В изоляторе с ним туго. — Я вытащил пачку «Явы».
— Э, да что вы, гражданин следователь, кто же курит такие сигареты? — Григорян вновь перешел на «вы». Он вытащил из кармана пачку «Мальборо» и протянул мне. — Хотите попробовать?
— Нет, спасибо, я практически не курю.
— Правильно. Где вам напастись денег на сигареты?.. Жалко мне вас. Так до смерти и не поймете, что жить надо было по-другому. Григорян что, жадный? Он деньги любит? Нет. Кому нужны деньги, эта бумага? Он любит жить сыто, и чтобы дети сыто жили, и чтобы жена сыта и одета была. А ваша жена сыта, обута? Не думаю. И детей не можете хорошо одеть. Какая уважающая себя женщина станет терпеть нищету? Таких, как вы, женщины оставляют.
И тут он смотрел в будущее.
— Можно сказать, обменялись любезностями, — кивнул я.
— Не обижайтесь. Я честно говорю, что думаю. Обидеть не хочу. Жизни хочу научить.
— Поздно меня жизни учить.
— Э, за ум взяться никогда не поздно. Можно было бы поговорить, вместе подумать.
— И сколько вы в мое воспитание готовы денег вложить?
— Э, так сразу не скажешь. Ну, тысяч семьдесят… на первое время. И от вас многого не потребуется. Все равно: вы не возьмете — судья возьмет.
— И за что такая щедрость?
— Э, не за то, чтобы дело прекратить и из тюрьмы отпустить. Я понимаю, что если так все пошло, то никто не отпустит. А вот с девяносто третьей на девяносто вторую перейти — разве так трудно?
В принципе он прав. Дело сейчас находится в таком состоянии, что сбить объем хищений до суммы меньше десяти тысяч рублей еще возможно. Списать большинство эпизодов на недоказанность — тогда и овцы будут сыты, и волки целы. С одной стороны, преступники осуждены и получили по заслугам. С другой, сроки по девяносто второй (хищение путем злоупотребления служебным положением) меньше раза в полтора, а таких неприятных приписок, как то: «карается исключительной мерой наказания» — в статье нет.
Однажды за рюмкой мой пьяный коллега из Азербайджана проговорился, что такая операция в Баку обходится ворюгам от трехсот до четырехсот тысяч рублей — сумма совершенно дикая. Но это юг. Следователь Алибабаев на моем месте уцепился бы за такое предложение и начал бы торговаться. Следователь Завгородин лишь иронически улыбнулся и процедил:
— Вот спасибо. Оценили мою душу в семьдесят тысяч.
— Можно и о ста тысячах поговорить, — кинул вдогонку Григорян.
— Советский следователь. Облико морале.
— Э, я же говорил — совсем глупый…
ВЛАСТИ ПРЕДЕРЖАЩИЕ ТОЖЕ ПЛАЧУТ
С утра пораньше прокурора, всех шишек из УВД и нашей конторы вызвали в облисполком на какое-то заседание по борьбе с преступностью. Воспользовавшись временным безвластием, а также отсутствием срочных дел, мы заперлись в кабинете у нашего следователя Вальки Миронова и принялись закалять волю для идеологических битв, изучать лицо врага.
Миронов уже четыре месяца боролся с видеозаразой, культом секса и насилия… У него в производстве было четыре дела по видеовредителям. Вместе с делами у него оказалось шесть видеомагнитофонов и четыре японских телевизора, а также штук триста кассет. Одна видеодвойка пристроилась в углу его кабинета, и теперь у него по вечерам толпились коллеги.
В широком кинопрокате западных фильмов были считанные единицы, да и те сильно подрецензированы — по линии идей и эротики. Заморская заоблачная жизнь народ интересовала ужасно. Детективов, фантастики практически не было ни в кино, ни в литературе, а об ужастиках вообще можно было только мечтать. Показ, даже частичный, обнаженной женской груди считался верхом разврата. Появление видеомагнитофонов стало шоком. Открылась дверь в какой-то загадочный, притягательный голливудский мир. В патриархально-тихий идеологический омут вломился терминатор-ниндзя с гранатометом по одну руку и с голой девкой — по другую.
