— Я передаю свидетеля.
Генри начал с абсолютно недопустимого вопроса:
— Дэвид. — Он подождал, пока тот поднимет глаза. — Тебе предлагалось согласованное признание по твоему делу? Не так ли?
Генри подождал, пока протест по поводу неуместности вопроса будет поддержан, затем вернулся к той же теме. В этом заключалось одно из преимуществ защитника. Обвинитель должен беспокоиться о том, чтобы не допустить ошибки, которая впоследствии может стать поводом для обжалования, а защитник волен спрашивать все, что взбредет ему в голову. Его не тревожит, что дело будет пересмотрено в апелляционном суде. Это как раз и является одной из его целей.
— Почему ты не принял их предложения, Дэвид?
Протест был снова поддержан, но Генри выразительно кивнул своему клиенту, и Дэвид сказал:
— Я не пожелал признать себя виновным, потому что я действительно не виноват. Не важно, что они мне предлагали, я все равно не сказал бы, что я это сделал.
Этот ответ прозвучал как самый искренний за весь день, но Генри наверняка понимал, что судья Уоддл позволит Джавьеру вернуться к данной теме во время повторного допроса, потому что сам Генри и открыл ее. Джавьер спросил Дэвида:
— По согласованному признанию вам предлагалось тюремное заключение, не так ли?
— Да.
Допрос обвиняемого постепенно сходил на нет, и количество вопросов уменьшалось с каждым кругом. Когда Джавьер передавал свидетеля в последний раз, тон его говорил о том, что в дальнейшем опросе никакого смысла уже не было. Последними словами был повторный отказ Дэвида признать свою вину — по-прежнему горячий, но теперь с оттенком усталости.
Защита объявила об окончании своего выступления.
Репортеры приняли позы спринтеров. Один из них стоял у задней двери и, как только Уотлин повернулся к присяжным и сказал: «Теперь я намерен отпустить вас», — оказался уже за дверью. Он работал на телевидении, было почти пять часов, и его оператор уже ждал его на тротуаре напротив здания суда. Репортеру предстояло еще записать вступление.
После ухода присяжных Уотлин обратился к адвокатам:
— Давайте поговорим по поводу обвинения. — И наклоном головы указал на боковую дверь, которая вела в его кабинет.
Генри задержался настолько, чтобы успеть задать мне один вопрос:
— Просить об обвинении в меньшем преступлении?
— Конечно, — ответил я.
Суть вопроса защитника заключалась в том, чтобы узнать мое мнение: ходатайствовать ли о вынесении приговора по менее серьезному из преступлений (как в данном случае — простое сексуальное нападение) или мне желательно, чтобы присяжным рекомендовали рассматривать либо все, либо ничего. В тот момент я чувствовал, что более склонен пойти на компромисс.
Помимо всего прочего, если бы Генри попросил об этом, Уотлин мог и отказать ему в прошении, а это означало бы допущение ошибки, заслуживающей обжалования. Свидетельские показания, конечно, поставили вопрос о возможности того, что Дэвид действительно совершил сексуальное нападение, но они не доказали, что он вызвал у пострадавшей опасение быть убитой или изувеченной. Все, для чего обычно годится совещание по поводу обвинения, — это попытка заставить судью допустить какую-нибудь процессуальную ошибку. Я ничего не стал предпринимать, чтобы попасть на эту конференцию. Адвокаты и судья ушли, зал суда быстро опустел. Дэвид все еще находился в кресле свидетеля. Его напряжение не ослабло. Мне подумалось, что я знаю, что он сейчас чувствует. Должно быть, осталось нечто такое, что он мог сказать, то, после чего присяжные всем сердцем перешли бы на его сторону. Дэвид пытался придумать, что это могло быть. Он, вероятно, хотел бы пойти сейчас вместе с присяжными к ним домой и снова им все объяснить. «Послушайте, — сказал бы он, не связанный формой вопросов и правилами свидетельских показаний, — я знаю, что это звучит невероятно, но ведь и невероятные вещи тоже порой случаются, правда? Иногда им нет объяснений». И если бы присяжный был обыкновенным парнем, ссутулившимся на соседнем стуле в каком-нибудь баре, он наверняка задумчиво кивнул.
