком.
— Все ясно, — сказал Гусь, подтолкнув ногой в бок одного из браконьеров. — Теперь остается решить, что с вами делать. Как ты думаешь, сержант?
Гусь сознательно не называл фамилий.
— А чо решать? — Рогоза по лицу прапорщика уже понял, какой ответ тому должен понравиться. — Урыть их тут и всего делов.
— Верная мысль, — похвалил Гусь. — Я тоже склоняюсь к этому. Сделай обоснование.
— Вооруженное нападение на армейский патруль. Разве этого мало?
— Правильно мыслишь, сынок. — Гусь был доволен. — Только нужно приговор сформулировать так: «не спровоцированное вооруженное нападение на военный патруль в зоне чрезвычайного положения». И поставим на этом точку.
Федотыч, привалившись спиной к вековой сосне, прятал улыбку в усы: ну, Гусь! Прапорщик поставил ногу на задницу браконьера, который лежал с правого края ряда.
— Ты самый строптивый, первым выстрелил в нас, с тебя и начнем.
— Товарищи, — браконьер встал на колени. — Вы шутите?
— Ага, — сказал Гусь мрачно и стволом автомата приподнял браконьеру подбородок. — А ты, когда стрелял, тоже шутил? Думал, тебя простят?
— Товарищи… — голос мужика дрогнул. — Не надо…
— Ты ещё добавь: «я больше не буду».
Голос Гуся явно накалялся, и даже Федотыч теперь не мог понять играет его друг или на самом деле заводится. Последнее ничего хорошего не сулило.
Стараясь понять, что происходит, Федотыч пристально поглядел на Гуся. Тот угадал невысказанный вслух вопрос и едва заметно подморгнул приятелю: мол, все в порядке, не бойся. И тогда, несколько успокоившись, Федотыч предложил:
— Леня, может, все же отпустим их?
— Ты тоже туда, гуманист? Тебя они чуть не убили. Кто из них — не мне разбираться. По-хорошему это должно было сделать следствие. Но у меня чрезвычайные полномочия по борьбе с бандитизмом. В конце концов, кто-то должен учить людей порядку?
— Нет, — сказал Караваев, вступая игру, — пусть живут.
— Смотрите, можете отпускать. Но я от вас отойду. — Гусь говорил голосом униженного товарищами человека. — Глаза б мои не видели этот бардак. Учти, если бы не мое к тебе уважение, Федотыч, я бы их уже давно расхлопал. Так что весь грех теперь лежит на тебе.
Гусь закинул автомат за плечо и отошел в сторону. Сержанты продолжали держать браконьеров под прицелом. Федотыч взял один из трех карабинов, лежавших под комлем кедра, разрядил его и протянул браконьеру в армейской камуфляжной куртке.
— Встань и разбей.
— Вы что?! Такие деньги. Кто за него мне заплатит?
Гусь шагнул вперед.
— Я что вам говорил? Все же проще их всех занести в расход. — Он сдернул автомат с плеча. — А карабины я сам сломаю.
— Погоди, — остановил его Федотыч успокаивающим жестом. — Человек не знает, что оружие у задержанных браконьеров конфискуется. Я даю ему возможность самому решать — разбить карабин или его заберем мы.
— А! — подбадривая себя диким криком, браконьер схватил оружие за ствол, и щечкой приклада и ударил по дереву, возле которого стоял. Цевье лопнуло, отлетело в сторону.
— Теперь ты, — Федотыч протянул следующий карабин самому молодому из кампании. — Видел, как это делается?..
Возня с браконьерами задержала группу на четыре часа. Еще полчаса ушло на то, чтобы подзаправиться. Потом они шли три часа без передышек. Первым сдал Гусь: судорога свела ему ногу.
— Федотыч, — Гусь присел на камень и стал растирать правую голень, — ты случаем не Сусанин? Заведешь нас в дебри и с концами…
— Испугался? — Федотыч ударил ботинком по гальке, лежавшей на склоне, и та покатилась вниз, увлекая за собой другие. — Я такой, Леня. А вы, орлы? — он повернулся к сержантам. — Тоже выдохлись?
— Не-ка, нам никак нельзя, — сказал Гмыза бодрым голосом и скромно потупил глаза. — Иначе нас товарищ прапорщик загонит, куда Макар телят не гонял. Он у нас тоже такой.
Гусь понял иронию, которую вложил в свои слова Гмыза и, если бы это происходило в гарнизоне, наверняка, пошел на резкость, оборвал, осадил солдата («ишь, гавно такая»), но сейчас он смотрел на ребят иными глазами. Потому сказал укоризненно с той же долей иронии, что и сержант:
— Ладно, друг Гмыза, я тебе это припомню. Кормишь вас, бережешь, не спишь по ночам…
— Вы же спите, — ввязался в разговор Рогоза.
— Ты что, за мной следишь? Может я просто лежу с закрытыми глазами. И думаю о вашем благополучии.