Особую «ненависть» у посетителей Валькиного кабинета вызывали эротические фильмы — их смотрели чаще других с нарастающим душевным негодованием. «Эммануэль», «Греческая смоковница» были причислены тогда к разряду подсудных лент. Дабы лучше рассмотреть мурло врага, некоторые фильмы просматривались по несколько раз. В то утро мы осваивали «Калигулу». По ходу, будучи в благостном и демократическом состоянии духа, я припомнил Миронову томящихся в застенках несчастных видеоманов. Он только пожал плечами и показал мне сложенную газетную вырезку.
— А я что? Вон заместитель Генерального прокурора Шишков что говорит. Зачитываю. «Под влиянием видеолент люди перерождаются, начинают путать черное с белым. Порнографические фильмы и ленты с пропагандой насилия освобождают человека от внутреннего контроля, приводят к размыванию нравственных ценностей»… Это прямо про тебя с Норгулиным. Насмотрелись тут у меня вещественных доказательств.
— Мы-то выдержим этот гнет. А за тебя вот страшно.
— Не бойся. Я был в школе секретарем комитета комсомола, стойкий. Вот еще послушай: «Среди перерожденцев есть и преподаватели музыки, и инженеры».
— И следователь прокуратуры…
— Во-во. Дальше: «А тренер детской юношеской школы города Намангана Рахманов организовал в своей квартире просмотр порнографических фильмов своими воспитанниками, на сеансе собиралось до двадцати подростков, каждый из которых платил по двадцать рублей»… Преподаватель. А я почему не могу посадить за то же самое главного режиссера театра Маликова? Он по червонцу брал.
— Можешь, Валя, конечно, можешь, — успокоил я его.
— А то нашлись борцы за права человека и недочеловеков.
В дверь требовательно постучали.
— Валя, у тебя Завгородин? — послышался голос нашей секретарши Светланы.
— У меня, — Валя открыл запертую дверь.
— Его срочно к телефону…
— Может, и Норгулина заодно заберешь? — с готовностью предложил Валя.
— Сказали Завгородина.
— Кто меня? — спросил я.
— Секретарь обкома, — отрезала Света.
— Ха, — усмехнулся Валя, приняв сообщение за шутку. — Он на разговор меньше чем с Лигачевым теперь и напрягаться не будет.
Между тем Света не шутила. Действительно на проводе была секретарша Румянцева, которая мне сообщила, что первый секретарь будет говорить со мной.
— Терентий Витальевич? — осведомился хорошо поставленный, властный голос. — Здравствуйте.
— Здравствуйте, Сергей Владимирович.
— Вы не могли бы зайти ко мне? Скажем, через полтора часа. Это время вас устроит?
— Да. Я буду.
— Секретарь вас пропустит. До скорого свидания.
— Всего доброго.
"Не могли бы зайти?» Кто же отказывается от приглашения областного хозяина, члена ЦК?
— Растешь, Терентий, — сказала Света, занимавшаяся сортировкой дел с наблюдательными производствами. — С секретарями обкомов запросто разговариваешь. На чай приглашают.
— Это только начало. Скоро я их буду приглашать… А тебя возьму секретаршей. Будешь мне чай готовить. Только за такой чай, как ты сейчас делаешь, без премии останешься.
— Ох, размечтался… Кстати, не забудь Румянцева поздравить.
— С чем?
Она протянула вчерашнюю «Правду».
"…Вчера в Кремле член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР А. А. Громыко вручил высокие награды Родины группе партийных и государственных деятелей. Орденом Ленина награждены первые секретари: ЦК КП Казахстана Г. В. Колбин, ЦК КП Латвии Б. К. Пуго, обкома КПСС Еврейской автономной области Л. Б. Шапиро. Ордена Трудового Красного Знамени вручены председателю Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами В. В. Терешковой, первым секретарям Кировоградского обкома КПСС Е. С. Строеву и Г-го обкома КПСС Румянцеву С. В.»..
— Попроси Румянцева, может, протекцию составит и тебе какой орден подкинут на бедность, — улыбнулась Света.
— Дадут. Орден Сутулова третьей степени…
В назначенное время я был в приемной Румянцева. Вежливая секретарша лет сорока со словами «вас ждут» пропустила меня в кабинет. Румянцев выглядел уставшим и, похоже, был не в духе.
— Вам кофе или чай? — спросил он.
— Если можно, кофе,
— Нина Владимировна, сделайте, пожалуйста, пару кофе.
Секретарша кивнула и бесшумно, плавно удалилась. Такие плавные бесшумные походки присущи или старым дворецким в английских замках, или хорошо дрессированным секретаршам в обкомах партии.
