Лети домой и пополни боеприпасы, ты по
том всегда сможешь их найти». На это мое второе "я" отвечает с горячностью:
«Возможно, не хватает всего одного снаряда чтобы помешать этому танку св
ободно катиться по Германии».
«Катиться по Германии»! Это звучит как в мелодраме. Гораздо больше русск
их танков покатятся по Германии, если ты плохо выполнишь свою работу, а ты
сейчас все провалишь, не строй иллюзий. Только сумасшедший спуститься та
к низко ради одного выстрела. Это чистое безумие!
«Сейчас ты скажешь, что ты не смог ничего сделать только потому, что это бы
л тринадцатый танк. Какая чушь Ц все эти суеверия! У тебя остался всего од
ин снаряд, так что брось эту нерешительность и приступай к делу»!
И вот я уже иду вниз с высоты 800 метров. Сосредоточься на полете, бросай само
лет из стороны в сторону, вот вновь орудия плюются в меня огнем. Вот я выра
вниваю машину… огонь… танк вспыхивает! С ликованием в сердце я проношусь
над горящим танком. Я поднимаюсь вверх по спирали… треск в двигателе и вд
руг ногу пронзает раскаленный стальной клинок. У меня чернеет перед глаз
ами, дыхание перехватывает. Но я должен продолжать полет… полет… я не дол
жен потерять сознание. Сожми зубы, ты должен побороть свою слабость. Спаз
мы боли прокатываются по всему телу.
«Эрнест, мне ногу оторвало».
«Нет, если бы оторвало, ты не мог бы говорить. У нас левое крыло горит. Тебе н
ужно садиться, в нас попали два 40 мм зенитных снаряда».
Пугающая темнота заволакивает глаза, я больше ничего не вижу.
«Скажи мне, где приземлиться. Потом вытаскивай меня быстрее, чтобы я не сг
орел заживо».
Я ничего больше не вижу, пилотирую, повинуясь одному инстинкту. Я смутно п
рипоминаю, что начинал каждую атаку с юга на север и потом повернул налев
о. Таким образом я должно быть, лечу на запад, по направлению к дому. Так про
должается несколько минут. Я не понимаю, почему крыло до сих пор еще не отв
алилось. На самом деле я лечу на северо-запад, почти параллельно русскому
фронту.
«На себя»! кричит Гадерман по интеркому и я чувствую, что медленно погруж
аюсь в какой-то туман… приятное забытье.
«Ручку на себя»! кричит вновь Гадерман Ц что это было, деревья или телефо
нные провода? Я ничего не чувствую и тяну ручку на себя только потому, что
так кричит Гадерман. Если бы только прекратилась эта жгущая боль в ноге…
и этот полет… если бы я только мог позволить себе погрузиться в этот стра
нный серый мир и в даль, которая манит меня…
«Тяни»! Вновь я автоматически налегаю на ручку, но сейчас на мгновение Га
дерман меня действительно разбудил. Я вдруг понимаю, что что-то должен сд
елать.
«Что внизу»?
«Плохо Ц кочкарник».
Но я должен идти вниз, иначе на меня снова навалится эта опасная апатия и я
потеряю контроль над своим телом. Я нажимаю на левую педаль и кричу в агон
ии. Но ведь я же был ранен в правую ногу? Я поднимаю нос самолета вверх. Толь
ко бы мы не спарашютировали. Самолет горит… Раздается глухой удар и само
лет скользит еще несколько мгновений.
Сейчас я могу отдохнуть, соскользнуть в серую даль… чудесно! Сумасшедшая
боль рывком возвращает меня в сознание. Кто-то тащит меня?… Какая земля з
десь неровная… Вот все и кончено. Наконец-то я погружаюсь в объятия тишин
ы.
***
Я прихожу в себя, все вокруг меня белого цвета… внимательные лица… едкий
запах… я лежу на операционном столе. Внезапно меня охватывает паника: гд
е моя нога?
«Ее нет»?
Хирург кивает. Спуск с горы на новеньких лыжах… прыжки в воду… атлетика…
прыжки с шестом… что теперь все это для меня значит? Сколько друзей было р
анено гораздо серьезней? Помнишь… одного в госпитале, в Днепропетровске
, его лицо и обе руки были оторваны взрывом мины? Потеря ноги, руки, головы,
Ц все это не имеет никакого значения, если только жертва могла бы спасти
родину от смертельной опасности… это не катастрофа, единственная катас
трофа в том, что я не смогу летать неделями… и это в такой критической ситу
ации! Эти мысли на секунду проносятся в моем мозгу и хирург говорит мне мя
гко:
«Я не смог ничего поделать. Кроме нескольких обрывков плоти и волокон та
м ничего не было, поэтому ногу пришлось ампутировать».