— Не, — снова возразил Рогоза. — Прошлую ночь вы храпели, как трактор.
Гусь кончил растирать ногу и встал.
— Вот, Федотыч, жди от них благодарности. Ради вас, раздолбаи, я себя не щажу, а вы… — В чем именно упрекал Гусь сержантов, каждый из них должен был догадаться сам. — Ладно, пошли дальше.
Ночевали они в узкой расселине между скал, которая хорошо укрывала от ветра. Чтобы поддерживать всю ночь огонь костра, всем пришлось хорошо потрудиться. До самой темноты они собирали сучья, которых в редколесье оказалось не так уж много. Потом срубили две сухие сосенки и нарубили из них полешек. Зато до утра, хотя на скалы лег иней, в их убежище сохранялось какое-то подобие тепла.
С утра ещё два часа они двигались с увала на увал, приближаясь к перевалу через главное препятствие, стоявшее на их пути — через хребет Урман. Седловину, к которой они стремились, можно было разглядеть издали. Ее образовало могучее тектоническое давление, надвигавшее друг на друга огромные базальтовые глыбы двух сопок. Но силы земли в какой-то момент иссякли, и между крутых стен остался узкий проход. Потом время усилиями солнца, ветров, дождей и морозов выгладило откосы, зализало их и сделало щель похожей на седло, к перегибу которого с востока тянулся глубокий желоб с гладкими бортами и дном, вылизанными ливневыми потоками.
— Поднимаемся здесь, — сказал Федотыч. — Главное не навернуться — камень скользкий.
— Пройдем, — пообещал Гусь и повернулся к сержантам. — Кто попробует упасть — вломлю на всю катушку.
— Гавно такая, — добавил Рогоза, открыто глядя в глаза прапорщику.
— Вот именно, — согласился тот. — Пошли.
Они были в метрах в двухстах от седловины, когда на землю набежала тень.
Гусь поднял глаза. Черная туча, выползавшая из-за гребня, закрыла солнце. И сразу в лицо задул ветер. Сперва он был легким и пробегал над горами осторожно, будто искал дорогу. Зашумели кроны деревьев. Потом поток воздуха окреп, стал упругим и порывистым. Снизу, откуда группа только что пришла, донесся гул потревоженной тайги. Заскрипели, закачались вековые кедры и сосны. Удары ветра зло трепали вершины берез. Внизу, не выдержав штормового напора, начали громко трещать и ломаться деревья.
Плотные серые тучи, которые за собой с подвыванием тащил свирепый ветер вершин, несли в тугих клубах струи дождя. Воздух быстро похолодел, будто где-то рядом открылись двери огромного ледника, и наружу вырвалось дыхание зимы. За хребтом шибанула искра молнии, и все вокруг осветилось мертвенно-синим светом электросварки.
— Быстрей, мужики! — прикрикнул Федотыч. — Шуруй, шуруй ногами!
— Успеем, — возразил Гмыза, который по его виду уже и без того в немалой мере устал.
— Я те успею! — Федотыч был в тревоге. — Сейчас сюда рванется поток.
И в самом деле, вскоре им под ноги хлынула вода. Идти сразу стало труднее. Казалось, что в горах прорвалась плотина, и вода текла по склонам, смывая с них все, что плохо лежало — сломанные ветки, сухую листву, мелкие камни.
Только теперь Гусь понял, что голая полоса земли, тянувшаяся вверх по склону, по которой они долгое время шли, и которую он принял за дорогу, на самом деле была ложем потока, скатывавшегося в низину после дождей. Оттого-то здесь и не было грунта — его давно смыло, потому вода неслась по плитам доломита, выстилавших склон.
— Вперед! Вперед! — поторапливал Федотыч. — Надо выйти на водораздел. Быстрее!
Чем выше они поднимались, тем слабее становился напор воды, устремлявшийся им под ноги. Зато внизу потоки бушевали, что было сил. Оттуда, из лощины, доносился грохот двигавшихся камней, бурление струй, ломавшихся и падавших в воду деревьев.
Когда до гребня оставалось немного, Федотыч остановился и ладонью сгреб с лица воду.
— Все, оторвались. Можно передохнуть.
Скажи такое горожанин, попавший под дождь на улице и не имеющий возможности найти укрытие, его бы сочли ненормальным. Подсохнуть или переждать дождь, промокший насквозь житель города, старается под крышей. Но в горах, в тайге, где самое густое дерево в ливень не подарит сухости, а ноги дрожат, и дыхание перехватывает от усталости, отдохнуть можно и под дождем.
Гроза уходила на восток. Молнии сверкали где-то вдали и оттуда доносились обвальные удары грома.
Погода ломалась на их глазах. Едва край висевших над хребтом туч уполз в сторону, теряя в скалах серые обрывки тумана, с запада в промытый до блеска мир хлынуло солнце. И сразу стало жарко. Камни, ещё не потерявшие влажного блеска, начали нагреваться и курились паром. Даль подрагивала в зыбком мареве.