— Сегодня из Москвы. Ночь в самолете.
— Поздравляю с орденом.
— А, — махнул рукой Румянцев. Особой радости по поводу высокой награды Родины я у него не заметил.
— Пойдемте в другую комнату. Там нам будет удобнее перекинуться парой словечек.
Мы прошли в комнату отдыха, располагавшуюся за кабинетом. Там стояли диван, книжный шкаф, японский телевизор и видеомагнитофон, мягкая мебель. Мы расселись в глубоких креслах у журнального столика. Румянцев положил на столик блокнот, авторучку и обратился ко мне:
— Я бы хотел ознакомиться с ходом следствия по делу… Если, конечно, можно…
Последняя фраза была данью вежливости.
— В настоящее время арестовано шестнадцать человек, — начал я обрисовывать ситуацию. — Центром всего «концерна» был старший продавец магазина номер шестнадцать Григорян.
— Что за человек?
— Хапуга Родился в Армении. Всю жизнь предавался одной, но пламенной страсти — деланию денег. Еще мальчишкой, не умеющим считать, продавал на рынке семечки. Знал, что стакан семечек стоит гривенник — монетка, которая блестит. Был продавцом в Ленкорани. Дослужился до заведующего складом. Переехал в Ереван. Там работал с Алазяном, брал у него уроки игры в высшей лиге. Алазяна потом расстреляли за хищения в особо крупных размерах. Григорян за полгода до краха компании отошел в сторону. Уехал обратно в Ленкорань. Стал там заведующим магазином, организовал сеть по реализации левой продукции. Надеюсь, вы понимаете, что это оперативные данные, не отраженные в материалах уголовных дел?
— Понимаю.
— Григорян быстро завоевал популярность в некоторых кругах. В один прекрасный день ОБХСС накрыл партию неучтенной продукции. В России он после этого сел бы в тюрьму. В Армении такие вопросы решаются мягче. Зачем сажать уважаемого человека, у которого есть много денег?.. В результате, продав все, оставшись практически без средств к существованию, он уезжает из Ленкорани.
— Деньги ушли на взятки сотрудникам правоохранительных органов?
— Возможно, что не только правоохранительных. К процессу «выкупа из плена» были подключены весьма известные в республике деятели, в том числе и из партийного аппарата.
Румянцев нахмурился и кивнул.
— Вопрос о чистоте рядов партии в тех регионах стоит остро.
— Все это разговоры. Никаких доказательств нет и быть не может.
— Понятно.
— В нашем городе у семьи Григоряна был дом, в котором прописана его двоюродная тетка. Так что Григорян вместе с семьей перебрался к нам. При всех своих связях он смог устроиться работать лишь старшим продавцом. На новом месте он едва не взвыл от тоски. Пересортица, мелкий обман покупателей, торговля из-под полы дефицитным товаром — вот и все приработки. С таким убожеством он смириться не мог. Поднял старые связи, подмазал кого надо — и в магазин потекли различные товары. В том числе и непонятного происхождения. Пошел левый товар. Вам знаком этот термин?
— Знаком.
— За пару лет Григорян прибрал магазин к рукам. Магазин не сходил с Доски передовиков производства. План выполнялся и перевыполнялся. Красное знамя, статьи в газетах — и все в том же стиле… Но показалось мало. В голове его возникла комбинация. При комбинате бытового обслуживания работал небольшой цех. Григоряну удалось протолкнуть на место директора комбината своего старого приятеля Новоселова. Тот работал заместителем директора по сбыту на игрушечной фабрике, дела у него шли ни шатко ни валко, поскольку директор там честный. Новоселов мог похвастаться и лучшими временами, когда имел неплохие деньги. Жизнь на зарплату постепенно превращала его в желчного циника, недовольного своей судьбой. Сев в кресло директора комбината, он развернул кипучую деятельность. Вскоре цех ширпотреба превратился в настоящий заводик. И пошла левая продукция. На сотни тысяч, если не на миллионы рублей. Зонтики, туфли, брелоки, кошельки, всякая всячина.
— Откуда брались материалы для изготовления вещей?
— Часть — излишки за счет нарушения производственных нормативов. Часть поставлялась такими же шарагами, гнавшими левую продукцию. Интересно — весь цех работал внеурочно, все знали, что гонят левак, и никто не обмолвился ни словом, не пытался протестовать. Всех устраивало такое положение. Рабочие оставались после работы на два-три часа, получали за это по две-три сотни в месяц и были готовы на руках носить Новоселова. Вон Ганин — ветеран труда, кавалер ордена Трудового Красного Знамени. Я его спрашиваю — не стыдно? А он мне — за что должно быть стыдно? За то, что я своими мозолями для семьи три сотни в месяц добывал?