Если там больше ничего не было, думаю я про себя с мрачным юмором, что же он
смог ампутировать? Ну, конечно, для него это в порядке вещей, обычное дело.
«Но почему другая нога в гипсе»? Ц спрашивает он с изумлением.
«С прошлого ноября. Где я нахожусь»?
«В главном полевом госпитале войск СС в Зеелове».
«О, в Зеелове! Это в семи километрах от линии фронта. Так что я, очевидно, лет
ел на северо-запад, а не на запад».
«Вас принесли сюда эсэсовцы и один из наших офицеров-медиков сделал опе
рацию. У вас на совести еще один раненный», добавляет он с улыбкой.
«Я что, хирурга укусил»?
«Ну, до этого вы не дошли», говорит он, качая головой. «Нет, вы его никого не
кусали, но лейтенант Корал попытался приземлиться на „Шторхе“ рядом с те
м местом, где вы совершили вынужденную посадку. Но это, должно быть, было с
лишком сложно, его самолет спарашютировал… и сейчас у него голова перевя
зана»!
Добрый старый Корал! Кажется что если я даже и летел без сознания, у меня б
ыло несколько ангелов-хранителей!
Тем временем рейхсмаршал послал своего личного доктора с инструкциями
доставить меня немедленно в госпиталь, который разместился в бомбонепр
обиваемом бункере на территории Цоо, берлинского зоопарка, но хирург, ко
торый меня оперировал, не хочет и слушать об этом, потому что я потерял сли
шком много крови. Завтра все будет в порядке.
Доктор рейхсмаршала говорит мне, что Геринг немедленно сообщил об инцид
енте фюреру. Гитлер, сказал он, был очень рад, что я отделался сравнительно
легко.
«Конечно, если цыплята хотят быть умнее курицы», сказал он, как мне переда
ли, помимо других вещей. Я успокоился, что он не упоминал о том, что запрети
л мне летать. Я полагаю, что ввиду отчаянной борьбы и общей ситуации в посл
едние несколько недель, мое участие в боевых действиях было воспринято к
ак само собой разумеющееся.
***
На следующий день я переведен в бункер Цоо, который служит также платфор
мой для самых тяжелых зенитных орудий, участвующих в защите столицы от н
алетов против гражданского населения. На второй день на тумбочке у моей
кровати появляется телефон, я должен связываться с моей частью по поводу
боевых операций, общей ситуации и пр. Я знаю, что долго не пролежу в кроват
и и не хочу терять свой пост, поэтому я обеспокоен тем, чтобы оставаться в
курсе всех деталей и участвовать в делах части, пусть даже только по теле
фону. Доктора и медсестры, проявляющие обо мне трогательную заботу, по кр
айней мере в этом отношении не очень довольны своим новым пациентом. Они
продолжают говорить что-то об «отдыхе».
Почти каждый день меня посещают коллеги из части или другие друзья, неко
торые из них просто люди, которые представляются моими друзьями, чтобы п
роложить себе путь в мою палату. Когда это хорошенькие девушки, они широк
о открывают глаза и вопросительно поднимают брови, когда видят мою жену,
сидящую у постели.
Со мной уже заводили разговор о протезе, хотя они еще не знают, в какой сте
пени я поправился. Я нетерпелив и хочу встать как можно быстрее. Немного п
огодя меня навещает мастер по изготовлению протезов. Я прошу его сделать
мне временный протез с которым я смогу летать, даже если культя еще не заж
ила. Несколько первоклассных фирм отказываются, на том основании, что по
ка еще слишком рано.
Один мастер принимает заказ, но только в порядке эксперимента. Он приним
ается за дело столь энергично, что у меня начинает кружиться голова. Он на
кладывает гипс до самого паха не смазав поверхность и не приспособив защ
итный колпачок. Дав гипсу засохнуть, он советует лаконично: «Думайте о че
м-нибудь приятном»!
В тот же самый момент он со всей силы тянет гипс, к которому присохли волос
ы, и вырывает их с корнем. От боли мне кажется, что наступил конец света. Это
т парень явно ошибся с выбором профессии, ему следовало бы подковывать л
ошадей.