— Ты держался молодцом, — сказал я Дэвиду, беря его за руку и поднимая с кресла. — Ты выглядел как невиновный человек, а это чего-то стоит. Они оценят то, как ты себя вел.
— Они должны поверить мне, — пробормотал он. — Должны.
Мы прошли мимо репортера Джин Палмер, все еще сидевшей в первом ряду. Она записывала то, что только что сказал Дэвид. Он увидел ее и остановился.
— Я не делал этого, — сказал он. — Пусть так и напечатают в газете. Может быть, присяжные утром прочтут мои слова. Клянусь Господом Богом, я не делал этого!
— Судья только что проинструктировал присяжных, чтобы они не читали никаких статей об этом процессе, — возразила миз Палмер.
Я почти беззвучно рассмеялся.
Когда появился Генри, я оказался единственным, кто его дожидался.
— Ты удивил меня тем, что вызвал Дину, — сказал я. — Однако Лоис это, похоже, не удивило. Это была ее идея, не так ли?
— Да.
Интонация Генри была совершенно нейтральной. Может быть, он заботился о том, чтобы я приберег свой пыл для ссоры с женой, а не с ним.
— Что еще она тебе сказала?
— Не вызывать тебя в качестве свидетеля...
Я начал было протестовать.
— Или ее. Она считала, что это будет бесполезно. И велела позволить Дэвиду лгать на свидетельском месте.
Я вздохнул.
— Моя супруга не испытывает особого почтения к делу моей жизни. Если она могла...
Генри отрицательно качнул головой.
— Нет. Она имела в виду: по контрасту. Ты видел его, когда он отказывался признать, что когда-нибудь задумывался над тем, привлекательна ли Менди. Самый очевидный лжец из когда-либо виденных. Но когда он рассказывал свою собственную версию...
Я догадался, в чем заключалась хитрость Лоис.
— Он казался искренним, — согласился я.
— Будем надеяться, — сказал Генри.
* * *
Август оказался таким жарким, каким он только может быть. На следующее утро, когда в восемь часов я вышел на автостоянке из своей машины, на улице было восемьдесят два градуса. Полоска травы рядом с тротуаром была сухой и желтой, словно соломенный веник Воздух в зале суда казался уже отягощенным жарой. Присяжные оттого выглядели сонными.
Уотлин открыл заседание чтением судебного обвинения и инструкций, уполномочивающих присяжных вынести обвинительный приговор, если они сочтут определенные иском заявления обоснованными, или же — в противном случае — обязывающих их оправдать подсудимого. Инструкции эти растянулись на целые страницы, включив в себя дефиницию презумпции и элементов, составляющих преступление. Существует большой сборник «Закон об обвинениях», объясняющий, что должно включать в себя такое-то обвинение, а чего не должно, или что может быть, если определенное доказательство появляется в ходе судебного процесса. Все это совершенно бесполезно.
Уотлин читал обвинение с таким драматическим пылом, будто сам написал его. Присяжные кивали по мере чтения. Мы с важным видом объясняем всякие юридические предпосылки. Присяжные важно притворяются, будто нас слушают. После этого они идут в свою совещательную комнату и делают лишь то, что им хочется.
— Обвиняющая сторона готова? — спросил в заключение судья Уоддл.
— Да, ваша честь.
— Можете начинать. Каждая из сторон получит по тридцать минут.
Выступление от имени обвинителей открыл Джавьер. Это была подчиненная позиция. Нора еще раз взяла на себя обвинение по делу. Джавьер исполнил свой долг, выделив элементы преступления, пояснив, что это было единственным, доказательство чего входило в обязанность обвинения. Они не должны были доказывать ни наличия мотива преступления, ни соответствия его версий. Только следующее: действительно ли этот обвиняемый такого-то числа произвел такие-то действия, получившие такой-то ответ со стороны его жертвы? Обвинение сумело доказать, что он сделал это. Джавьер заключил:
— Людям свойственно отгораживаться от преступлений, связанных с изнасилованием. Люди отворачиваются от их жестокости. Они ищут какой-нибудь способ обвинить во всем саму жертву, потому что такое обвинение как бы защищает их лично от такого же ужасного преступления. Они говорят: «Этого никогда не могло бы случиться со мной, моей женой, моей дочерью, потому что мы никогда не стали бы делать того, что сделала эта женщина. Она оказалась в неподобающем месте или совершила какую-то глупость. Она носила дурную одежду или общалась с дурным человеком. Она сама провоцировала его, пока ей не пришлось пожалеть об этом».
