Стало еще теплее. Море дремало под ясным небом. Погода располагала к лени, приятным казалось ничего не делать. Была среда. До завтрака Коквилль отдыхал от вчерашнего пиршества. Потом все сошли на берег — посмотреть, что творится на море.
В этот день было забыто все: рыбная ловля, вдова Дюфё, г-н Мушель. Хвост и Рыжий не заикнулись о том, чтобы ехать осматривать верши. К трем часам снова было замечено несколько бочонков. Четыре из них плясали как раз против самой деревни. «Кит» и «Зефир» кинулись за ними в погоню; но так как бочонков хватало на всех, никто не спорил, и каждая лодка получила свою долю.
В шесть часов Рыжий и Хвост вернулись, обшарив весь заливчик. У того и другого было по три бочонка. И пир возобновился. Для удобства женщины снесли вниз столы. Притащили даже скамейки и устроили два открытых кафе, вроде тех, какие были в Гранпор-те. Маэ расселись на левой половине пляжа, Флоши — на правой, все еще разделенные песочным валиком.
Однако в этот вечер Император переходил из одного лагеря в другой и переносил полные стаканы, давая каждому отведать из всех шести бочонков. К девяти часам народ разгулялся еще больше, чем накануне. И на другой день коквилльцы никак не могли припомнить, каким образом они добрались до постелей.
В четверг «Зефир» и «Кит» поймали только четыре бочонка, по два па каждого; но зато огромные. В пятницу улов превзошел все ожидания, — Рыжий поймал три бочонка, Хвост четыре — всего семь. И вот для коквилльцев наступил золотой век. Никто теперь ничего не делал. Чтобы дать перебродить вчерашнему хмелю, рыбаки спали до полудня. Потом они спускались на берег и, прогуливаясь, вопрошали взглядом море. Единственно, что их занимало, — это какое вино принесет им прилив. Они часами просиживали на берегу, устремив глаза на океан, и радостно вскрикивали при появлении какого-либо плавучего предмета. Женщины и дети взбирались па верхушки скал и оттуда махали руками, указывая на какой-нибудь пучок водорослей, кружившийся на волнах. «Кит» и «Зефир» были готовы идти в море в любую минуту. Наконец они выходили, объезжали залив и принимались ловить бочонки, как ловят тунцов, не обращая внимания на макрель, которая, поиграв на солнце, теперь успокоилась, и на ленивую камбалу, дремавшую почти на поверхности. Следя за этой ловлей, коквилльцы от хохота катались по песку. А вечером добыча распивалась.
Вино не иссякало, и это приводило коквилльцев в восторг. Когда кончалось одно, появлялось другое. Должно быть, потерпевшее крушение судно имело на своем борту изрядный груз. Коквилльцы стали веселыми и эгоистичными. Они острили насчет затонувшего судна, говоря, что это был настоящий винный погреб, которого хватило бы, чтобы опоить всех рыбаков в океане. Но ни разу не попадались хотя бы два одинаковых по виду бочонка. Все они были разной формы, размера и цвета. И в каждом содержался особый напиток. Призадумался над этим даже сам Император: он перепробовал все вина и теперь окончательно ничего в них не понимал. А Хвост так прямо и заявил, что подобный груз никогда ему не попадался. Аббат Радиге высказал предположение, что это заказ какого-нибудь дикарского царька, пожелавшего обзавестись собственным винным погребом. Впрочем, убаюканные неведомым хмелем, коквилльцы и не пытались разгадать его тайну.
Дамы предпочитали всякого рода ликеры: кофейный, шоколадный, мятный, ванильный. Жена Рыжего, Мария, в один прекрасный вечер выпила столько анисовой настойки, что захворала. Марго и другие девицы больше налегали на кюрасо, бенедиктин, траппистин и шартрез. Что же касается до ликера, настоянного на душистой акации, — его оставляли маленьким детям. Разумеется, мужчины больше радовались, когда удавалось выловить коньяк, ром или можжевеловую водку, — одним словом, что-нибудь горячительное. Случались и неожиданности. Один бочонок с китайской мастикой «раки» совершенно ошеломил коквилльцев: они думали, что им попалась бочка со скипидаром; тем не менее мастика была выпита — не пропадать же ей! Но забыли о ней не скоро.