Моя третья эскадрилья и штаб полка тем временем переместились в Герлиц,
в тот самый городок, где я ходил в школу. Дом моих родителей находится совс
ем рядом. В данный момент русские пробиваются к деревне, советские танки
катятся по тем местам, где прошло мое детство. Я могу сойти с ума только от
одной мысли об этом. Моя семья, как и миллионы других, давно уже стали беже
нцами, не способными спасти ничего, кроме своих жизней. Я лежу, обреченный
на бездействие. Чем я заслужил такое? Я не должен об этом думать.
Цветы и всевозможные подарки, которые каждый день приносят в мою палату,
Ц доказательство любви народа к своим солдатам. Кроме рейхсмаршала мен
я дважды навещает министр пропаганды Геббельс, с которым я не был прежде
знаком. Он интересуется моим мнением о стратегической ситуации на восто
ке.
«Фронт на Одере», говорю я ему, «наш последний шанс задержать Советы, вмес
те с ним падет и столица».
Но он сравнивает Берлин с Ленинградом. Он указывает на то, что этот город н
е пал, потому что все его жители превратили в крепость каждый дом. И то, что
смогли сделать жители Ленинграда, смогут сделать и берлинцы. Его идея за
ключается в том, чтобы достичь высочайшей степени организованности в за
щите каждого дома путем установки радиопередатчиков в каждом здании. Он
убежден, что «его берлинцы» предпочтут смерть перспективе пасть жертва
ми красных орд. То, как серьезно он был настроен, докажет впоследствии его
собственный конец.
«С военной точки зрения я вижу это иначе», отвечаю я. «Как только после пад
ения фронта на Одере начнется битва за Берлин, я считаю, что удержать горо
д будет абсолютно невозможно. Я хотел бы напомнить, что сравнивать эти дв
а города нельзя. Ленинград имел преимущество, Ц он защищен на западе Фин
ским заливом и на востоке Ц Ладожским озером. К северу от него был один ли
шь слабый финский фронт. Единственным шансом захватить его была атака с
юга, но с этой стороны Ленинград был сильно укреплен и его защитники смог
ли воспользоваться отличной системой заранее подготовленных позиций,
кроме того, город так и не удалось полностью отрезать о линии снабжения. Г
рузовые катера могли пересекать Ладожское озеро летом, а зимой русские п
роложили железнодорожную линию по льду и способны были снабжать город с
севера». Мои аргументы не могут его переубедить.
Через две недели я уже могу вставать на короткое время и наслаждаться св
ежим воздухом. Во время воздушных налетов я нахожусь на крыше бетонной б
ашни Цоо, где установлены зенитные орудия и вижу снизу то, что, вероятно, с
толь неприятно находящимся в воздухе. Я не скучаю, Фридолин приносит мне
бумаги, которые требуют моей подписи, иногда его сопровождают мои коллег
и. Фельдмаршал Грейм, Скорцени или Ханна Рейч заглядывают поболтать со м
ной часок, какие-то события всегда происходят, меня мучает только то, что
я нахожусь в стороне от них. Когда я попал в бункер Цоо, я «клятвенно» пооб
ещал, что встану на ноги не позднее чем через шесть недель и буду летать. Д
октора знают, что их запреты бесполезны и могут только рассердить меня. В
начале марта я выхожу гулять на свежий воздух в первый раз Ц на костылях.
Во время моего выздоровления меня приглашает к себе домой одна из медсес
тер, и вот я, Ц гость министра иностранных дел. Настоящий солдат редко ст
ановится хорошим дипломатом и эта встреча с фон Риббентропом весьма инт
ригует. Это возможность для бесед, которые проливают свет на другую стор
ону войны, которая ведется без применения оружия. Он хочет знать мое мнен
ие о силах, противостоящих друг другу на восточном фронте и о нашем военн
ом потенциале в данный момент. Я говорю ему, что мы, на фронте, надеемся, что
он делает что-то по дипломатическим каналам для ослабления той мертвой
хватки, с которой сцепились обе стороны.