— Ребята, — сказал Федотыч, — дальше пойдете одни. Вон, видите блеск? Это река. Аркун. Жмите точно на запад. Тут по прямой километров тридцать. По земле — все семьдесят. Не так уж много. Важно не сковырнуться со склона. Внизу — будет ровнее.
— Может пойдешь с нами? — спросил Гусь.
Федотыч пальцами обеих рук распушил бороду, чтобы быстрее сохла.
— Не, мужики, не могу. Как говорят, рад бы в рай, да грехи не пускают. Вы уж сами…
***
На четвертый день пути, по расчетам Макса и судя по топокарте, в которую он часто заглядывал, до выхода в долину Аркуна оставалось совсем немного. Но голод и усталость, накопившиеся за последнее время, давали о себе знать. Несмотря на изнеможение, он плохо спал, часто просыпался и лежал в темноте, подрагивая от холода. В голову приходили тревожные мысли о том, что все его предприятие обречено на провал и лучше его было не затевать.
Рассвет наползал медленно, лениво. В просветах между деревьями высвечивалось небо, чистое, голубое, но это не особенно радовало. Голод подсасывал под ложечкой, в пустых кишках бродили газы, и низ живота временами пропарывала острая резь.
Макс подхватил мешок, но он показался ему более тяжелым, нежели вчера.
— Зараза! — прошипел он, ругая в первую очередь самого себя. И в самом деле, на кой надо было ему прихватывать эти три кисета с мелочью. Что теперь с ними делать? Сколько можно таскать железо с собой?
Макс опустил сидорок на землю, распустил завязку и вытащил наружу кулек с двухрублевиками. Хотел вынуть и второй, но передумал. Остальные два кисета с пятерками он решил не оставлять.
Бросить мешок с мелочью там, где ночевал, у него не хватило сил. Как-никак это были деньги, которые он добыл с таким риском, потом тащил на себе километров тридцать. Хотя ждать появления в этих местах людей, которые ищут украденные деньги, не приходилось, оставлять добычу на открытом месте, или даже малую её часть было жалко.
Макс опустился на корточки, ножом вырыл под корнями лиственницы ямку, втоптал в неё мешочек с монетами, засыпал сверху землей и хвоей. Потом ножом сделал затес на стволе дерева. Он был уверен, что никогда не вернется в эти места, а если и вернется, то, вряд ли сумеет в тайге отыскать нужное дерево, но спрятанная добыча успокаивала его: лучше все пусть пропадет, чем достанется другим на халяву.
К полудню Макс вышел к речушке, которая преградила ему дорогу. Он сверился с картой и обрадовано вздохнул. Синяя тонкая жилка, пересекавшая зеленый массив лесов, тянулась на запад к Аркуну. До него оставалось совсем немного — километров двадцать.
Солнце клонилось к закату. Далекие облака снизу казались розовыми. Кое-где лучи пронизывали их насквозь и вверх поднимались прямые столбы света. Речушка, умиротворившая нрав, после того как спала дождевая вода, ворчливо бурлила на перекатах.
Тропа, которую скорее всего натоптали звери, тянулась вдоль потока, повторяя его изгибы. В темных заводях с высокого берега можно было разглядеть, как мелькают быстрые тени хариусов. Но о том, чтобы взять их без удочки или сетки-накидки не стоило даже мечтать.
К полудню Макс вышел в долину Аркуна. Таежный массив кончался на крутояре, а дальше лежали зеленые пространства, по которым, лениво извиваясь, блестела широкая лента реки Аркун, похожая на застывший поток стекла. Солнечные блики играли на перекатах. За излучиной темнела синеватая кромка дальних лесов. В небе чистом и безоблачном парили две птицы. Кто они — орлы, коршуны или соколы Макс не знал. Летая, птицы то сближались, то расходились в стороны по дугам огромного круга. Вольные смелые птицы. И он, Макс Чикин, такой же смелый и вольный…
И главное — он дошел!
Настроение сразу изменилось: не зря гнул себя, заставлял мучиться, терпеть усталость и голод. Теперь-то уж он прорвется в места, о которых столько мечтал. С его-то деньгами достать лодку не составит труда. А уж на реке его никто искать не будет.
Макс присел на бугре под кривой сосной, которую искорежила жизнь на продуваемой всеми ветрами опушке.
Пробираясь через тайгу, он наслаждался сознанием того, что богат. Теперь пришел черед насладиться видом своей добычи. Он поставил сидорок между ног, запустил в него руку, вынул две пачки денег. Положил их перед собой на траву одну на другую.
Вот оно — богатство!
И ни на миг его не встревожили воспоминания о том, как это богатство добыто. Для сильного человека, который борется за то, чтобы стать богаче других, средства достижения цели не имеют значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19