А что делала Менди Джексон? Она работала. У нее нет мужа, зато есть двое детей, которых она поддерживает тем единственным способом, каким может. Тринадцатого апреля она делала не что иное, как свою работу. Она находилась не в баре, не в бикини на пляже. Она была на своей работе, куда приходила в тот день не один раз. Эта работа, к ее удивлению, оставила ее один на один с мужчиной в темном офисе на безлюдном этаже здания — и это все, что потребовалось для преступления. Искала ли этого Менди Джексон? Разве это было тем, чего она хотела в конце долгого трудового дня: разорванная одежда, расцарапанное лицо?
Хотела она быть оскорбленной? Не представляю, как можно поверить этому.
На этом суде вы услышали две разные версии. Единственный вопрос, который вам нужно задать себе, — «Чья версия имеет смысл?» Ответ на этот вопрос очевиден, и он означает, что ваш вердикт должен быть: «Виновен!»
Джавьер не повышал голоса и не читал присяжным лекций. Он был их другом и облегчал им путь к принятию решения. Лица присяжных были непроницаемы, но когда я обернулся назад, то увидел, что многие из зрителей кивают.
Генри тоже был великолепен. Что касается меня, то я думаю, что присяжные принимают непоколебимые решения задолго до того, как кончатся выступления свидетелей, но если все же заключительное слово способно поколебать судей, то Генри добился этого. В резкой форме он начал с ответа на заключительную речь Джавьера.
— Обвинитель сказал вам, что Менди Джексон не хотела принимать участия в изнасиловании, о котором она свидетельствовала, но разве Дэвид мог хотеть этого? И для него это тоже был конец долгого рабочего дня. Он находился в офисе уже больше двенадцати часов. И что же, он остался там в ожидании женщины, о приходе которой даже не знал? И вспомните: он работал там в течение двух лет. Дэвиду было известно, что по ночам в учреждении дежурит охранник, как знал и то, что не безопасно проделать то, что ему инкриминируется. Да и чего ради он стал бы это делать? Зачем ему было рисковать своей хорошей должностью, своим браком, своим счастьем?
Генри сделал паузу, чтобы дать присяжным время взвесить все сказанное. Когда он снова поднял голову, тон его речи изменился. Он был печален. Генри подошел ближе к барьеру, отделявшему ложу присяжных.
— Обвинитель сказал вам и еще кое-что. Он посоветовал вам сравнить две версии. И что же вы получите, когда сделаете это? Что будет у вас против версии Дэвида Блэквелла? — Генри пожал плечами. — Безумная история. Сумасшедшая. Женщина входит в чужой кабинет и начинает рвать на себе одежду. Имитируя собственное изнасилование. Зачем? Может быть, ради денег, — но она не получила никаких денег. Может быть, она ошиблась в расчетах, и охранник вовсе не должен был входить. Может быть, предполагалось, что войдет кто-нибудь другой с камерой в руках. Мне думается, что время от времени мы слышим о вещах, подобных случившемуся, но, тем не менее, — это сумасшедшая история. Не из тех, которую вы выбрали бы для защиты. Вы могли бы сочинить историю и получше этой, если бы вам нужно было ее сочинять, не правда ли?
Нора качала головой, но протеста не заявляла.
— Так вот, о чем я хочу спросить вас, — продолжал Генри. — Что, если это правда? Что, если именно так все и произошло? Я не имею в виду, что вы должны верить, что так оно и было я хочу, чтобы вы подумали о том, что значит, если история Дэвида правдива. Что за этим следует?
Да, если бы не было изнасилования, то не существовало бы и медицинского свидетельства об изнасиловании. А его и нет. Не должно было остаться ни единого физического следа того, что в половые органы Менди Джексон осуществлено проникновение. И такого следа нет. Я задавал миссис Джексон несколько очень неприятных вопросов. Теперь я могу объяснить почему. Я спрашивал, была ли она возбуждена сексуально. Она горячо отрицала это, и я ей верю. Я спрашивал, не было ли у нее соответствующих выделений во время сексуального нападения. Она сказала, что нет. Не могло быть. И она заявила, что продолжала бороться на протяжении всего акта.