"Разве нельзя продемонстрировать западным державам, что большевизм их с
амый большой враг и после окончательной победы над Германией он будет пр
едставлять для них ту же угрозу, что и для нас, и что одни они не смогут он не
го избавиться? "
Он воспринимает мои замечания как мягкий личный упрек. Без сомнения, я то
лько повторяю то, что ему уже приходилось выслушивать много раз от други
х. Он тут же объясняет мне, что он уже предпринимал ряд попыток, которые за
кончились неудачей, потому что каждый раз новое отступление на одном или
на другом участке фронта вскоре после того, как он начинал переговоры, по
буждало врага продолжать войну и покинуть стол переговоров. Он упоминае
т эти случаи и говорит с укором, что договоры, которые он заключил перед во
йной, среди других Ц с Англией и Россией, были немалым достижением, если н
е триумфом. Но никто больше о них не вспоминает, сегодня люди видят только
негативные аспекты, ответственность за которые он не несет. Естественно
, даже сейчас переговоры продолжают идти, но в ситуации, такой, какая она е
сть, шансы на успех, на который он все еще надеется, выглядят проблематичн
ыми. Этот взгляд за дипломатические кулисы удовлетворяет мое любопытст
во и я не горю желанием узнать что-то еще.
***
В середине марта, в весеннем солнечном сиянии я совершаю первую прогулку
по зоопарку в сопровождении медсестры и во время первой же экскурсии со
мной случается небольшое происшествие. Мы, как и многие другие, очарован
ы обезьянами в клетке. Меня занимает особенно большая обезьяна, лениво с
идящая с совершенно безразличным видом на суку, с которого свисает ее дл
инный хвост. Конечно, я не могу не сделать того, чего не следовало бы, и прос
овываю свой костыль через прутья с намерением пощекотать ей хвост. Не ус
пел я коснуться хвоста, как обезьяна внезапно хватается за мои костыли и
пытается со всей силы втащить меня в клетку. Я подскакиваю на одной ноге к
самим прутьям, но, конечно же, зверь не сможет протащить меня сквозь них. С
естра Эдельгарда хватается за меня и мы вместе тянем костыли к себе. Чело
век против обезьяны! Ее лапы начинают скользить по гладкой поверхности к
остыля и доходят до резинового колпачка на самом конце, который не дает к
остылям глубоко втыкаться в землю или соскользнуть при ходьбе. Резиновы
й колпачок возбуждает ее любопытство, обезьяна обнюхивает его, стаскива
ет с костыля и глотает с широкой ухмылкой. В тот же самый момент я могу выт
ащить костыль из клетки и по крайней мере, частично одерживаю победу в эт
ом поединке. Через несколько секунд раздается вой сирен, предупреждающи
х о воздушном налете. Быстрая ходьба по песчаным дорожкам Цоо заставляет
меня вспотеть, потому что без резиновых колпачков костыли глубоко утопа
ют в песке. Все вокруг торопятся и суетятся, я вряд ли могу воспользоватьс
я их помощью и продолжаю ковыляю, сильно хромая. Это медленная работа. Мы е
два успеваем добраться до бункера, как начинают падать первые бомбы.
Приближается Пасха. Я хочу вернуться в часть до ее наступления. Мой полк с
ейчас базируется в районе Гроссенхайма в Саксонии, первая эскадрилья вн
овь перелетела из Венгрии в район Вены и по-прежнему остается на юго-вост
очном фронте. Гадерман находится в Брансуике, все то время, пока меня нет,
так что в это время он может заниматься лечением больных. Я звоню ему чтоб
ы сказать, что я приказал Ю-87 забрать меня в Темпельхофе в конце недели и на
мереваюсь вернуться в часть. Поскольку незадолго до этого Гадерман гово
рил с моим лечащим врачом, он не может до конца в это поверить. Кроме того, о
н сам болеет. Я не встречусь с ним больше во время войны, на тех последних о
перациях, которые сейчас должны начаться.
Место моего бортстрелка занимает лейтенант Ниерман, у которого нет недо
статка в боевом опыте и который носит Рыцарский крест.
Повинуясь приказу доложить фюреру перед отъездом, я прощаюсь с ним в бун
кере. Он снова и снова говорит о том, что доволен моим относительно гладки
м выздоровлением. Он не запрещает мне летать, вероятно потому, что сама мы
сль о моих новых боевых вылетах просто не приходит ему в голову. И вот я вн
овь сижу в своем самолете, первый раз за последние шесть недель, лечу к сво
им боевым товарищам. Канун Пасхи, и я счастлив. Незадолго до взлета звонит
Фридолин и просит меня лететь прямо в Судеты, он собирается переместить
часть в Куммер-ам-Зее неподалеку от Нимеса. Поначалу я чувствую себя очен
ь странно в самолете, но вскоре я вновь в своей стихии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
том всегда сможешь их найти». На это мое второе "я" отвечает с горячностью:
«Возможно, не хватает всего одного снаряда чтобы помешать этому танку св
ободно катиться по Германии».