Румянцев хмуро кивнул, что-то отметил в лежащем на столе блокноте.
— Часть левой продукции Григорян реализовывал через свой магазин, часть поставлял своим коллегам. Бизнес процветал. Цех получал все, что требовалось. Взять хотя бы историю с двумя уникальными высокочастотными немецкими станками. Каким образом они очутились на комбинате?
— Вы не знаете?
— Предполагаем. Сколько раз Григорян уезжал в Москву с толстыми пачками денег! Когда спрашивали — куда собрался, то отвечал — наверх. В министерство. В Москве они подмазывали не одного человека.
— Правда, что на вас было совершено покушение?
— В деле этого нет.
— Меня не интересует, что есть в деле, — с неожиданно прорвавшимся раздражением произнес обычно спокойный Румянцев. — Меня интересует, как было.
— Два покушения.
Я рассказал ему в общих чертах обстоятельства совершения покушений, естественно, умолчав о некоторых подробностях.
— Кто был инициатором? Григорян?
— Первого — Григорян. Второго — теневые тузы города. — Я перечислил несколько фамилий, и лицо Румянцева стало чернее тучи.
— Зачем им было организовывать на вас покушение?
— Они хотели увести от удара заведующего промышленным отделом обкома Выдрина…
Немая пауза. Стук авторучки, которую Румянцев резко положил на стол.
— Вот мы и добрались до самого главного. Я оградил вас от давления. Хотелось бы услышать о результатах.
— В деле пока ничего нет. Патронов такого ранга не сдают.
— К бесам дело! Как и на сколько он проворовался?
— Когда Григорян с Новоселовым решили прибрать к рукам комбинат бытового обслуживания, они понимали — необходима солидная поддержка. В то время ходил слушок, что Выдрин может оказать некоторое содействие, если найти к нему хитрый подход. Сработали они на редкость красиво. Выдрин уходит в отпуск и по привычке едет в Крым в один из номенклатурных санаториев. Рядом с ним на этаже поселяется Новоселов.
— В цековском санатории?
— Деньги — это ключ, открывающий двери и таких заведений. Рядом с санаторием снимает дом Григорян. Дальше все как по писаному. Новоселов — обаятельный, открытый рубаха-парень, пьяница и балагур, отличный преферансист. Лучшего партнера для отпуска не найти. Как он мог не сойтись с Выдриным? А тут и Григорян — восточное гостеприимство, шашлычки, рестораны. В один прекрасный день появились и девочки. Какая растопленная жарким солнцем, размоченная добрым домашним вином душа откажется от женского общества? Гуляли хорошо — со смаком, со смыслом. В результате Выдрин пришел к выводу, что Новоселов — отличный парень. И что Григорян — отличный мужик. И что лучшей кандидатуры для руководителя комбината бытового обслуживания, чем Новоселов, не найти… О чем они там говорили, какой уговор был — не знаю. После этого южного кутежа Новоселов становится руководителем комбината. Выдрин же каждый месяц получает пакетик с деньгами. И постепенно при посредничестве Григоряна завязывается с другими теневиками области.
— Какова перспектива следствия?
— Не знаю, удастся ли доказать факт передачи взяток. Все с глазу на глаз, без свидетелей. Никаких нарушений по документам не проходит. Злоупотреблений в принципе тоже особых нет. То, что они гудели на Черном море, в принципе не преступление, хотя и не соответствует этике партийного руководителя.
— Вор и взяточник. А вы об этике руководителя.
— Есть кое-какие подходы. При некоторых эпизодах были свидетели, которых можно было бы раскрутить на показания о фактах взяток. Может, что-то получится. Если, конечно, мне не будут ставить палки в колеса.
— Еще как будут, — вздохнул Румянцев. — Мне уже в Москве закидывали удочку — что это прокуратура лезет в обкомовские дела? Распоясались. Надо руки укоротить. На меня, секретаря обкома, пытаются давить. А вы хотите, чтобы следователя оставили в покое?
— Выдрин настолько значительная величина, что о нем заботятся в самой Москве?