Но что реально показало медицинское освидетельствование? Никаких влагалищных разрывов. Никаких потертостей на стенках влагалища. Но если все случилось так, как она об этом рассказала, если она оставалась суха и при этом против нее использовалась сила, разрывы там непременно должны были остаться. Что сказал медицинский эксперт? Он сказал, что иногда во время изнасилований таких рызрывов не бывает, потому что жертва подчиняется, она не оказывает сопротивления. Но Менди Джексон сказала вам, что она боролась. Тогда почему же она не была травмирована? И снова я спрошу вас: что, если рассказанное вам Дэвидом является правдой? В этом случае медицинское освидетельствование должно было обнаружить как раз то, что оно и обнаружило.
Этот мой вопрос насчет галстука Дэвида... Может быть, это не столь важно. Но мне это показалось поистине забавным. Охранник сказал, что Дэвид был полностью одет, когда он ворвался в комнату. На Дэвиде был даже галстук. Менди Джексон заявила, что он его никогда и не снимал. Неужели во время изнасилования мужчина останется в галстуке? Неужто не снимет его? Неужели он сможет полностью привести себя в порядок за то время, которое требуется охраннику на то, чтобы пробежать по коридору? Или это является подтверждением сказанного Дэвидом, того, что он не снимал ни одного предмета своей одежды, потому что никогда не совершал изнасилования?
И если то, что он рассказал вам, правда, что же мог он сказать охраннику, когда тот вбежал в офис? Разве не сказал бы он что-нибудь вроде: «Джо, слава Богу, что ты здесь! Она сошла с ума!»? Именно такими и были его слова, согласно свидетельствам их обоих.
Генри остановился, давая присяжным время прибавить к своим соображениям и это. Он стоял прямо напротив их. Голова его медленно поворачивалась, по мере того как он оглядывал каждого из присяжных.
— Взгляните на свидетельские показания в целом. За последние два дня вы услышали не просто две версии, вы услышали и множество свидетельств. И вот к чему все это сводится: если сказанное Дэвидом является правдой, все остальное сразу же встает на свои места. Но если произошло то, что рассказала вам Менди Джексон, во всем остальном попросту нет смысла. Нет ничего, что подкрепляло бы ее версию.
Я ничего не мог прочитать по лицам присяжных. Рассуждения Генри показались убедительными мне, но их лица были словно каменные. Слова не оставили на них и малейшего отпечатка. Мне стоило бы позднее спросить у Генри, не заметил ли он, находясь ближе к присяжным, чего-нибудь такого, что ускользнуло от меня, сидевшего среди публики. Но я сильно сомневался в этом.
— Есть другое объяснение всему тому, что дает нам свидетельское показание. Оно рисует нам женщину, которой очень тяжело живется. Она уборщица. У нее двое детей, нуждающихся в ее поддержке, а зарабатывает она для этого не так много.
Она женщина честолюбивая. Она не согласна оставаться на том уровне, где находится, и это похвально. Во-первых, она пробует улучшить свое положение путем, который заслуживает только одобрения. Она посещает колледж. Но занятия требуют много времени. Впереди еще два года, и еще будет удачей, если она со своим дипломом сумеет получить хорошую работу, когда множество нынешних выпускников остаются безработными. И существует еще один неприятный момент, связанный с колледжем. Обучение там стоит дорого. Очень дорого. Она все глубже и глубже залезает в долги, чтобы заплатить за свою учебу. Что ей удалось сделать до сих пор для себя и своих детей? Ничего, кроме того, что она еще больше осложнила свою жизнь.
Между тем на работе она каждый день видит людей, чья жизнь выглядит гораздо привлекательней. Мужчины в офисах носят дорогие костюмы, галстуки, ездят в красивых автомобилях, они зарабатывают во много раз больше, чем ей приходилось хотя бы видеть. Они должны были казаться ей богачами.
И один из них неожиданно оказывается не только богатым он еще и принадлежит к известной фамилии. Политически известной фамилии. К семье, которая не может позволить себе участие в скандале. Это семья Дэвида Блэквелла.
Менди в то утро была на работе. Она засвидетельствовала это. Случайно она услышала, как кто-то сказал, что Дэвид в этот день допоздна задержится в офисе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42