«Катиться по Германии»! Это звучит как в мелодраме. Гораздо больше русск
их танков покатятся по Германии, если ты плохо выполнишь свою работу, а ты
сейчас все провалишь, не строй иллюзий. Только сумасшедший спуститься та
к низко ради одного выстрела. Это чистое безумие!
«Сейчас ты скажешь, что ты не смог ничего сделать только потому, что это бы
л тринадцатый танк. Какая чушь Ц все эти суеверия! У тебя остался всего од
ин снаряд, так что брось эту нерешительность и приступай к делу»!
И вот я уже иду вниз с высоты 800 метров. Сосредоточься на полете, бросай само
лет из стороны в сторону, вот вновь орудия плюются в меня огнем. Вот я выра
вниваю машину… огонь… танк вспыхивает! С ликованием в сердце я проношусь
над горящим танком. Я поднимаюсь вверх по спирали… треск в двигателе и вд
руг ногу пронзает раскаленный стальной клинок. У меня чернеет перед глаз
ами, дыхание перехватывает. Но я должен продолжать полет… полет… я не дол
жен потерять сознание. Сожми зубы, ты должен побороть свою слабость. Спаз
мы боли прокатываются по всему телу.
«Эрнест, мне ногу оторвало».
«Нет, если бы оторвало, ты не мог бы говорить. У нас левое крыло горит. Тебе н
ужно садиться, в нас попали два 40 мм зенитных снаряда».
Пугающая темнота заволакивает глаза, я больше ничего не вижу.
«Скажи мне, где приземлиться. Потом вытаскивай меня быстрее, чтобы я не сг
орел заживо».
Я ничего больше не вижу, пилотирую, повинуясь одному инстинкту. Я смутно п
рипоминаю, что начинал каждую атаку с юга на север и потом повернул налев
о. Таким образом я должно быть, лечу на запад, по направлению к дому. Так про
должается несколько минут. Я не понимаю, почему крыло до сих пор еще не отв
алилось. На самом деле я лечу на северо-запад, почти параллельно русскому
фронту.
«На себя»! кричит Гадерман по интеркому и я чувствую, что медленно погруж
аюсь в какой-то туман… приятное забытье.
«Ручку на себя»! кричит вновь Гадерман Ц что это было, деревья или телефо
нные провода? Я ничего не чувствую и тяну ручку на себя только потому, что
так кричит Гадерман. Если бы только прекратилась эта жгущая боль в ноге…
и этот полет… если бы я только мог позволить себе погрузиться в этот стра
нный серый мир и в даль, которая манит меня…
«Тяни»! Вновь я автоматически налегаю на ручку, но сейчас на мгновение Га
дерман меня действительно разбудил. Я вдруг понимаю, что что-то должен сд
елать.
«Что внизу»?
«Плохо Ц кочкарник».
Но я должен идти вниз, иначе на меня снова навалится эта опасная апатия и я
потеряю контроль над своим телом. Я нажимаю на левую педаль и кричу в агон
ии. Но ведь я же был ранен в правую ногу? Я поднимаю нос самолета вверх. Толь
ко бы мы не спарашютировали. Самолет горит… Раздается глухой удар и само
лет скользит еще несколько мгновений.
Сейчас я могу отдохнуть, соскользнуть в серую даль… чудесно! Сумасшедшая
боль рывком возвращает меня в сознание. Кто-то тащит меня?… Какая земля з
десь неровная… Вот все и кончено. Наконец-то я погружаюсь в объятия тишин
ы.
***
Я прихожу в себя, все вокруг меня белого цвета… внимательные лица… едкий
запах… я лежу на операционном столе. Внезапно меня охватывает паника: гд
е моя нога?
«Ее нет»?
Хирург кивает. Спуск с горы на новеньких лыжах… прыжки в воду… атлетика…
прыжки с шестом… что теперь все это для меня значит? Сколько друзей было р
анено гораздо серьезней? Помнишь… одного в госпитале, в Днепропетровске
, его лицо и обе руки были оторваны взрывом мины? Потеря ноги, руки, головы,
Ц все это не имеет никакого значения, если только жертва могла бы спасти
родину от смертельной опасности… это не катастрофа, единственная катас
трофа в том, что я не смогу летать неделями… и это в такой критической ситу
ации! Эти мысли на секунду проносятся в моем мозгу и хирург говорит мне мя
гко:
«Я не смог ничего поделать. Кроме нескольких обрывков плоти и волокон та
м ничего не было, поэтому ногу пришлось ампутировать».
