А по вечерам, перед сном, он сам пишет книгу.
Она называется «Наставление в вере и благочестии». Вильям пишет ее для своего первенца, Роберта, хотя тот еще и ходить не научился. Но когда-нибудь он начнет задавать отцу вопросы — Вильям записывает этот воображаемый вопрос и в меру своего разумения дает на него ответ. Он объясняет сыну, что есть Добро и Зло, а главное, что есть Долг человека. Неуклюже ворочая тяжелые, как валуны, слова, Вильям пытается отгородить ими сына от мирских радостей, от искушений, от грехов. Нельзя потворствовать плоти, нельзя идти наперекор своей судьбе, надо исполнять то, что является твоим долгом, смиренно принимать божью кару и благодарить всевышнего за хлеб, за кров, за спокойный сон.
Вильям смотрит на смуглого большеглазого мальчишку, который только что проснулся и машет крепкими кулачками. Не так-то легко будет вырастить сына смиренным и покорным воле божьей.
Время летит — Робину пошел седьмой год. Сегодня его очередь идти в школу. Гильберт, младший братишка-погодок, остался дома — на двоих только одна пара башмаков, а дни в марте холодные. Все труднее отцу прокормить семью — к двум мальчишкам прибавились две девочки, а что можно снять с семи акров скудной земли? Вильям давно подумывает о том, чтобы арендовать ферму побольше. На примете есть Маунт Олифант — семьдесят акров и дом с отдельным хлевом во дворе. Хозяин фермы — мэр города Эйра — обещал помочь Вильяму купить скот, земледельческие орудия и аренду назначил небольшую — сорок фунтов в год за первые шесть лет и сорок пять — за все последующие годы.
Но раньше чем через год переехать не удастся.
А пока что надо подумать, как учить сыновей. Теперешний учитель уходит из школы, да и плохо он учит ребят, небрежно. Говорят, в Эйре есть хорошая школа, но из Аллоуэя детям ходить далеко. Надо бы договориться, чтобы учитель из эйрской школы приходил в Аллоуэй.
Вильям Бернс ничего не любил откладывать. В первый же свободный мартовский вечер он просит знакомого хозяина эйрской таверны вызвать молодого учителя, о котором он слыхал от священника. Пусть учитель захватит тетрадь с каллиграфическими упражнениями: важно посмотреть, какой у него почерк. О том, что он отлично читает, обладает приятным голосом и знает множество псалмов, Вильям уже осведомлен.
Несмотря на неполные восемнадцать лет, Джон Мэрдок был весьма серьезным юношей. Он даже отказался от стакана эля, предложенного мистером Бернсом, и солидным баском объявил, что невоздержанность даже в таких мелочах может совратить человека с пути истинного. Мистер Бернс подтвердил, что это, безусловно, так, добавив, что получил наилучшие рекомендации касательно нравственных качеств мистера Джона Мэрдока, на что мистер Мэрдок ответил обещанием всячески употребить свои силы и знания на пользу будущим ученикам.
Разговор вышел долгий, обстоятельный. Необъяснимое чувство, которое называют взаимной симпатией, возникло между сдержанным пожилым фермером и юным семинаристом. Они не только сходились во взглядах на религию — Вильям подробно проэкзаменовал Мэрдока, причем учитель удивился его глубокому знанию Ветхого и Нового завета, — но и во взглядах на воспитание и обучение. Мэрдок совершенно был согласен, что первым делом ребенок должен овладеть Словом — великим даром природы, отличающим человека от бессловесных тварей. Он с жаром объяснил, как чтение и разбор лучших произведений гениев пера очищают душу и оттачивают мысль.
Расстались они самыми настоящими друзьями, и Бернс не забыл сказать на прощание, что кормить учителя будут пять семей по очереди и что он приложит все старания, чтобы юноша и телом стал так же крепок, как крепок он душой.
Один из пяти фермеров, нанявших Мэрдока, предоставил под занятия пустующий амбар недалеко от Бернсов. Учебники собрали со всех домов. Мэрдок принес руководство к правописанию и английскую грамматику Фишера. Кто-то пожертвовал два Новых завета и две библии, а Вильям Бернс отдал свое драгоценное собрание Мэссона, с тем чтобы мальчики каждый раз приносили его домой.
Вильям очень гордился, когда Мэрдок, обедая у него, говорил, что в чтении, разбивке слов на слоги и в правописании Роберт и Гильберт идут первыми. К сожалению, добавлял Мэрдок, они очень отстают в пении псалмов: Роберт никак не может вытянуть ни одной ноты — видно, слуха у него нет.