«Арак» из Батавии, шведская водка с тмином, румынская «цуйкэ кэлугэряскэ», сербская «сливянка» тоже перевернули все существовавшие у коквилльцев представления о том, что доступно поглощению. В глубине души все, в сущности, чувствовали слабость к кюммелю и киршу — ликерам прозрачным, как вода, но прямо-таки убийственной крепости. Господи, твоя воля! И кто это выдумал столько вкусных вещей! До сих пор в Коквилле знали только водку, да и то не все. А теперь воображение до того разыгралось, что люди начали испытывать настоящее благоговение перед неиссякаемым разнообразием хмельных напитков. О! Каждый вечер опьяняться чем-нибудь новым, даже не зная его названия! Это была какая-то сказка, волшебный фонтан, бьющий изумительными напитками, чистым алкоголем разных видов, насыщенным ароматами всех существующих на земле цветов и плодов.
Итак, в пятницу вечером на берегу было семь бочонков. Погода стояла теплая, их так и оставили здесь, на песке. За весь сентябрь еще ни разу не выдалось такой прекрасной недели. Пир длился с понедельника. И не было никаких причин сомневаться, что он будет длиться вечно, если только провидение не перестанет посылать свои бочонки. Ибо аббат Радиге видел в этом именно руку провидения. Все дела были заброшены. Стоит ли утруждать себя работой, когда можно предаваться сладостному сну? Все превратились в настоящих буржуа, буржуа, которые пили дорогие ликеры, даже не платя за вход в кафе. В предвкушении вечернего пиршества коквилльцы наслаждались солнцем, поджидая своей королевской дани. Они уже так и не протрезвлялись, зараз вкусив все радости кюммеля, вишневой водки и наливки. За эти пять дней они познали и гневность джина, и нежность кюрасо, и веселый задор коньяка. Ни о чем не заботясь, невинный, как новорожденный младенец, Коквилль доверчиво пил то, что посылал ему господь бог.
В пятницу Маэ и Флоши наконец побратались. В тот вечер было очень весело. Еще накануне расстояние между двумя лагерями сильно сократилось, наиболее охмелевшие затоптали на песке разделявший их валик. Оставалось сделать последний шаг. На стороне Флошей опоражнивались четыре бочонка, а Маэ приканчивали три своих — все с разными ликерами, составлявшими цвета французского флага, — синим, белым, красным. Синий преисполнил Флошей завистью: синий ликер казался им совершенно сногсшибательной вещью. Хвост, который превратился в добряка с тех пор, как пил, не протрезвляясь, двинулся вперед со стаканом в руке. Он понимал, что в качестве должностного лица обязан сделать первый шаг.
— А ну-ка, Рыжий, — пролепетал он, — давай чокнемся!
— С удовольствием, — ответил Рыжий, которого шатало от умиления.
И они упали друг другу в объятия. Это вызвало такое волнение, что все прослезились. Маэ и Флоши, которые в течение трех веков непрестанно грызлись между собой, теперь обнимались. Глубоко растроганный аббат Радиге снова упомянул о персте божием.
Все чокнулись стаканами с тремя ликерами: синим, белым и красным.
— Да здравствует Франция! — крикнул Император.
Синий ликер никуда не годился, белый был неважный, зато красный — хоть куда. Затем бочонки Флошей заткнули пробкой. И все принялись плясать. Так как музыки не было, то парни, не чинясь, хлопали в ладоши и свистели, что приводило девушек в восторг. Праздник получился на славу. Все семь бочонков были построены в ряд, и каждый мог выбирать по собственному вкусу. Те, кто успел достаточно нагрузиться, растягивались тут же на песке и погружались в короткий сон, а проснувшись, начинали сначала.
Бал все ширился и в конце концов занял весь пляж.
До самой полуночи все резвились на открытом воздухе. Тихо шумело море. В глубоком небе сияли бесконечным покоем звезды. В этом веселье была та младенческая простота, та безмятежная радость, которая охватывает племя дикарей, охмелевших от первого бочонка водки.
Темпе менее коквилльцы еще уходили ночевать домой. Когда пить уже оставалось нечего, Флоши и Маэ, поддерживая и неся друг друга, кое-как добирались наконец до своих постелей. В субботу пир длился почти до двух часов утра. В этот день выловили шесть бочонков, из них два огромных. Фуасс и Тюпен чуть не подрались. Тюпен, в котором хмель вызывал злобу, грозил покончить с братом. Но эта ссора возмутила равно как Маэ, так и Флошей, — благоразумно ли затевать свару, когда вся деревня обнимается! Братьев заставили чокнуться; но вид у них был угрюмый, и Император решил про себя проследить за ними. В семействе Рыжего тоже не все ладилось. Выпив анисовой настойки, Мария начала расточать Бризмоту знаки дружеского расположения, на которые Рыжий никак не мог смотреть спокойно, тем более что, расчувствовавшись, он тоже хотел быть любимым. Напрасно исполненный благодушия аббат Радиге пытался проповедовать прощение обид. Все были уверены, что вот-вот произойдет какая-нибудь неожиданная неприятность.