— Дело не в величине, хотя не мне вам объяснять, что завотделом обкома величина немаленькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Э, да что вы, гражданин следователь, кто же курит такие сигареты? — Григорян вновь перешел на «вы». Он вытащил из кармана пачку «Мальборо» и протянул мне. — Хотите попробовать?
— Нет, спасибо, я практически не курю.
— Правильно. Где вам напастись денег на сигареты?.. Жалко мне вас. Так до смерти и не поймете, что жить надо было по-другому. Григорян что, жадный? Он деньги любит? Нет. Кому нужны деньги, эта бумага? Он любит жить сыто, и чтобы дети сыто жили, и чтобы жена сыта и одета была. А ваша жена сыта, обута? Не думаю. И детей не можете хорошо одеть. Какая уважающая себя женщина станет терпеть нищету? Таких, как вы, женщины оставляют.
И тут он смотрел в будущее.
— Можно сказать, обменялись любезностями, — кивнул я.
— Не обижайтесь. Я честно говорю, что думаю. Обидеть не хочу. Жизни хочу научить.
— Поздно меня жизни учить.
— Э, за ум взяться никогда не поздно. Можно было бы поговорить, вместе подумать.
— И сколько вы в мое воспитание готовы денег вложить?
— Э, так сразу не скажешь. Ну, тысяч семьдесят… на первое время. И от вас многого не потребуется. Все равно: вы не возьмете — судья возьмет.
— И за что такая щедрость?
— Э, не за то, чтобы дело прекратить и из тюрьмы отпустить. Я понимаю, что если так все пошло, то никто не отпустит. А вот с девяносто третьей на девяносто вторую перейти — разве так трудно?
В принципе он прав. Дело сейчас находится в таком состоянии, что сбить объем хищений до суммы меньше десяти тысяч рублей еще возможно. Списать большинство эпизодов на недоказанность — тогда и овцы будут сыты, и волки целы. С одной стороны, преступники осуждены и получили по заслугам. С другой, сроки по девяносто второй (хищение путем злоупотребления служебным положением) меньше раза в полтора, а таких неприятных приписок, как то: «карается исключительной мерой наказания» — в статье нет.
Однажды за рюмкой мой пьяный коллега из Азербайджана проговорился, что такая операция в Баку обходится ворюгам от трехсот до четырехсот тысяч рублей — сумма совершенно дикая. Но это юг. Следователь Алибабаев на моем месте уцепился бы за такое предложение и начал бы торговаться. Следователь Завгородин лишь иронически улыбнулся и процедил:
— Вот спасибо. Оценили мою душу в семьдесят тысяч.
— Можно и о ста тысячах поговорить, — кинул вдогонку Григорян.
— Советский следователь. Облико морале.
— Э, я же говорил — совсем глупый…
ВЛАСТИ ПРЕДЕРЖАЩИЕ ТОЖЕ ПЛАЧУТ
С утра пораньше прокурора, всех шишек из УВД и нашей конторы вызвали в облисполком на какое-то заседание по борьбе с преступностью. Воспользовавшись временным безвластием, а также отсутствием срочных дел, мы заперлись в кабинете у нашего следователя Вальки Миронова и принялись закалять волю для идеологических битв, изучать лицо врага.
Миронов уже четыре месяца боролся с видеозаразой, культом секса и насилия… У него в производстве было четыре дела по видеовредителям. Вместе с делами у него оказалось шесть видеомагнитофонов и четыре японских телевизора, а также штук триста кассет. Одна видеодвойка пристроилась в углу его кабинета, и теперь у него по вечерам толпились коллеги.
В широком кинопрокате западных фильмов были считанные единицы, да и те сильно подрецензированы — по линии идей и эротики. Заморская заоблачная жизнь народ интересовала ужасно. Детективов, фантастики практически не было ни в кино, ни в литературе, а об ужастиках вообще можно было только мечтать. Показ, даже частичный, обнаженной женской груди считался верхом разврата. Появление видеомагнитофонов стало шоком. Открылась дверь в какой-то загадочный, притягательный голливудский мир. В патриархально-тихий идеологический омут вломился терминатор-ниндзя с гранатометом по одну руку и с голой девкой — по другую.