— Нет, я все слышу, — угрюмо говорит Роберт, — только спеть не могу.
Гильберт смотрел на мрачное лицо брата и прыскал в тарелку. Мэрдок снисходительно упрекал своего любимца: веселый, смешливый Гильберт нравился ему куда больше, чем не по годам задумчивый и сдержанный Роберт.
Те два с половиной года, что Мэрдок провел в Аллоуэе, привязали его к семье Бернсов на всю жизнь. Он стал самым близким и, пожалуй, единственным другом Вильяма. Целые вечера они проводили в беседах, и для молодого учителя эти встречи были так же нужны и важны, как и для старого фермера. Часто Мэрдок читал вслух из неисчерпаемого мэссонского «собрания», и Роберт слушал его не дыша. Красивый низкий голос Мэрдока, отличная дикция и умная, выразительная манера чтения запомнились Роберту навсегда. Отец поражался необыкновенной памяти сына: тот заучивал наизусть целые страницы из Шекспира и, подражая Мэрдоку, читал на разные голоса монологи благородного Антония, несчастного старика Лира и жадного до власти Макбета.
Для того чтобы убедиться, насколько его ученики понимают текст, педантичный Мэрдок заставлял их перекладывать стихи в прозу, заменять синонимами поэтические обороты и восстанавливать все выпущенные слова.
— Твой светлый лик, — читал Роберт и, остановившись, медленно нанизывал близкие и все же совсем разные слова: — Твое прекрасное лицо... Твой ясный образ... Твои прелестные черты... Твое милое личико...
— О нет! — перебивал его строгий Мэрдок. — Последнее выражение слишком простонародно и разговорно. Не подобает ставить его в один ряд с высокопоэтичными образами.
Конечно, девятилетний мальчик не мог объяснить, что ему и эти слова кажутся не хуже других. Много таких простых и ласковых слов попадалось в песнях матери, и от них тоже билось сердце. Почему в песнях можно говорить эти слова, а для книг надо придумывать другие?
Но, наверно, Роберт не задавал таких вопросов умному Мэрдоку, да и вряд ли тот мог бы на них ответить.
Настал день, когда Бернсы, наконец, перебрались на ферму Маунт Олифант.
Вероятно, если бы объехать все графство Эйршир — от широкой реки Эйр до веселых вод прозрачного Дуна, — трудно было бы найти худшую землю, чем жесткая, каменистая почва на Маунт Олифант. Зато хозяин фермы сдержал обещание и дал взаймы Вильяму Бернсу сто фунтов на обзаведение инвентарем и скотиной.
Вильям, как всегда, надеялся на милость божию, на свои руки и на верную помощницу — жену.
А кроме того, уже подрастали двое сыновей — кому, как не им, сменить за плутом стареющего отца?
Слава всевышнему, что не надо отдавать их «в люди». Одно дело — работать батраками по найму, другое — помогать отцу на «собственной» ферме.
Год за годом поднимал отец с сыновьями неподатливую землю, отвоевывая ее у камней, поросших цепким мохом, и у окаменевших корней деревьев. Год за годом, каждую весну, Роберт выходил пахать и, согнувшись, налегал на тяжелые рукояти плуга, который еле тянули отощавшие на скудных кормах кони. Не легче было и молотить деревянным цепом на короткой рукояти. К вечеру болели все кости, нельзя было разогнуть спину. И Роберт еще долго сутулился за столом, слушая, как отец читает библию, или отвечая заданный урок.
Уехал «для усовершенствования в науках» полюбившийся всем учитель Мэрдок, и теперь Вильям сам понемногу учил сыновей арифметике и грамматике, стараясь, чтобы они не забыли то, что знали.
Прощание с Мэрдоком запомнилось всей семье. В тот вечер Мэрдок стал после ужина читать вслух трагедию Шекспира «Тит Андроник», которую вместе с английской грамматикой принес в подарок мальчикам.
У Мэрдока дрожал голос, а все слушатели горько плакали, когда Шекспир описывал страдания несчастной Лавинии, у которой насильники отрезали руки и язык. Но когда жестокие палачи в насмешку спросили, не дать ли ей воды — омыть руки, мальчики в один голос крикнули, что больше читать не надо.
— Значит, вы не хотите, чтобы вам подарили эту книгу? — с укором сказал отец.