— Ба! — говорил Хвост. — Все уладится. Если завтра будет хороший улов — вот увидите... За ваше
здоровье!
А между тем и сам Хвост был далеко не безупречен. Он все еще продолжал подстерегать Дельфина и, как только замечал, что тот приближается к Марго, награждал его пинком. Император негодовал: какой смысл мешать двум молодым людям посмеяться. Но Хвост божился, что скорее убьет дочь, чем отдаст ее Малышу. Да и сама Марго не захочет.
— Правду я говорю? — кричал он. — Ты у меня гордая. Ты никогда не пойдешь за такого голяка!
— Никогда, папа! — отвечала Марго.
В субботу Марго выпила много сладкого ликера. До сих пор никто и понятия не имел о подобной сладости. Марго пила без всякой опаски и скоро очутилась возле самого бочонка. Ей было хорошо, как в раю, и она радостно смеялась; она глядела на звезды, и ей казалось, что от них исходит веселая плясовая музыка. В этот момент Дельфин скользнул в тень бочонка.
— Скажи, Марго, ты хочешь?
Она продолжала улыбаться. Потом ответила:
— Но папа не хочет.
— О! Это ничего не значит, — настаивал Малыш. — Знаешь, старики никогда не хотят... Лишь бы ты хотела.
Он расхрабрился и поцеловал ее в шею. Она запрокинула голову, и дрожь пробежала у нее по плечам.
— Оставь, мне щекотно.
Но она уже не заикнулась о том, что надает ему пощечин, да и не могла бы этого сделать — руки у нее стали какими-то вялыми. К тому же эти короткие поцелуи в шею были ей приятны. Она сладостно замирала от них, как от вина. Кончилось тем, что, повернув голову, она, как кошка, вытянула подбородок.
— Ну же! — лепетала она. — Там, за ухом... У меня там зудит... Ох, как приятно!
Они совсем позабыли о Хвосте. К счастью, Император был на страже. Он указал на них аббату Радиге:
— Взгляните-ка, господин кюре!.. Уж не лучше ли их поженить?
— Нравы от этого только выиграли бы, — ответил священник поучительным тоном.
И он взял на себя завтра же уладить это дело, поговорив с Хвостом. А Хвост тем временем напился до такой степени, что Император и священник должны были оттащить его домой. Дорогой оба пытались вразумить его насчет дочери. Но ничего не добились, кроме брани. Прячась за их спины, Дельфин и Марго уходили, озаренные звездным светом.
На другой день, к четырем часам, «Зефир» и «Кит» уже выловили семь бочонков. В семь часов «Зефир» поймал еще два. Итого девять. Вот когда коквидльцы как следует отпраздновали воскресенье! Они пьянствовали уже седьмой день. Праздник был настоящий. Такого никто не видал и никогда не увидит. Попробуйте напомнить о нем в Нижней Нормандии, и вам ответят со смехом: «А! да... праздник в Коквилле!»
V
Между тем еще со вторника г-н Мушель немало удивлялся, не видя в Гранпорте ни Хвоста, ни Рыжего. Чем, черт возьми, могут заниматься эти бездельники? Море спокойно, рыбная ловля должна быть превосходной. Может быть, они хотят привезти разом весь груз камбалы и лангуст? И он стал терпеливо ждать среды.