Если там больше ничего не было, думаю я про себя с мрачным юмором, что же он
смог ампутировать? Ну, конечно, для него это в порядке вещей, обычное дело.
«Но почему другая нога в гипсе»? Ц спрашивает он с изумлением.
«С прошлого ноября. Где я нахожусь»?
«В главном полевом госпитале войск СС в Зеелове».
«О, в Зеелове! Это в семи километрах от линии фронта. Так что я, очевидно, лет
ел на северо-запад, а не на запад».
«Вас принесли сюда эсэсовцы и один из наших офицеров-медиков сделал опе
рацию. У вас на совести еще один раненный», добавляет он с улыбкой.
«Я что, хирурга укусил»?
«Ну, до этого вы не дошли», говорит он, качая головой. «Нет, вы его никого не
кусали, но лейтенант Корал попытался приземлиться на „Шторхе“ рядом с те
м местом, где вы совершили вынужденную посадку. Но это, должно быть, было с
лишком сложно, его самолет спарашютировал… и сейчас у него голова перевя
зана»!
Добрый старый Корал! Кажется что если я даже и летел без сознания, у меня б
ыло несколько ангелов-хранителей!
Тем временем рейхсмаршал послал своего личного доктора с инструкциями
доставить меня немедленно в госпиталь, который разместился в бомбонепр
обиваемом бункере на территории Цоо, берлинского зоопарка, но хирург, ко
торый меня оперировал, не хочет и слушать об этом, потому что я потерял сли
шком много крови. Завтра все будет в порядке.
Доктор рейхсмаршала говорит мне, что Геринг немедленно сообщил об инцид
енте фюреру. Гитлер, сказал он, был очень рад, что я отделался сравнительно
легко.
«Конечно, если цыплята хотят быть умнее курицы», сказал он, как мне переда
ли, помимо других вещей. Я успокоился, что он не упоминал о том, что запрети
л мне летать. Я полагаю, что ввиду отчаянной борьбы и общей ситуации в посл
едние несколько недель, мое участие в боевых действиях было воспринято к
ак само собой разумеющееся.
***
На следующий день я переведен в бункер Цоо, который служит также платфор
мой для самых тяжелых зенитных орудий, участвующих в защите столицы от н
алетов против гражданского населения. На второй день на тумбочке у моей
кровати появляется телефон, я должен связываться с моей частью по поводу
боевых операций, общей ситуации и пр. Я знаю, что долго не пролежу в кроват
и и не хочу терять свой пост, поэтому я обеспокоен тем, чтобы оставаться в
курсе всех деталей и участвовать в делах части, пусть даже только по теле
фону. Доктора и медсестры, проявляющие обо мне трогательную заботу, по кр
айней мере в этом отношении не очень довольны своим новым пациентом. Они
продолжают говорить что-то об «отдыхе».
Почти каждый день меня посещают коллеги из части или другие друзья, неко
торые из них просто люди, которые представляются моими друзьями, чтобы п
роложить себе путь в мою палату. Когда это хорошенькие девушки, они широк
о открывают глаза и вопросительно поднимают брови, когда видят мою жену,
сидящую у постели.
Со мной уже заводили разговор о протезе, хотя они еще не знают, в какой сте
пени я поправился. Я нетерпелив и хочу встать как можно быстрее. Немного п
огодя меня навещает мастер по изготовлению протезов. Я прошу его сделать
мне временный протез с которым я смогу летать, даже если культя еще не заж
ила. Несколько первоклассных фирм отказываются, на том основании, что по
ка еще слишком рано.
Один мастер принимает заказ, но только в порядке эксперимента. Он приним
ается за дело столь энергично, что у меня начинает кружиться голова. Он на
кладывает гипс до самого паха не смазав поверхность и не приспособив защ
итный колпачок. Дав гипсу засохнуть, он советует лаконично: «Думайте о че
м-нибудь приятном»!
В тот же самый момент он со всей силы тянет гипс, к которому присохли волос
ы, и вырывает их с корнем. От боли мне кажется, что наступил конец света. Это
т парень явно ошибся с выбором профессии, ему следовало бы подковывать л
ошадей.