— Если книга останется, я все равно ее сожгу! — со слезами закричал Роберт.
Только благодаря вмешательству Мэрдока Роберт избежал наказания. «Тит Андроник» не попал в «личную библиотеку» Роберта, состоявшую из двух книг — «Жизни Ганнибала» и «Истории сэра Уильяма Уоллеса».
Эти книги Роберт перечитывал без конца.
Когда по узким улочкам Эйра шли вербовщики с барабаном и волынкой, расхваливая привольную жизнь в королевской армии, за ними, как всегда, бежали мальчишки. Среди них бывал и Роберт. Описание ганнибаловых подвигов настолько его увлекло, что он твердо решил: когда подрастет, непременно станет солдатом.
Это увлечение было недолгим, разве что на двадцать третьем году жизни он снова вспомнит о волынке вербовщиков и напишет в шутку:
На черта вздохи — ах да ох!
Зачем считать утраты?
Мне двадцать три, и рост неплох —
Шесть футов, помнится, без грех.
Пойду-ка я в солдаты!..
Но «Жизнь Уильяма Уоллеса» навсегда осталась его любимой книгой.
Несколько лет подряд он читал и перечитывал историю легендарного героя Шотландии. Это было довольно слабое переложение поэмы Слепого Гарри — народного поэта XV века, где рассказывалось о подвигах Уоллеса, начавшего борьбу за независимость Шотландии тут, на земле Эйра.
Часто во время пахоты плуг Роберта задевал за кусок ржавого железа или глиняный черепок, а как-то раз мальчики нашли обломок очень старого копья: здесь когда-то коренное население — пикты — отбивало нападения римских легионов. Много славных битв видела эта земля. В девятом веке пришли завоеватели — скотты. Страна пиктов — древняя Каледония — стала называться Шотландией — Scotland.
Но трон шотландских королей всегда стоял на пороховой бочке.
Ожесточеннее всего враждовали шотландцы со своими соседями — англичанами.
Переменно военное счастье: то шотландский король Александр Второй нападает на Англию, то сильнейшая армия англичан опустошает шотландские города и села.
В конце XIII века англичане совершенно обескровили Шотландию, подчинили ее себе и отняли у страны право жить по своим законам, выбирать себе короля и распоряжаться собственными богатствами.
Шотландия сделалась вассалом Англии, а ставленники англичан — единственными законодателями и властелинами древней страны.
Тогда на историческую арену вышел национальный герой Шотландии — Уильям Уоллес. Он начинает новую страницу в истории Шотландии — историю многовековой борьбы за независимость.
Неисчерпаемы легенды об Уильяме Уоллесе, который разбил англичан и выгнал их из Шотландии.
И несмотря на то, что Эдуарду — королю Англии — все же удалось уничтожить армию Уоллеса и казнить героя, имя его до сих пор окружено ореолом: благодаря ему Шотландию признали самостоятельной страной. Первые десять мест в британском парламенте для шотландцев были куплены ценой жизни Уоллеса и его храбрых соратников.
На шотландский трон сел шотландский король, и когда через десять лет после смерти Уоллеса англичане опять попытаются навязать Шотландии свое господство, шотландский герой Роберт Брюс разбивает сильнейшую в Европе армию англичан при Баннокберне, и Шотландия снова становится независимой.
Об этом напишет стихи мальчик, который сейчас, глотая слезы, читает, как схватили Уоллеса и как повезли его в Лондон на казнь.
Теперь, когда отец отпускает Роберта в Эйр, мальчик другими глазами смотрит на улицы, где дрался с англичанами Уоллес, на место, где стояли казармы, в которых Уоллес сжег весь английский гарнизон, на широкое устье реки, откуда выходили в море шотландские шхуны.
И в его сердце вспыхивает гордость за Шотландию, которая и теперь, несмотря ни на что, осталась Шотландией.
Вечерами, при сальной свечке, Вильям Бернс занимается с сыновьями. Семья живет замкнуто, одиноко. У мальчиков нет товарищей, да и играть им почти некогда, весь день занят работой. Первые годы на ферме особенно тяжелы: надо выплачивать долг, и Вильяму приходится отказывать себе и своим детям в самом необходимом. Изредка, по воскресеньям, в капустный суп кладется кусок мяса, редко вареную картошку сдабривают бараньим салом и только младшим детям иногда дают кружку молока. Семеро ребят — старшему идет всего тринадцатый год, а отцу уже под пятьдесят. Об одном он молит бога: дать ему время вырастить сыновей честными, богобоязненными и знающими людьми.