В среду г-н Мушель уже начал сердиться. Нужно заметить, что вдова Дюфё была особа не очень покладистая и всегда сразу же переходила на крупный разговор. Хотя г-н Мушель был красивый малый, высокий и белокурый, но перед ней он робел, — тем более что мечтал когда-нибудь на ней жениться. Он ей постоянно угождал, надеясь, как сделается хозяином, поквитаться за все и навсегда, успокоив ее хорошей оплеухой. Итак, утром в среду вдова Дюфё бушевала. Она жаловалась, что отправка товара остановилась и что пропущено время прилива. Она обвиняла приказчика в том, что он бегает за девушками, вместо того чтобы заниматься мерланом и макрелью, которые должны сейчас ловиться в изобилии. Раздосадованный г-н Мушель сослался на то, что, как ни странно, коквилльцы не сдержали данного слова. На одну секунду вдова Дюфё даже притихла, так она была изумлена. О чем же они думают? Никогда еще они не вели себя подобным образом! Но тут же она заявила, что ей нет дела до коквилльцев, Мушель обязан все предусмотреть заранее, и если он еще раз позволит рыбакам издеваться над собой, она примет свои меры. Это так обеспокоило Мушеля, что он мысленно послал к черту Хвоста и Рыжего. Может быть, завтра они все-таки объявятся? Но на другой день — это был четверг — не явился ни тот, ни другой. Под вечер обескураженный Мушель взобрался на скалу влево от Гранпорта, откуда издали был виден весь Коквилль и даже желтый песок морского берега. Мушель смотрел долго. Озаренная солнцем деревня дышала спокойствием. Легкие дымки поднимались из труб, — должно быть, женщины варили похлебку. Приказчик удостоверился, что Коквилль продолжает стоять на своем месте, никакой обломок скалы его не раздавил, — и все меньше понимал, в чем дело. Уже готовясь спуститься вниз, он вдруг заметил в заливе две черные точки. Вероятно, это и были «Зефир» и «Кит». Он поспешил пойти успокоить вдову Дюфё: коквилльцы ловят рыбу.
Прошла ночь. Наступила пятница. А коквилльцев нет как нет. Приказчик десятый раз влезал на свою скалу. Он терял голову. Вдова Дюфё рвала и метала, и он не знал, что ей сказать. Между тем Коквилль продолжал стоять на прежнем месте, греясь на солнце, как ленивая ящерица. Только дымков г-н Мушель уже больше не видел. Деревня казалась вымершей. Издохли, что ли, они все в своей дыре? Правда, на берегу что-то копошилось. Но это, быть может, лишь водоросли, колеблемые морем?
В субботу все еще не появилось ни души. Вдова Дюфё больше не кричала, взгляд ее стал неподвижным, губы побелели. Г-н Мушель провел на скале целых два часа. В нем росло любопытство. Ему захотелось во что бы то ни стало узнать причину странной неподвижности деревни. Эти благочестиво дремлющие на солнце лачуги начинали его раздражать. Наконец он принял решение: рано утром в понедельник он отправится в Коквилль сам и постарается попасть туда к девяти часам.
Поездку в Коквилль г-н Мушель предпринял вовсе не ради прогулки и потому предпочел отправиться туда сухим путем; таким образом, он нагрянет на деревню, когда его совсем там не ждут. Повозка доставила Мушеля в Робинье. Там он вкатил ее под навес, не желая рисковать ею для поездки но ущелью, а затем храбро пустился в путь пешком, хотя ему предстояло сделать семь километров по самой ужасной дороге. Впрочем, дорога эта поражает своей дикой красотой. Она спускается непрерывными зигзагами между двумя огромными каменистыми скатами и так узка, что три человека не могли бы пройти по ней рядом. Дальше тропа вьется возле самого края пропасти, и вдруг ущелье кончается: перед вами море и необозримый голубой горизонт. Но г-н Мушель не был расположен любоваться красотой пейзажа и только ругался, когда камни катились у него из-под ног. Во всем виноват Коквилль, и приказчик дал себе слово как следует встряхнуть этих лежебок. Между тем он приближался к деревне. Обогнув последнюю скалу, Мушель уже увидел два десятка ее домишек, висящих на склоне утеса.
Пробило девять часов. Можно было подумать, что стоит июнь, — так горячо и сине было небо; погода стояла чудесная, прозрачный воздух, насыщенный морской прохладой, золотился солнечной пылью. Мушель вступил на единственную улицу деревни; он нередко бывал здесь и потому, проходя мимо дома Рыжего, решил зайти. Дом был пуст. Тогда он заглянул к Фуассу, к Тюпену, к Бризмоту. Нигде ни души; все двери растворены, в комнатах никого нет. Что это значит? Легкий холодок пробежал у него по спине. И тогда г-н Мушель вспомнил о властях. Уж конечно, Император расскажет ему все. Но дом Императора оказался необитаемым, как и прочие; даже полевого сторожа нет! Эта опустевшая, молчаливая деревня наводила на г-на Мушеля ужас. Он побежал к мэру. Там его ждал новый сюрприз: все хозяйство находилось в страшном беспорядке, кровати не прибирались дня три, посуда разбросана, поваленные стулья словно говорили о каком-то сражении. Ошеломленный, подозревая катастрофу, г-н Мушель решил произвести обследование до конца и отправился в церковь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51