Моя третья эскадрилья и штаб полка тем временем переместились в Герлиц,
в тот самый городок, где я ходил в школу. Дом моих родителей находится совс
ем рядом. В данный момент русские пробиваются к деревне, советские танки
катятся по тем местам, где прошло мое детство. Я могу сойти с ума только от
одной мысли об этом. Моя семья, как и миллионы других, давно уже стали беже
нцами, не способными спасти ничего, кроме своих жизней. Я лежу, обреченный
на бездействие. Чем я заслужил такое? Я не должен об этом думать.
Цветы и всевозможные подарки, которые каждый день приносят в мою палату,
Ц доказательство любви народа к своим солдатам. Кроме рейхсмаршала мен
я дважды навещает министр пропаганды Геббельс, с которым я не был прежде
знаком. Он интересуется моим мнением о стратегической ситуации на восто
ке.
«Фронт на Одере», говорю я ему, «наш последний шанс задержать Советы, вмес
те с ним падет и столица».
Но он сравнивает Берлин с Ленинградом. Он указывает на то, что этот город н
е пал, потому что все его жители превратили в крепость каждый дом. И то, что
смогли сделать жители Ленинграда, смогут сделать и берлинцы. Его идея за
ключается в том, чтобы достичь высочайшей степени организованности в за
щите каждого дома путем установки радиопередатчиков в каждом здании. Он
убежден, что «его берлинцы» предпочтут смерть перспективе пасть жертва
ми красных орд. То, как серьезно он был настроен, докажет впоследствии его
собственный конец.
«С военной точки зрения я вижу это иначе», отвечаю я. «Как только после пад
ения фронта на Одере начнется битва за Берлин, я считаю, что удержать горо
д будет абсолютно невозможно. Я хотел бы напомнить, что сравнивать эти дв
а города нельзя. Ленинград имел преимущество, Ц он защищен на западе Фин
ским заливом и на востоке Ц Ладожским озером. К северу от него был один ли
шь слабый финский фронт. Единственным шансом захватить его была атака с
юга, но с этой стороны Ленинград был сильно укреплен и его защитники смог
ли воспользоваться отличной системой заранее подготовленных позиций,
кроме того, город так и не удалось полностью отрезать о линии снабжения. Г
рузовые катера могли пересекать Ладожское озеро летом, а зимой русские п
роложили железнодорожную линию по льду и способны были снабжать город с
севера». Мои аргументы не могут его переубедить.
Через две недели я уже могу вставать на короткое время и наслаждаться св
ежим воздухом. Во время воздушных налетов я нахожусь на крыше бетонной б
ашни Цоо, где установлены зенитные орудия и вижу снизу то, что, вероятно, с
толь неприятно находящимся в воздухе. Я не скучаю, Фридолин приносит мне
бумаги, которые требуют моей подписи, иногда его сопровождают мои коллег
и. Фельдмаршал Грейм, Скорцени или Ханна Рейч заглядывают поболтать со м
ной часок, какие-то события всегда происходят, меня мучает только то, что
я нахожусь в стороне от них. Когда я попал в бункер Цоо, я «клятвенно» пооб
ещал, что встану на ноги не позднее чем через шесть недель и буду летать. Д
октора знают, что их запреты бесполезны и могут только рассердить меня. В
начале марта я выхожу гулять на свежий воздух в первый раз Ц на костылях.
Во время моего выздоровления меня приглашает к себе домой одна из медсес
тер, и вот я, Ц гость министра иностранных дел. Настоящий солдат редко ст
ановится хорошим дипломатом и эта встреча с фон Риббентропом весьма инт
ригует. Это возможность для бесед, которые проливают свет на другую стор
ону войны, которая ведется без применения оружия. Он хочет знать мое мнен
ие о силах, противостоящих друг другу на восточном фронте и о нашем военн
ом потенциале в данный момент. Я говорю ему, что мы, на фронте, надеемся, что
он делает что-то по дипломатическим каналам для ослабления той мертвой
хватки, с которой сцепились обе стороны.