Это главная его забота. Для этого он сидит с ними по вечерам, для этого ходит в Эйр к знакомым, берет у них на время книги, а потом, заглядывая в «Географическую грамматику» Салмона, объясняет детям расположение и устройство чужестранных государств. Больше всего отец любит книги, где наука объясняет великую премудрость божию. Он читает вслух «Астротеологию» и «Физикотеологию», где рассказывается о звездах и планетах, об огнедышащих горах и водопадах, созданных всевышним. А в тот год, когда хорошо доились коровы и богато уродился хлеб, Вильям выписал из Эдинбурга шесть толстых томов Новой истории Священного писания, составленной Томасом Стэкхаузом.
Роберт больше всех читает эти книги, и герои библейских легенд становятся для него такими же близкими знакомыми, как сапожник или кузнец в Эйре, с чьими сыновьями он изредка встречается в сельской школе.
В эту школу он ходит всего одно лето, да и то по очереди с Гильбертом, правда, уже не из-за отсутствия башмаков — кому они нужны летом? — а потому, что один из мальчиков непременно должен помогать отцу и матери по хозяйству.
Соседи, изредка попадая на отдаленную ферму, потом рассказывали, что за едой Бернсы — отец и оба старших сына — сидят, уткнувшись носами в книги, а малыши и пикнуть не смеют. Кто-то даже видел, как старший мальчик читал, идя за плугом.
Однообразная, тяжкая жизнь... Беспросветное уныние отшельника, безустанный труд галерного раба... Роберт стал хмурым, неприветливым, неразговорчивым. Таким и застал его Мэрдок, который неожиданно вернулся в эйрскую школу.
Трудно передать радость, с которой встретили Мэрдока на ферме. Правда, он не забывал Бернсов, постоянно писал Вильяму, присылал книги мальчикам. Но одно дело — письма, другое — живой друг. Мэрдок привез с собой эдинбургские альманахи, новые пособия для школы и даже несколько французских книг.
Мальчиков в этот вечер отправили спать пораньше: отец хотел наедине посоветоваться с Мэрдоком об их судьбе. Речь шла не о Гильберте с его ровным, спокойным характером и любовью к фермерскому делу. Отца беспокоил Роберт. Он рассказал Мэрдоку, какая у сына исключительная память, как он складно пересказывает прочитанные книги, как отлично читает наизусть отрывки из Священного писания. Надо его учить дальше — пишет он неважно, неровно да и грамматические правила знает нетвердо.
— Отдайте его мне на месяц-другой, — сказал решительный Мэрдок, удивляясь про себя, что Роберт оказался способнее Гильберта. — Может быть, вы обойдетесь на ферме без него. Надеюсь, что мне за столь короткое время удастся хоть сколько-нибудь расширить его знания, а тогда он сможет помочь вам обучить младших детей. Я постараюсь дать ему как можно больше пищи духовной...
Мэрдок остановился: он подумал: «...и телесной», но побоялся обидеть старого Бернса — он ли виноват, что мальчик явно недоедает?..
День и ночь, в школе, за столом, на прогулках, не расстается Мэрдок со своим учеником. Он с радостью смотрит, как Роберт повеселел и окреп. Он не перестает удивляться его великолепным способностям. Через неделю мальчик знал назубок все грамматические правила, все части речи и спряжения. Его почерк заметно становился лучше, чтение — выразительнее.
Не попробовать ли научить его произношению французских слов? Пусть, если в газете попадется название французского города, корабля или должностного лица, он сумеет произнести его по-французски.
Роберт был счастлив и храбро пошел в атаку на француза. Целыми днями он заучивал слова и фразы, а к концу недели уже разбирал первые строки «Приключений Телемаха».
Но эта счастливая передышка длилась недолго: отец прислал за Робертом — без него на ферме не справлялись.
«Ему пришлось покинуть приятные луга, окружавшие грот Калипсо, и, вооружившись серпом, искать славы в подвигах на полях Цереры», — написал Мэрдок впоследствии, рассказывая о своем ученике.
Впрочем, на этот раз он ошибся: не строгая Церера, богиня плодородия, стала покровительницей Роберта; в него пустил стрелу «лукавый бог любви» — Амур, и одна из девяти муз — муза лирической поэзии — обратила на него свое благосклонное внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32