Особую «ненависть» у посетителей Валькиного кабинета вызывали эротические фильмы — их смотрели чаще других с нарастающим душевным негодованием. «Эммануэль», «Греческая смоковница» были причислены тогда к разряду подсудных лент. Дабы лучше рассмотреть мурло врага, некоторые фильмы просматривались по несколько раз. В то утро мы осваивали «Калигулу». По ходу, будучи в благостном и демократическом состоянии духа, я припомнил Миронову томящихся в застенках несчастных видеоманов. Он только пожал плечами и показал мне сложенную газетную вырезку.
— А я что? Вон заместитель Генерального прокурора Шишков что говорит. Зачитываю. «Под влиянием видеолент люди перерождаются, начинают путать черное с белым. Порнографические фильмы и ленты с пропагандой насилия освобождают человека от внутреннего контроля, приводят к размыванию нравственных ценностей»… Это прямо про тебя с Норгулиным. Насмотрелись тут у меня вещественных доказательств.
— Мы-то выдержим этот гнет. А за тебя вот страшно.
— Не бойся. Я был в школе секретарем комитета комсомола, стойкий. Вот еще послушай: «Среди перерожденцев есть и преподаватели музыки, и инженеры».
— И следователь прокуратуры…
— Во-во. Дальше: «А тренер детской юношеской школы города Намангана Рахманов организовал в своей квартире просмотр порнографических фильмов своими воспитанниками, на сеансе собиралось до двадцати подростков, каждый из которых платил по двадцать рублей»… Преподаватель. А я почему не могу посадить за то же самое главного режиссера театра Маликова? Он по червонцу брал.
— Можешь, Валя, конечно, можешь, — успокоил я его.
— А то нашлись борцы за права человека и недочеловеков.
В дверь требовательно постучали.
— Валя, у тебя Завгородин? — послышался голос нашей секретарши Светланы.
— У меня, — Валя открыл запертую дверь.
— Его срочно к телефону…
— Может, и Норгулина заодно заберешь? — с готовностью предложил Валя.
— Сказали Завгородина.
— Кто меня? — спросил я.
— Секретарь обкома, — отрезала Света.
— Ха, — усмехнулся Валя, приняв сообщение за шутку. — Он на разговор меньше чем с Лигачевым теперь и напрягаться не будет.
Между тем Света не шутила. Действительно на проводе была секретарша Румянцева, которая мне сообщила, что первый секретарь будет говорить со мной.
— Терентий Витальевич? — осведомился хорошо поставленный, властный голос. — Здравствуйте.
— Здравствуйте, Сергей Владимирович.
— Вы не могли бы зайти ко мне? Скажем, через полтора часа. Это время вас устроит?
— Да. Я буду.
— Секретарь вас пропустит. До скорого свидания.
— Всего доброго.
"Не могли бы зайти?» Кто же отказывается от приглашения областного хозяина, члена ЦК?
— Растешь, Терентий, — сказала Света, занимавшаяся сортировкой дел с наблюдательными производствами. — С секретарями обкомов запросто разговариваешь. На чай приглашают.
— Это только начало. Скоро я их буду приглашать… А тебя возьму секретаршей. Будешь мне чай готовить. Только за такой чай, как ты сейчас делаешь, без премии останешься.
— Ох, размечтался… Кстати, не забудь Румянцева поздравить.
— С чем?
Она протянула вчерашнюю «Правду».
"…Вчера в Кремле член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР А. А. Громыко вручил высокие награды Родины группе партийных и государственных деятелей. Орденом Ленина награждены первые секретари: ЦК КП Казахстана Г. В. Колбин, ЦК КП Латвии Б. К. Пуго, обкома КПСС Еврейской автономной области Л. Б. Шапиро. Ордена Трудового Красного Знамени вручены председателю Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами В. В. Терешковой, первым секретарям Кировоградского обкома КПСС Е. С. Строеву и Г-го обкома КПСС Румянцеву С. В.»..
— Попроси Румянцева, может, протекцию составит и тебе какой орден подкинут на бедность, — улыбнулась Света.
— Дадут. Орден Сутулова третьей степени…
В назначенное время я был в приемной Румянцева. Вежливая секретарша лет сорока со словами «вас ждут» пропустила меня в кабинет. Румянцев выглядел уставшим и, похоже, был не в духе.
— Вам кофе или чай? — спросил он.
— Если можно, кофе,
— Нина Владимировна, сделайте, пожалуйста, пару кофе.
Секретарша кивнула и бесшумно, плавно удалилась. Такие плавные бесшумные походки присущи или старым дворецким в английских замках, или хорошо дрессированным секретаршам в обкомах партии.
— Сегодня из Москвы. Ночь в самолете.