"Разве нельзя продемонстрировать западным державам, что большевизм их с
амый большой враг и после окончательной победы над Германией он будет пр
едставлять для них ту же угрозу, что и для нас, и что одни они не смогут он не
го избавиться? "
Он воспринимает мои замечания как мягкий личный упрек. Без сомнения, я то
лько повторяю то, что ему уже приходилось выслушивать много раз от други
х. Он тут же объясняет мне, что он уже предпринимал ряд попыток, которые за
кончились неудачей, потому что каждый раз новое отступление на одном или
на другом участке фронта вскоре после того, как он начинал переговоры, по
буждало врага продолжать войну и покинуть стол переговоров. Он упоминае
т эти случаи и говорит с укором, что договоры, которые он заключил перед во
йной, среди других Ц с Англией и Россией, были немалым достижением, если н
е триумфом. Но никто больше о них не вспоминает, сегодня люди видят только
негативные аспекты, ответственность за которые он не несет. Естественно
, даже сейчас переговоры продолжают идти, но в ситуации, такой, какая она е
сть, шансы на успех, на который он все еще надеется, выглядят проблематичн
ыми. Этот взгляд за дипломатические кулисы удовлетворяет мое любопытст
во и я не горю желанием узнать что-то еще.
***
В середине марта, в весеннем солнечном сиянии я совершаю первую прогулку
по зоопарку в сопровождении медсестры и во время первой же экскурсии со
мной случается небольшое происшествие. Мы, как и многие другие, очарован
ы обезьянами в клетке. Меня занимает особенно большая обезьяна, лениво с
идящая с совершенно безразличным видом на суку, с которого свисает ее дл
инный хвост. Конечно, я не могу не сделать того, чего не следовало бы, и прос
овываю свой костыль через прутья с намерением пощекотать ей хвост. Не ус
пел я коснуться хвоста, как обезьяна внезапно хватается за мои костыли и
пытается со всей силы втащить меня в клетку. Я подскакиваю на одной ноге к
самим прутьям, но, конечно же, зверь не сможет протащить меня сквозь них. С
естра Эдельгарда хватается за меня и мы вместе тянем костыли к себе. Чело
век против обезьяны! Ее лапы начинают скользить по гладкой поверхности к
остыля и доходят до резинового колпачка на самом конце, который не дает к
остылям глубоко втыкаться в землю или соскользнуть при ходьбе. Резиновы
й колпачок возбуждает ее любопытство, обезьяна обнюхивает его, стаскива
ет с костыля и глотает с широкой ухмылкой. В тот же самый момент я могу выт
ащить костыль из клетки и по крайней мере, частично одерживаю победу в эт
ом поединке. Через несколько секунд раздается вой сирен, предупреждающи
х о воздушном налете. Быстрая ходьба по песчаным дорожкам Цоо заставляет
меня вспотеть, потому что без резиновых колпачков костыли глубоко утопа
ют в песке. Все вокруг торопятся и суетятся, я вряд ли могу воспользоватьс
я их помощью и продолжаю ковыляю, сильно хромая. Это медленная работа. Мы е
два успеваем добраться до бункера, как начинают падать первые бомбы.
Приближается Пасха. Я хочу вернуться в часть до ее наступления. Мой полк с
ейчас базируется в районе Гроссенхайма в Саксонии, первая эскадрилья вн
овь перелетела из Венгрии в район Вены и по-прежнему остается на юго-вост
очном фронте. Гадерман находится в Брансуике, все то время, пока меня нет,
так что в это время он может заниматься лечением больных. Я звоню ему чтоб
ы сказать, что я приказал Ю-87 забрать меня в Темпельхофе в конце недели и на
мереваюсь вернуться в часть. Поскольку незадолго до этого Гадерман гово
рил с моим лечащим врачом, он не может до конца в это поверить. Кроме того, о
н сам болеет. Я не встречусь с ним больше во время войны, на тех последних о
перациях, которые сейчас должны начаться.
Место моего бортстрелка занимает лейтенант Ниерман, у которого нет недо
статка в боевом опыте и который носит Рыцарский крест.
Повинуясь приказу доложить фюреру перед отъездом, я прощаюсь с ним в бун
кере. Он снова и снова говорит о том, что доволен моим относительно гладки
м выздоровлением. Он не запрещает мне летать, вероятно потому, что сама мы
сль о моих новых боевых вылетах просто не приходит ему в голову. И вот я вн
овь сижу в своем самолете, первый раз за последние шесть недель, лечу к сво
им боевым товарищам. Канун Пасхи, и я счастлив. Незадолго до взлета звонит
Фридолин и просит меня лететь прямо в Судеты, он собирается переместить
часть в Куммер-ам-Зее неподалеку от Нимеса. Поначалу я чувствую себя очен
ь странно в самолете, но вскоре я вновь в своей стихии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33