— Поздравляю с орденом.
— А, — махнул рукой Румянцев. Особой радости по поводу высокой награды Родины я у него не заметил.
— Пойдемте в другую комнату. Там нам будет удобнее перекинуться парой словечек.
Мы прошли в комнату отдыха, располагавшуюся за кабинетом. Там стояли диван, книжный шкаф, японский телевизор и видеомагнитофон, мягкая мебель. Мы расселись в глубоких креслах у журнального столика. Румянцев положил на столик блокнот, авторучку и обратился ко мне:
— Я бы хотел ознакомиться с ходом следствия по делу… Если, конечно, можно…
Последняя фраза была данью вежливости.
— В настоящее время арестовано шестнадцать человек, — начал я обрисовывать ситуацию. — Центром всего «концерна» был старший продавец магазина номер шестнадцать Григорян.
— Что за человек?
— Хапуга Родился в Армении. Всю жизнь предавался одной, но пламенной страсти — деланию денег. Еще мальчишкой, не умеющим считать, продавал на рынке семечки. Знал, что стакан семечек стоит гривенник — монетка, которая блестит. Был продавцом в Ленкорани. Дослужился до заведующего складом. Переехал в Ереван. Там работал с Алазяном, брал у него уроки игры в высшей лиге. Алазяна потом расстреляли за хищения в особо крупных размерах. Григорян за полгода до краха компании отошел в сторону. Уехал обратно в Ленкорань. Стал там заведующим магазином, организовал сеть по реализации левой продукции. Надеюсь, вы понимаете, что это оперативные данные, не отраженные в материалах уголовных дел?
— Понимаю.
— Григорян быстро завоевал популярность в некоторых кругах. В один прекрасный день ОБХСС накрыл партию неучтенной продукции. В России он после этого сел бы в тюрьму. В Армении такие вопросы решаются мягче. Зачем сажать уважаемого человека, у которого есть много денег?.. В результате, продав все, оставшись практически без средств к существованию, он уезжает из Ленкорани.
— Деньги ушли на взятки сотрудникам правоохранительных органов?
— Возможно, что не только правоохранительных. К процессу «выкупа из плена» были подключены весьма известные в республике деятели, в том числе и из партийного аппарата.
Румянцев нахмурился и кивнул.
— Вопрос о чистоте рядов партии в тех регионах стоит остро.
— Все это разговоры. Никаких доказательств нет и быть не может.
— Понятно.
— В нашем городе у семьи Григоряна был дом, в котором прописана его двоюродная тетка. Так что Григорян вместе с семьей перебрался к нам. При всех своих связях он смог устроиться работать лишь старшим продавцом. На новом месте он едва не взвыл от тоски. Пересортица, мелкий обман покупателей, торговля из-под полы дефицитным товаром — вот и все приработки. С таким убожеством он смириться не мог. Поднял старые связи, подмазал кого надо — и в магазин потекли различные товары. В том числе и непонятного происхождения. Пошел левый товар. Вам знаком этот термин?
— Знаком.
— За пару лет Григорян прибрал магазин к рукам. Магазин не сходил с Доски передовиков производства. План выполнялся и перевыполнялся. Красное знамя, статьи в газетах — и все в том же стиле… Но показалось мало. В голове его возникла комбинация. При комбинате бытового обслуживания работал небольшой цех. Григоряну удалось протолкнуть на место директора комбината своего старого приятеля Новоселова. Тот работал заместителем директора по сбыту на игрушечной фабрике, дела у него шли ни шатко ни валко, поскольку директор там честный. Новоселов мог похвастаться и лучшими временами, когда имел неплохие деньги. Жизнь на зарплату постепенно превращала его в желчного циника, недовольного своей судьбой. Сев в кресло директора комбината, он развернул кипучую деятельность. Вскоре цех ширпотреба превратился в настоящий заводик. И пошла левая продукция. На сотни тысяч, если не на миллионы рублей. Зонтики, туфли, брелоки, кошельки, всякая всячина.
— Откуда брались материалы для изготовления вещей?
— Часть — излишки за счет нарушения производственных нормативов. Часть поставлялась такими же шарагами, гнавшими левую продукцию. Интересно — весь цех работал внеурочно, все знали, что гонят левак, и никто не обмолвился ни словом, не пытался протестовать. Всех устраивало такое положение. Рабочие оставались после работы на два-три часа, получали за это по две-три сотни в месяц и были готовы на руках носить Новоселова. Вон Ганин — ветеран труда, кавалер ордена Трудового Красного Знамени. Я его спрашиваю — не стыдно? А он мне — за что должно быть стыдно? За то, что я своими мозолями для семьи три сотни в месяц добывал?
Румянцев хмуро кивнул, что-то отметил в лежащем на столе блокноте.
— Часть левой продукции Григорян реализовывал через свой магазин, часть поставлял своим коллегам. Бизнес процветал. Цех получал все, что требовалось. Взять хотя бы историю с двумя уникальными высокочастотными немецкими станками. Каким образом они очутились на комбинате?
— Вы не знаете?
— Предполагаем. Сколько раз Григорян уезжал в Москву с толстыми пачками денег! Когда спрашивали — куда собрался, то отвечал — наверх. В министерство. В Москве они подмазывали не одного человека.
— Правда, что на вас было совершено покушение?
— В деле этого нет.
— Меня не интересует, что есть в деле, — с неожиданно прорвавшимся раздражением произнес обычно спокойный Румянцев. — Меня интересует, как было.
— Два покушения.
Я рассказал ему в общих чертах обстоятельства совершения покушений, естественно, умолчав о некоторых подробностях.
— Кто был инициатором? Григорян?
— Первого — Григорян. Второго — теневые тузы города. — Я перечислил несколько фамилий, и лицо Румянцева стало чернее тучи.
— Зачем им было организовывать на вас покушение?
— Они хотели увести от удара заведующего промышленным отделом обкома Выдрина…
Немая пауза. Стук авторучки, которую Румянцев резко положил на стол.
— Вот мы и добрались до самого главного. Я оградил вас от давления. Хотелось бы услышать о результатах.
— В деле пока ничего нет. Патронов такого ранга не сдают.
— К бесам дело! Как и на сколько он проворовался?
— Когда Григорян с Новоселовым решили прибрать к рукам комбинат бытового обслуживания, они понимали — необходима солидная поддержка. В то время ходил слушок, что Выдрин может оказать некоторое содействие, если найти к нему хитрый подход. Сработали они на редкость красиво. Выдрин уходит в отпуск и по привычке едет в Крым в один из номенклатурных санаториев. Рядом с ним на этаже поселяется Новоселов.
— В цековском санатории?
— Деньги — это ключ, открывающий двери и таких заведений. Рядом с санаторием снимает дом Григорян. Дальше все как по писаному. Новоселов — обаятельный, открытый рубаха-парень, пьяница и балагур, отличный преферансист. Лучшего партнера для отпуска не найти. Как он мог не сойтись с Выдриным? А тут и Григорян — восточное гостеприимство, шашлычки, рестораны. В один прекрасный день появились и девочки. Какая растопленная жарким солнцем, размоченная добрым домашним вином душа откажется от женского общества? Гуляли хорошо — со смаком, со смыслом. В результате Выдрин пришел к выводу, что Новоселов — отличный парень. И что Григорян — отличный мужик. И что лучшей кандидатуры для руководителя комбината бытового обслуживания, чем Новоселов, не найти… О чем они там говорили, какой уговор был — не знаю. После этого южного кутежа Новоселов становится руководителем комбината. Выдрин же каждый месяц получает пакетик с деньгами. И постепенно при посредничестве Григоряна завязывается с другими теневиками области.
— Какова перспектива следствия?
— Не знаю, удастся ли доказать факт передачи взяток. Все с глазу на глаз, без свидетелей. Никаких нарушений по документам не проходит. Злоупотреблений в принципе тоже особых нет. То, что они гудели на Черном море, в принципе не преступление, хотя и не соответствует этике партийного руководителя.
— Вор и взяточник. А вы об этике руководителя.
— Есть кое-какие подходы. При некоторых эпизодах были свидетели, которых можно было бы раскрутить на показания о фактах взяток. Может, что-то получится. Если, конечно, мне не будут ставить палки в колеса.
— Еще как будут, — вздохнул Румянцев. — Мне уже в Москве закидывали удочку — что это прокуратура лезет в обкомовские дела? Распоясались. Надо руки укоротить. На меня, секретаря обкома, пытаются давить. А вы хотите, чтобы следователя оставили в покое?
— Выдрин настолько значительная величина, что о нем заботятся в самой Москве?
— Дело не в величине, хотя не мне вам объяснять, что завотделом обкома величина немаленькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30